Чужой среди чужих

      Это такое странное ощущение...       Когда неожиданно ловишь на себе чужой взгляд. Ты не видишь его обладателя, но, кажется, чувствуешь всей кожей, что за тобой внимательно наблюдают, и это создаёт крайне неприятное и, можно даже сказать, паршивое чувство.       Вова невольно поморщился и с трудом открыл глаза. Проморгавшись, он повернул голову и , наконец сфокусировавшись, заметил своего гостя. На него внимательно, с капелькой укора смотрел Марат. И если сам Володя всегда был сдержан и холоден, а по его лицу с трудом угадывались эмоции, то младший Суворов, как открытая книга — его мысли в большинстве своём лежали на поверхности, и сейчас несложно догадаться — он чем-то недоволен. Парень был сильно напряжен и подобен пружине, которая при любом неосторожном движении или слове, готова была сорваться. Вова уже видел этот взгляд. Это было давно, хотя, давно ли? Где-то в прошлой жизни. Незадолго до злополучного выстрела, разделившего его существование на две неравные части. Впрочем, тогда, когда они виделись в последний раз, во взгляде брата плескалась обида вперемешку с отчаянием и осуждением. Но сейчас — лишь упрёк.       Марат сидел на стуле сбоку от больничной койки. Скрестив руки на груди, он исподлобья молча смотрел на брата, в ожидании чего-то, о чем знал только он сам, и его поза выражала какое-то непонятное раздражение.       Странно.       Несколько секунд Вова удивленно таращился на младшего брата. Он даже огляделся, чтобы удостовериться, что до сих пор находится в тюремной больнице. Убедившись, что ничего вокруг особо не изменилось, он медленно приподнялся на локтях и тихо, практически шёпотом спросил:       – Что ты тут делаешь?       Марат ухмыльнулся и чуть подался вперёд. Уперевшись локтями в колени и продолжая пристально смотреть на того в ответ, он с иронией произнес:       – Неправильный вопрос. Это я должен спросить тебя: что делаешь здесь ты?       – На меня ведь заведено уголовное дело... – растерявшись, как-то глупо ответил Вова, совершенно сбитый с толку.       – И всё же?       – Как ты сюда попал? – вопросом на вопрос ответил Володя.       – Ногами, – в привычной манере съехидничал паренёк.       Он не изменился. Марат всегда являлся бунтарём, хоть всю жизнь и смотрел с восхищением на старшего брата, но Володя прекрасно понимал, что это временно; рано или поздно Суворов-младший переплюнет старшего по всем фронтам. И все же он очень скучает по былым временам, когда являлся для брата главным в жизни авторитетом и примером для подражания. Увы, теперь это в прошлом.       – Марат... – Вова постарался принять сидячее положение, но резкая, пронизывающая боль в боку не дала ему этого сделать, – Марат... Что ты задумал? Разве ты не решил... забыть обо мне?       – Тебе не кажется, что ты задаёшь неправильные вопросы?       Этот странный диалог доставлял Володе не меньшие мучения, чем боль от ран и увечий. Что он здесь делает? Чего он вообще хочет добиться?       – Ничего такого, брат, ничего, – словно, услышав его мысли, отозвался Марат. – Просто ты здесь уже засиделся, тебе так не кажется?       – Разве в моей власти что-то изменить?..       – В твоей. Ещё как в твоей. Вот только ты этого ещё не понимаешь, а зря. Время-то на исходе.       – Так объясни мне! – в отчаянии вскрикнул Суворов. – Объясни, что я могу сделать, раз такой умный?!       – Не шуми, иначе нас услышат.       – Так как ты сюда попал? – Вова тяжело дышал и с немой мольбой смотрел на младшего. Неужто он здесь, чтобы поиздеваться?       – Неважно. Это совершенно неважно.       – Зачем ты пришёл?       – А вот это первый правильный вопрос. И я отвечу: чтобы помочь тебе уйти.       – Чё ты несёшь? – прошипел Вова, то ли от боли, то ли от злости. – Позлорадствовать пришёл?       – Мы ведь ждём тебя... – вдруг с горечью в голосе сказал Марат, отчего сердце Володи пропустило удар.       Перед глазами возникла Наташа. Отец. Даже Диляра...       Вова столько запрещал себе думать о них всех. Скучать, тосковать, мечтать, ведь эти мысли, порой, становились невыносимыми, — слишком остро здесь ощущалось отсутствие дорогих сердцу людей. Поэтому он изо дня в день, изо всех сил отмахивался от счастливых, но при этом болезненных воспоминаний, стараясь упрятать их поглубже, в самое тёмное и недоступное даже ему самому место своей души, но тщетно. Они упорно прорывались на поверхность, напоминали о себе, не позволяя забыть. Забыть о самом важном.       О том, что у него есть смысл в жизни.       Уголки глаз обожгли скупые слезы.       Он посмотрел в лицо брата, которое сейчас было искажено болью. Его нижняя губа чуть подрагивала, видимо, он сам с трудом сдерживался. Однако он пришёл к нему...       Да, Вова уже понял, что это был всего лишь сон, но продолжал упорно цепляться за этот призрачный облик родного человека. Так не хотелось отпускать...       Его ждали. За ним стоят любимые люди, Суворов это чувствовал. И значит, ещё пока рано сдаваться. Рано опускать руки. Рано прогибаться под жестокой судьбой, которая так и хотела растоптать всё, что было ему дорого.       Володя открыл глаза. Мысленно он ещё старался уловить уже растворившийся в сознании образ брата, но это было уже бесполезно, — он исчез.       И всё-таки... Всё-таки не один.       Он сжал челюсти и снова прикрыл веки, стараясь успокоить неистовый стук собственного сердца. Пока есть желание — будут и силы. Пока есть цель — будет возможность двигаться вперёд вопреки всему.       Несмотря ни на что.