Чужой среди чужих

      Нервно ковыляя по палате из угла в угол и стараясь разработать ноги после длительного лежания, Вова не находил себе места уже несколько часов. Два дня прошло с тех пор, как приходила Наташа, и после этого от неё ни слуху ни духу. Впрочем, оно и неудивительно, — мало ли, вполне могли и запретить любые разговоры с ним, всё-таки главный подозреваемый, не просто же так она была напугана.       Безусловно девушка принесла в его жизнь надежду, но вместе с ней и сильный страх. Страх, что он может не справиться. Снова допустить ошибку, которая перечеркнёт уже все окончательно, без возможности что-либо исправить. Сейчас непонятно даже, что было хуже: ещё недавнее безразличие к собственной жизни или наоборот боязнь за неё же?       Скоро... Совсем скоро всё изменится. Буквально через считанные часы, а то и минуты.       Сегодня его переводят в другую больницу при тюрьме, на это дал добро доктор, далее его путь прямиком в СИЗО, а вот там уже кто знает, что его вообще ждёт. Родные не приходят, отцу и Диляре, видимо, все равно, а брат... Неужто любимый и единственный брат от него в самом деле отказался? С одной стороны Суворов понимал, что это было бы вполне справедливо, но всё же... Сердце неутомимо щемило. И его терзала ещё одна мысль: Наташа упомянула Марата, чтобы Вову приободрить или же действительно тот за него переживал?       В голове мелькнул слабый проблеск надежды, что младший брат его простил, но он быстро отмел эту наивную мысль. Нечего строить напрасные иллюзии. Но Володя сделает все возможное, чтобы когда-нибудь поговорить с братом по душам, объясниться по-человечески, а сейчас...       Звук приближающихся тяжёлых шагов. Скрип двери. В палату вошли пятеро: всё та же молодая девушка следователь, три милиционера, а за ними неуверенно протиснулся лечащий врач Суворова и по совместительству заведующий реанимацией. Вова видел на лице последнего обеспокоенность. Эта обеспокоенность была даже не сколько за здоровье своего непростого во всех смыслах пациента, сколько за его... судьбу? Редко в его жизни встречались такие чуткие и добродушные люди.       Или же Володя начал замечать их только теперь...       Почему же настолько простые вещи, порой, понимаются через невыносимую боль?..       – Гражданин Суворов Владимир Кириллович, думаю, вы в курсе зачем мы здесь, – быстро проговорила девушка и, достав из папки несколько листов, пробежалась по ним взглядом и отчеканила. – Это постановление о заключении под стражу, можете ознакомиться, а вот это — решение суда о вашем аресте. Можете так же ознакомиться и подписать.       С этими словами она протянула бумажки Суворову. Тот принял из её рук документы и, не глядя, ответил:       – Дайте ручку.       – Вы должны прочитать...       – Считайте, прочитал.       Девушка, глянув на одного из мужчин, будто бы спрашивая разрешения, а затем молча протянула ручку. Вова поставил кривую подпись, и листочки перекочевали обратно к следователю. Она хотела уже что-то сказать, как Вова сделал шаг вперёд и молча вытянул перед собой свои руки ещё до того, как один из капитанов достал наручники. С удивлением глянув на Суворова, тот молча достал «браслеты» и, чуть помедлив, с характерным треском застегнул их.       Непривычный холод металла на запястьях заставил парня невольно поморщиться, но он так же, не проронив ни слова, бросил мимолётный, извиняющийся взгляд на молчавшего до этого врача, и пошёл следом за милиционерами. Все проходило в абсолютном безмолвии, которое давило похлеще любых слов. Вот она, его чаша.       Выйдя на улицу в сопровождении трёх оперов, Вова чуть запрокинул голову и, на мгновение прикрыв веки, глубоко вдохнул свежий воздух. Приоткрыв глаза он посмотрел в мутное, затянутое серыми тучами небо. Одному богу известно, когда он в следующий раз увидит такое же открытое небо. И увидит ли вообще. Что ж...       До встречи, свобода...       – Реще ты, ну, – поторопили его и подтолкнули в спину, призывая быстрее садиться в автозак.       Суворов выпрямился и, повинуясь, шагнул вперёд.

・゜゜・．

      – Вы прекрасно знаете, для чего я здесь, – ровно и, но при этом жёстко сказала девушка, которая сидела сейчас за небольшим, чудом державшимся на полусгнивших ножках столом.       БСМП, из которой привезли Володю, показалась ему курортом, по сравнению с тем местом, в котором он сейчас находился: на окнах толстые решётки, входная дверь на замке, рамы продувались, отчего Вова, простудившись, уже к вечеру начал кашлять. По стенам шныряли тюда-сюда тараканы, кормили здесь скудно, и этой пищи едва ли хватало, чтобы поддерживать жизнь в его итак пока ещё ослабленном теле.       Впрочем, он на подобное уже давно настроился.       – Нет смысла молчать.       – Я готов ответить на все ваши вопросы, – отозвался Вова, сидя на своей кушетке напротив следователя.       – Что ж... – заметно оживилась она. – Где вы были с десяти вечера и до двух ночи в день убийства гражданина Вадима Желтухина?       – С пацанами, на своём районе, – не моргнув глазом ответил Володя.       – Какие у вас были отношения с гражданином Желтухиным?       – Не особо дружелюбные. Они избили меня, моего брата и ещё Зиму.       – Кого, простите?       – Зималетдинова Вахита, – исправился Суворов, глядя, как она записывает его слова в протокол.       – А у меня есть показания свидетеля о том, что вы выходили из помещения как раз в тот момент, когда накануне были слышны выстрелы.       – И? Меня там не было, я же сказал, что нас избили. Мне было плохо, а эти ваши свидетели вполне могли и ошибиться.       Девушка подняла голову и прищурилась. Чуть наклонившись вперёд и криво усмехнувшись, почти шёпотом сказала:       – Дача заведомо ложных показаний уголовно наказуема. Ты себе сейчас за просто так срок добавляешь.       – Как вас зовут?       – Ольга Викторовна.       – Ольга Викторовна, зачем я буду говорить то, чего не было? – беспристрастно ответил Суворов, сохраняя полное внешнее спокойствие.       – Так... Ну, допустим. Ты говоришь, что вас избили... У тебя были все основания прийти и застрелить Желтухина.       – Но я этого не делал. Говорю же, мне было плохо, как бы я сделал это в таком-то состоянии?       – А Айгуль? – она решила зайти с другой стороны. – Ведь именно ты забрал оттуда Айгуль, которую там изнасиловали.       – Не знаю, откуда вы это взяли... – Суворов исподлобья посмотрел ей в глаза. – Мне Марат сам рассказал, что именно он привёл Айгуль к родителям, поправьте, если я неправ. А уж где они встретились — я понятия не имею.       Следователь поджала губы. Такими темпами они действительно ничего с ним не сделают... Впрочем, ничего, времени ещё предостаточно.       – Скажи, где ты взял пистолет?       – Какой? – приподнял брови Вова.       – Тот, из которого стреляли в троих человек.       – Не понимаю о чем вы.       – Хватит ломать комедию! – повысила она голос. – Ты в курсе о чем сейчас речь!       – Я не понимаю о чем вы, – повторил Вова.       – Ты знал, что в вашей группировке имелось у одного из парней оружие?       – Вы про Кащея? Знал.       – Ну вот!       – Только это не говорит о том, что оно попало именно ко мне в руки. Когда Кащея отшили, то я знать не знаю, куда и что подевалось, спросите об этом пацанов.       После этих слов парень откинулся на подушку и, скрестив руки на груди, перевёл равнодушный взгляд на лампу позади следователя. Девушка же замолчала, о чем-то размышляя и барабаня пальцами по столу.       Упрямец.       Ничего, и не таких ломали. Кто он там, афганец?       – Не умеешь – научим. Не хочешь — заставим, – наконец, тихо произнесла общеизвестную армейскую фразу, однако в её голосе проскользнула неприкрытая угроза.       – Учите. Заставляйте, – и он посмотрел ей в глаза, – если получится.       – И всё же я предлагаю во всем сознаться. Пиши явку с повинной, ты сможешь воспользоваться обстоятельствами, смягчающими срок наказания, а так же...       – Всё, о чем я знал — уже рассказал, – перебил Вова.       – На суде я буду ходатайствовать о максимальном наказании! – и следователь резко встала.       Поначалу она набрала побольше воздуха и хотела ответить что-то ещё, но тут же осеклась. Так ничего и не сказав, Ольга Викторовна пошла в сторону выхода.