Чужой среди чужих

      Если раньше отчетливо ощущалась смена дня и ночи, а жизнь имела хоть какой-то ритм, то теперь она превратилась в одну монотонную тягомотину. Вова даже не знал день ли прошёл после того, как он пришёл в себя, или неделя, а, может, и вовсе месяц. Уколы, таблетки, капельницы, процедуры, — и так по бесконечному кругу.       В палате он находился, по большей части один, но периодически его одиночество нарушал милиционер, который, вопреки должностным инструкциям, больше предпочитал находиться в коридоре, где можно было хотя бы иногда позаигрывать с молоденькими медсестричками, нежели глядеть на молчаливую и угрюмую физиономию Суворова.       Вова так же сидел на своей койке и привычно глядел в окно, как скрипнула дверь, и в палату кто-то тихо вошёл. Наверное, его ждёт очередная капельница или укол — мелькнула вялая мысль. И всё же что-то заставило его повернуть голову и посмотреть на пришедшего.       Тут же сердце парня пропустило удар, мелькнула даже мысль, что это галлюцинация, и теперь его ждёт не тюрьма, а психушка.       Потому что перед ним стояла она.       Настоящая или нет — это сейчас даже неважно, главнее то, что он вновь увидел родное и любимое лицо, которое уже увидеть и не надеялся.       Она была похожа на ангела, спустившегося прямо с небес, и Володя хотел во что бы то ни стало навсегда запечатлеть её светлый образ в своей памяти. Всё такие же светлые и кудрявые волосы были аккуратно собраны в высокий хвост, разве что несколько прядок выбивались спереди, но не портя её безупречной красоты. Белая водолазка, белоснежный халат... Действительно, ангел.       Правда, девушка заметно осунулась, черты лица заострились, а под опухшими глазами залегли тени, но всё-таки это она. Вова даже моргнуть боялся, а вдруг исчезнет? Снова оставит его в проклятом одиночестве?       Её губы предательски задрожали при таком виде любимого человека. И если Наташа выглядела паршиво, что отметили все окружающие, то про его него и говорить не стоило: до невозможности худой, обросший, а впалые, безжизненные глаза на его бледном лице выражали только обреченность и уныние.       Но всё-таки это Вова. Её Вова. И самое главное — живой.       Наташа с трудом смогла взять себя в руки и подавить рвущиеся наружу слезы. Внутри все клокотало и горело, сжигая все внутренности, хотелось броситься к нему, обнять, прижать к себе, покрыть все его лицо поцелуями, но, увы, сделать этого было нельзя: в любую секунду мог зайти милиционер, который сейчас маялся от безделья в коридоре. Чем, собственно, она и воспользовалась. Приблизившись к кушетке и опасливо оглянувшись, она наклонилась, оставила быстрый, невесомый поцелуй на его щеке и тихо шепнула:       – Я ненадолго. Молчи и слушай внимательно.       А он не сводил с неё глаз. Даже сказать ничего не мог, только жадно рассматривал, стараясь запомнить каждую чёрточку ее лица, уловить каждое движение... Кто знает, ждёт ли его когда-либо такая роскошь...       Аккуратно разложив на его койке медицинский инструмент, она стала проводить необходимые манипуляции и, периодически оглядываясь на дверь, начала тихо и сбивчиво говорить.       – Нас допрашивали всех. Про родителей не знаю ничего, но с Маратом общаюсь, он... Он очень переживает, правда. С твоим отцом все хорошо, о его состоянии спрашивала врача, он заверил, что всё под контролем. Вов... Они будут давить на тебя. Очень, но ты не признавай вину, слышишь? Туркин тоже подозреваемый, но ты — главный, есть свидетель. Ильдара Юнусовича временно отстранили на время внутреннего расследования на предмет законности применения им табельного оружия или как оно там у них называется... В общем... Вов, не признавайся, у них ничего, кроме показаний свидетеля на тебя нет. Я... Я слышала, что могут даже пытать, но ты... ты... прошу тебя...       Эмоции в итоге взяли верх и девушка уже с трудом сдерживалась, чтобы не зарыдать в голос.       – Наташ, – прохрипел он и, протянув руку, коснулся большим пальцем её щеки. – Наташ, не плачь...       – У подруги жених — очень хороший юрист, это он мне всё подсказал, он... Знаешь, ты только продержись... И главное, – она накрыла его руку своей ладонью и зажмурилась, прогоняя тем самым непрошенные слезы, – никому не верь, когда будешь там. Когда все закончится, то...       Но договорить она не успела. В палату вошёл милиционер и с издёвкой произнёс:       – Чё-то долго.       – Я новенькая, долго вену просто ищу, – незаметно промакнув рукавом халата глаза, отозвалась Наташа, – тут всё исколото, вон, видите?       В подтверждение своих слов, она повернулась и показала тому сгиб локтя Володи, который действительно был весь в синяках.       – А плачешь чего? – подозрительно прищурился тот.       – У вас тоже будут слезиться глаза от спирта, буду рада, если вместо меня поставите всем уколы, – театрально бодро отчеканила Наташа и повернулась к Вове. Делая крайне внимательный вид, она собрала на подставку инструменты и лекарства, а затем одним губами прошептала, в надежде, что он поймёт. – Не признавайся.       Выпрямившись, она повернулась и, гордо вскинув подбородок, уверенно направилась на выход.       Когда девушка покинула палату, Володя продолжал неотрывно смотреть на дверь в надежде, что она откроется и Наташа вернётся. Забудет что-то сделать или сказать, неважно зачем. Но время шло, и к Суворову постепенно пришло осознание, что всё-таки она уже не придёт, во всяком случае, сегодня точно.       Кулаки непроизвольно сжались. И всё-таки она здесь. С ним. Вновь ворвалась в его мрачную жизнь ярким, согревающим светом и принесла с собой надежду. Вдохнула в него жизнь, а так же желание двигаться вперёд и бороться... Бороться за свое счастье.       В голове вновь всплыли слова врача, сказанные ему накануне, которые теперь не казались ему бессмысленными:       «Возможно, ты должен ещё сделать что-то очень важное?»       Да, теперь он это отчетливо понял. Он должен хотя бы попытаться использовать данный ему шанс, чтобы начать жизнь с чистого листа.