Коричневые гладиолусы

Такемичи страшно. Его так не пугала даже новость о собственной скорой смерти, как то, сколько губительно тяжёлых чувств он увидел в глазах господина Яматы. Неужели, если он скажет Дракену об этом, то после его смерти, в его взгляде будет тоже самое? В том, что Такемичи умрёт, он был уверен, невозможно влюбить в себя человека. Не за те несчастные два месяца, что у него остались. Хотелось опять запереться в собственной комнате и сидеть там, пока смерть за ним не придет. Вот только, было несколько «но». Во-первых, он обещал маме, что больше ничего подобного не произойдет, и до конца того времени, которое было им отведено, он будет рядом с ней. Во-вторых, парни, наверняка придут к нему домой если он опять пропадёт. Майки с Мицуей уж точно. И в-третьих, была Хината... *** Тачибана очень любит пирожные и тортики, особенно клубничные. Поэтому лучшим решением было назначить встречу в уютной и приятной атмосфере, хотя бы для того, чтобы подготовить почву. Выходило всё... вроде бы гладко. Они сели за дальний столик у окна, заказали зеленый чай с лимоном, горячий шоколад и два клубничных пирожных, с самым большим количеством крема. Долго заказ не ждали, разговор про ничто шёл очень даже плавно, вот только... —Такемичи!— Хината вдруг резко, со стуком, опустила кружку с горячим шоколадом на стол и пристально посмотрела в его глаза.— Я же вижу, что ты хочешь что-то мне сказать. Давай не будем тянуть резину. Говори, в чём дело? Ханагаки в очередной раз удивляется тому, насколько она умная и внимательная, а ещё красивая. Он придурок, её не достоин. —Хина я... Я... Я...— слова комом застревают в горле, не давая говорить... Или не слова? Снова начинает кашлять, прикрываясь правой ладонью, а другую сжимает до побеления. Глаза непроизвольно начинают щипать и слезиться, а в груди возвращается противное и болезненное ощущение чего-то инородного. —Такемичи!— Тачибана вскакивает со своего места, подбегает к нему, кладя руку на плечо и старается заглянуть в побледневшее лицо.— Что с тобой? Ты не заболел? С чем помочь? Может воды? Она говорит быстро, обеспокоенно, не знает куда себя деть, почти трясётся вся, нервно поглядывая то на самого парня, то на официанток, обслуживающих других посетителей, думая кого бы из них позвать, чтобы помогли. Но Такемичи успокаивающе кладёт руку поверх её собственной, нежно сжимая и заглядывает в глаза. Хинату прошибает дрожь, словно разряд электричества от этого взгляда. Столько в нём ласки, нежности и теплоты, а вместе с тем и столько грусти, боли и сожаления. Она не понимает, что происходит. Что такого случилось, что он смотрит на неё... Вот так? —Такемичи... —Хината...— перебивает, не даёт задать, мучающий её вопрос. Смотрит всё также, но уже с большей уверенностью, которая прослеживается даже в голосе, не смотря на явный дискомфорт и еле различимый хрипы в горле.— Я должен тебе признаться. Я... Мне... Нравится кое-кто другой. Девушка снова вздрагивает. Слова режут по сердцу остро заточенным лезвием, превращая его в истекающее кровью месиво. Нет. Это не так. Тут явно что-то не то!. Мозг отказывается принимать эти слова за действительность. А то, что раньше называлось сердцем, лавой разлилось по телу и теперь пульсирует в каждой венке. —Прошу...— Голос у Такемичи ещё тише, сквозит отчаянием. А руки, уже обе, сжимают её обессилившую ладошку.— Прошу, Хиночка, если можешь прости меня. Я так виноват перед тобой.— она слышит в его голосе слёзы, но не может увидеть, потому что ощущает влагу и на своих щеках.— Я предал твои чувства, предал саму тебя и ненавижу себя за это. Ты заслуживаешь лучшего, кого-то намного лучше меня. Того кто будет любить тебя, так что ты для него станешь центром вселенной. Но это буду не я. Прости, прости, прости... Он прижимается лбом к её ладони и она чувствует как его кожа горит, хотя может поклясться, что он по цвету сейчас одного оттенка со стенкой. Ей бы следовало злиться на него, но она не может. Она словно на духовном уровне чувствует, что это не всё, что есть что-то ещё, чего Ханагаки ей не договаривает. Вместо этого он мокрыми, явно от слёз, губами целует её руку, каждый пальчик, выпирающие костяшки, запястья. А ей от этого только хуже, в горле встаёт тошнотворный и горький ком, от мысли, что это достанется кому-то другому, девушке, что в сто раз лучше неё, потому что в другую, Такемичи бы не влюбился. —Кто она?— собственный голос не узнать, саднящее горло не позволяет говорить ровно. —Хина...— Такемичи поднимает на неё свои заплаканные глаза, а ей становится ещё больнее и противнее от себя. Что теперь, он чувствует себя виноватым перед ней.— Я... Не могу сказать... Прости... Прости или возненавидь меня. Ненавидь так сильно, чтобы не возникало даже желания вспоминать обо мне, чтобы сердце не болело. Вини во всём только меня. Прошу... Он снова утыкается носом в её ладонь и захлёбывается в собственных слезах. А Тачибана, неожиданно даже для самой себя, нежно улыбается, свободной рукой накрывает его макушку, и тихонечко гладит, призывая успокоиться. —Как же я могу тебя возненавидеть? Ты ведь такой потрясающий, не побоялся того, что я могу тебя ударить за такое, сказал правду. Желаешь мне счастья, поэтому мне остаётся только пожелать тебе того же. Её прикосновения нежные, такие родные и тёплые. И Такемичи всем сердцем жалеет, что так и не смог полюбить её по-настоящему. В груди рождается срочное желание признаться ей во всём, потому что она того заслуживает. —Хина...— Такемичи снова всхлипывает.— Я бы никогда не расстался бы с тобой. Ты правда самое лучшее, что случалось со мной в этой жизни. И я бы хотел прожить с тобой до самой старости, воспитывать детей, а потом и внуков... — Зачем же ты тогда говоришь мне, всё это? — Хината тоже плачет, ей невыносимо больно. Сначала он говорит, что влюбился в другую, потом говорит, что всё ещё любит её.— Зачем? Если ты хочешь всего этого, почему делаешь мне больно? Почему говоришь о чувствах к другой?! Она почти кричит. На них оборачиваются другие посетители. Кто-то ворчит, просит быть потише, кто-то откровенно смеётся от открывшейся перед ними сцене. А кому-то просто интересно. Но Хинате всё равно на них, ей нужно узнать правду. До дрожи во всём теле, до пульса стучащего в ушах, до белых пятен перед глазами. Ей нужна правда! Такемичи снова смотрит в её глаза. Смотрит такими большими, нереально красивыми и нетипичными для японцев, голубыми бездонными океанами, сейчас покрасневшими, с полопавшимися в них капиллярами из-за слёз. И опять с отчаяньем, таким тёмным и тягучим, словно смола, таким же затягивающим, без права на спасение. —Я умираю.— шёпотом, почти одними губами, так, чтобы услышала только она.— И не хочу, чтобы ты мучилась из-за меня, потому что я не достоин тебя. Я влюбился в другого человека, и поплатился за это, потому что мои чувства не взаимны. А ты заслуживаешь только лучшего. Такемичи говорит на грани слышимости. Но Хината, на удивление, чётко слышит все слова и различает каждое из них. Они впиваются в неё болезненными шипами, пронзают тело, убивают душу. Потому что она понимает о чём он. Читала. И мечтала, что кто-нибудь, да что греха таить, чтобы сам Такемичи влюбился в неё, а она ответила бы ему взаимностью, и спасла бы от смерти. Он влюбился. Но не в неё. Он умирает. Но не ей суждено спасти его. Внутри него цветут цветы. Но не её любимые. Это всё, не для неё. Она понимает, но не хочет принимать. Догадывается, но хочет, чтобы всё это было ошибкой. —Ханахаки?— всё же решается спросить, но не желает услышать ответ на свой вопрос. Пусть лучше будет рак, опухоль или что-нибудь ещё. Но не это! —Да. Нет. Слово набатом бьёт по стенкам черепа. Нетнетнетнетнетнетнет. Только не это. Почему Такемичи? Почему именно с ним это случилось? Он ведь достоин лучшего! Сердце, которое, казалось, уже уничтожили, вдруг ёкает приглушённо где-то в груди, отзывается глубокой болью. Она мягко высвобождает руку из его несильной хватки, говорит, что подождёт его снаружи, берёт свой розовый клатч и, как под гипнозом выходит из кафе. Холодный воздух обдувает её тело, кожу лица, но совсем не помогает успокоиться. Её прекрасная сказка, которая началась полгода назад, сказка, которую она сама начала создавать и её прекрасный принц, оказался вполне себе исполнимой мечтой, вдруг разбилась вдребезги, как розовые очки. Также стёклами внутрь. Такемичи выходит спустя время, она не засекала, но казалось, что он был там слишком долго, чтобы заставлять её ждать, но слишком мало, чтобы она успела придти в себя. —Хина... —Молчи.— выходит слишком резко, не так как она хотела и слишком неуместно в их ситуации. Или уместно? Она ведь имеет полное право на него злиться. Верно же? И тем не мене, дальше она говорит значительно тише и спокойнее.— Прости. Я не хочу снова говорить на эту тему. Давай...— слёзы сами начинают течь из глаз, она не в силах их сдержать, но всё равно пытается.— Мы погуляем, сходим куда-нибудь, повеселимся. Прям на целую ночь, если... Если ты правда, всё ещё что-то чувствуешь ко мне... Пожалуйста... Подари мне последнее счастливое свидание, и мы, расстанемся. Слова толпятся во всхлипах, дыхание сбивается, её опять трясёт и она ничего перед собой не видит. Но стоит тёплым ладоням оказаться на щеках, и она вновь возвращается в реальность. Возвращается ощущение времени и пространства, чёткость изображения и Такемичи в полуметре от неё, вытирающий её слёзы. —Хорошо,— он тоже плачет, но не так как она, без звуков, просто солёные дорожки по щекам.— Пойдём куда хочешь, прямо сейчас и до завтрашнего утра.— Говорит нежно, и также нежно касается. Хината не выдерживает снова плачет, прижимается к нему, ныряя в крепкие объятья и желает, чтобы время вдруг остановилось, чтобы они побыли бы вот так ещё немного времени. Совсем чуть-чуть. *** Они идут в парк, на входе в который Такемичи покупает пару сладких булочек без начинки, пакетик фундука и бутылку лимонада. Гуляют по узеньким дорожкам, выложенных цветной брусчаткой, мимо цветных и диких кустарников, мимо высоких сосен, по которым прыгают белки. Парочка спускается к ним на землю и угощается купленным фундуком, возле небольшого пруда они кормят уток и парочку лебедей. Фотографируются возле фонтана, танцуют под скрипку, на которой играет красивая европейская девушка. Потом идут ловить такси, едут на набережную. Такемичи снова покупает им что-то сладкое, на что Хината ворчит, что поправится, а Такемичи неожиданно целует её в щеку и говорит, что она самая красивая на свете, вгоняя её в краску. Они любуются закатом, снова фотографируются, идут до самого пляжа. Снимают обувь, бегают по берегу, иногда попадая в теплую воду приливной волны. Брызгаются, смеются, потом недолго лежат на песке, пока опускаются сумерки. Идут дальше. Там, рядом с импровизированной сценой собралась молодёжь, и они к ним присоединяются. Ханагаки выводит Хинату в самый центр, снова танцует с ней, под громкие и ритмичные биты какой-то американской попсы. А когда включается медляк, обнимает её за талию, утыкается носом в шею и делится с ней мечтами, чтобы они провели вот так всю жизнь. Хината снова плачет, он снова вытирает её щёки, и целует. Совсем не так, как прошлые их три поцелуя. Совсем по-другому, по-взрослому, мягко сминает её губы своими, иногда оттягивает зубами нижнюю, держит руками её затылок и левую щеку. Целуются долго, пока не кончится песня. Покидают вечеринку, на которую их не приглашали, но были очень рады и подарили парные ожерелья с ракушками, а ведь у них уже есть другие с клевером, и желают счастья. На пожелания они ничего не говорят, благодарственно прощаются и возвращаются в город, снова гуляют по улицам, освещёнными неоновыми вывесками и огромными рекламными постерами. У них теперь, лишь ещё одно напоминание друг о друге. Гуляют до самого утра. Один раз Такемичи всё же удаётся утащить её в ночное кафе, накормить. Идут до какого-то храма, останавливаются рядом с ним, долго смотрят, говорят про смерть, про то, что будет после неё, боится ли кто-то из них умереть. Хината да, Такемичи нет. Ровно в шесть часов тридцать четыре минуты, рано утром, в квартиру семьи Тачибана раздаётся звонок. Обеспокоенная госпожа Тачибана открывает дверь, видит собственную дочь, уже хочет отругать, но вдруг натыкается на её подавленное и разбитое состояние. Пугается ещё больше, хочет спросить, что случилось, но Хината в два шага преодолевает расстояние между ними и начинает плакать. Нет, рыдать, в голос. Со стороны кухни выходит глава семейства, из своей комнаты выглядывает ещё сонный Наото. Оба не понимают, что происходит, пока вдруг Хината не начинает говорить, всё ещё захлёбываясь в слезах. —Почему? Почему он должен умереть? Я так хотела быть с ним всегда. Хотела, чтобы у нас было трое детей, дочь и двое мальчиков с такими глазами, как у него. Ну почему? Я так люблю его... Мама. Мамочка, почему всё так? Оба родителя в растерянности смотрят друг на друга, смотрят на дочь, на всё ещё стоящего в дверях собственной комнаты младшего сына и просто не знают, что делать.