Мы сами не местные...

      За эту неделю Антон хочет многого: сначала сдохнуть самому, потом прибить всех, кто хоть на пару метров к нему подойдёт, в конечном итоге останавливаясь на чётком желании придушить Попова. Это именно он спровоцировал начало течки своими феромонами, чтоб ему пусто было. Шастуна от собственного запаха тошнит, настолько он концентрированный. На вилле открыли все окна и двери, каждый день, пока Антон отмокает в джакузи, меняют влажное от пота бельё. В доме остаются лишь беты — Дима, который приходит каждый день, велит всей прислуге, у которой вторичный пол не бета, сидеть дома на оплачиваемых выходных. А те и рады, свалили так, что только пятки сверкали. На пятый день Антону становится ощутимо легче, а на седьмой день всё заканчивается.       Но подышать полной грудью свежего воздуха Шастуну не даёт вернувшийся домой Арсений. Который первым же делом галопом мчится к омеге.       — Антон, — дверь распахивается с такой силой, что отскакивает от стены, как мячик, чудом не зашибив альфу. — Как ты?       — Пока тебя не видел, было лучше.       — Я волновался, — зачем-то сообщает Попов, приближаясь к Антону, — ты так отреагировал…       Я бы на тебя посмотрел, когда ты осознаёшь, что твоё тело реагирует на того, кто тебя бесит.       — Скажи спасибо, что меня не вырвало… на тебя.       — Что? — Арсений замирает там, где стоял. — Антон, я думал…       — Что ты делал? — Шастун приподнимается на локтях, смотря на мужчину исподлобья. — Тебе природой не дано думать, не льсти себе.       — Я думал, — с нажимом продолжает альфа, — что у нас всё хорошо.       — Я же говорю, что думать — не твоё, — делает свои выводы Антон, снова откидываясь на подушки. — А теперь сделай милость — свали в закат.       — Антон, — Попов тяжело вздыхает, — что ты хочешь?       — Ты знаешь.       — Нет, — мужчина проходит вглубь комнаты и садится на кровать, спиной к омеге, — не знаю.       — Отпусти меня.       — Нет, никогда, — Арсений разворачивается к омеге с каменным лицом, — если не хочешь по-хорошему, значит, будет по-моему.       — Это как? — Антон снова приподнимается на локтях.       — Увидишь, а пока собирай вещи.       — Ты всё же решил меня отпустить? — на всякий случай уточняет Шастун.       Вероятность, что у него биполярка, маленькая, он просто шизик, но мало ли.       — Нет, ты переезжаешь в мою комнату.       — Решил на слугах сэкономить? — делает свои выводы Антон.       — Почему?       — Ну, меньше занятых комнат, меньше работы, меньше слуг.       — Твоя логика странная.       — Она хотя бы есть, — парирует парень.       — Не язви. Собирайся.       — Я не буду к тебе переезжать, — Антон даже пальцем не шевелит.       — А я тебя не спрашиваю. Будешь спать в моей постели.       — А ты где будешь спать? — Шастун делает большие глаза.       — Рядом! — кажется, у Попова кончается терпение, но, когда кажется, Антон крестится. Арсений понимает этот жест по-своему. — И мы будем заниматься сексом, много и долго.       — А ты осилишь своё «много и долго»? — Шастун честно не специально это говорит, само получается.       — Антон, — альфа уже рычит, — не выводи меня.       — Куда?       — Собирайся! И сегодня же ты станешь моим. И телом, и душой.       А вот не надо мне тут, к душе моей ручки протянул. Мне, может, она самому нужна.       — Да тебе с такой фантазией сказки писать надо, — Антон садится на кровати. — Запомни, этого никогда не будет.       — Почему же? — в голосе Попова насмешка. — Я ещё помню, как ты стонал от моих прикосновений.       Ой-ой, что-то мне нехорошо. Кажется, меня снова тошнит. Надо сваливать. Срочно!       — Это был не я, — выдаёт самую тупую отмазку Шастун, — это всё течка виновата!       — Но ты потёк, — снова напоминает Арсений, усугубляя состояние Антона, — значит, ты меня хочешь.       — Губу закатай, а то слюна уже на ковёр капает.       — Либо ты переезжаешь ко мне, либо… либо…       — Идеи кончились? — Шастун — само участие.       — Либо тебя не будут кормить! — находится Арсений.       Как страшно, я весь боюсь, аж колени приходится придерживать.       — Открою тебе страшный секрет, — Антон понижает голос до шёпота, — но я ем сам.       — Значит, тебя буду кормить я. Лично.       — Ну, диета, так диета, — соглашается Шастун.       — Антон, — альфа подходит максимально близко, отчего Антон отползает к изголовью, — не раздражай меня, я и так еле держусь.       Антон смотрит в голубые глаза напротив и громко сглатывает. Присутствие альфы рядом будоражит только успокоившиеся гормоны, инстинкты требуют подчиниться, склонить набок голову, чтобы дать доступ к шее, но сознание сильнее, и Шастун силой воли подавляет все лишние позывы.       — Собирайся, — Арсений разрывает зрительный контакт и, пока Антон приходит в себя, быстро целует в губы лёгким прикосновением. — Я заберу тебя ближе к вечеру.       Посмотрим ещё, кто кого заберёт. Может, и за тобой люди в белых халатах придут.       Шастун наблюдает, как Арсений покидает территорию виллы, и отправляется на разведку. Комната Попова открыта, а Антон абсолютно случайно поднялся на третий этаж. Воровато оглянувшись, омега проходит внутрь и останавливается возле кровати Арсения, задумавшись.       Новую купил, эту не подпилить.       Чуть погодя, Антон дотрагивается до темного покрывала, ведя по нему ладонью, нажимает, проверяя упругость перины, и садится на край. Что он вообще тут забыл? Спать с Поповым омега не собирается, переезжать к нему тоже, но подсознание орало, что нужно сюда прийти, а Шастун себе доверяет.       — Да, Арс, уже захожу к тебе, — из-за двери раздаётся голос Сергея, и Антон, недолго думая, ныряет под кровать, благо, покрывало опускается до самого пола. — Где, ты говоришь, лежит эта папка?       –…       — Нет её в ящике, — со стороны стола слышится возня, — погоди, я на громкую поставлю, неудобно разговаривать.       Если бы я не знал, то подумал, что это всё удачное стечение обстоятельств.       — Ищи в нижнем ящике, я туда её клал, — голос Попова приглушен динамиком.       — Нет здесь, — ещё раз повторяет Матвиенко. — Может, она в шкафу?       — Что ей там делать?       — Тебя спросить надо, твои вещи же, — шуршание перетекает к шкафу. — Тут тоже нет. Вспоминай, куда засунул.       — Не знаю, должна была быть в комнате, — голос Арсения уставший, — ничего уже не помню.       — Ну, если бы ты думал о чём-то, кроме своего омеги, может быть и помнил, куда вещи кладешь.       Антон скалится. Он не омега Попова и не будет.       — Я думаю, — возмущается альфа.       — Членом ты думаешь, — огрызается Серёжа, — как привёз его, так совсем с головой дружить перестал. Правильно Антон говорил, ты при виде омег совсем тормоза теряешь.       — Я стараюсь, — цедит Попов.       — Тот факт, что ты его ещё не затащил в постель, это не твоё достижение, а его. Удивительный пацан.       — Чё это?       Не понял, что ему не нравится?       — То это, — кажется, Матвиенко садится в кресло начальника, — до сих пор тебе не отдался. Первый на моей памяти, кто тебе отпор дал.       — Скоро он мне просто даст, — голос Арсения полон самодовольства.       — Чё это? — возвращает вопрос начальник СБ.       — Он потёк при мне, значит хочет.       Убить тебя, ты предложения-то заканчивай.       — Домой он хочет, — напоминает Матвиенко, — отпусти ты парня, не будет он с тобой спать.       — Будет, ещё как будет. Сегодня же вечером он переедает в мою комнату.       — Посмотрим.       — Посмотрим, — передразнивает альфа.       Вот и посмотрим.       — Серёж, я, кажется, нашёл папку.       — Господи, за что мне это, — стонет Сергей. — Еду к тебе, — слышится шуршание, а затем шаги. Матвиенко уходит.       Выбравшись из-под кровати, Антон отряхивается от пыли, добрым словом вспоминая слуг, и направляется к себе — ждать возвращения Арсения.

***

      Попов возвращается только ближе к ночи, для обещанного Антону вечера уже слишком поздно. Омега в окно наблюдает, как Арсений выходит из машины, достаёт из багажника огромный букет цветов, корзину, и бегом отправляется в дом.       Какой резвый, посмотрите на него.       Но в комнате Антона альфа появляется только через полчаса. С тёмных волос ещё капает вода, а по комнате моментально разносится запах чужих феромонов.       — Ты вонял бы поменьше, — спокойно просит Антон, — а то меня от резких запахов тошнить начинает, блевану ещё на тебя, что делать будешь?       — Ты, смотрю, в прекрасном настроении, — Арсений проходит в комнату, останавливаясь рядом с омегой. — Поужинаешь со мной?       — По-моему, в прошлый раз наш ужин прошёл не очень, — напоминает Шастун.       — Я попросил слуг приготовить борщ, — закидывает удочку Арсений.       Антон, отвернувшись от окна, у которого стоял все полчаса, смотрит в голубые глаза напротив с какой-то обречённостью.       — Ты шантажист, ты знаешь? — задаёт риторический вопрос парень.       — Знаю, — Попов улыбается и протягивает руку. — Пойдём?       Антон внимательно смотрит на протянутую ладонь и, решив для себя, что она может быть заразной, игнорирует её и отправляется на выход из комнаты, слыша вслед тяжёлый вздох.       В комнате Попова поставили круглый стол, два стула, на стол водрузили три свечи, красные, видимо, в цвет страсти, цветы, которые занимают половину стола, выключили весь свет, оставив только огонь от свеч. Две тарелки, прикрытые металлическими колпаками, ждут их на столе.       Борщ и свечи. Романтика, которую мы заслужили.       Пройдя к столу, Антон не ждёт, пока ему отодвинут стул, мешком падает на предоставленный предмет мебели, подтягивает к себе правую ногу, устраивает на ней подбородок и выжидающе смотрит на Попова. Он всё же воспитанный мальчик, ждёт, пока все сядут за стол.       — Вина? — Арсений достаёт бутылку из-под стола.       — С борщом? Прости, но я не извращенец.       — А хотелось бы, — бормочет себе под нос альфа, и Антон делает вид, что ничего не слышал.       — Ты позвал меня поужинать, — напоминает Шастун, — давай есть, и я спать пойду, поздно уже.       Антон убирает колпак с тарелки, вдыхает запах горячего супа и берёт в руки ложку, зачерпывая еду.       — Ты останешься в этой комнате, — спокойно сообщает Попов.       Вот сука, чё аппетит-то сразу портить, мог бы и поесть дать нормально.       — Нет, — Антон отвечает так же спокойно и наконец-то пробует суп. Недосослили.       — Я не спрашиваю, Антон.       — Так и я не разрешаю, — Шастун оглядывает стол, — подай соль, будь добр.       Арсений молча передаёт требуемое, а затем продолжает гнуть свою линию:       — Антон, это не обсуждается, ты останешься в этой комнате, я так решил.       Решил он, я тоже много что решил, но я же молчу.        — Арсений, — зовёт альфу Шастун, — я тебя не хочу, пойми ты это. И не захочу.       — Но тогда, в твоём шалаше…       — Это всё течка, — кривится Антон, — будь на твоём месте любой другой альфа, тело отреагировало бы так же. Гормоны.       Арсений от этих слов сразу будто становится меньше, плечи опускаются, глаза больше не смотрят на омегу, губы поджаты, а руки комкают лежащую на коленях салфетку.       — Отпусти меня с миром, — предпринимает ещё одну попытку Антон.       Попов поднимает голову, долго смотрит на омегу и, резко встав, подходит к окну, повернувшись спиной к Антону.       Не понял, а я? Это намёк, что я уходить могу? Я уйду ведь.       Но что-то не даёт парню уйти, посидев ещё немного, он всё же не выдерживает и встаёт рядом с Поповым.       — Не могу, — наконец подаёт голос Арсений, — я не могу тебя отпустить! Думаешь, я не пытался? Каждый раз, уезжая из поместья, я думаю о том, что нужно отправить тебя домой, но как только вижу тебя, то не могу. Ты нужен мне, Антон.       — Но ты мне — нет, — Шастун краем глаза видит, как больно его слова бьют по альфе, тот дёргается, как от пощёчины.       Арсений ничего не отвечает и смотрит в окно. Что он пытается там увидеть, за окном стоит полнейшая темнота, только слабое отражение двоих в стекле. Омега оценивает их внешний вид — Попов в штанах и расстёгнутой на груди рубашке, с влажным волосами и босиком, и сам Антон в двух парах чужих трусов, безразмерной футболке, найденной в том же Поповском шкафу, и носках, а то с этими каменными полами ноги мёрзнут. Парочка прямиком из дурдома.       — Когда я был в Москве, — прерывает молчание Арсений, и Антон понимает это он — сопливый рассказ, который должен растопить его чёрствое сердце, после которого он обязан запрыгнуть на чужой хер, — я был на встрече с партнёрами в ресторане, мы обсуждали важные вопросы, и тут в зал вошла весёлая компания. Они смеялись, что-то бурно обсуждали, им предоставили столик недалеко от нашего, мы посмотрели на них и продолжили обсуждать дела. И тут я увидел тебя, ты тогда опоздал, вбежал в ресторан весь растрёпанный, волосы у тебя тогда вились сильнее, чем сейчас…       Антон помнит этот момент, он тогда с фотосессии пришёл, его для образа сильнее завили. В отражении он видит, как Попов стоит, прикрыв глаза, будто снова проживая тот день.       Нет! Нет, нет, нет! Я не хочу быть лучшим воспоминанием в твоей жизни! Я видение, мираж, что-то недосягаемое, но не лучшее! Не смей!       — А когда ты подошёл к друзьям, я услышал, как ты смеёшься, — продолжает свой рассказ Арсений, — был вечер, а ты будто озарил все помещение, как солнце, такое яркое и прекрасное.       И ты сразу руки потянул. Вот не учили тебя в детстве, что нельзя брать всё, что блестит? Как сорока, честное слово.       — На следующий день я возвращался в Испанию. И сделал всё, чтобы ты полетел со мной.       — И это была твоя фатальная ошибка. Теперь у тебя нет шансов.       — Совсем? — такая обречённость в голосе, что омеге сразу тошно стало.       — Совсем, — кивает Антон.       — У меня для тебя кое-что есть, — Арсений поворачивается к столу и достает из верхнего ящика обычный конверт, — открой.       Шастун протягивает руку аккуратно, будто бумага сейчас обернется змеёй и откусит ему конечность по локоть. Пока Шастун открывает конверт, альфа не сводит с него напряжённого взгляда.       Ещё чуть-чуть, и он лопнет от натуги.       — Что думаешь?       — А что я должен думать? Фотографии, даже цветные.       — Нравятся? — Антон честно не понимает, Попов издевается или просто дебил.       — Нет, — честно отвечает омега.       — Один мой звонок, и с ней может что-то случиться, понимаешь это?       — Понимаю, — Антон бросает ещё один взгляд на содержимое конверта.       — И что ты скажешь?       Что ты гребанный шантажист. И много чего ещё.       — Я воспитанный омега, не могу выражаться так даже в твоём обществе.       — Антон, — цедит альфа, — я хочу слышать твое решение.       А я хочу тебя немножечко прибить, потом слегка попинать, потом закопать и посадить сверху какое-нибудь дико редкое растение, чтобы нельзя было выкапывать.       — Твои требования? — Антон с ненавистью смотрит в голубые глаза.       — Лишь одно — ты.       — Нет!       Кажется, Попов опять сломался:       — Ты не понял, Антон. Твой отказ означает, что у твоей матери будут неприятности.       — Она сильная женщина, справится.       — Ты готов пожертвовать своей матерью ради собственной свободы?       — Я готов пожертвовать всем, — Антон выделяет последнее слово, — даже жизнью, чтобы уйти от тебя.       — Почему? — голос Попова настолько растерянный, что Шастун даже снова смотрит в чужое лицо.       Да, всё ещё хуже, чем я думал. Интересно, почему я не хочу быть с человеком, у которого в ресторане зачесались яйца от вида незнакомого омеги? Подрочил бы и отпустило, нет, надо было меня спереть!       — Потому что если я останусь с тобой, — спокойно объясняет Антон, — то предам себя, а это равносильно смерти. Так тут хотя бы без мук, сразу закончим, не начиная.       — А она? — кивок в сторону конверта. — Думаешь, сможет жить с мыслью, что тебя нет?       — А с мыслью, что её сын предал самого себя, чтобы она смогла жить спокойно? Тем более, нет меня, нет смысла её трогать. Всем хорошо, а мне вообще будет всё равно.       Арсений стоит в молчаливом шоке. Антон, подождав для приличия пару минут, разворачивается и направляется к себе в комнату, когда в дверях его останавливает чужой голос:       — Как изменить твоё решение?       Какой настырный.       — Тебе? Никак.       — Кто же тогда может его изменить?       — Только Господь Бог.       — Если ты скажешь, как я смогу тебя завоевать, я сделаю всё, — столько отчаяния в голосе Арсения, что Шастуна аж качает. Будто от решения омеги зависит чья-то жизнь, будто если Антон ничего не скажет, то Попова тут же убьют, и курок нажмет сам альфа.       Сука! Так, думай, Антон, думай. Есть же что-то, на что Попов никогда не пойдёт, что-то, что ему дороже всего на свете. Ты же читал про него статьи. Богатый, властный, омег меняет, как перчатки, холостяк. Стоп! Оно!       С таким выражением лица, с каким Антон поворачивается к Попову, смертный приговор зачитывают:       — Женись на мне!       Шастун попадает в яблочко. Альфа стоит, будто громом поражённый, даже, кажется, не дышит, но в темноте не видно. Антон спокойно уходит к себе.