Театр пленников: c ним я хочу жить

🩰

В таком ритме проходит неделя. Почти ничего не происходит, люди в зале стабильны. Кто-то боится их настолько, что просто стараются не привлекать к себе внимание, особо смелые иногда пробуют попытки сбежать, но все они заканчиваются провалом, а кто-то просто отдался ситуации и просто смирился, чувствуя себя лучше, чем две первые категории людей. Юнги занят дорабатыванием плана вывоза денег из театра, без риска перехвата полицией. Каждый день он звонит Джону, и они всей командой обсуждают, каким образом это будет происходить. Также основная часть людей Мина занималась разработкой концепции видеоролика, который должен был надавить на полицию, заставить их волноваться, чувствовать свою безысходность. Но кажется, что самой главной задачей, над которой мужчина работал — это попытки поставить Чимина на его искалеченные ноги и окрылить, дать почувствовать себя свободно и в безопасности. Юнги не оставлял попыток уговорить Чимина выйти в зал, может заняться чем-то, чтобы не сойти с ума в своей гримерке. Мин всячески использовал психологические приемы, которые немного помогали засунуть в Пака хоть пару ложек еды. Зачастую это заканчивалось пробежкой до туалета, и только в такие моменты парень позволял себе выйти из гримерки. Неделю Юнги не отходил от Чимина. Чувствовал всеми затворками души, что ему просто необходимо быть рядом, придать сил, помочь подняться с колен. Хотел показать, какого это быть властным, а не подчиненным. Старался делать так, чтобы Пак забыл о том, что было раньше, но был уверен, что стереть ужасные воспоминания будет трудно. Сначала о них надо хотя бы узнать, чтобы понимать с чем и над чем работать. — Ешь, Чимин, — мягко, лаская слух проговорил Юнги, всматриваясь в лицо, которое за неделю приобрело небольшую румяность. — Я не чувствую голода, мне тяжело, я опять просто выпущу все в унитаз, — в очередной раз отпирался блондин. — Сонхун не разрешал мне есть, как полагает людям, мой организм привык к этому, поэтому идет отторжение. Мин поморщился, словно съел что-то горькое. Ему снова больно, душевно плохо, сердце ноет. Руки сжимаются в кулаки до побеления костяшек, мужчина старается сдержать порыв снова начать переговоры с полицией и поставить им условие, чтобы ублюдка Чхве предоставили ему завтра утром, если не сию секунду. Мысли о долге, почему-то неожиданно переходят на второй план и за неделю главенствующую позицию занимает огромное желание убить мудилу так, чтобы мучился. Представляет, как мужчина бы пал на колени, но не перед ним, а перед худыми изящными искалеченными жизнью ногами одного прекрасного белого лебедя, чтобы не смел его касаться и умолял о пощаде кланяясь в пол. Дикие фантазии приносят мужчине зверское удовольствие, и он не любитель пачкать свои руки в крови, мечтает убить Сонхуна собственными руками. Юнги ничего не отвечает, старается быстро убрать эту гримасу душевной боли. Не хочет, чтобы Чимин думал, будто мужчина его жалеет, не хочет, чтобы парень думал, что он слаб перед ним. У него цель: вознести его до небес, доказать ему, что он прекраснее любого человека на этой планете, показать, что Чимин имеет власть над Мином и над собой, имеет свободу и крылья, чтобы в любой момент опериться и улететь, куда пожелает его сердце. Он не в клетке, не зависим от человека, он сам с собой, он есть у себя сам и это самое важное. А Юнги лишь подтолкнёт и поможет. Мин не может бороться с этим желанием. Контролирует все, но не контролирует себя и откуда не пойми вспыхнувшие так быстро и резко чувства. Его можно понять и нельзя осуждать. Юнги холодный и строгий, но в глубине души нежный и мягкий, заботливый и готовый помочь. Чимин слишком подходит для того, чтобы эту натуру обуздать, взять под контроль, приручить, принять и наслаждаться. Пак слишком цепляет, забирает в свой капкан и не дает выбраться. В него нельзя не попасть, просто невозможно, манит настолько, что любой был бы готов сам отдаться на верную смерть. Юнги эту смерть на себя возьмёт, отправится на небеса, куда и вознесет пока еще не своего лебедя. Мужчина с этим желанием бороться и не будет. Одинокий большую часть своей жизни, погруженный в работу, он наконец видит перед собой прекрасный цветок, который делает его мир ярче, переворачивает все внутренности и волнует сердце. Громкими заявлениями раскидываться рано, но отрицать свое желание оберегать, заботиться и находиться рядом просто невозможно. Мин взрослый, мудрый, понимающий мужчина, бегать от себя и резких, слишком быстро вспыхнувших чувств и желаний, он не собирается, он лишь поумерит пыл, чтобы не напугать парнишку, все переосмыслит, будет подступать медленно, но смело. В свои тридцать восемь уже понимаешь все сразу и даже по-мальчишески быстро появившееся желание и чувства не считаются странными, а наоборот доказывают, что не все еще потеряно, внутренний радар нашёл того, с кем, уже повидавшему жизнь Юнги, будет хорошо. И Мин старается себе доверять, неспроста многолетняя холодность, вдруг преклоняет голову над пожаром, что устроил в его душе Чимин. Первые три дня Юнги казалось, что это простая жалость, но, когда жжение в груди от одного только ответного взгляда Чимина стало невыносимо сильным, что казалось, сердце расплавится под вулканической лавой, он неожиданно для себя понял, что давно не проявлявшая себя внутренняя натура вдруг пробудилась и оголила его чувства, которых он не испытывал уже больше пяти лет. Странно. Страшно. Безумно. Юнги больше не заставляет Чимина есть, а позволяет себе немного вольности и протягивает руку к парню. Касается кончиками пальцев его рёбер, скрытых под футболкой, ощущая, как блондин вздрагивает, ведет ниже и касается совсем плоского живота, продолжает по бедру, доходит до относительно здорового колена, обводит круговым движением коленную чашечку, отправляется ниже и обводит щиколотку, после касаясь ступни. За пальцами следует табун мурашек, а Чимин глазами следит за их передвижениями по своему телу. Губа во власти зубов уже вся покраснела, а сердце стучит так сильно, что кажется проломит грудную клетку. До этого Мин позволял себе касаться Чимина только, когда тот спал. — Не распался, — усмехается, как-то слишком нежно и по-доброму, но с нотками отчаяния. — Боюсь, я скоро больше не смогу тебя так касаться. Грязный прием, который должен подействовать на измученного парня, что дрожит, но уже, кажется, не от приятных касаний чужих рук, что оставили тепло на его коже. Чимин кусает губу еще сильнее, до крови, ощущая металлический привкус во рту. Сдерживается, чтобы не заплакать. Не хочет, чтобы его жалели. — Держите меня за руку, господин Мин, — ему просто необходима поддержка, и за эту неделю блондин понял, что мужчина может дать ему ее столько, сколько понадобится. Кажется Юнги готов отдать намного больше, но пока рано брать так много, нужно принимать все постепенно. Юнги улыбается, блестит глазами, когда ловит на себе стойкий решительный взгляд и медленно тянется за чужой рукой, чтобы согреть ее в своих. Он не переплетает их руки, а держит его ладонь в своих, говоря: "я рядом"... "ты сильный"... "я в тебя верю". В груди щемит, внутри все кипит не от желания поесть, а от того, как этот мужчина сводит с ума. Всего за неделю втерся в доверие и кажется, подрывать его не собирается, а только все больше и больше укрепляет их связь. Очень страшно. Непривычно. Безумно нравится чувствовать себя нужным. Пак медлит, но все же берет ложку свободной рукой и набирает в нее еды из контейнера, что покоится на бёдрах. Очень заторможенно подносит ее к губам, стискивает другую руку в кулак, сразу же чувствуя поддерживающие поглаживания, тяжело выдыхает и кладет пищу в рот. Сразу проглатывает, почти не пережёвывает, не наслаждается, давно уже забыл какого это любить покушать. Глубоко дышит, стараясь подавить порыв своего желудка вытолкнуть все содержимое наружу. Прикрывает глаза, пытается сконцентрироваться на чужих прикосновениях, пока не задумываясь о том, почему Юнги возится с ним, помогает, заботится. В данный момент удручающие мысли не вертятся вокруг сомнений и страха. Сейчас смысл имеют обжигающие руки Мина, что греют в себе его холодную. Проходит время, и он решается запихать в себя еще ложку. В итоге выходит съесть аж целых четыре ,и это их личный рекорд. Чимин поднимает глаза и видит, как полыхают огнем чужие. Мин будто готов взорваться от счастья, только, потому что Пак смог немного поесть. И это будет вранье, если сказать, что это не так. Мужчина в душу смотрит, там теряется, не хочет выбираться. Улыбается вдруг слишком неожиданно, но так тепло и счастливо, что парень не выдерживает и дарит улыбку в ответ. — Наша маленькая победа, мой лебедь, — позволяет себе назвать его своим уже спустя неделю, после личного знакомства, не отдавая отчета своим словам. Само летит с уст искренне и бездумно. Неделя недостаточный срок для вспыхивающих чувств для многих людей, но не для взрослого понимающего себя мужчины — эта неожиданность довольно логична. Юнги получает все, что хочет. Даже если это "что" неожиданно для самого себя превратилось в "кто" за какую-то неделю. Чимину боязно, но признается сам себе, что за последние семь лет он впервые чувствует себя хоть немного человеком, будто вдруг снова бьётся сердце, которое выдавало лишь пустоту. Но это чувство лишь мгновение рядом с Юнги, в остальное время он безвольная, глупая кукла, все еще принадлежащая своему хозяину. Сонхун так просто не отпустит. И если Чхве можно просто убить, чего он желает всем своим сердцем, с матерью так поступить он не сможет, даже если захочет. Он не сможет переступить через себя и моральные принципы, даже если эта женщина испоганила ему всю жизнь, собственными руками отдала в лапы зверя, что лишь убивал его каждый день, без шанса воскреснуть. Эту женщину он и матерью уже не зовет, просто желает больше никогда ее не видеть, не слышать, не чувствовать. Она будет гореть в аду, и Чимин верит, что ей воздастся по заслугам.

🩰

Юнги стоит у сцены и выбирает желающих сняться в провокационном видео для полиции. Первым вызывается самый активный мужчина толпы, они его уже запомнили, он пытался сбежать пять раз. После Мин выбирает еще пару человек самостоятельно и последний, кто вдруг решает поучаствовать, оказывается Ким Тэхен. Чонгук стоит в руках с автоматом и впивается глазами в парня, что активно машет рукой привлекая к себе внимание. Тэхен улыбается своей фирменной квадратной улыбкой и выглядит слишком счастливым для заложника. — Cвою голову я доверю только тебе, — шепчет Тэхён, становясь между одним из желающих и Чонгуком. Стреляет в ухмыляющегося Чонгука глазами, чувствуя, как у самого улыбка лезет на лицо. Гук в ответ на него не смотрит, стоит оловянным солдатиком, предоставляя возможность налюбоваться своим профилем. За эту неделю Тэхен уже успел узнать о личности Чонгука многое и вдоволь рассмотрел его красоту, но сейчас как будто в первый раз медленно скользит взглядом по идеальному профилю с острыми очерченными скулами. Тэ уверен, что если коснется, проведёт по ним кончиками своих пальцев то непременно порежется. Чонгук выглядит, как кто-то идеальный из твоих фантазий, которые ты надумываешь перед сном. Безумно красивый. Отобранных ведут в отдельную гримерку, где и будет проходить съемка. Концепт простой: нужно максимально реалистично изобразить ужас и свой страх перед вооруженными, пока Кевин направляет ствол автомата прямо в голову. Очередь доходит до Тэхена, и он неожиданно резко останавливает съемку. — Позовите, Гук-и, я хочу, чтобы он наводил на меня пушку, я вам не доверяю, — говорит ухмыльнувшись, смотрит испытуемо, прожигает глазами. Юнги закатывает глаза, выдыхает и просит, чтобы Кевин сбегал в зал и позвал Чонгука, который там остался следить за порядком. — Чонгук-и, тут без тебя с ума сходят или по тебе, — притворно писклявым голосом сказал Мин, когда Гук зашел в гримерку. Парень закатывает глаза на слова своего крестного и встает так, чтобы дуло автомата упиралось в голову Тэхена. Становится немного тошно от того, что приходится так делать, успокаивает лишь тот факт, что это всего лишь видео, чтобы надавить и запугать, показать свою власть. Никто не пострадал и не пострадает, скоро все должно закончиться. — Жди меня вечером, — шепчет Чонгук почти касаясь уха, идущего рядом Кима. — Неужели на свидание идем? — поворачивает голову к тому, кто прожигает его глазами и даже не скрывает этого. — Надеюсь, ты все еще хочешь узнать о наших намерениях больше, — подмигивает и устремляется вперед, оставляя парня ухмыляться себе в спину. Между ними огромная искра, почти пожар. Оба горят рядом друг с другом, образуя одно пламя, чьи языки грозят поджечь здание. Флирт — спичка, заигрывания – коробок, Чонгук и Тэхен вместе — пожар.

🩰

Время тянется мучительно долго, а внутри все готово взорваться от ожидания встречи с тем, кто уже неделю волнует сердце. Неужели его юношеское безумство приобрело обороты действий, а не просто пустых слов на ветер. — Отец, папа, не могу нигде найти крестного, — парень заходит в какой-то кабинет, где чаще всего родители проводят время вместе. — Зачем он тебе, сынок? — задаёт вопрос, оторвавшийся от чтения книги Намджун. Всегда смелый и стойкий Чонгук сейчас плавится под любопытными взглядами своих родителей. Как-то неловко признаваться, что в разгар не самых легких и приятных действий он идет на свидание с заложником, даже если это просто способ Тэхена вытянуть из Чонгука информацию. Парень уже давно настроил себя и на такой лад. — Ну... — Мнется, тяжело выдыхает, перебирая пальцы рук между собой. — Я собираюсь на свидание и хотел сказать, чтобы он попросил кого-то замерить меня в зале. Обе пары глаз округляются. Родители сначала пристально впиваются взглядом в него, а потом переглядываются друг с другом, кидая двусмысленные улыбки. В глазах Намджуна и Джина вопрос и любопытство. — Странно идти на свидание в такое время и в этом месте, да? — парню до безумия неловко и хочется поскорее сбежать от наступающего разговора. — Боже, милый, нет, — успокаивает нервного сына Джин, очень тепло улыбаясь, словно лучики солнца прогревают земную поверхность. — Главное быть осторожным и даже на свидании не терять бдительность, — кивал Намджун, подтверждая слова Джина о том, что ничего странного в этом нет. — Кто она? — задаёт вопрос Джин и хитро щурится, испепеляя сына глазами полными любопытства. — Это парень, – признается Чонгук на выдохе. Родителям такое сказать не страшно. — Кто-то из наших? — любопытничает Намджун, не отставая от мужа. — Эм... Нет, — а вот в этом признаться куда сложнее и страшнее. — Это заложник, — кусает нижнюю губу, опускает глаза в пол и чувствует, как сейчас предательски сбежит от ощущения дикого волнения во всем организме. Намджун и Джин, наблюдая нервозность сына, снова переглядываются, берутся за руки, улыбаются и дарят свою поддержку сыну. — Этот безумец тот парнишка с кучерявыми волосами? — спрашивает Джин, смотря на свою роднулечку любовными глазами и гордостью. — Откуда...— Чонгук теряется, поднимает глаза и видит хитрые взгляды обоих родителей, направленные в его сторону. Кажется, они очень даже счастливы и этот разговор их нисколько не напрягает. — Вы неделю пожирание друг друга глазами, именно на нем ты задерживаешься, когда раздаёшь еду, он часто трется около тебя, и он единственный, кто тебя совершенно не боится, смотрит с вызовом и желанием забрать себе, — поясняет Джин, пока Намджун на его слова лишь качает головой, поддакивая. — Боже, — Гук нервно смеется и краснеет кончиками ушей, ощущая жар еще и на явно румяных щеках. — Беги, — с яркой улыбкой, показывая очаровательные ямочки говорит Намджун, ощущая тепло и мурашки по всему телу от того, насколько счастливым выглядит его сын. — Мы рады, что даже в таких условиях ты проживаешь свою юношескую жизнь, мы бы не хотели, чтобы ты лишался этого. — Да, милый, иди, мы сами доложим Юнги и отправим Чону вместо тебя в зал, — мягко говорит Сокджин, очаровательно улыбаясь. Чонгук не медлит, ярко благодарно улыбается родителям и убегает на поиски того самого парнишки с каштановыми кучерявыми волосами. Находит он его в зале. Тэхен единственный из всех сидит на одном из кресел, точно в центре зала, будто специально привлекая к себе внимание. Парень быстро находит, ухмыляющегося Тэ, что пожирает его глазами все то небольшое время ожидания, пока они не столкнулись блестящими взглядами. Гук бежит к ряду, где сидит Ким, доходит до его места и протягивает ему руку, ярко сияя улыбкой. Тэ в ответ вкладывает свою и встает, чтобы последовать за парнем. У Тэхена внутри океан чувств, что бушует, сбивая сердце с обычного ритма. Там внутри шторм и цунами, все кипит и горит, будто извергается вулкан на дне океана. Ким безумец, который бежит неизвестно куда с возможным его будущим убийцей, но совершенно не испытывает страх или даже что-то хоть чуточку похожее на него. Они оказываются у большой двери, вход в которую ведет в танцевальный зал с панорамными окнами. Свидание не особо замороченное, но особенное для обоих. Для Чонгука — это проявление юношеских, импульсивных только зарождающихся чувств к Тэхену, у Кима — это искренность и внутреннее принятие своих ощущений к этому парню. Это не просто ради информации, и они это знают. В помещении выключен свет, но через панорамные окна попадает блеск от последних лучей солнца, что переходят в закат. Недалеко от окна, но на достаточном расстоянии от него, чтобы их не увидели, Тэхен наблюдает покрывало на темном паркете, две горящих свечи и еду. Все довольно просто, но безумно романтично. Тэхен шагает первым, медленно перебирая ногами и приближаясь к заветному и привлекающему глаз месту. Осознание, что Чонгук приготовил это заранее, заморочился и постарался сделать ему приятно будоражит весь организм, а мурашки бегут от кончиков пальцев на ногах до затылка или даже кончиков волос. Брюнет ненавязчиво берет его за руку и тянет присесть прямо на покрывало, а после разрывает прикосновение. Даже от короткого касания рук у обоих сбивается сердечный ритм и первоначальная цель Тэхена, узнать о захвате подробнее, а у Чонгука рассказать, ничего не скрывая, вдруг уходят на второй план. Тэхен готов признаться, что хотел бы держать Чонгука за руку все время, которое они проведут сейчас вместе. Первые пять минут они усердно молчали, пытаясь преодолеть неловкость. Тэхен, краснея щеками и ушами, взял в руки еду и съел пару ложек, собираясь с мыслями. Флирт и реальное свидание с серьезным разговором — это совершенно разные вещи. Ким почувствовал, как от волнения скручивает живот, а тело потряхивает в непонятном страхе задать волнующие его вопросы. Может, страшно узнать правду. Может, страшно становиться ближе. — Ты можешь задавать любые вопросы, — Чонгук заметив его замешательство и волнение, светло улыбнулся, освещая темное помещение и со всей нежностью посмотрел в глаза Тэхена, давая понять, что Ким может быть смелее. — Расскажи, какая у вас цель, — ловит своими карими глазами черные бездны напротив и сияет любопытством, что смешивается воедино с интересом. — Как крестный и говорил мы здесь из-за очень нехорошего человека, — обобщённо начал Чонгук. — Зачем вам заложники? — задал следующий вопрос. — Один человек по имени Чхве Сонхун задолжал моему крестному крупную сумму денег, дела его пошли в гору, а деньги он так и не вернул. Но это не главное. Этот урод торгует телами членов труппы и других работников театра. Старые, потные, жирные дядьки отстёгивают ему кучу бабла и берут молодых красивых мальчиков против воли, — конкретнее объяснил Гук. — Заложники нужны, чтобы привлечь внимание, надавить на полицию и с их помощью и огласке в СМИ найти этого труса, который сбежал, как только наши люди начали на него давить. Но крестный уверен, что он объявится сам, испугавшись за свои деньги. Тэхен слушал Чонгука с открытым ртом, кажется, затаив дыхание. Глаза прожигали в нем дыру, настолько парню было интересно слушать рассказ брюнета. Ким со своим влиянием мог бы с легкостью придумать, как подорвать план захватчиков, но не видел в этом никакого смысла. — Этот мужчина — владелец театра, который отдает своих работников на изнасилование и получает за это деньги? — продолжает задавать вопросы впечатленный Тэ. — Последнее время он очень много промышлял на нашей территории, делал грязные вещи, прикрываясь моим крестным, будто находился под его покровительством. Чхве здорово подорвал влияние Юнги в элитных кругах, задолжал деньги, так еще и сбежал. Единственный способ быстро найти этого ублюдка, это было захватить театр, которым он покрывался и где хранил деньги. Наша цель: вернуть деньги в двойном размере. Но самое главное раз и навсегда испортить Сонхуну жизнь, — парень ничего не скрывает, как и обещал, рассказывает все. — Вы хотите подорвать театр? — осторожно спросил Тэ, даже почти шепотом, будто их кто-то может подслушать. — Как только мы получим деньги, мы выведем всех заложников, вы будете на свободе, и как только мы убедимся, что вы в безопасности, театр взорвётся. У нас табу оберегать вас и никогда не трогать, кроме крайних случаев, – заверял Чонгук, чтобы парень раз и навсегда уяснил суть их намерений. — Какие крайние случаи могут быть? — интересовался Тэ, почти заглядывая в рот Чонгука, увлеченный его рассказами. — Нанесение нам физического вреда единственное, что может повлиять на изменение наших действий с условием табу, — отвечал без капли сомнения. — Вы не трогаете нас, а мы вас. Все до элементарного просто. — Вы лишь рычаг давления на полицию, — объяснял Чонгук. — Вы нужны для воздействия на внешние факторы. Тэхён, удовлетворенный ответами, прикрыл глаза и улыбнулся. Он всеми фибрами своего тела ощущал, как Чонгук с недоумением смотрит на него так, будто увидел что-то странное. — Почему ты улыбаешься? — с полным непониманием реакции парня на свои откровения. — Я завидую вам, —совершенно неожиданно. — Подожди, Тэхён, — Гук не мог собрать мысли в кучу, усердно стараясь понять парня перед ним. — Почему ты завидуешь? — Понимаешь, вы свободны и вольны поступать, как пожелает ваше сердце, — объяснял значение своих заявлений. — Вы не боитесь принимать безумные решения и скорее всего, большинство ваших людей получает кайф от своих действий. Вы проживаете эту жизнь, а не просто существуете. Эта жизнь не такая уж и длинная, чтобы тратить ее на не бесцельные, глупые дела. Другое дело пропустить это через себя и пополнить уже запас утраченной энергии. — Не думал, что хоть кто-то будет нами восхищаться, — с толикой грусти сказал Гук, усмехаясь. — Разве ты не задумывался, насколько ты свободен? — недоумевал слишком взбудораженный Тэхен. — А ты? — Что я? — Ты свободен? Вопрос, который резко меняет настроение парня напротив. Чонгук всем телом чувствует, как воздух вокруг сгущается, и между ними появляется тяжелая пауза. Тэхён опускает глаза и начинает теребить свои длинные пальчики, жуя покрасневшую губу. — Нет, — отвечает спустя какое-то время Ким. — Я старался быть свободным. Гук ловит интонацию его высказывания и понимает, что это больная тема, в которую лезть явно не стоит. Брюнет не знает, что сказать, как дальше продолжить диалог. Он ничего не скрыл, все поведал и в ответ ничего просить не будет. Не в его правах трогать чужие раны и делать больно. Чонгук не выдерживает, смотрит на вмиг поникшего и потухающего парня и контролировать себя не может. Боится, что огонь в его глазах сдует ветром боли, что живёт в груди и мучает своего человека. Гук придвигается ближе и берет изящную руку Тэхена в свою, выражая поддержку. Ким мелко вздрагивает и поднимает тяжелые веки, чтобы посмотреть на Чонгука. Смотрит и в очередной раз оторваться не может от его черных глаз. Тонет в них постоянно, но каждый раз все равно без страха прыгает в эту темную гущу, что поглощает его. Тело покрывается мурашками от тепла чужой кожи, и он снова прикрывает глаза. — Ты открылся мне, Гук-и, — шепчет парень, сжимая чужую руку в своей и наблюдает за их касанием через полузакрытые веки. — Я тоже хочу. Вот она точка невозврата. Вот оно официальное начало чего-то большего. Негласный ответ на негласный вопрос. Откровение на откровение. Близость за близость. Чонгук в ответ сжимает руку, оглаживая большим пальцем смуглую кожу, давая понять, что он готов выслушать, готов стать ближе. Дальше уже не получится держаться подальше друг от друга. Тяга слишком сильная. — Я родился в семье одного из самых влиятельных людей Кореи, — начал свой рассказ Тэхен. — Мой отец Ким Джинмук — владелец крупной компании в Сеуле. Мама неожиданно забеременела, и они вместе с отцом приняли решение оставить ребёнка, но не от большого желания и любви. Они просто понимали, что смогут обеспечить меня, а больше ничего и не нужно. Я был нежеланным, — делает паузу, судорожно выдыхает и вдруг двигается еще ближе. — С детства на меня никто не обращал внимание, я был сам по себе, все внимание было обращено на моего старшего брата, в которого родители вложили весь свой труд. Отец готовил его к управлению компании, а мать откровенно и не скрывая говорила, что он у нее любимый сыночек, а я позор семьи, — больше невозможно держать это в себе. — С тринадцати лет я начал убегать из дома, доставлял неприятности и публично позорил семью своим поведением с регулярным попаданием в СМИ. Я лишь хотел быть свободным, мне надоели эти лживые улыбки на встречах с такими же влиятельными ублюдками, как мой отец, я был на каждом вечере, как что-то в виде неприятного, но вынужденного бонуса. Родители откровенно презирали меня, восхваляя моего брата и тот, почувствовав свое превосходство, превратился в мой личный ад на Земле. Он унижал меня, избивал, позволял своим дружкам издеваться надо мной. — Тэхён... – Чонгук чувствует, как что-то там внутри трескается. Его сердце разбилось на части. — Не надо, Гук, — Тэхен не хотел стать слабым в глазах Чонгука. — Я начал заниматься спортом, ходить на бокс, стал шататься по вечеринкам и сбегать из дома еще чаще. Но отец был зол, поэтому всякий раз, когда меня находили и забирали домой, то папа закрывал меня на ключ, не давал пить и есть несколько дней, сопровождал арест унижениями. И сколько бы раз я не сбегал, все равно не чувствовал себя свободным, — выдыхает тяжело, опуская напряженные плечи. Он выговорился. Ему легче. — Я могу подарить тебе свободу, — шепчет Чонгук, ведомый ураганом чувств внутри. В душе боль, отчаяние, грусть, тяга и влюбленность в парня, что сейчас находится рядом. Там желание держать около себя, подарить ему жизнь. — Я бы принял ее от тебя, — таким же шепотом отвечает Тэхен, поглаживая чужую руку в своей. Хочется дарить касания, хочется быть ближе. Гук встает и садится бок о бок к Тэхену и кладет его голову себе на плечо. Чувствует необходимость сделать этот невинный жест поддержки. Желает показать, что все, что он говорит не просто слова на ветер. — Что на счет твоих родителей? — спрашивает Тэ, пережёвывая еду. Атмосфера стала заметно легче после того, как Ким выговорился. Он не боится вот так вот по собственнический сидеть рядом с преступником и откровенничать, задавать вопросы, узнавать его в ответ. –Я не помню, как выглядят мои биологические родители, но люди, что забрали меня из приюта стали смыслом моей жизни, — Чонгук прикрывает глаза и улыбаетcя, представляя в голове образ Джина и Намджуна. — У меня прекрасные отцы, которые подарили мне лучшую жизнь. У Тэхена в миг замирает сердце. Тело покрывается мурашками, когда он наблюдает с какой счастливой улыбкой и пропитанной нежностью в голосе отзывается о своих приемных родителях Чонгук. Тэхену родные родители не дороже первого встречного на улице. Он никогда не ощущал к ним тёплых чувств, и уж тем более воспоминания о них не вызывают у него улыбку. — С пяти лет я живу с ними, — продолжал Гук. — Рядом всегда был мой крестный, который тоже немало воспитания и любви в меня вложил. Я всегда крутился рядом, с детства вливался в дела и никогда не был в чем-то ограничен. В Корею я вернулся относительно недавно, почти все время жил в Америке с Юнги и получал там образование. — Ты с детства был свободен, Чонгук, — улыбается Тэ и снова берет парня за руку, чувствуя необходимость ощутить новый поток энергии, что они передают друг другу через касания. — Семья любит тебя? — он уже и так уверен, что ответ будет положительным. — Я никогда не чувствовал себя лишним, меня никогда не ругали и не наказывали, ко мне относились со спокойствием и старались всегда поддержать и быть рядом. Как папа говорит: я всегда был и буду их смыслом жизни. Отец говорит, что я тот, без кого они не представляют свою жизнь. Я кусочек их пазла. Меня всегда поддерживали во всех начинаниях, помогали подняться, если я падал, дарили тепло и заботу. Вместе с крестным они даровали мне лучшую жизнь. Я очень им благодарен, — Чонгук откровенен, не умеет скрывать свои чувства, если дело касается самых родных. Перед Тэхеном ему раскрыться не страшно. Вдруг тело рядом начинает вздрагивать, а после слышится первый всхлип. Чонгук в панике разворачивается и видит, как по щекам парня бегут соленые хрусталики слез. Внутри все сжимается, становится невыносимо больно и стыдно. Он, узнав о такой ужасной ситуации в семье Кима, посмел рассказывать о счастье своей семьи. Винит себя, что довёл Тэ до слез. — Я бы хотел такую семью, как у тебя, — шепчет и закрывается, старается убежать, не показывать свои эмоции. Стыдно настолько сильно открываться перед человеком, с которым знаком неделю. Странно чувствовать, что именно Чонгуку можно довериться, обнажить душу и получить поддержку и слова, которые так ему необходимы. — Ты можешь стать частью нашей семьи, — тихо говорит Гук и поднимает лицо Кима, поддевая пальцами его подбородок. Берет прекрасный лик парня в свои ладони и большими пальцами вытирает солоноватые дорожки, обращая на себя внимание. Карие карамельные глаза впиваются в звездные напротив, и парни тонут в этом моменте, поглощаются друг другом. Тэхён дрожит, передавая это Чонгуку. Оба взволнованны, взбудоражены, восхищены друг другом. Никто из них не успевает ни о чем подумать, как Тэхен первым наклоняется вперед и впивается в алые губы отчаянным поцелуем. Показывает, что согласен стать частью их дружной семьи, готов стать частью самого Чонгука, потому что чувствует в нем огромную необходимость, а еще страшнее — зависимость. Губы смыкаются в единстве душ, передавая чувства друг другу. Время останавливается, и лишь бабочки не могут перестать порхать, нарушая все законы в мире двоих юных парней. Тэхён льнет ближе, с каждым вздохом и углублением поцелуя, негласно давая понять, что хочет быть рядом и никуда не отпускать. Чонгук водит по его плечам, оставляя за собой табун мурашек, возвращается к щекам, кладёт на них руки и поглаживает бархатную смуглую кожу. Ким плавится под обжигающими прикосновениями, чувствует, как кружится голова, а внизу живота все скручивает узлом. Бабочки, кажется, в бешенстве. Дрожь никуда не уходит, а лишь наоборот проявляется еще больше. Они будто боятся друг друга сломать, разбить, потеряться осколками на асфальте. Тэхен теперь семья Чонгука.

🩰

— Как собираешься сказать, что наш сын по уши влюблённый, решил впустить в нашу огромную семью заложника? — недавно у родителей с Чонгуком произошел очень серьезный разговор, в ходе которого парень рассказал о своем намерении впустить Тэхена в их клан. — Мальчик любит, и мы не имеем права противостоять этому, если даже это юношеская импульсивность чувств, — отвечает Намджун, смотря в глаза своего мужчины. — Гук бы не стал поступать так опрометчиво, значит на это есть причины, Тэхену явно нужна защита, сын нам напрямую это сказал. — Мы должны обеспечить возлюбленному нашего мальчика эту защиту, — вздыхает Джин, немного волнительно улыбаясь. — Юнги, поймет, — с уверенностью произносит Джун. Вдруг в комнату влетает Мин, которого мужчины только, что упоминали. Весь запыхавшийся, взволнованный, но собранный. — Нам, ты за главного, — вдруг объявляет. — Что это значит? Объясни, — хмурит брови, не понимая, что имеет в виду Юнги. — Мне нужно выйти из театра, — шокирует своими словами. — Причина!? — отчеканивает, злится, в ярости. — Чимин, — не скрывает. — Ты с ума сошел, из-за какого-то мальчишки! — Намджун взрывается, взъерошивает свои волосы и ругается себе под нос. — Ты хоть понимаешь, что ты подвергаешь всех опасности? — Если бы у тебя была возможность сделать так, чтобы Джину стало душевно легче, ты бы сделал это? — давит на больное Юнги. Внутри Намджуна вдруг что-то щелкает, и он осознает слова, сказанные другом. Чимин для Юнги, как Джин для Намджуна. Смысл жизни, человек, который является неприкосновенным, парень, который сводит с ума и безумно манит. Чимин для Юнги больное место и, если он может сделать его счастливым прямо сейчас, он это сделает. — Твоя взяла, — переводит дух Ким. — Он настолько важен тебе? — подает голос Джин, наблюдающий за этой картиной. — Вы не представляете, как.

🩰

Юнги буквально бежит в зал. Никогда за всю свою жизнь он не выглядел таким взволнованным. Даже на собственной свадьбе держал лицо перед кланом, чтобы показать свой авторитет. Бежит, надеясь найти того, кто неожиданно волнует сердце. В зале Чимина нет, а Юнги уже проклинает себя за свою глупость. Пак всегда ночует в гримерке, хотя спустя две недели начал выбираться к людям в зал, чтобы не сойти с ума в отсутствие Мина. Влетает в комнату и вдруг облегченно стонет, наблюдая, что парень не спит, читая книгу, любезно предоставленную Юнги. Пак поднимает глаза и кротко улыбается, разглядывая запыхавшегося, красного, взволнованного мужчину. Чимин замечает, что Юнги за последние две недели впервые надел обычную одежду, сняв свой черный комбинезон. На нем легкая шелковая черная рубашка и черные приталенные брюки, идеально обтягивающие крепкие бедра. Рукава рубашки закатаны, предоставляя возможность в полной мере наглядеться на россыпь тату на правой руке. Пак давно их заметил, но за это время ни разу не имел возможности так хорошо рассмотреть, не мог набраться смелости попросить мужчину показать тату, несмотря на то, что они очень сблизились. Кажется, это слишком личное и сокровенное. О значении рисунков, увековеченных на своем теле, кому попало обычно не рассказывают. Юнги сокращает расстояние и садится на корточки перед диваном, на котором лежит Чимин, который не отводит от него глаз, положив раскрытую книгу себе на подтянутый живот. Все еще совсем худой и еле виднеющийся, но все же живот. Они с Юнги работают над этим. Мужчина берет бледную холодную руку в свои и не может вымолвить хоть слово, в очередной раз поглощенный чужой красотой. Лебедь. Изящный. Белый лебедь. — Ты хочешь выйти отсюда вместе со мной прямо сейчас? — дает выбор Юнги, не давит и не настаивает. Лишь спрашивает, ожидая положительного ответа. – Хочу отвезти тебя в одно очень прекрасное место. — Подожди, а как ты все оставишь? — вдруг волнуется Чимин. — А если в твое отсутствие что-то произойдёт? А если тебя поймают? — паникует, встревожен, боится не за себя, а за мужчину и его дела. За эти две недели он узнал много. — Ты хочешь или нет? — совсем чуть-чуть надавливает для того, чтобы подавить чужую панику и страх. Чимин медлит. Ответ не дает. Боится, что из-за их вылазки план Юнги провалится. Думает... Думает... Думает. Сомневается. Минута. Решается. Дает согласие. — Хочу, — почему-то почти скулит, кусая нижнюю губу и опускает глаза. Юнги обещал себе дать ему свободу, обещал, что сделает все, чтобы крылья его лебедя оперились и стали могущественными, приобрели статус и власть. Он обещание сдержит. Эта вылазка — первый шаг к полной свободе.

🩰

Все время пока Юнги и Чимин пытаются незаметно выйти из театра через черный ход, они держатся за руки. Мин всем нутром ощущает нервозность Пака через касание их рук, будто блондин пытается передать свое волнение ему. Мужчина крепко руку холодную в своей теплой держит, согревает, большим пальцем поглаживает, успокаивает. Палатка и ряд спецназа находятся на главной площади перед театром. Бояться им нечего. В ночи они теряются, как тени. Джон встречает их на полицейской машине. Юнги может и глава клана, но даже предполагать не хочет, откуда его один из самых главных и умных помощников имеет такой транспорт передвижения. В салоне автомобиля приятная тишина. Сегодня Джон подрабатывает водителем, иногда кидая взгляды на парочку, что сидит сзади и давит в себе желание умилительно заулыбаться. Настолько его пассажиры выглядят трогательно. Юнги смотрит в окно, где один фонарь сменяется на другой, Чимин переволновавшийся удобно устроился у него на плече и мирно посапывал, чувствуя себя в максимальной безопасности. Парень ни разу не спросил, куда они направляются. Лишь мнимо согласился пойти за мужчиной. А куда, ему знать не хочется, главное с Юнги, с ним безопасно, ему доверяет. Ни это ли высокая степень отдачи. Вверяет себя в теплые руки Мина и даже не боится, что его могут доломать. Терять уже нечего. Разбитую куклу уже ничем ни склеишь. Марионетка лишь на время лишилась своего истинного предназначения. Хозяин вернётся и все встанет на круги своя. Только теперь по поводу этого есть сомнения в лице Мин Юнги, который пообещал ради него убить самый страшный его кошмар. А Чимин, как наивный дурачок верит, мечтает, что хозяин больше не вернется, мечтает, чтобы его хозяином стал Юнги. В его руки хоть все веревки, хоть каждую клеточку тела и эмоцию, чувства. Ему в руки хочется отдать не только тело, но и душу, может быть чуть позже самое дорогое – сердце, что еще бьётся, остатками мелких осколков. Доезжают быстро или им просто так кажется. Юнги обозначает время, когда за ними нужно приехать и отпускает Джона восвояси, а сам вместе с ещё не совсем проснувшимся парнем идет к морю, утопая в песках. Идут медленно. Каждый завороженно смотрит на бушующее море в свете яркой дорожки луны, на бесконечное раскинутое полотно неба, где сияют самые яркие звезды. Каждая из них имеет свою важность, свое значение. Звезды, как и люди: появляются на свет, сияют, перегорают, потухают, разрушаются — взрываются, вспыхивая сверхновыми. Чимин не кукла, он протухшая, взорвавшаяся звезда, которая вот-вот должна вспыхнуть сверх новой, еще более яркой, чем раньше. Не доходя до берега, Чимин отпускает руку Юнги и принимается снимать свои белые кеды. Оголяет ноги и бежит к воде, моментально попадая в лапы прилива. Соленая морская вода омывает его убитые ноги, принося неимоверное облегчение и удовольствие. Касание с природой, касание к стихии воды. Блондин кидает взгляд на прекрасную, сияющую ярким пламенем солнца, луну и прикрывает глаза, отдаваясь своим ощущениям контакта с природой. Растягивает пухлые губы в улыбке, чувствуя, как моментально пропитывается энергией. Неужели это свобода? Чимин впервые чувствует ее. Парень вздрагивает, ощущая скользящие на своей талии руки. Сзади грудью к спине пристраивается Юнги и кладёт подбородок на плечо Чимину, что расслабляется от приятных поглаживаний своего тела. Юнги отвёз его сюда, потому что хочет дать Чимину почувствовать свободу и свою принадлежность этому миру. Желает показать, как и кому он важен. — Отец привозил меня сюда каждую неделю, — подает голос Юнги, касаясь губами уха Чимина, что, услышав спиной утробный голос Мина готов разлиться прямо здесь рекой и впасть в море, что находится рядом с ними, издавая характерные звуки, привлекая тем самым внимание. — Я хочу открыться тебе, — шепчет Чимин и откидывает голову назад, ложась на плечо Юнги, что поглаживает кончиками пальцев его живот через ткань футболки. — Я готов принять любую реальность, — отвечает Мин и чувствует, как внутри все колошматит. Органы ходят ходуном. — Расскажи о своей семье и о себе, — искренне появилось желание узнать о нем больше. Чимину страшно открываться первым. Сначала нужно установить контакт, прощупать почву. Сперва он уступит мужчине, а потом уже сам окунется в это море жестокой реальности, о которой он за эти две недели успел позабыть. Но это ложь, больные воспоминания они навсегда в голове, они выточены на остатках расколотого сердца и в душе на стеллажах, словно книги хранятся. Тело помнит все. — Мне было шестнадцать, когда я потерял последнего самого близкого человека в моей жизни. Мама умерла, когда я был маленьким и меня растил отец, который вкладывал в мое воспитание свою душу, отдавал мне все свое внимание, делал достойным себе противником, с детства готовил меня к продолжению дела, — начинает рассказ Юнги, присаживаясь на песок и утаскивая за собой Чимина. — В юном возрасте я пережил смерть самого родного и важного для меня человека и борьбу за власть. Отца убили на моих глазах его же люди. Уроды, которым он доверял. Голос стойкого мужчины вздрагивает на этих словах, что Чимин ловит, всем своим нутром, ощущая чужую боль. Пак слушает. Слышит. Смотрит выжидающе, с любопытством, голову набок склоняет и ждет. — Над ним издевались, пока я сидел привязанный к стулу, заставляли смотреть, как разделываются с частичкой моей души, — хрипло, тихо и с явным волнением. Юнги прикрывает глаза и мгновенно жалеет об этом, ведь перед глазами снова картинки того дня. Где он юный мальчишка, привязанный к стулу, закрывает глаза, жмурится только бы не видеть, как два огромных бугая снимают с избитого отца кожу острыми ножами. Глаза ужаса не видят, но уши отчетливо слышат крики, умирающего человека, которому причиняют нестерпимую боль. Даже самый стойкий и терпеливый человек, как его отец не смог выстоять. Смерть никого не жалеет, не щадит, в лапы свои забирает и в котле варит, чтобы больно на всю жизнь, даже после. В реальность его возвращает холодная бархатная на ощупь рука, что накрывает его собственную, чуть зарытую в золотистом приятном песке. Чимин и свою руку в песок окунает, чтобы добраться до чужой и переплетает их пальцы, пытаясь выразить свою поддержку. Не уверен, что поможет, но хочет попробовать, он не умеет правильно проявлять свои чувства и желания. — Горевать мне пришлось недолго, мне просто не позволили, и тогда я впервые убил... Мин прерывает свой рассказ, чтобы посмотреть на парня, что внимательно его слушает и не видит в его янтарных глазах ни капли страха, ненависти или отвращения. Чимин даже не морщится, только смотрит пристально, ждет продолжения. Слишком проникся, пытается через себя пропустить чувства Юнги. Высший уровень связи. — Я убил тех, кто убил моего отца. В шестнадцать лет я заморал руки в крови, — тяжело выдыхает, ощущая, что хватка их переплетенных пальцев стала сильнее, словно от этого легче и больше поддержки. — Сколько ты человек убил собственными руками? — лишь наивное любопытство одного парнишки. — С того дня ни одного. Я больше никогда своими руками не проливал кровь. Но без сомнений готов собственными руками убить Сонхуна. Чимин понимает, что в его бизнесе нельзя без кровопролития, осознает, что за Мина грязную работу делает доверительное лицо, но его все равно это не пугает и не отталкивает. Он будто бы его понимает. — Я долго боролся за власть, которую отец хотел передать мне и своего добился, — хрипит. — В семнадцать я стал официальным главой клана Мин. Юнги замолкает и не слышит ничего в ответ. Только чувствует, как его лицо горит от того, насколько парень рядом прожигающе его рассматривает. Поднимает веки полностью и просто смотрит в ответ, ловя зрительный контакт. Чимин смотрит с восхищением. Поразительно, что Юнги пережив такое горе остался человеком, а не куклой. Мин для Пака настоящий. — Как ты смог пережить это? — спрашивает совсем скромно, опуская глаза на их сплетенные руки, что так гармонично смотрятся в свете луны и в блеске песка. А Юнги отвечает честно, скрывать не собирается. Чтобы открыть человека, надо самому открыться, вот он ключ, тот, что отворяет все двери. — Я не смог и до сих пор не могу, Чимин, — говорит тихо, чего требует атмосфера, витающая в воздухе. — Если бы не вынужденные обстоятельства и поддержка со стороны друзей, я бы загнулся, еще тогда бы ушел на дно. Семья помогла мне справиться и окрылиться, получить свободу. Но я до сих пор не могу оправиться, не могу полностью отпустить. До сих пор мучаюсь от кошмаров, что преследуют меня во снах. Я свободен, но все еще болен. В глазах Чимина растерянность. Одно только понятно, как ясный день, Юнги — свободен. Он имеет и имел друзей, семью, людей, которые помогли, поддержали, подтолкнули, не дали упасть. А у Пака что? Ничего. Никого. Он сам у себя. Пластмассовая марионетка с веревочками, чтобы управлять было чем. Юнги бегает глазами по лицу парня и понимает, что возможно наговорил лишнего. Может сделал еще хуже, тем, что открылся. Видит печальный угнетающий взгляд, даже хорошо спрятанную зависть на отголосках печали. Парень завидует свободе мужчины, завидует тому, что у Юнги есть друзья и поддержка, завидует, что Мин хоть и не справился до сих пор, но смог подняться. Чимин на своих измученных ногах и с разбитым на осколки существом уже вряд ли сам сможет подняться, вряд ли сам себе поможет, подтолкнёт, поддержит. Он только... Жалеет... Нет, не себя. Себя уже не жалко. Просто жалеет, что вообще появился на свет, жалеет, что Бог распорядился его в этот мир пустить, а он просто существует дарованную ему жизнь. Не живет, а именно существует. Чимин себе уже не поможет, если только кто-то. Нужен... Кто-то... Кто подтолкнет, поддержит, поднимет. На Юнги вдруг смотри так, будто в нем надежду ищет. Кажется уже... Нашел... — Я могу быть свободен? — сам не понимает — задаёт вопрос или просто успокаивает сам себя. Взгляд опускает, руку свою холодную греет в теплой и вроде как ждет ответа, на свой вроде как вопрос. — Ты уже, Чимин, — отвечает. — Со мной всегда. Снова поднимает взгляд, мечется. Пытается ухватиться за что-то одно. Сгорает, кипит, обжигается или... Обжигает. Холодная рука горит. Забирает тепло чужой ладони. Решается. Снова мечется. Пытается собраться с мыслями. Рассказывает. Все рассказывает, как на духу. Юнги слушает, каждое слово внимает. Видит, как Пак задыхается, крепко сжимая его руку. Чимин не может остановиться. У него прорвало многолетнюю, хлипкую плотину эмоций и чувств, что он таил в себе ни в ком не найдя поддержки. Кричит. Бьётся загнанной в клетку птицей, поддается своей боли. Впервые жалеет себя. Рядом с Юнги можно. Он не осудит. Мин не смеет перебивать, только глазами съедает. Будто разговаривает, ведет диалог, смотрит. Смотрит... Смотрит... Смотрит... Сжирает вместе с костями. Больно. Не за себя больно, а за парнишку, что с громко бьющимися осколками сердца внутри кричит, молит о помощи, отдается. Последняя стадия прошла. Все, поезд остановился. Прибыл на свою окончательную точку. Чимин замолкает. Дышит тяжело. Даже шум прибоя не заглушает его дыхание. Тупит взгляд, а потом вдруг его простреливает волной осознания. Он все рассказал. На эмоциях, импульсивно, почти не дыша. Взял и рассказал, что никому никогда не рассказывал. Как смог!? Нельзя! Доверился! Да как же так? Нашел поддержку в ком-то. Юнги видит его терзания, видит испуганный взгляд оленёнка и притягивает к себе. Вжимает в свое тело, оказывая поддержку. Дыханием ухо покрасневшее опаляет, без слов говорит, что всегда будет рядом, дает обещание, поглаживаниями спины. На крови готов клясться, что поможет, подтолкнёт, поддержит, станет тем, кто подарит ему свободу. Не отпускает, нельзя. Дает парню себя, вверяет, а тот в ответ отдает себя ему. Сегодня на берегу моря, и перед свидетелями в виде звезд над головой, они полностью открылись друг другу. Теперь никаких сомнений, никаких недопониманий и растерянности. Сегодня они скрепили себя друг с другом. Чимин плачет, воет, истерит. Рыдает из-за того, что глупый. Доверился, отдался, открылся. Выломал железную дверь. Как смог? Неужели остались силы? Успокаивается и снова плачет. Теперь, потому что боль, что он там в себе таил рвется наружу. Позволяет пожалеть себя себе и Юнги, что всеми силами пытается его успокоить. Обнимает, гладит, носом проводит по шее, что покрывается мурашками от такой близости, покачивается вместе с ним в разные стороны, дает поддержку и дарит заботу. — Хочешь, я тебя прямо сейчас отпущу? — шепчет прямо в ухо. — Купишь квартиру, будешь спокойно жить, я помогу найти тебе работу или поступишь в университет. Хочешь вступишь в новую труппу, будешь дальше танцевать балет? Или может найдешь другую профессию, которая будет тебе по душе? Может путешествовать хочешь? Или заведёшь себе собаку, а может кошку? — быстро бежит по словам, тараторит, прижимая его к себе еще крепче, будто хочет сломать кости. — Ты можешь делать все, что захочешь, Чимин, я помогу и поддержу, ты только скажи чего хочешь. — Не отпускай, — шепчет в ответ, сам вжимаясь сильнее. Они уже растворяются друг в друге, соединяются душами. Чимину впервые так легко. Он сбросил огромный булыжник, что оставил после себя только лишь маленькие камешки. Он впервые чувствует заботу, поддержку, волнение. Но не свое, а волнение другого человека за себя. Стоп! А куклы умеют чувствовать? Пак Чимин же пластмассовая марионетка. — Я один не смогу, — продолжает шептать, всхлипывая. — Я же кукла. Оживи меня. Умоляет. Просит. На колени кидается, чтобы наверняка его услышали. Падает в бездну своих же эмоций и боли. — Ты не кукла, Чимин, — выдыхает тяжело, совсем разочарованно. — У кукол нет души, эмоций и чувств. Они игрушки, — ненадолго останавливается, чтобы быть предельно точным и откровенным, прислушиваясь к сердцу и мозгу, что сейчас работают в команде. — С тобой игрались и делали больно, но кукол невозможно обидеть. Ты лебедь, Чимин. Мой белый изящный лебедь, чьи крылья я расправлю, чтобы оперились, и ты мог свободно летать в своей настоящей живой жизни, где мир активен и открыт. Обещание сдержит. Без Чимина теперь только в ад. Там ему и самое место. Полностью растворились, перемешались, словно раствор воды и соли, а может сахара. Утонули друг в друге. Сгорели. Или все одновременно. В любом случае, Юнги его убил, спасая. Чимин впервые чувствует себя живым. Юнги впервые по-настоящему счастлив.

🩰

"Отправить". Так просто. И вот видео уже в телефоне другого человека. Молниеносно, без тормозов, очень быстро на экране телефона одного из полицейских. Миндже быстро убирает блокировку и включает видео. На нем несколько разных людей-заложников театра с дулами автоматов у виска умоляют найти Сонхуна и спасти их. — Сука! — орёт Миндже и бросает телефон на стол с такой силой, что по экрану бегут длинные тонкие паутинки. Сонхуна все еще ищут. Они стараются сделать все возможное. Урода нет в стране, а это только доставляет хлопот. Осталось всего лишь пять дней. Время бежит, как бешеное. Полиция дале не думает рисковать и нападать первыми. Не посмеют подвергнуть людей опасности. Они не могут сказать точно, но предполагают, что люди не являются целью Мина и шанс, что они уцелеют без штурма, который они собирались устроить, очень велик. Они найдут Сонхуна, обязательно из-под земли достанут этого ублюдка. Почему так грубо? Теперь полиция знает все. Глаза открылись, вся правда вскрылась, теперь не отделаться. — Ты связался с... — не успевает офицер Кан договорить, как в палатку врывается молоденький стажёр. Все стремительно переводят на него взгляд. — Офицер Кан, тут, — мямлит, бесит, раздражает. — Да говори, мать твою! — Сонхун сейчас на пороге шатра, — испуганно выдает мальчишка. Миндже срывается с места, грубо толкает паренька, сбивая его с ног. Им даже не пришлось его искать. Как и думал Юнги, ублюдок примчался раньше, опасаясь за свои денежки. Хозяин вернулся к своей кукле.