Одиночество на двоих

      Все вернулось на свои места.       Цикады стрекотали за окном по вечерам, стекло в клинике вставили, кровь на лестничной клетке я вытерла, а органический мусор снова стал органическим мусором, без примеси мелких грызунов.       Может, тот мужик испугался, что прибил Джинши или что тот обратится в полицию, уж не знаю, но след его простыл. Негативные отзывы на клинику перестали литься рекой, профиль пользователя, что развивал скандал в соцсетях, был удален. Мне оставалось надеяться, что это не временное затишье.       Конечно, было бы лучше, если бы мужик напал первым, тогда с него можно было бы хоть что-то стрясти, но подвергать Джинши опасности я не хотела. Ему и так досталось больше всех. А если в администрации школы узнают, что учитель первым полез в драку, то и с работой можно попрощаться.       Так неловко.       Еще более неловко становилось от того, что выговориться и выкричаться мне было некому. Мару все еще не вылезала с работы, и мне не удавалось выдернуть ее даже на кофе с новым модным корейским десертом — танцующим котом. Этот тренд перегорит раньше, чем мы соберемся как положено.       А совесть ела. Медленно так, чайной ложечкой отщипывая от меня по кусочку, будто я и есть тот самый желейный танцующий кот.       Пожалуй, стоило поблагодарить и извиниться заодно. Проявить сочувствие, купить открытку. Что там еще делают нормальные люди, когда им жаль? Может, фрукты подарить?       Я купила коробочку белой клубники, открытку и хороший кошачий корм. Этот набор показался мне вполне пристойным, хотя дарить я предпочитала деньги. Но подарок и так вышел на вес золота, если учесть, сколько пришлось мне отвалить за триста грамм индивидуально упакованной клубники… Интересно, она хоть сладкая?       Мне не нравилось, что я помнила его адрес уже наизусть. Вдвойне не нравилось — что я, можно сказать, мариновала человека, но с этим я уже ничего поделать не могла. Если бы хотела отрезать все ниточки, давно бы отрезала, но что-то меня сдерживало.       Будет вполне разумно, успокаивала я себя, когда Джинши станет получше, предложить ему остаться друзьями и поставить на этом точку. И для меня, и для него.       Это будет честнее, правильнее, повторяла я себе, пока отмеряла шаги до его квартиры.       У меня уже был опыт длительных отношений, мы даже съезжались. Он был моим однокурсником, а в клиники мы устроились разные. Его не устраивало, что я много работаю, езжу на семинары, редко бываю дома вовремя. Со временем мы начали ссориться, позднее ссоры переросли в ультиматумы: или моя дурацкая работа, или он.       Я выбрала «свою дурацкую работу», и мы расстались. Было громко и неприятно. Я пробовала искать несерьезные отношения, но они либо пытались превратиться в серьезные, либо были настолько несерьезны, что становилось страшно заболеть венерой.       Что бы я ни чувствовала к Джинши, стоило оставить только чувство сожаления и благодарности, а все остальные - придушить. Для общего блага.       Я постучала в дверь.       Мне долго не открывали, но когда дверь все же открылась, у меня дыхание сперло. Лицо у Джинши сильно опухло, под глазами и вокруг носа налилось кровью. «Ну каков идиот, ну зачем же ты в это полез», — пульсировало в висках.       — Здравствуй. Как неожиданно, — сказал он.       — Да, точно, здравствуй, — я неловко поклонилась и протянула ему подарочный пакет. — Спасибо тебе еще раз. Мне, правда... Правда, очень жаль, что так получилось.       — Хватит уже. Все в порядке, — он отвернулся на секунду, поставил пакет на стол и закрыл лицо широкими рукавами длинного мужского ханьфу. — Скоро сойдут синяки и смогу вернуться на работу. Да и отдохнуть мне давно не мешало.       — Вот как, — протянула я. — Взял больничный?       — Еще бы. Сказал, что неудачно упал с лестницы. Теперь вместо истории восьмой класс гоняют на дополнительную физкультуру, седьмой — на алгебру, а выпускники занимаются английским. Насколько до меня дошли слухи — довольных нет.       Да уж. Последнее, что я бы хотела, так это вместо урока истории лишний раз носиться по стадиону в жару.       — Стой, покажи, — я потянулась руками к лицу Джинши и встала на цыпочки, — ну, убери руки, не видно же ничего.       Я отодвинула руками челку, шов заживал хорошо, сухой, и намного более аккуратный, нежели предыдущий. Шрам, конечно, останется, но если прикрывать его волосами, то будет видна только часть посреди лба. Уже не так плохо.       — Все хорошо. Я рада, что заживает хорошо…       — Тебя не смущает мой вид?       — А должен?       — Да как тебе сказать. Коллега, которая уже второй год ко мне клеилась, увидев меня, когда я относил бумаги на работу, прикинулась, будто меня не знает.       — Бывает, — я пожала плечами. — Как дышится?       — Уже лучше, — ответил он. — Не хотел бы, чтобы ты тоже от меня шарахалась.       А вот это уже обидно. А вот это уже прям оскорбление.       — Ты там настолько сильно головой ударился или что?! — выкрикнула я и прижала его к стене. Ткнула двумя пальцами в лоб, в сантиметре от шва, — Мозгами вообще пользуешься?       Резко захлестнуло злостью и обидой. Хоть ногами топай! Я отстранилась, отвернулась и тихо пробубнила:       - Обидно, вообще-то, если ты считаешь, что я такая зацикленная на внешности.       Нет, он, конечно, был красив, и от поклонниц у него действительно отбоя нет, как я погляжу, но мне сложно представить, что я могла бы судить о человеке исключительно по внешности. Ведь такое начинается, когда иной красавец рот раскроет, что хоть беруши вставляй.       А тут вроде и не глупый. И интересный. Еще бы головой не рисковал, чтоб его…       Он схватил меня за плечи со спины и притянул к себе. Зарылся лицом в волосы и глубоко вдохнул. Я чувствовала, как бешено колотилось его сердце, слышала его сбивчивое дыхание.       Он сам меня оттолкнул.       — Не делай так больше, — отдышавшись, сказал он. - Не подходи так близко. Я ведь тоже человек.       И правда. Стоило просто добавить синяков, чтоб глупости не молол. И почему это меня так раздражало? Почему?..       — Взаимно. Еще раз попробуешь полезть в драку — я сама тебя убью.       Из мыслей выбило звонкое «мияу». Ватная палочка истошно замяукала и поползла по ногам Джинши наверх. Забралась к нему на плечо и принялась истошно орать в ухо.       Белую шерсть оттеняла коричнево-красная плоская мордашка. Окрасилась от мяса.       Я сняла с его плеча подросшую Химе, которую уже язык не поворачивался называть ватной палочкой, и принялась искать лежанку, чтобы уложить ее на место. Осматривала кругом квартиру, но глаза невольно цеплялись за странные мелочи для квартиры обычного японца: хорошая большая кровать, дорогая, деревянная, но при этом нет ни телевизора, ни микроволновки, да черт возьми, даже пылесоса не видно!       — Да как ты тут живешь, с ума сойти можно!       — В смысле «как»?       — Ни микроволновки, ни телевизора, ни ноутбука. Что ты вообще делаешь после работы? Как разогреваешь суп?..       — Книги читаю, — спокойно ответил Джинши и указал на раздвижной шкаф. —       Можешь посмотреть. А суп на плите грею.       Он положил свою руку поверх моей и помог отодвинуть полки шкафа. Моему взору предстала обширная домашняя библиотека. Классика, романы современности, много исторических книг, учебники по истории, автобиографии… Запах бумаги смешался и приятно бил в нос. Невольно хотелось взять хотя бы одну книжку, открыть и просто вдохнуть этот запах бумажных страниц.       Я давно перешла на читалки, банально потому, что места в квартире не хватало даже на большой мешок риса, что уж говорить о бумажных книгах, которые можно проглотить за вечер, отдать за них кучу денег, а потом поставить на полку. Пару раз в месяц я покупала онлайн какой-нибудь бестселлер, читала одну треть и забрасывала, так как на работе снова начинался завал. А потом не могла дочитать — забывала, о чем вообще книга.       — Да… Твои предпочтения — древнее моего деда. А дед — вторую мировую застал.       — Я просто однажды в дерево впилился. Головой.       — Ты же говорил, что упал с велосипеда и ударился головой.       — Да. Об дерево, — сказал Джинши, закашлявшись.       — Уже не смешно, — пробурчала я. — Серьезно, ты странный. Будто тебя в пещере какой воспитывали какие-то древние пенсионеры. На улице такая жара, а ты дома в чаншане ходишь. Даже кондей не включаешь, хотя вон, стоит, — и кивнула в сторону кондиционера.       Он долго отмалчивался и тупил в пол. Тер носком татами и молчал. А спросить надо бы, давно пора. Просто чтобы понять, не услышу ли я в ближайшее время лекцию о вреде природе от дезодорантов и что нужно отказаться от поездов, самолетов и пересесть на велосипед?       На Окинаву, например, на велосипеде добраться. На велосипеде и вплавь. Чтоб       наверняка природа не пострадала.       — … ты же не из этих?       — Из каких этих? — шепотом спросил Джинши и нервно сглотнул.       Что-то явно волновало его, как минимум потому, что цвет его лица на фоне синяков под глазами сменился на белый. Давить, так до конца.       — Ты мне честно скажи! — я набрала воздуха в легкие. — Мне нужно знать!.. Я пойму, если ты из этих, правда…       — Да из каких этих?!..       — Ты же экоактивист?!..       На лице Джинши отобразилась целая буря эмоций. Сначала он выдохнул, затем тихо взвыл, схватился за нос и прикрыл глаза руками. Затем громко рассмеялся, да так сильно, что слезы с глаз вытирал.       — Нет, конечно, — ответил он, когда отсмеялся, — Просто предпочтения. Не больше.       Вот здесь-то выдохнула и я. Правда, мне до сих пор было неясно, чего это он так напрягся, а теперь - резко расслабился. Если подумать, то вопросов такое поведение вызывает больше, чем радикальный экоактивизм.       Но тему Джинши быстро замял. Поставил на газ чайник, достал из шкафчика моти с сакурой. Я мысленно поставила галочку, что это странно, но так уж и быть, отпустила эту мысль… на сегодня.       Посреди чаепития мне позвонили.       «У Чанко опять приступ, приезжайте скорее».       Мои старые клиенты. Я спешно вызвала такси через приложение и засобиралась. Нужно срочно заехать домой, захватить сумку и ехать на адрес. Чанко — пожилая кошка, которая уже пятый месяц боролась с онкологией. Особо ничего сделать здесь мы уже не могли, но усыплять хозяева пока не решались. Периодически кошку накрывало и приходилось отсрочивать радугу. Проклятье… Если кошка будет уже совсем плоха, придется снова завести разговор об усыплении.       — Мне надо бежать, — бросила я наспех, надевая туфли.       Хлопнула дверь, и я только краем глаза увидела, как Джинши неловко махал мне рукой.       Спустя два дня хозяйка принесла Чанко в клинику на усыпление.       Она прожила хорошую, сытую жизнь. Давно пора было ее отпустить. Хотя каждый раз эта процедура давалась мне нелегко. Но если каждую смерть воспринимать близко к сердцу — чокнуться можно.       Потому я выдохнула, будто ни в чем ни бывало.       Аккурат под конец моей смены мне прилетело смс от Мару:       — В баре через улицу, через 10 минут. Как они меня все достали. (╥︣﹏᷅╥)       — Ок (っ ͡❛ ͜ʖ ͡❛)っ       Только после второй бутылки рисового вина Мару наконец-то смогла говорить, правда, полукриком:       — Они на меня тройную нагрузку повесили! Тройную!.. У меня в сумке лежат запасы трусов на четыре дня! У меня цветок сдох!.. Мясо в холодильнике испортилось!       Мраморный стейк вагю, твою мать!.. Да сколько можно уже…       С этими словами Мару плюхнулась головой на свою сумочку, что стояла на столе, и принялась орать в сумку. Я гладила ее по волосам и только приговаривала:       — Тише, тише…       А потом она выдала свое привычное:       — Ну, а у тебя что нового?       — Д-да как тебе сказать…       За разговором ушли еще две бутылки рисового вина. Коротко тут не получалось. По ходу пересказа невероятной истории последнего месяца к середине моих приключений у Мару задергался глаз. А когда разговор дошел до Джинши и его самоубийственного поступка, она меня остановила:       — Стоп, это что, тот красавчик с кошкой?       — Да-да, так вот, — хотела было я продолжить, как меня остановили.       Она хлопнула ладошкой по столу, бутылка вина опрокинулась на пол. Мару тут же крикнула официанту:       — Нам еще одну такую же! Сумимасэн! — а затем повернулась ко мне и сказала максимально серьезным, но очень пьяным голосом, — Я, блядь, вспомнила, почему лицо-то знакомое…       — И почему же?       Из самого банального — видела в больнице? Может, дети ее коллег или друзей ходят в школу Тейтан? Какие еще могли быть варианты-то?..       — Тебе прямо или медленно подвести?       — Прямо.       Этот тон и манера мне уже не нравились. Так аккуратно к теме подводят, если говорят о чем-то серьезном. А раз экоактивизм мы уже отмели…       — Помнишь, на втором курсе я практику проходила?       — Допустим.       — В психушке.       — Допустим.       — И он там лежал.       — Допустим! — выкрикнула я. — Жизнь в Японии не сахар, знаешь ли! Может, нервный срыв, может, еще что…       И с каких пор вообще я так яростно его защищала? Правда, следующие слова Мару выбили из-под моих ног не то что почву, а целый стул. Я еле удержалась на сидении, чуть не свалилась на пол.       — Короче, мы его Наполеоном звали. Он к нам в остром психозе приехал. Я всех подробностей не знаю, но кадр прям колоритный был. Кричал, что он служит при императорском дворце, что нас всех казнят, и козырял какими-то именами давно почивших китайских чинуш. Даже императора приплел, еб твою мать!..       Я рассмеялась чисто инстинктивно. Вышло как-то нервно.       — Это прикол щас был, да?       — Если бы! Недельку точно не унимался!.. Угрожал санитаркам и медсестрам казнью, если его немедленно не отпустят. Потом, правда, притих… То ли сам успокоился, то ли дозировку галоперидола увеличили.       — Бред какой-то, вот честно, — сказала я.       А сама складывала в голове все факты, и мне не нравился расклад. Так, начнем с того, что Джинши не показывал каких-то особых признаков психического заболевания, зрачки нормальные, руки не трясутся, следов от уколов я тоже на предплечьях не замечала. Нестандартных ситуаций было несколько, особенно последняя, но каких-то отклонений от нормы в его поведении я не заметила… Да, странноватый, будто действительно не из нашей эпохи, но… Ведь не псих?       — Так что ты это, поосторожнее с ним. Может, он это, — и покрутила пальцем у виска, — все-таки чокнутый? Только тсс. Узнает — мне же потом в панамку и натолкают.       — Я — могила, — заверила я и залпом выпила небольшую бутылку рисового вина, которую только что принес официант. И крикнула ему, — Нам повторить! Две, пожалуйста!       Напиться и не думать. Или думать, но на трезвую голову. Завтра, потом…