Одиночество на двоих

      После долгожданных выходных рабочие будни ударили по голове тяжелым мешком.       День не задался с самого начала — с пугливого подростка кане-корсо, который страсть как боялся ветеринаров, уколов, и сначала попытался разгромить пол кабинета, а затем не рассчитал силы и мощными когтями расцарапал мне руку.       Потом снова хомяк, на которого наступили. Правда, там лечить оказалось уже нечего — он был холодный, а навыками экзорцизма я не обладала. И даже аргумент «ребенок будет плакать» не помогал.       — Ну, купите нового. Ребенок не заметит разницы. Или объясните ему, что наступать на хомяка, даже в процессе игры — затея провальная.       — Да как вы смеете!..       Мне не оставалось ничего, кроме как пожать плечами. На животину наступили они, а виноватой осталась я — удобненько.       Ну и в завершение, наверное, чтоб окончательно добить, привели очень печального щенка лабрадора. Ничего не ест, не пьет, только дрищет и блюет.       А ведь только одиннадцать часов, чтоб его.       Экпресс тест показал «любимое» — парво. Хозяин, мужчина лет под сорок, оказался крайне недоволен моим ответом. Еще сильнее его негодование возросло, когда я сказала, что собаку придется класть в стационар.       Мелкого лабрадора выгуливали без вакцин и совсем не следили, что он подбирает на улице. А после появления симптомов еще несколько дней ждали, что «само рассосется». А парво, зараза такая, рассасываться не спешил.       Я написала на клейком листочке бумаги сумму за нахождение в стационаре за день и уточнила:       — Это без учета лекарств. Просто за клетку и наблюдение.       — Обдиралово! — кричал он.       — Средняя цена по Токио, — ответила я. — Можете обратиться в другую клинику, но там скажут то же самое. Впрочем, я не настаиваю именно на нас. Я лишь настаиваю на том, что лечение нужно начинать сегодня, желательно — сейчас.       А еще это означало ночные смены и дежурство в стационаре. Как будто я сама получала какое-то особое удовольствие от ночных дежурств. Особенно с учетом, что начальство всеми силами старалось обрезать выплаты за переработки, надавить на жалость и вообще… А что скажет молодой специалист? Аригато гозаимас или аригато гозаимас?.. Куда еще возьмут молодого специалиста с характеристикой «скандальная стерва»? Проблемного сотрудника ждет ферма, а не клиника. А фермерской практики мне хватило еще в универе.       После почти получаса препираний собаку все же оставили в клинике и положили под капельницы. Выдержит-не выдержит, тут как повезет, справится ли молодой организм, но шансы с парво, особенно запущенным, всегда поганые.       Я прогнала прочь противные мысли и вернулась к работе. Будем решать проблемы по мере их поступления.       Днем заскочил владелец клиники, чтобы обрадовать новостью — нашел третьего врача, выходит на смену завтра. И в ультимативной форме наказал именно мне ввести его в курс дел клиники, чтобы как можно скорее он мог приступить к работе.       Что ж, это было в моих интересах, хоть и обучать новичков я не любила никогда. Ни на подработках в фастфуде, когда еще жила в Китае, ни тем более здесь. Японцы нередко смотрели на меня свысока: то мой язык недостаточно совершенен, то просто за человека не считали.       В предвкушении прошла вторая половина дня.       И вот, аккурат за пятнадцать минут до закрытия клиники, пришел Джинши. Одет сегодня он был прям странно и непривычно — в строгий деловой костюм, с деловым чемоданчиком в руках и волосами, собранными в пучок.       Ах да, он же школьный учитель…       — Мы уже закрываемся, — оттараторила я.       И глаза у меня тоже сегодня закрывались. Хотелось просто принять ванну, смыть с себя этот день и выпить баночку пива. Может, две. Сегодня в ночную смену оставалась Аюми, а меня ждало дежурство на завтра, и как назло, вместе с новичком.       — Я знаю. Мне просто мысль в голову взбрела и все никак не отпускает.       — Да? И какая же?       — Ну, ты говорила, что хотела бы побывать на чайной церемонии.       — Говорила.       — Все еще хочешь?       — Хочу, — ответила я. — А что?       — Можем устроить. У меня есть полный набор посуды, есть чай, заказал в Китае.       Звучало и правда хорошо. Даже слишком.       А надо ли мне так сильно сближаться с клиентом клиники?       А надо ли мне сближаться с мужчинами?       Вопрос пульсировал в висках. Или это была усталость?       — Да. Наверное. Не сегодня. Не в ближайшие дни. Я сегодня так замоталась. И завтра тоже… Может, на выходных?       И зачем я снова строю планы с ним? Почему не могу, как японцы, выдать типичное: «Да, давай как-нибудь, ну все, я побежала, пока»?       Чайную церемонию и правда хотелось.       — А где? — переспросила я.       — Да вариантов немного, — пожал он плечами. — Можно снять помещение, можно у меня…       — Никаких «у вас», — отрезала я.       — Да хоть в школе.       В школе? Меня невольно пробрало на смех. Он был таким неловким, таким оторванным от реальности, что я не удержалась. Но согласилась.       Школа звучала лучше, чем его дом, но хуже, чем арендованное помещение. Хотя, цены за аренду в Токио в последнее время взлетели до небес, в отличие от зарплат.       — Выглядите и правда усталой. Может, вас проводить?       Я отказалась.       Знаки внимания становились все отчетливее, и мне это не нравилось. Я бы хотела сохранить неловкую дружбу соотечественников, раз ни с кем толком не получалось завести дружбу народов. Но не более. Слишком много ответственности, слишком много… эмоциональной вовлеченности.       Я чувствовала эту вовлеченность в воздухе, чувствовала, что если дам слабину, то это может перерасти во что-то большее, а я не смогу ответить взаимностью.       Зачем я вообще согласилась?..       По дороге домой я все повторяла себе «это все ради чайной церемонии».       В метро я заснула и проехала на две остановки больше. Пришлось возвращаться, дома в итоге оказалась около девяти вечера. Плелась медленно, еще и в севен элевен заскочила, за пивом.       Щелчок открывающейся крышечки оповестил об окончании очень тяжелого дня.       Новенького звали Такахаси Рё. Такой же зеленый, как и я, недавно выпустился из университета и еще многого не знал или не пробовал. Одно, правда, как и я, знал точно: на ферму — ни ногой.       А тут еще Аюми сдала ночную смену с собакой, которая стремительно смотрела в сторону радуги, не давая никакой реакции на лечение. Такахаси только мешался под ногами своими вопросами, не давая сосредоточиться. А я монотонно объясняла одно и то же, а к вечеру пришлось объяснять, как правильно звонить хозяину животного и сообщать, что на радугу животина все же ушла.       Голос по ту сторону трубки звучал раздраженно.       — Да я на вас в суд подам, если с собакой что-то случилось! Жена и дети меня с потрохами сожрут!       — Приходите в клинику, обсудим при личной встрече. Больше информации по телефону я не могу предоставить.       Уже по приезде я сообщила как есть: не «состояние животного ухудшилось», а «животное отмучалось».       В ответ снова летели обвинения, про суд, «по миру пущу», про живодеров и про то, что вообще-то он отдавал нам здоровую собаку. А я только и думала о том, что ночная смена отменяется, больше никого в стационаре не оставили и эта эпопея скоро закончится.       Такахаси назойливо предлагал проводить до станции метро, но я отказалась. Поганее связей с клиентами клиники только связь с коллегами.       Остаток недели прошел под девизом «спасибо, что живой».       Этот мужик мало того, что устроил скандал в клинике, когда забирал собаку, нет, он пошел дальше. Сначала — нагадил в отзывы клиники, затем перешел на все доступные социальные сети. Громко бросался именами «врачей-убийц», настраивал общественность против. Количество посетителей клиники упало, владелец срывал злость на персонале — сначала демонстративно отчитал ассистентов, затем переключился на меня. Перепало даже новичку: видимо, дышал не в ритм.       Выволочка вышла поспокойнее, чем мог устроить китайский начальник, поэтому я держалась. Держалась на мысли, что в выходные в смену выйдет Такахаси, я и Аюми если что — на телефоне и на подхвате, если совсем труба, ну а я наконец-то выдохну хоть на пару дней.       В субботу мы с Мару собирались пойти в бар, да и чайная церемония теперь выглядела как способ расслабиться, а не ненужная социальная связь.       На пьянку я наряжалась, как в последний раз. Мару считала это излишеством, а выпить с друзьями для меня всегда было маленьким праздником. Даже косметику нанесла.       Правда, пока шла до метро, меня не покидало странное чувство, что за мной кто-то следил. Я то и дело оглядывалась, как ненормальная, но никого за спиной не оказывалось. Один раз, второй, третий… Ни-ко-го.       Это просто паранойя, это просто усталось, — твердила я себе. Сейчас выпью, расслаблюсь и все пройдет.       Мы пили джин тоник — чтоб прошло наверняка.       У Мару тоже накопилось.       Раз в пару месяцев мы встречались в баре и надирались до зеленых соплей. Она жаловалась на работу, на пациентов, на их родственников, я, можно сказать, делала то же самое. И пила. Много.       Уже веселенькие мы пошли в караоке, где я во всю глотку орала песни «порно граффити». Мару об этой группе, как и о многих других, и в помине не слышала, но активно подпевала в микрофон.       — Я тебе такси оплачу, — настаивала я, когда мы вышли из караоке.       — Богатая что ли?! — возмущалась она.       — Предусмотрительная. Ты на ногах не стоишь.       — Я пила столько же, сколько и ты!.. — выкрикнула она. — А ты ни в одном глазу!..       Меня слегка покачивало и в голове начинали крутиться вертолеты, но по сравнению с Мару я и вправду была бодрячком. Как ни крути, а сменить за вечер три бара и одно караоке — это уже не детская прогулочка, а вполне себе рейд по барам.       Для полной картины не хватало только наесться жирного стритфуда и повторить все предыдущие пункты.       — Садись, — настояла я, когда такси из приложения приехало. — И пожалуйста, если ей станет плохо, остановите машину, пусть отдышится.       — Надерутся же бабы, — ворчал таксист.       Я сунула ему в руку тысячу йен, последнюю наличку, которая у меня осталась, и процедила сквозь зубы:       — Обидишь — я тебя найду, — и изобразила максимально злобное лицо.       Во время практики на ферме злобный тон голоса работал даже против самого строптивого мерина, что уж говорить про обычного таксиста.       Утро встретило меня легким похмельем, которое снялось простой минералкой и шипучкой с витамином ц.       Встретиться с Джинши мы договорились около старшей школы Тейтан, его места работы. Он заверял, что ключи у него есть, учеников не будет и вообще, в классах как раз тихо и спокойно. Во всю шел сезон дождей, поэтому извращаться с выбором одежды не пришлось: то, что быстро сохнет, и такой модный в Японии прозрачный зонт.       Из-за ливня у меня была мысль даже отменить наш уговор, но трубку он не брал.       Похоже, звонил сам, первый, только тогда, когда ему это действительно нужно, а в остальное время старательно игнорировал существование телефона.       Интересно, а если я уволюсь, и через клинику он меня достать не сможет, позвонит или просто примет как данность?       Уж больно он странный, попробуй пойми, что у него действительно на уме.       Он уже ждал меня около ворот старшей школы Тейтан.       — Рад тебя видеть, — сказал он.       Он открыл ворота, мы прошли на территорию школы. Стадион затопило, тяжелые капли дождя бились об асфальт. Внутри школы было тихо и немного темно, из-за дождя света в окнах почти не осталось.       Парты в классе уже были убраны к стене, а посреди класса стоял маленький чайный столик и подушки. Глинянный чайный сервиз, расписной чайник…       — Красиво, — тихо сказала я.       Джинши включил в классе свет, но немного приглушил его. Зажег благовония. На школьном кассетном магнитофоне играло пение птиц и спокойный струнный мотив.       А затем тиснул мне тяжелый пакет и сказал:       — Я арендовал для тебя юкату. Надеюсь, размер подойдет… Можешь переодеться в соседнем классе, сейчас открою.       В соседнем классе? Стоило признать, что я думала о нем хуже, чем оказывалось на самом деле.       Когда я вернулась в класс, Джинши уже тоже переоделся в традиционный китайский наряд, распустил волосы. Я даже ненароком заметила серебряную шпильку с камнями в его волосах. Интересно, сколько такая стоит?..       — Тебе очень идет, — сказал он на китайском.       Впервые он заговорил на этом языке. А ведь и правда. Два коренных китайца, как два дурака, все это время общались на японском.       — Спасибо, — ответила я, так же на китайском.       Ощущения были странные. Я давно не использовала родной язык, сначала на автомате старалась максимально приучить себя говорить на японском, просто, чтобы привыкнуть, чтобы отточить знание языка, чтобы влиться.       А тут — родная речь.       — Прошу, садись, — сказал он.       Классное помещение уже погружалось в аромат благовоний. Тонкая дымка от зажженых палочек летала над нашими головами.       Сначала Джинши разлил горячую воду из чайника для воды в чайник для чая.       Такое ощущение, что он увидел в моих глазах смятение, и потому принялся все проговаривать:       — Сначала я омываю и согреваю посуду. Переливаю родниковую воду из шуй ху в ча ху.       Он медленно перемешал горячую воду в ча ху, затем слил воду в решетку — чабань.       — Сегодня мы пьем молочный улун, чистый улун и улун с лепестками розы.       Аккуратно открыл коробочку для чая — чаегуань, и пересыпал его деревянной ложечкой в посудину для чая — чахэ.       Сначала понюхал чай сам, затем протянул посудину мне.       — Закрой глаза, почувствуй аромат. Насладись им.       Затем он засыпал заварку бамбуковой ложечкой в прогретый чайник, залил водой. Тонкая струя горячей воды текла медленно, едва слышно журчала и ласкала слух.       Первый пролив — Джинши медленно вылил чай на фигурку в виде фарфорового котика, и он под мелким натиском воды принялся дергать лапкой.       Вторая заварка была разлита по маленьким гайваням — чашкам для чая, с росписью в виде сакуры.       — Пить нужно в три глотка, — тихо и мягко сказал Джинши, — первый — знакомство с чаем, второй — пробуешь на вкус, оцениваешь аромат, третий — дарит послевкусие.       Он протянул мне маленький, теплый, но еще не горячий гайвань. Я сделала один глоток и прикрыла глаза — во рту разлилось тепло, нежный вкус молочного улуна обволакивал и успокаивал все тело.       После дегустации молочного улуна Джинши шипцами достал чайные листья из заварочного чайника и разложил их на подносе около фигурки маленькой кошки.       И все повторилось снова…       Не знаю, сколько мы так просидели, но когда церемония подошла к концу, дождь уже прекратился, а за окном было темно.       Мне ничего не оставалось, кроме как поклониться и поблагодарить за подобный опыт. Может, это, конечно, не чайный дом, а вместо музыкантов нам подыгрывал школьный магнитофон, но я давно не чувствовала себя такой расслабленной и умиротворенной. Совсем позабыла о пении птиц, о медленной жизни, о созерцании, о вкусах, запахах и билась в этой вечной гонке под солнцем. Даже носки порой не стирала — просто покупала новые в торговом автомате. А тут — на полдня жизнь будто замерла, остановилась на одной точке, на маленьком расписном глиняном чайнике, и смешалась с запахом китайского улуна.       Я молча пошла в соседний класс, переодеться, вручила Джинши пакет и тихо сказала:       — Спасибо. Это то, что мне было нужно.       — Мне тоже, — тихо ответил он.       — Слушай, — спросила я, — а ничего, что я говорю с тобой на китайском?       — Я буду только рад.       И я поймала себя на мысли, что я — тоже.       Мы молча покинули школу, молча порознь дошли до метро и молча и порознь сели в один и тот же вагон. На пересадке же Джинши внаглую сел со мной рядом, а я не отпрянула. Не стала. Не захотела.       Я боялась ловить себя на мысли, что мне понравилось. Что впервые за долгое время в чужой стране я испытала невероятное спокойствие и умиротворение рядом со странным чудаком, который игнорировал сотовую связь. Что рядом с ним мне почему-то было комфортно.       На линии Хибия он меня растолкал.       - Вставай. Приехали.       Я заснула на его плече.