Цирк мертвых звезд

Look inside my heart and find a perilous ravine Carved within the beauty, the darkness in between Standing in the balance of complete and incomplete I identify the echo of what is and what will be (с) Creature – half alive Регулус       После сытного ужина и легкого разговора Регулус ощутил удовлетворение и в то же время нерешительность. Он полагал, что пора покинуть общество Джеймса и Лили. Ему понравился их совместный вечер, но его сильно угнетала мысль о возвращении в свой фургон.       Он почувствовал, что вечер приблизился к логическому завершению, и попытался встать из-за стола, но Лили протянула руку и мягко коснулась его запястья. − Погоди минутку, Регулус, − она тепло улыбнулась и принялась рыться в деревянном сундуке, наполненном разноцветными тканями, в углу. Регулус с любопытством смотрел на неё. Наконец, Лили вернулась с шарфом в руках. Он был слегка потрепан по краям, но синий цвет оставался насыщенным. Она подошла к Регулусу, накинула шарф ему на шею и умело завязала, чтобы ему было тепло. − Вот, − удовлетворенно кивнула она, − теперь ты там не простудишься.       Регулус выдавил слабую улыбку, оценив её заботу. Когда он все-таки встал, чтобы уйти, Джеймс игриво наклонился и, снова ласково надавив пальцем на кончик его носа, подбодрил: − Ты, главное, улыбайся, Регулус.       Регулус не мог не почувствовать исходящее от него тепло, выходившее за рамки их новообретенной дружбы. Он кивнул, не решаясь заговорить, и, помахав рукой на прощание, вышел в холодную ночь. В лагере было тихо, покрытая снегом земля блестела в мягком лунном свете. Он бесцельно брел, погруженный в свои мысли, груз прошлых грехов тяжело давил на плечи.       Регулус все дальше уходил от фургона Джеймса и Лили, сдерживаемые слезы навернулись на глаза и заструились по щекам. Нахлынули чувства одиночества и неполноценности. Он вслепую направился к большому дереву, ветви которого отяжелели от свежевыпавшего снега. Регулус опустился на колени, ища убежища под его ледяной кроной. Скрытый от посторонних глаз, он дал волю рыданиям, выпустив глубокое отчаяние.       В ночной тиши мысли метались, и он ругал себя за обман, который, как ему казалось, он сплел сам. Мошенник, не заслуживающий доброты и участия, которые проявили к нему Джеймс и Лили. Регулус был уверен: едва им станет известно, в чем он виноват, их великодушие исчезнет, и он вновь останется беззащитным и одиноким.       Регулус крепко сжимал шарф, будто тот был единственным спасательным кругом, привязывающим его к реальности. Холод и изоляция – ледяная хватка, которой ненависть держала глубины его души. Лжец, притворщик, недостойный утешения и доброты. − Мне так жаль, − шептал он сквозь слезы, будто эта исповедь могла очистить его душу от грехов. Снег вокруг поглощал боль, заглушал крики, пока он боролся с непреодолимым чувством, что он всю жизнь будет неудачником, недостойным любви и участия, которых столь страстно жаждал всю жизнь.       Регулус съежился под деревом, его рыдания становились все более отчаянными, каждый вздох был борьбой с усиливающейся паникой. Её тяжесть грозила его задушить. А потом среди удушающей тьмы переживаний он услышал негромкое эхо смеха и игривых криков. Они прорвались сквозь бурю отчаяния.       Его охватило внезапное желание посмотреть, откуда это эхо, увидеть хоть что-то радостное и светлое. Регулус побрел по снегу на звуки. Он шел осторожно, сердце бешено колотилось, он не хотел, чтобы его увидели, не хотел мешать.       Сквозь просвет между деревьями Регулус разглядел их – Сириуса и Ремуса – увлеченными игрой в снежки. Это их смех звенел в ночной тишине. Губы Регулуса искривились в слабой, горько-сладкой улыбке. Он наблюдал за ними, радуясь их счастью и в то же время испытывая горечь от того, что был лишь сторонним наблюдателем.       Сириус отбросил в сторону обычно серьезное поведение и наслаждался детским восторгом момента. Его черные волосы были запорошены снегом, глаза искрились весельем, когда он ловко лепил снежки. Его смех был заразительной, вибрирующей симфонией, эхом разносившейся в зимней ночи.       Ремус был настоящим образцом грации и ловкости, его гибкое тело двигалось с изяществом танцора. Он без усилий уворачивался от летящих снежков, на лице играла озорная улыбка, когда он отвечал мастерски нацеленными ударами. Песочные волосы были прикрыты заснеженной шапкой, а щеки порозовели от возбуждения.       По сугробам прыгал Бродяга, активно виляя хвостом. Он присоединился к игре с безграничным энтузиазмом, пытаясь поймать летевшие мимо снежки. Его лай эхом отдавался среди деревьев.       Среди шквала снежков и смеха острый нос Бродяги уловил незнакомый запах. Он резко развернулся, принюхался и пошел туда, откуда этот запах шел. Любознательная натура безошибочно привела пса к сидевшему на корточках Регулусу, пытавшемуся скрыть слезы.       Регулус, не ожидавший незваного гостя, принялся гнать Бродягу. Он размахивал руками, в его голосе звенела паника. Бродяга был невозмутим, его настойчивое приближение привлекло внимание Сириуса и Ремуса.       Первым добрался до Регулуса Сириус, его выражение сменилось с веселого на грозно-хмурое. Он стоял, в его глазах пылал гнев, когда он сверху вниз смотрел на брата. Ремус, более сдержанный, но обеспокоенный, подошел ближе.       Морозный воздух стал еще холоднее под давлением напряжения. Регулус, уязвимый и непримиримый, дрожа, встретил гневный взгляд Сириуса. Лучше одиночество, чем злость брата. Мгновение они оба молчали. Сцена была напряженной, тишину нарушал лишь скулеж Бродяги.       Злость Сириуса начала стихать, когда он хорошенько разглядел лицо брата. Следы слез на щеках Регулуса повествовали историю боли и отчаяния, которые он не мог игнорировать. Он приоткрыл рот, словно хотел сказать какую-то гадость, но осекся, и резкие слова застряли в горле.       Регулус, сжимая шарф, который ему дала Лили, смотрел на Сириуса, в его взгляде читалась невысказанная мольба. Он медленно покачал головой, безмолвно признавая, что он не порядке. Это было очевидно, он стоял на коленях в снегу и даже не вытирал струившиеся слезы.       И гнев, столь часто охватывавший Сириуса в присутствии Регулуса, сменился беспомощностью. Он не знал, как быть, как преодолеть образовавшуюся между ними пропасть. Настал момент расплаты, он боролся с прошлым и в то же время отчетливо сознавал, что Регулусу пришлось столкнуться с болью.       В тишине заснеженного пейзажа Сириус, наконец, неохотно спросил: − Ты в порядке?       В его голос пробивалось беспокойство, хотя он изо всех сил пытался найти подходящие слова.       Регулус больше не боролся с тихими рыданиями, сотрясавшими тело.       Сириус, не уверенный в себе в этой ситуации, не мог видеть, как терзается брат. Он опустился на колени рядом с Регулусом, они были близко, но их по-прежнему разделяла тяжесть разрушенных отношений. Он неловко прижал Регулуса к себе. Задыхаясь, Регулус прильнул к Сириусу, будто само присутствие брата могло удержать его на плаву в этом море отчаяния. Дрожащими руками он цеплялся за Сириуса в отчаянии, порожденном страхом – страхом вновь остаться брошенным. − Шшш, Рег, − дрогнувшим голосом пробормотал Сириус, неловко пытаясь его успокоить. Он провел пальцами по черным волосам Регулуса, как когда-то в детстве.       Рыдания Регулуса смешивались со сдавленными словами, сила сдерживаемых эмоций была слишком велика. − Прости, − выдохнул он, слова ломко срывались с губ. – Прости, Сириус.       Сириус крепче сжал его в объятиях. Вокруг продолжал падать снег, мир сузился до них двоих. Наконец, слезы иссякли, осталась лишь сырая, ноющая внутри пустота. Он отстранился от Сириуса, на его лица отразилось отвращение к себе. Он резко встал. − Мне жаль, − повторил он дрожащим голосом. – Я не заслуживаю прощения. – И неуверенными шагами пошел прочь. *** Сириус       Сириус остался стоять на коленях в снегу, глядя вслед удаляющейся фигуре брата с удивлением и печалью. Сложная гамма чувств – годы горечи, гнева и обиды – против неожиданной уязвимости Регулуса.       Когда брат исчез вдали, Сириус не знал, что сказать. Ремус протянул руку и ласково погладил Сириуса по щеке. Несмотря на мороз, прикосновение было успокаивающим и теплым. Он видел, что Бродяга встревожен не меньше: пес тихо поскуливал, лапой разрыхляя снег там, где только что сидел Регулус. − Бродяга знает, когда кому-то больно, − пробормотал Ремус. – У него доброе сердце.       Сириус взглянул на Ремуса, его взгляд затуманился. − Я ужасный человек, Лунатик, − признался он.       Ремус покачал головой, не убирая руку с щеки Сириуса. − Вовсе нет, Сири. Ты через многое прошел, и иногда эта боль мешает. Но ты не ужасный человек. Тебе просто… больно.       Ремус поднял Сириуса на ноги. − Ты прекрасен, − выдохнул Сириус, с нежностью проводя пальцами по шрамам на лице Ремуса. – Внутри и снаружи.       Их дыхание легкими облачками стыло в морозном зимнем воздухе. Ремус, почувствовав тревогу Бродяги, присел на корточки и шепнул псу: − Иди, мальчик. Присмотри за Регулусом. Убедись, что он в порядке.       Ткнувшись Ремусу в ладонь на прощание, Бродяга убежал по следам Регулуса.       Встав, Ремус осторожно повел Сириуса к их фургону. − Пойдем домой, − тихо проговорил он. – Тебе нужны горячий чай и такие же объятия.       И только заснеженный пейзаж был свидетелем сложного гобелена чувств, развернувшегося на его безмятежной поверхности. *** Регулус       Регулус медленно брел по снегу, погрузившись в свои мысли и не замечая, что он больше не один.       Неожиданный толчок в ногу застал его врасплох. Опустив глаза, он увидел Бродягу. Регулус удивился, что не услышал и не заметил его приближения.       Он присел на корточки рядом с псом и заговорил, будто Бродяга мог его понять. − Я не знаю, что делать, Бродяга, − хриплым от рыданий голосом пробормотал он. – Я такой ублюдок. Я не заслуживаю их доброты. Ничьей не заслуживаю.       «Говоришь с псом? Серьезно?»       В глазах Бродяги светилось понимание, он легонько ткнулся Регулусу в руку, будто призывая идти в сторону фургона. Пес словно знал, что Регулусу нужно утешение в компании.       Регулус принялся снимать мокрую одежду, его движения были механическими и безжизненными. Холод фургона казался подходящим для охватившего его отчаяния. Он хотел залезть в постель и принять страдания, которые заслуживал.       Однако, едва он собрался залезть под одеяло, Бродяга с почти человеческой интуицией подбежал к печурке. Пес утробно заскулил, привлекая внимание Регулуса. Он будто упрашивал его позаботиться о себе, обрести хоть какое-то утешение в тепле огня.       Регулус заколебался, его взгляд остановился на холодной черной поверхности печки. Наконец, он со вздохом смягчился.       «Ради него, если не ради себя».       Регулус потянулся за спичками и зажег пламя, отбрасывавшее теплый мерцающий отблеск в маленьком фургоне.       Повернувшись к верному псу, Регулус еле слышно прошептал: − Спасибо, Бродяга. Ты… ты останешься со мной?       Бродяга в ответ запрыгнул на кровать, будто обещая присмотреть за Регулусом. И Регулус впервые за долгое время широко, искренне улыбнулся. *** Ремус       В фургоне Ремус двигался грациозно, почти балетно. Он налил в чайник воды из-под крана. Его движения были размеренны и целеустремленны. Когда он поставил чайник на маленькую плиту, языки пламени отбросили теплый мерцающий свет на его лицо, подчеркивая резкие и в то же время мягкие черты. Взъерошенные волосы волнами обрамляли его лицо, а в янтарных глазах светилась нежность. Он снял промокшую одежду и переоделся в уютные домашние вещи, наглядно свидетельствовавшие о простоте жизни владельца.       Сириус являл разительный контраст. Он раздевался решительными, непримиримыми движениями. Его гибкую, спортивную фигуру украшал гобелен татуировок, каждая из которых повествовала историю о бунтарском духе. Выражения лица были непостоянными, иллюстрируя сложное полотно эмоций. Сириус надел свободную футболку, его волосы были растрепаны.       Несмотря на различия, их связь была неоспорима, тонкий танец контрастов, каким-то образом органично сочетавшийся. Спокойная сила Ремуса и неистовая страсть Сириуса.       Несколько мгновений Сириус молча наблюдал, как Ремус ходит по комнате. Он бесшумно приблизился и со вздохом обнял его. Теплое дыхание Сириуса щекотало кожу Ремуса, из-за чего было довольно сложно сосредоточиться на приготовлении чая. Сириус уткнулся носом в шею Ремуса и поцеловал его. Губы Ремуса тронула мягкая улыбка: − Осторожней, дорогой, а то я обожгусь и получу еще больше шрамов. В конце концов вообще на кусочки развалюсь.       Ничуть не смутившись, Сириус крепче сжал его в объятиях, запечатлел еще один поцелуй на шее и гортанно рассмеялся. − Знаешь, − страстно прошептал Сириус, коснувшись губами уха Ремуса, − так вышло, что мне нравятся твои шрамы, Лунатик.       Ремус чуть склонил голову, подставляя ему горло и все же возразил: − Я бы все равно предпочел не получать новых.       Сириус ухмыльнулся, плотнее прижавшись к Ремусу, лениво чертя пальцами узоры на его животе. Он склонился и шепнул: − Должен признать, я был в шоке, когда именно ты вызвался помочь Регулусу.       Ремус отвлекся от чая. − Ты правда с ним говорил? – напряженно переспросил он. − Прости, − шептал Сириус, − это зашло слишком далеко, меня аж перекосило от одной мысли, что он тебе навредит.       Он явно был искренен и обдумывал ситуацию. Он понимал, что Регулусу требуется поддержка, и хотел быть рядом. Но в то же время сознавал риски подобного поведения. − Я хочу ему помочь, − наконец, сказал Ремус. – Но и о нашей безопасности позабочусь. Обещаю.       Сириус припал к шее Ремуса долгим поцелуем, молчаливо сдаваясь. Спустился к плечу и ласково пробормотал: − Лунатик, ты слишком хорош.       Ремус тихонько отстранился, посмотрел Сириусу в глаза, его взгляд смягчился. − Знаю, ты не хотел, − ласково произнес он, проведя большим пальцем по костяшкам пальцев Сириуса. – И понимаю, что ты беспокоишься обо мне. Я тоже, − он сухо усмехнулся. – Но, пожалуйста, давай не будем вспоминать мое прошлое в моменты, подобные этому. Сейчас другое время, и мы с тобой другие люди.       Сириус кивнул, его глаза были полны раскаяния. − Прости, Ремус, − шепнул он. – Я вообще не должен был этого говорить.       Ремус вздохнул и поцеловал Сириуса в лоб. − Все в порядке, дорогой, − пробормотал он. – Понимаю, ты волнуешься за Регулуса, и это главное. Просто помни: мы вместе справимся и позаботимся о безопасности.       Сириус почувствовал, как с груди упала тяжесть, и крепко обнял Ремуса, безмолвно поклявшись поддерживать его всеми возможными способами. Этот момент длился недолго, Сириус не удержался от многозначительной улыбки и вкрадчиво поинтересовался: − Я полностью разрушил свои шансы оказаться с тобой в постели сегодня?       Ремус не удержался и расхохотался такой наглости. − Ты ведешь себя возмутительно, − все еще смеясь, ответил он. – Но нет, не все. И тебе придется загладить вину.       Сириус приподнял бровь: − Неужели? И как же, мистер Люпин?       Ремус подался вперед и прошептал ему на ухо: − Что ж, чашка чая – хорошее начало, за которым последуют обнимашки, а потом, возможно – только возможно! – сказка на ночь.       Сириус удрученно усмехнулся и нежно поцеловал Ремуса в щеку. − Считайте, что все сделано, мистер Люпин, − низким голосом произнес он. – Чай, обнимашки и сказка на ночь. Могу ли я еще что-нибудь предложить?       Ремус ухмыльнулся и покачал головой. − Нет, это звучит идеально.       Он обнял Сириуса, и они отправились на маленькую кухоньку, где их ждал чай. *** Регулус       Тускло освещенный фургон Регулуса являл мирную картину. Регулус крепко спал, его лицо было безмятежно. Мягкий свет фонаря отбрасывал блики, подчеркивая резко очерченные скулы и изящные изгибы фигуры.       Его черные, слегка взъерошенные волосы обрамляли угловатое лицо. Тени играли на бледной коже, придавая лицу потустороннее выражение. Одной рукой Регулус крепко сжимал подаренный Лили шарф, а другую положил на теплого мохнатого Бродягу, прижавшегося к нему.       На маленьком столике рядом с кроватью лежал воздушный шар в форме кота, которого прежде смастерил Джеймс, − причудливый страж, свидетельствующий о новообретенных связях, формирующихся в жизни Регулуса. Тихое похрапывание Бродяги сливалось с ровным дыханием Регулуса в безмятежную колыбельную. ***       Джеймс и Лили лежали в постели под теплыми одеялами, купаясь в мягком, рассеянном свете висевшего над головой фонаря.       Джеймс источал мальчишеское очарование, его волосы были растрепанными, а лицо – полусонным. Очки лежали на тумбочке рядом с кроватью, поблескивая на свету. Огненно-рыжие волосы Лили были подобны нимбу и в полумраке сияли неземной красотой. Фарфоровую кожу украшали веснушки, а изумрудно-зеленые глаза лучились. Она теснее прижалась к Джеймсу, ища его тепла и защиты.       Джеймс, приобняв Лили, сонно спросил: − Как думаешь, с Регулусом все в порядке?       Лили спрятала лицо на его груди, пальцами рассеянно чертя узоры на его обнаженной коже, и вздохнула: − Я на это надеюсь, Джеймс. Я просто хочу обнять его, понимаешь?       Он кивнул, на его лице появилась легкая улыбка, он поцеловал её в лоб. − Понимаю.       Они задремали, окутанные любовью и общими надеждами. Перед сном Лили не удержалась и сонно поддразнила своего парня. Она склонилась и игриво шепнула: − Знаешь, Джеймс, мне кажется, Регулус немного влюблен в тебя.       Глаза Джеймс комично расширились, на щеках заиграл румянец, похожий на угли угасающего костра. − Что? Лилс, не говори глупостей! – воскликнул он, смутившись такому предположению.       Но Лили была неумолима и продолжила, озорно улыбаясь: − Да ладно, Джеймс. Я понимаю, что он в тебе находит, при правильном освещении ты довольно хорош!       На сей раз у Джеймса не нашлось слов. Его смущение с каждым мгновением росло. Пространство между ними заполнил звонкий смех Лили, она явно попала в цель. Она прижалась ближе, коснулась губами мочки его уха и шепнула: − Возможно, я ошибаюсь. Может, это ты в него влюблен, − Джеймс стал тревожно пунцовым, и она, ощутив его смущение, примирительно добавила: − Ну, я не возражаю и, конечно, не виню тебя. Он довольно привлекателен.       Она поцеловала его в щеку, её слова повисли в воздухе, словно невысказанная тайна.       Вздохнув и облегченно закатив глаза, Джеймс сдался: − Ладно, может быть, на него… приятно смотреть, но не более!       Лили спрятала улыбку в темноте. Конечно. Они погрузились в мирный сон, окутанные любовью друг друга и теплом разделенного на двоих смеха.