«Распределение le-Responsabilité»

Когда ты долго находишься в одиночестве, твоя голова заполняется звуками, похожими на шелест сухих листьев. Оживленная дискуссия происходит прямо сейчас, в этой пустой комнате, и только ты её невольный свидетель. ЛОГИКА: Это невозможно. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Но это так. ДРАМА: Тут тихо, тут слишком тихо... Почему мы тут одни?! АВТОРИТЕТ: Они перепроверяют информацию, прежде чем выдвинуть обвинения. ДРАМА: Обвинения?! Мессир, мы же ничего не сделали! Это ошибка. ВИЗУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ: Никто до сих пор не пришёл сказать нам, что это ошибка! А минутная стрелка всё движется, и движется… Часы висели прямо над дверью. Их тиканье – единственный материальный звук помимо твоего дыхания. А ещё они бескомпромиссная реальность. Если время на циферблате правильное, то этот невозможный день почти закончился, как и твоя смена. Ты должен быть дома. Духота твоей спальни ничем не лучше воздуха этой комнаты, но ты скучаешь по ней, как по графину воды в знойной пустыне. Ты сидишь тут уже бесчисленные минуты в полной, непробиваемой, невыносимой тишине. СУМРАК: У нас нет алиби. Это ужасало тебя. Как ты можешь отстаивать свою невиновность, если в ней не уверен? В чём ты вообще можешь быть уверен? ЛОГИКА: У нас нет мотива. Слабое утешение. Ты уже знал, что на это ответят, а поэтому сжал голову, как при сильной мигрени. Каждое слово, как пуля в висок. Тебе страшно всё это слушать. СУМРАК: Мотив может быть любым, особенно когда ты пьян. Просто он забыт, как и девушка, которую ты целовал ночью. Неужели тебе так тяжело поверить, что это Клодетт? Приведение без помады... След на шее горит, как свежее клеймо, потому что ты боишься, что это метка мертвеца. ЛОГИКА: Это невозможно! Та встреча не имела ничего общего с борьбой, где кусают и царапают кожу, нас любили… Доказательство этого прямо на ногах! Ты послушно опускаешь взгляд. Зеленая кожа на твоих ботинках всё ещё блестит: ты уберег их от дождя, дорожной пыли и городской слякоти. Тебе оставили их такими, и ты ничего в них не поменял, как будто это сможет задержать тепло рук, что их начищали. СУМРАК: С чего ты взял, что эти туфли чистые из-за чужой заботы? Может быть это *ты* стирал с них чужую кровь. Острая игра воображения сделала теплый блик на носке багровым, как артериальная рана. Твои ноги дернулись, юркнули под стол, как будто испугались разоблачения. Это не может быть правдой. И вместе с этим, ты понимаешь, что… может. ЛОГИКА: А как же квартира? Ты проснулся не у себя. Комфортная мысль растопталась холодным голосом головы. ВНУТРЕНЯЯ ИМПЕРИЯ: Ты уверен, что это место вообще реально? КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ: Мягкие простыни, запах цитруса, оранжевый цвет, открытки на журнальном столике. Идеальное место, где можно начать новый день. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: Слишком идеальное, чтобы быть правдой. ЛОГИКА: Но завтрак… СУМРАК: Единственное реальное доказательство того, что ты там был – съедено и больше не существует. Всё вздор! Фантазия больного мозга, который выдумал себе милую сказочку о таинственной незнакомке, которая приводит пьяницу домой и раздвигает ноги… КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ: Это не шпагат, это не шпагат, это не шпагат, это- Ты дернул головой, на секунду сбивая эти рассуждения. То, что этим утром казалось тебе нежным и чутким, теперь воспринимается навсегда опороченным. От этих ассоциаций тебя начинает мутить, но ты не хочешь им верить. Слишком хорошо ты помнишь звук пластиковых ракушек и свежесть одеяла. Стыд вперемешку с возвышенными чувствами преследует тебя с тех пор всё время, и эти эмоции слишком яркие, чтобы быть галлюцинацией. СУМРАК: Слишком яркие? Твои сны всегда были крайне красочные, Гарри. Стыд и похмелье превратили твоё утро в волшебство, потому что так работает защитный механизм сознания. Ты спрятал от себя уродливую сцену убийства за неведомой особой, чтобы тебе было легче жить. Но возможно ли это? Так врать самому себе о том, что ты хороший человек... БОЛЕВОЙ ПОРОГ: Мы говорим о *тебе*. Разве это не всё, что ты делаешь? Бежать от прошлого ничуть не эффективней, чем скрываться от собственной тени. Ты говоришь, что хочешь лучшей жизни, но ты уже почти полностью прожил её. Долгие годы рабства у вредных привычек не спрятать, тебе не обмануть своё тело. Оно помнит, как правильно держать шприц, хочешь ты этого или нет. САМООБЛАДАНИЕ: Не позволяй запугать себя раньше времени. Оцени обстановку честно и трезво. Но как? Аргументы тонут в нефтяном пятне, потому что под ними нет твёрдой почвы. Ни в чём нельзя быть уверенным. БОЛЕВОЙ ПОРОГ: А Ким? Что останется от него, после этого? Нет, ещё рано об этом думать! Ты не готов. Дайте разобраться с тем, что произошло! Нужно собрать всё по кусочкам… ЭМПАТИЯ: Ким… Напуган. Он больше не знает, где правда. Документ перед ним был весьма прямолинеен, и с ним никто не осмелился поспорить. Даже ты не можешь. Это факт. На орудии убийства твои отпечатки. Всё. АВТОРИТЕТ: И что, он даже не поставил обвинение под сомнение? Он молчал. Ты зашёл сюда по просьбе Викмара под всеобщее траурное безмолвие. «Может ли Гарри Дюбуа убить в пьяном угаре незнакомую женщину?» - вопрос, который никем не был озвучен, но который каждый обдумывал с разной степенью предвзятости. ВИЗУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ: Никс был удивлен, но не шокирован: он уже слишком часто предупреждал тебя о последствиях, чтобы изумляться такому исходу. Ему никогда не нравился твой опухший вид и запах пота, преследующий тебя от запоя к запою. Для него ты просто алкоголик с поврежденной психикой, а это походит на характеристику преступника. Искать его поддержку, это всё равно что ловить туман руками. ЛОГИКА: Но нельзя же быть столь категоричным! Ты можешь обидеть даму, но не убить! БОЛЕВОЙ ПОРОГ: Твоя невеста ушла от тебя, испугавшись агрессивного поведения. Ты несёшь угрозу себе и всем вокруг – как растить детей с таким человеком? Это всё равно, что сидеть на пороховой бочке. ЭМПАТИЯ: Сомнения Жана сильнее, чем аргументы Никса. Он убежден, что это ошибка. Лицо Викмара особенно въелось тебе в душу, ведь оно стало бледнее побелки на потолке. Он разозлился на тебя, потому что ты опять загнал его в ловушку, где его холодной голове мешают сентиментальные чувства. Ему нужно трезво оценивать ситуацию, а он ругается и кричит так, что эхо его приказов порой доносится сюда, в комнату допросов. Ты опять подвел его. Ты подставляешь каждого, кто пытается помочь! Там, за стенкой, они работают одной сплочённой командой, пытаясь спасти твою шкуру в последний раз. БОЛЕВОЙ ПОРОГ: Они тратят силы на обреченную жизнь. Тебе физически становится плохо от этой мысли. Рука сама скользит по груди, в попытке сгладить прилившую боль, и ты чувствуешь частоту своего пульса. СУМРАК: Всё потеряно, Гарри. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: Всё было потеряно ещё этим утром. Второе забвение? Меньше, чем за год? Похмелье и пьяный секс… Губы, на которых не было помады. Крик и чувство праздника. Бутылка в руках, распаляющая возникающую жажду. Темный переулок и холодные стены складского помещения. Скорбь и сожаления о потерянной любви. Смерть. Ты уже не понимаешь, что из этого воспоминание, а что вымысел. СУМРАК: Ты не выпивал вместе с убийцей. Ты и *был* убийцей. Очень жаль, что ты не знаешь всех оттенков собственной души, а поэтому боишься правды, как животное - открытого огня. Может ли Гарри Дюбуа убить в пьяном угаре незнакомую женщину? Гарри Дюбуа не знает. Скорее всего, твои запястья *будут* скованы наручниками, а рот забит оправданиями, как толстым кляпом. Ты смотришь на руки перед собой, представляя их в полицейских браслетах. Паника заставляет тебя думать быстрее, как и вид собственных отпечатков. Какова вероятность, что тебя подставили? СУМРАК: Приятная мысль, но ты забываешь о том, что бываешь жестоким. ГРУБАЯ СИЛА: Ты любишь пускать кулаки в дело, когда твоя голова стоит на кону. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Мы любим наркотики и красивых девушек! Суперзвезда в вечном запое и со сломанной ширинкой. Этот ярлык никогда не слезет с твоей шеи. Ты улавливаешь лёгкую дрожь в пальцах, которую легко перепутать с возникающей ломкой по запретному. АВТОРИТЕТ: Замолчите! ВСЕ! Дайте подумать. И вот, наконец-то, предварительно разломав тебе душу, они все утихают. Ты остался в этой комнате один, а твои глаза приобретают ясность, характерную пробуждению. Всё в комнате стало отчётливей, реальней. Ритмичное тиканье часов звучит громче, и тебе легко представить Кима, нервно топающего в такт где-то за стенкой. Оранжевый цвет его куртки кажется далёким солнцем, и тебе отчаянно хочется рассвета. Этот долгий день уже должен был закончиться. Полночь унесёт за собой всё хорошее и всё плохое, оставив лишь возможность для новых ошибок. Разочаровывать, обманывать, терять, заблуждаться, просить прощения и начинать всё сначала – вот твой удел. Невольно задумаешься, а так ли правдива твоя репутация? Блестящий детектив, что щёлкает дела, как орехи, по итогу даже не может запомнить лицо сознавшегося преступника! Ты работаешь ради идеи, ради привилегий, ради славы? Сколько человек ты посадил за решетку по ложному обвинению, потому что в очередной раз *ошибся*? Может быть, ты вообще ни черта не умеешь? Только манипулировать фактами и жалобно моргать глазами. А такие, как Ким, искренне верят и помогают тебе, как паразиту, и так пожирающему их изнутри. В тебе нет пощады. Ты забираешь всё, что люди способны тебе предложить. Ты съедаешь их силы, их время, их право на спокойную жизнь, а самое главное – их веру в человеческое. Все в 41-м участке уже усвоили свой урок, поэтому ты схватился за новенького, как утопающий за спасателя, и тянешь его за собой. Одиночество для тебя гораздо страшнее, чем чужие страдания. Кицураги увязает в последствиях твоих обещаний. БОЛЕВОЙ ПОРОГ: Это разбивает тебе сердце, но ты не останавливаешься. Ты подсел на любовь, как на иглу, и берешь, берешь, берешь, как ненасытный ребенок. Ты упал головой на стол и спрятал её за руками, словно защищая затылок от удара. Это не помогло. Ты чувствуешь, как что-то внутри тебя раскалывается на части от тоски и стыда, и это невыносимо больно. Правда перед тобой: ты всегда был убийцей. Люди рядом с тобой чахнут, как забытые цветы. СИЛА ВОЛИ: Спаси Кима от этой участи, пока ещё не поздно. Он уже ослеп от жалости к тебе. Он не видит, кто ты, и на что по-настоящему способен. Все молчат, боясь спугнуть Кицураги, который гипнотической колыбельной усыпляет в тебе всю грязь. Пошлых шуток стало меньше, запаха спирта стало меньше, ругани и полицейского беспредела стало меньше. Всем это на руку. Ты, сука, счастлив, как никогда, а цена твоего счастья – человеческая жизнь. Это главная характеристика преступника. ПОЛИЦЕЙСКАЯ ВОЛНА: За двухсторонним зеркалом стоит толпа людей, и они больше не спорят. Их полемика зашла в тупик. Тишина душит их, сковывает, смиряет и ранит, однако они продолжают смотреть за стекло. Они хотят увидеть всё своими глазами. Ручка двери дернулась, и наконец-то в комнату зашёл человек. Облегчение, которое ты почувствовал, столкнувшись с лицом Викмара, не описать словами. Он был один и держал в руках дело о «Кролике в шляпе». Никакой злобы, никакого осуждения. Жан был сосредоточен, как и подобает офицеру на допросе. ЭМПАТИЯ: О нет. Это очень плохо. Ты понял, о чём именно тебя предупредили, стоило капитану сделать первый шаг в твою сторону. Его лицо было не спокойным, а нечитабельным. Он надел на себя полицейскую маску. Ты подозреваемый в центре хаотичного клоповника, а он детектив – вот ваше положение. Забудь настоящие имена и общую сигарету на двоих. Сейчас вы другие люди. Исход зависит только от тебя и того, что ты скажешь. ВНУШЕНИЕ: Убеди его, что ты невиновен. И убеждать надо стойко. Поверь собственным словам и выкинь сомнения из головы. Тут нет места самокопаниям. Ты ничего не сделал, потому что не помнишь обратного - действуй согласно презумпции невиновности. И не говори больше необходимого. Позволь Викмару вести допрос и дай ему чувство должной власти. Если тебя стошнит длинным оправдательным монологом, то только ухудшишь своё положение, так что наберись *терпения*. ЖАН ВИКМАР: Я так понимаю, мы можем опустить формальную часть беседы? ГАРРИ ДЮБУА: Да. ЖАН ВИКМАР: Отлично. Он сел напротив тебя и отложил папку в сторону, уже выучив содержимое расследования наизусть. Несмотря на поздний час, Викмар не торопился. Вы рассматривали друг друга какое-то время под постукивание минутной стрелки. Безмолвная строгость детектива тебя пугала, но ты не прячешь своего волнения и готов к честному разговору. Твои пальцы дрожат и это всем заметно. ЖАН ВИКМАР: Детектив Дюбуа, вы ведете расследование по пропаже Клодетт Д’Оринье. Лейтенант Кицураги сообщил, что *вы* настояли на принятии заявления. Вы отрицаете это? Очень четкий и очень резкий вопрос. Ты нахмурился, улавливая странный лейтмотив в его видении. Это намёк: ты специально взялся за расследование дела, и руководила тобой прагматичность. ЛОГИКА: Не отрицай очевидного. Даже если это будет означать, что ты мог подтасовывать улики в свою пользу. Ты откидываешься на спинку стула и качаешь головой. ГАРРИ ДЮБУА: Нет. Первое слово звучит достаточно уверенно. ЖАН ВИКМАР: Вы были знакомы с Клодетт Д’Оринье до её пропажи? ГАРРИ ДЮБУА: Нет. Викмар повторил твою позу и повел бровью. ЖАН ВИКМАР: Не обязательно запоминать имя девушки, которую хватаешь по пьяни. Недвусмысленное обвинение тебя раздражает. Ты говоришь сразу, не подумав. ГАРРИ ДЮБУА: Я не пью уже восемь месяцев. ДРАМА: Это ложь! И этот обман как красная тряпка перед быком. Викмар легко хватает его, а ты жмуришься, предсказывая его следующий вопрос. ЖАН ВИКМАР: А сегодня что было? Ты проснулся с перегаром. Восьми месяцев уже не существует, просто прими это как факт и двигайся дальше. Делать ставку на свою добропорядочность перед этими людьми бесполезно. Они знают тебя лучше, чем ты сам. ГАРРИ ДЮБУА: Я не знаю. Я не пил *всё* время до этого. Викмар развел руки в стороны, недоумевая от столь искреннего противоречия. Ваш допрос начался скверно, и ты уже улавливаешь образовавшееся напряжение. ЖАН ВИКМАР: Очень это удобно. Как и ваша потеря памяти, детектив. ГАРРИ ДЮБУА: Мне не нравится, что ты говоришь со мной на «вы». Это вышло внезапно и честно. Ты смотришь на Жана обиженно, будто он *играет* перед тобой в полицейского, а не является им. Тебе не нравится находится по эту сторону стола и терпеть презрительные взгляды. ЖАН ВИКМАР: Гарри!, - Капитан пытается привести тебя в чувство, и его голос опять имеет приказной тон, - Мне не нравится, что у нас нет *ничего* стоящего кроме твоих сраных отпечатков! Тебя не было на месте преступления, откуда они появились? По волшебству? Он ругается, но даже так - идёт тебе навстречу. Помоги ему! ГАРРИ ДЮБУА: Я не знаю, - ты потёр лоб, напрягая извилины, - Там было что-то ещё? Викмар *не должен* отвечать на этот вопрос. Ты не в том положении, чтобы интересоваться деталями расследования. ВИЗУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ: Однако, Жан слюнявит палец и пролистывает дело на две страницы вперед. ЖАН ВИКМАР: Судя по рапорту от Маклейна и Торсона – в подвале не было волос, отпечатков, следов или любых других предметов, которые принадлежали бы Николет Нери или Мартину Лагарду. Мы вообще не можем утверждать, что они хоть раз были в этом подвале. Кроме мисс Д’Оринье, там только твои пальцы. О, и абрикосовый бренди?, - Капитан захлопнул папку, с досадой отодвигая предмет в сторону, как ненужный, - Я дарил его тебе слишком часто, чтобы не знать, что это, блять, твоя любимая марка. Сердце неприятно сжалось, осознав положение тела, в котором оно находилось. СТОЙКОСТЬ: Ты единственный реальный подозреваемый в этом деле. У тебя заканчиваются силы находить всему этому объяснение. Единственное облегчение, которое ты испытываешь – это отсутствие абрикосового послевкусия на губах. ГАРРИ ДЮБУА: Это популярный бренд. Больше слов не нашлось, и ты отворачиваешь голову к стене, где нет зеркала, и никто не сможет увидеть твоей досады. Викмар не дал тебе нужной паузы. ЖАН ВИКМАР: Где ты был вчера ночью? До звонка Кицураги и после? Сонный голос Кима в телефоне легко представить, но невозможно вспомнить. Он поднял трубку среди позднего часа и выслушал всё несвязное, что ты в него бросил. Бахвальство, слезы и меланхоличная депрессия – ну конечно, тебя влечет к его компании. Ты знаешь это состояние. Хотелось рассказать о своей боли хоть кому-то, и ты эгоистично разбудил единственного, кто был готов тебя пожалеть. Всё полотно твоего сознания изъедено алкогольной молью. Ты не хочешь выдумывать факты из воздуха, а поэтому говоришь Викмару правду. ГАРРИ ДЮБУА: Я не помню. Откуда происходил звонок? Вы проверили? Капитан замученно выдыхает. Пока что этот диалог никак не улучшил твоё положение, и судя по состоянию Викмара – для тебя всё только начинается. Он стучит пальцем по столешнице, и этот звук слишком сильно походит на тиканье часов. Он тебя донимает. ЖАН ВИКМАР: Проверили… Тебе это не понравится. Твоё тело напряглось, готовое к новому открытию. Что может ухудшить твоё положение? ЛОГИКА: Рядом с цветочной лавкой есть телефонная будка? ЖАН ВИКМАР: Рядом с цветочной лавкой есть телефонная будка. Через час после твоего звонка – убили Клодет Д’Оринье. Тебя это не удивляет, хотя, наверное, такой реакции от тебя ждут. Немного искреннего недоумения не помешало бы твоему запятнанному образу. Ты прожигаешь взглядом зеркало, за которым столпились офицеры, наблюдающие за допросом, как за выступлением в театре, и начинаешь испытывать странную, иррациональную обиду. СУМРАК: Ты был на месте преступления, и у тебя нет алиби. Дело закрыто. Так бы поступил ты и любой в этом участке. Всё это формальность. Тебе дают последнюю возможность что-то поменять, и ты упускаешь её. Скоро зрители начнут расходиться, разочарованные в предсказуемом представлении. ГАРРИ ДЮБУА: Никс закончил осмотр? Всё то время, что ты тут просидел, должно же было принести хоть какую-то пользу! Ты спрашиваешь о результатах у Викмара, словно у старого напарника, и это только сильнее удручает его. Капитан кивает, опять наплевав на свойственную допросам формальность. ЖАН ВИКМАР: Закончил. Его лаконичность означала одно – спасение в отчёте Никса тебя не ожидает. ЛОГИКА: Тебе нужно объясниться. Начни с понятного. ГАРРИ ДЮБУА: Кажется, я покупал цветы. Букет сухоцветов исчез с прилавка, но ты так и не подарил его нужному человеку. Ким не дождался от тебя даже этой скромной признательности. ЖАН ВИКМАР: То есть, что-то ты помнишь. У тебя память выборочная или как это работает? Какого хрена ты вообще решил купить цветы в магазине Д’Оринье? Он ищет твоего внимания, пытается поймать хоть каплю сожаления, но сталкивается только с нарастающим раздражением. Хотел бы ты испытывать что-то другое, когда от тебя ждут ответа, которого у тебя нет. Ничего иного ты предложить Викмару не можешь. АВТОРИТЕТ: Почему вообще всё это происходит так? Когда ты позвонил им из Мартинеза весной и сказал о своей беде, они засмеяли тебя, как неуклюжего неудачника! Сегодня их смех превратился в тихое, встревоженное перешёптывание. Они действительно рассматривают вариант того, что ты опасен. Сейчас всё иначе. Ты забыл только два дня, лишив себя четкости, а их объективности. Даже алкоголь винить в этом становится стыдно. Может быть, ты просто такой? Больной человек от пяток до макушки? ГАРРИ ДЮБУА: Тут пусто, Жан, - ты выразительно тыкаешь пальцем в своей висок, - Я только лишь делаю предположение. Как будто мне это нравится, а? Я знаю только, что сухоцветы понравились Киму, и скорее всего, я за ними вернулся. Викмар бросил мимолетный взгляд на зеркало, прекрасно зная, что за стеклом стоит Кицураги. ЖАН ВИКМАР: Он сможет показать этот букет? ГАРРИ ДЮБУА: Нет. Я… его не подарил. Капитан раздраженно фыркает, ведь ты снова оставил его с ничем. Конечно, цветы не сильно повлияли бы на твоё положение, но так ты мог бы оправдать своё пребывание в магазине хоть как-то. ГАРРИ ДЮБУА: Я нихрена не помню. Викмар облокачивает голову на руку, утомившись от твоих повторяющихся отговорок. ЖАН ВИКМАР: Ты не представляешь, как плохо это выглядит. Детектив наркоман и алкоголик находит закладки по всему городу, в то время как поставщик лежит на *уже* проверенном месте преступления, - он толкает папку в твою сторону, чтобы ты её открыл, - Это твой отчёт, Гарри, это твой обосранный почерк! Ты написал, что зашёл в подсобку и ничего там не нашёл. Документы проскользили по столешнице, но ты их не подобрал. Ты веришь Жану, тебе хватает его слов. ГАРРИ ДЮБУА: А где был Ким? Ты спрашиваешь так потерянно, что сам не узнаешь свой голос. ЖАН ВИКМАР: Осматривал основной зал, как его и попросил старший Детектив. В служебном помещении ты находился один. ЛОГИКА: О нет. С чего ты вообще решил, что Ким ходит за тобой преданной собачкой? Он не должен перепроверять за тобой места преступления, как и переписывать докладные начальству. Во что ты его превращаешь? В личную медсестру, секретаря и жилетку для слёз? Капитан легко улавливает зарождавшуюся панику. ЖАН ВИКМАР: Я уже могу напялить на тебя наручники. Если хочешь сказать, что всё это вшивые совпадения, то я с радостью выслушаю каждое твоё блядское слово, но ты должен дать мне хоть что-то! ГАРРИ ДЮБУА: А как же Хьюберт Амел? Имя не вызвало ожидаемой реакции, капитан сидел с таким недоумением, что это было практически смешно. ЖАН ВИКМАР: Что? Конкретику дать будет тяжко, но ты попытаешься. Ты абсолютно серьёзен, и это всё больше и больше шокирует Викмара. ГАРРИ ДЮБУА: Я знаю, что вчера говорил с этим человеком. Не помню деталей, и да, ты прав, это погано. Но он признался мне в убийстве, разве это ничего не стоит? ЖАН ВИКМАР: Гарри, ты совсем уже все мозги свои пропил? ГАРРИ ДЮБУА: Я работаю, с чем могу! Вы оба сорвались на крик. Никто из вас не слышит друг друга по-настоящему. Жан только устало стонет в потолок. ЖАН ВИКМАР: Хьюберт Амел – это персонаж из детского стишка! «Хилый капитан Амел, на лицо как белый мел», сука, да ты совсем охренел что ли?! Это открытие явно стоило тебе несколько лет жизни. Ты довёл капитана до злого отчаяния, но твой взгляд устремлён не на него, а в пустоту. Ты только что опозорился на глазах у всего участка. ГАРРИ ДЮБУА: Но я ничего не сделал, - ты чувствуешь, как твоя душа падает куда-то далеко, - Я был вчера с кем-то, Жан. ЖАН ВИКМАР: Свидетель? Отлично! Имя, адрес, описание – давай, Гарри! Шевели мозгами. Для него это уже даже не серьезный вопрос, он молча ставит тебе диагноз. Он знает, что у тебя нет ответа. ГАРРИ ДЮБУА: Мне кажется… Я думаю, я был с женщиной. ЖАН ВИКМАР: Ты переспал вчера с какой-то женщиной? СИЛА ВОЛИ: Заткни свой рот сейчас же! Уже поздно, всё тело Викмара отпрянуло назад, как будто он разглядел в тебе что-то ужасное. ЖАН ВИКМАР: Её *изнасиловали*, Гарри! Вот и всё. Картинка сложилась в голове детектива, и тебе ничего не изменить. Секс после бутылки бренди ты запомнил, как эмоциональную таинственную встречу, а Клодетт Д’Оринье – как момент своей смерти. Ты знаешь, что она стеснялась своих зубов. Попробуй найти объяснение этому? ГАРРИ ДЮБУА: Я не знаю, Жан, - ты начинаешь паниковать, - Я не помню ничего, я тебе клянусь! Вы смотрите друг на друга с искренним неверием. Жан начал «по-настоящему» сомневаться в твоей невиновности, и это легко читается по его лицу. Он смотрит тебе в глаза так пристально, что тебя начинает трясти. Молчание сбили два громких и суровых удара по зеркалу – кто-то стучал кулаком, пытаясь привлечь ваше внимание из другой комнаты. Ты повернулся на звук, но столкнулся только со своим печальным отражением. Что находилось за ним для тебя оставалось загадкой. Жан не стал забирать документы, как его обязывает служба, он оставил их на столе, и поднялся. Дверь за ним громко хлопнула. По ушам тебя снова бьёт молчание. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: И что теперь? Это нормальная практика при допросах – бросать подозреваемого один на один со своим стыдом. Хотя ты охотнее веришь в то, что Викмару сейчас просто делают замечание за расхлябистую работу. Это нонсенс. Ты и представить не можешь, чтобы ты рассказывал хоть какие-то детали расследования Николет Нери или Мартину Лагарду. Задача детектива – задавать вопросы и получать ответы. Викмар давал тебе огромные поблажки, и ты проебал абсолютно каждую возможность. БОЛЕВОЙ ПОРОГ: Пора принять новую реальность. Ты боишься момента, когда Жан вернется. Ты знаешь, что он положит перед тобой лист и потребует чистосердечного признания. И это *хорошая* сделка. Идти на встречу следствию – твоя единственная возможность избежать пожизненного. Ты возьмёшь ручку и запишешь то, чего от тебя ожидают, потому что у тебя больше нет выбора. Вот твоя прошлая ночь: ты напился, потому что ты это ты. Убил женщину и надругался над ней, потому что забыл тепло и ласку чужого тела. Ты позвонил другу, не выдержав чувства вины, и соврал ему, сбросив преступление на вымышленного героя. Кицураги никогда не слышал это имя, потому что он не любит детские сказки. Единственная сказка, в которую он продолжает верить – это твои обещания. ЭМПАТИЯ: Ты не хочешь знать, что он сейчас чувствует, глядя на всё это. Я не буду тебе об этом говорить. У тебя нет ничего. Только память о прикосновениях, в любовь которых ты уже не веришь. Всё было не так. Ты жестокий, жалкий человек, который кислотой прожигает любого, кто дотронется до твоей руки. Только полный идиот поверит твоим выдумкам, и ты выставил своего напарника полным посмешищем. РИТОРИКА: Ты не сможешь выпросить у него прощения за это. Дверь опять распахнулась, на этот раз спокойнее. Жан стоял в дверном проёме и выглядел измученным. В руках он держал чистый белый лист. В глазах его больше не было жалости, что окончательно лишило тебя иллюзий. Твоя судьба теперь не его забота. Он медленно подошел к столу, сел и положил бумажку перед собой, лишний раз обдумывая затеянное. Во внутреннем кармане его пиджака пряталась гелевая ручка, которую он достал и протянул тебе, как сигарету совсем недавно. Ты взял её ватными пальцами и посмотрел на Викмара безнадёжным взглядом. Ты послушаешь его, что бы он ни попросил тебя написать. СУМРАК: Всё кончено. Жан, задумчиво переплетя пальцы и выставив только указательные, показал ими на тебя, как пистолетом. ЖАН ВИКМАР: Значит так… Слушай меня сейчас очень внимательно. Это не был тон человека, который предложит тебе сейчас добровольно сесть за решетку. Что-то не так. Ты хмуришь брови, но даёшь лёгкой надежде снова разгореться в груди, как забытым углям. ЖАН ВИКМАР: По-хорошему, мне нужно содрать шкуру и с тебя, и с Кицураги, но *его* я могу понять. Я бы тоже не хотел, чтобы такие вещи как-то афишировались на весь полицейский участок. Но тянуть до самого конца было сраной ошибкой. Теперь понятно: в зеркало стучал Ким. Ты не знаешь, что чувствовать по этому поводу, кроме неловкости, но Жан продолжает говорить. ЖАН ВИКМАР: Он согласился выступать свидетелем твоей защиты. Теперь у тебя будет хлипкое алиби, но, если прокурор захочет придраться к временной дыре, которая тут сквозит – он, сука, это сделает, понимаешь? Нужно что-то весомее. Ты недоуменно повертел головой, искренне ненавидя каждое произнесенное слово. Всё это - идея Лейтенанта, ты твёрдо в этом уверен, и тебя ужасает это предложение. Ким не может идти за тобой на самое дно. Это попытка вытащить тебя кажется самоубийственной. СУМРАК: Спасает тебя, несмотря ни на что… Ты счастлив? Нет. Тебе кажется, что ты отравляешь ему жизнь. Ты не вынесешь такого доверия на своих плечах, ты знаешь, что беспощадно разобьёшь его. Кицураги не должен выгораживать твою шкуру, даже если речь идёт о твоей свободе. ГАРРИ ДЮБУА: Это хрень полная! Викмар надрывается в громогласном крике. ЖАН ВИКМАР: Закрой ебало нахрен, Гарри! Хочешь ты этого или нет – он единственное, что спасает тебя от трибунала. Так что заткнись. Ты закрываешь рот, но возмущения ничуть в тебе не убавилось. Никакой благодарности или облегчения ты не испытываешь, вся твоя душа изъедена стыдом. Даже когда тебе хочется взять ответственность за свои слова и поступки – тебе не дают этого сделать. Заступничество Кицураги просто отчаянная попытка увидеть в тебе то, чего там нет. Самостоятельность тебе не известна. Тебе вечно нужно приходить на выручку. Не должен Ким так сильно тебе доверять, как бы ни была крепка ваша дружба. Жалость к несчастному потерянному детективу лишила его здравомыслия. Он только подставляет свою грудь под удар. Бесцельно. И обреченно. ЖАН ВИКМАР: Ещё это значит, что вовлеченность Кицураги теперь лишает его возможности заниматься этим расследованием. Я передаю дело Маклейну и Торсону. А ты сейчас же пишешь заявление на отпуск, - Жан пододвигает лист к тебе, - Потом, ты идёшь домой и *не выходишь* из своей квартиры. Ты меня понял? Это лучшее, что тебе могут предложить. Твои напарники будут искать убийцу дальше, пока улики снова не приведут их на твой порог. И что тогда? ГАРРИ ДЮБУА: Какое же у меня алиби? Типа, я был с ним всю ночь? Капитан развел руки в стороны, выставляя себя, как перед выстрелом. Тон у него стал заговорщический. ЖАН ВИКМАР: Это то, что он мне сказал, и у меня нет выбора. Я обязан ему поверить, если ты хочешь выйти отсюда. О, ты хочешь. А ещё ты хочешь, чтобы Кицураги больше никогда не бросался к тебе на помощь. Это ощущается мерзкой привязанностью, которую ты сам взрастил в нём своими грустными глазами. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Решение падает к тебе в руки, а ты нос воротишь? Пиши заявление и уходи. Ты берешь ручку удобнее и пользуешься предоставленной возможностью. Подпись внизу заявления размашистая и красивая – ты ставишь её неосознанно, радуясь, что мышечная память подарила тебе что-то такое элегантное. Тебе эта красота не идёт, она кажется чужой. Перечитав бумагу пару раз и убедившись, что в нём нет неуместных слов и обращений, ты отдаёшь заявление Викмару. Он тут же встаёт со стула. ЖАН ВИКМАР: Считай, мы теперь квиты. ГАРРИ ДЮБУА: О чём ты? Вопрос был задан ему вслед, но Жан оскорбленно развернулся, прежде чем дёрнуть дверь за ручку. ЖАН ВИКМАР: Мне нахрен не нужны такие секреты от тебя! Но мы обменялись грязным бельём, и теперь мне с этим жить. Он ушёл, оставив дверь открытой. Теперь ты можешь сделать то же самое. Весь разговор распылил в тебе только гнилое чувство безысходности, и оно не сразу даёт тебе подняться. Ты всё ещё не веришь, что избежал ареста в самый последний момент. ДРАМА: Уходи отсюда, пока дверь не закрылась сквозняком! Папка с расследованием осталась лежать на столе. Ты выключил свет, прежде чем покинуть комнату. В кабинете полицейского участка сидела только офицер Мино, и могло сложиться ложное впечатление, что никому не был интересен твой допрос. Это неправда. Все были его свидетелями. Ким ушёл, не дождавшись тебя. ЛОГИКА: Ты найдёшь его на парковке. Жюдит машет тебе рукой, подзывая к себе. ЖЮДИТ МИНО: Викмар попросил меня забрать твои вещи. Ты киваешь, доставая удостоверение и отцепляя кобуру от ремня. Получается не сразу, так как адреналин всё ещё лишает тебя крепкой моторики. Девушка это видит и поджимает губы, пытаясь найти хоть какие-то слова. ЖЮДИТ МИНО: Никто не верит, что это был ты, - она робко заправляет волосы за ухо, - Честно. Жан ворчит, но это только бюрократия. Эта поддержка значит для тебя так много, что тебе физически больно. Надежды, которые ты не оправдываешь, копятся, и рано или поздно всё это сорвет тебе крышу. Пока что, ты только боишься себя, но скоро ты смиришься. Вместо благодарности, ты грубо бросаешь в неё чётко продуманный ответ. ГАРРИ ДЮБУА: Викмар тебе это сказал, пока ты у него на коленках сидела? Жюдит ошарашенно уставилась на тебя, жалея о своей попытке разбить лёд. Шок и страх ещё сильнее вытянули её длинное лицо, и она отвернулась. Её руки рефлекторно схватили документы, перед которыми она сидела, чтобы спрятаться от унизительного разоблачения за работой. Ты бросил на стол свои вещи, мысленно моля у неё прощения за эту вынужденную грубость. ТЕХНИКА: Неплохо. Жюдит не заметила, что ты не отдал ей наручники.

***

Пасмурное небо обрушило на Ревашоль первые хлопья снега. В свете желтых фонарей их падение кажется вихрем, но ветра ты практически не чувствуешь. Остатки ливня превращают снежинки в мерзкую слякоть, делая путь до парковки скользким и медленным, но ты осторожно шагаешь, стараясь не промочить ноги. Ночь кажется тебе спокойной - время перешло за полночь. Всё закончилось. СУМРАК: Всё только начинается. Холод декабря ярко ощущается в каждом твоем вздохе. Пар быстро растворяется в воздухе, оставляя на губах лёгкую влагу. В одной рубашке ходить невыносимо при такой погоде, однако пиджак ждёт тебя в Кинеме. Ты уже слышишь её мотор. Кицураги прогревает свой транспорт. БОЛЕВОЙ ПОРОГ: Он всё ещё хочет подвезти тебя до дома. Ты не представляешь, как ехать с ним в одной мотокарете. Тишины ты не выдержишь, а разговор наверняка перерастёт в ссору. Всё это гадко, однако, твои чувства уже не имеют значения. Тебе нужно исправить то, что ты натворил. РИТОРИКА: Вы не сможете прийти к компромиссу. Делай то, что должен, и будь, что будет. Наверное, ты понимаешь, о чём тебе говорят. Кинема Кицураги стояла в компании других служебных карет у фонарного столба и её крышу медленно накрывало снегом. Ты увидел напарника, только когда обошёл машину – он сидел на корточках, изучая вмятину на корпусе, что появилась от ботинка злого моряка. Двумя ударами ноги, как ты и сказал. Трудно понять, где его мысли. Твои шаги Ким услышал ещё издалека, однако заметил он тебя только когда ты открыл рот. ГАРРИ ДЮБУА: И что ты удумал? Претензия легко выводит Кима из транса. Он поднялся, напоследок скользнув взглядом по кривому металлу, и стряхнул снег с рукавов бомбера, оттягивая свой ответ. Ты терпеливо сверлишь его строгим взглядом. КИМ КИЦУРАГИ: Я сам пока не понимаю. Для меня это непросто. *Ты* поставил его в это положение. Это ненавистно для тебя, но ты не будешь просить прощения. Тебе хочется сорвать с него розовые очки. ГАРРИ ДЮБУА: Ким… Мы оба знаем, что в момент преступления меня не было рядом с тобой. Возражений не последовало, Кицураги лишь повёл носом. Его спокойный взгляд был направлен в сторону. Спорить тут бессмысленно. КИМ КИЦУРАГИ: Да. Это правда. ГАРРИ ДЮБУА: Вот и заткнись. Ты открываешь дверь Кинемы, но не садишься - лишь забираешь верхнюю одежду. Решение уже было принято. Ты пойдёшь домой один, несмотря на погоду, и Ким улавливает твоё намерение. КИМ КИЦУРАГИ: Ты же не убийца. ГАРРИ ДЮБУА: А ты, что? Думаешь, что знаешь меня? - ты надеваешь пиджак, игнорируя дыру в рукаве, - Я сам без понятия, на что способен, а ты продолжаешь мне верить, как наивный придурок. КИМ КИЦУРАГИ: Я *уже* по уши залез в это, ясно? Ким рассерженно блеснул глазами поверх очков. Ему не нужно твоего «спасибо», нет. Просто он ожидал немного иного разговора. ГАРРИ ДЮБУА: И как далеко ты готов зайти? На слепой надежде вывезешь? КИМ КИЦУРАГИ: Нет, - он робеет, - Нет, я не вывезу. ГАРРИ ДЮБУА: Именно. Не будешь ты моим свидетелем, Ким. Я слышать больше ничего не хочу. Ему тяжело, ты это понимаешь, а поэтому хочешь оттолкнуть от себя как можно дальше. Ты же как черная плесень разрастаешься своим горем повсюду: дышать тобой опасно, потому что ты калечишь лёгкие, игнорируя их божественную святость. Ты заражаешь всё! Кицураги пойдёт за тобой в самую тьму, потому что ты зовёшь его и просишь о помощи. Приятно чувствовать тепло его рук, но пора прекратить. Ты наклоняешься через сиденье и открываешь бардачок. КИМ КИЦУРАГИ: Что ты делаешь? Ким встал позади тебя, перекрывая узкий проход между машинами. ГАРРИ ДЮБУА: А на что это похоже, Детектив?, - говоришь ты, быстро хватая предмет своих поисков. КИМ КИЦУРАГИ: Мне всё равно, на что это похоже, я хочу понять, чем это является. В твоих руках один из пакетиков с таинственным веществом. Ты крепко держишь улику и не намерен возвращать её в участок. Ты хочешь забрать её домой. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Потому что мы всё ещё можем исправить этот поганый день. Непредсказуемость наркотика, конечно, казалась тебе интригующей. Его вкус и текстура никому не были известны, но тебя интересует другое. Сейчас ты одержим только последствиями, и хочешь знать, как он калечит организм. Наверное, никто не удивится, если ты узнаешь об этом раньше, чем лаборатории наркоконтроля. Ты рассматриваешь кристаллы с любопытством, словно видишь их в первый раз. ГАРРИ ДЮБУА: Давай, - ты поворачиваешься к напарнику и хлопаешь дверью, - Перед тобой бывший наркоман с пакетиком какой-то дури. Какой делаем вывод? КИМ КИЦУРАГИ: Отдай мне наркотики, Гарри. Ну конечно. Он боится, что ты наделаешь глупостей, зная твою любовь к самобичеванию. Даже обидно, что он не предполагает другого, а просто отрезает тебя от вещества, как от сладкого. Ты язвительно скалишь улыбку. ГАРРИ ДЮБУА: Я забираю их себе. И хрен ты получишь от меня объяснений. Доверие Кицураги натянуто, как альпинистская веревка, и ты практически слышишь, как оно трещит и рвется. Его спина выпрямляется, как у приготовившегося хищника. Ты начинаешь переходить черту и останавливаться не будешь. КИМ КИЦУРАГИ: Я не позволю. ГАРРИ ДЮБУА: Я сильнее тебя, Ким. Не провоцируй. Он не верит, что ты тронешь его, и это проблема. Кицураги не отходит и никак не меняется в лице. Его голос ледяной, а намерения ультимативные. КИМ КИЦУРАГИ: Ты мне угрожаешь? ГАРРИ ДЮБУА: Дай мне пройти. Ты делаешь шаг в сторону, и Кицураги зеркально повторяет твоё движение. КИМ КИЦУРАГИ: Я понимаю - ты напуган. Но ты ведешь себя омерзительно. В этом весь смысл. Ты гадок сам себе, и тебе больно осознавать, в какое преданное животное ты его превращаешь. ГАРРИ ДЮБУА: Тебя это удивляет? КИМ КИЦУРАГИ: Да! ГАРРИ ДЮБУА: Тогда нам не о чем с тобой разговаривать. КИМ КИЦУРАГИ: Серьезно? ГАРРИ ДЮБУА: Я уже знаю, что ты мне скажешь, Ким! Я проходил через эти разговоры столько раз, сколько косячить невозможно. Тут не подобрать новых слов. Все уже перепробовали. Он повел головой, смиряясь с этой правдой. Его позиция не изменилась. КИМ КИЦУРАГИ: Значит, я попробую ещё раз. ГАРРИ ДЮБУА: Давай! Смелее. Я снова дам тебе обещание быть белым и пушистым. Твоё нахальство вызвало у него ступор. Он ценил эти клятвы, а ты отбираешь их унизительной шуткой. Секундное помешательство было для него зловещим, ведь всё сегодня доказывало, что верить твоим словам – тщетное дело. Правда ему не известна, как и тебе. Он просто надеется, что ты действительно окажешься хорошим человеком. Тебе хочется растоптать эти надежды в пух и прах, так как мертвое тело лежало с бутылкой твоего любимого алкоголя между ног. Ким просто стоит столбом и твердо говорит: КИМ КИЦУРАГИ: Нет. ГАРРИ ДЮБУА: Пропусти! КИМ КИЦУРАГИ: Нет! ГАРРИ ДЮБУА: Мне что, тоже в тебя что-нибудь засунуть, чтобы ты наконец-то отошёл от меня?! Лицо Кима скривилось, и он спрятал свой стыд, потирая лицо. Ты впервые видишь его таким уязвленным, и зрелище это было мучительное. Снег падает ему на макушку, пока он собирается с мыслями. Он устал, он перепуган и ему всё ещё хочется тебе доверять. КИМ КИЦУРАГИ: Нет!, - он опускает руки, и ты видишь, каким горьким сделался его взгляд, - Нет, Гарри, я не верю, что ты так со мной поступишь. РИТОРИКА: Сделай что-нибудь. Ты хватаешь его за воротник бомбера и толкаешь в полицейскую Кинему. Кицураги жестко бьется спиной о корпус мотокареты. Машина скрипит от веса ваших навалившихся тел, пока твои руки жестоко приподнимают Кима, вынуждая его подняться на цыпочки. Его глаза испуганно скачут по твоему лицу, быстро соображая, что происходит. Дыхание срывается паром, и ты чувствуешь его тепло на своей коже. Ваши лица достаточно близко, чтобы твой хриплый голос звучал как плевок. ГАРРИ ДЮБУА: Отъебись от меня. Судя по шороху, Кицураги кое-как стоит на носках своей обуви. Ладонями он вцепился в твои плечи, перекладывая вес туловища хоть как-то, но он всё ещё скользит на свежем снегу. Он пытается оттолкнуть тебя, даже бьет кулаком по рукам, но скорее предупреждающе, чем серьезно отбиваясь. Его очки съехали на бок от несмелого сопротивления, и его зажатый вид только сильнее убеждает тебя в своей правоте. Ты легко сломаешь его. АВТОРИТЕТ: Этого всё ещё мало, чтобы *он* это понял. Ты боишься, что сделаешь с ним что-то непоправимое, а поэтому хочешь выстроить высокую стену. Если Ким не верит, что тебе понятен язык насилия и ты умеешь на нём говорить – ты убедишь его в обратном. Клодетт Д’Оринье ощутила последствия таких разговоров. Жестокость имеет самые разные формы. Пальцы сжимают воротник куртки сильнее и дергают на себя. Кицураги успел только воскликнуть. Поцелуй вышел смазанный и грубый, и он должен был получиться унижающим. Ты отшвырнул его от себя спустя секунду, как надоевшую игрушку, и судя по лицу Кима – он действительно так себя чувствовал. Он не потерял равновесие на слякоти только потому, что ухватился за мотокарету. Ты отошёл, надеясь больше никогда не трогать Кицураги таким образом. Все оправдания потеряли смысл - ты только что сделал то, в чём тебя обвинили. Ладонь Кима быстро вытерла лицо, надеясь избавиться от остаточного чувства прикосновения, и смотрел он на тебя с искренней болью и мерзостью. Это показалось тебе правильным. Ты достал из кармана зажигалку и бросил её в снег. ГАРРИ ДЮБУА: Прикуривай сам. Кицураги ничего на это не сказал. Он просто смотрел на тебя, всё больше и больше впадая в уныние. Руку с лица он так и не убрал, пряча губы от твоего пронзительного взгляда, или же просто сдерживая себя от ненавистной речи. Ты ушёл, оставив после себя только холодное чувство отвращения.