«Распределение le-Responsabilité»

СУМРАК: Она была у вас под носом. Что за детектив не может найти человека в полупустой комнате? Лейтенант Кицураги торопливо шагает впереди тебя и распахивает двухстворчатую дверь резким толчком обеих рук. Вы идёте молча под аккомпанемент слабого эхо. Длинный коридор полицейского участка напоминает железнодорожный туннель, но свет в конце шёл не от белого солнца, а от приоткрытой двери в морг. Никакого чувства надежды. Ты чувствуешь только запах медицинского антисептика. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: Так будет пахнуть твоя смерть. На улице успело стемнеть, хоть на часах ещё вечер. Угрюмое и скорбящее настроение свойственно ранней зиме, но твоя голова зудит от осознания собственного поражения. Беспомощность, которая нарастает с каждым твоим движением, видна в твоей походке. Да, ты с самого начала утверждал, что судьба Клодетт тебе понятна, и что это судьба жестока. Это не значит, что вид её безжизненного тела как-то поднимет тебе самомнение. Когда вас просят найти человека, все хотят, чтобы вы нашли его *живым*. У тебя было стойкое ощущение, что рабочий день только начался. ЧЕСТЕР МАКЛЕЙН: Ну вы и быстрые. Она уже в морге! ГАРРИ ДЮБУА: Знаем! Мы попали в пробку. Честер Маклейн ждал вас у двери, присев на подоконник. Он помахал вам рукой, в которой держал надкусанное яблоко, а под мышкой у офицера была толстая папка. Ким проигнорировал рыжеволосого верзилу, как обычно и делал. Поведение Честера слишком сильно напоминало подростковое безрассудство, а он такое не любил. Хоть Лейтенант никогда не жаловался на это, ему приятно, что ты понимаешь его отстранённость. ГАРРИ ДЮБУА: Сестра уже опознала тело? ЧЕСТЕР МАКЛЕЙН: Я не знаю, лучше спроси об этом у Никса. ГАРРИ ДЮБУА: А что там с этой… С продавщицей из цветочного? Честер поцеловал кончики пальцев, как шеф-повар, оценивающий блюдо. ЧЕСТЕР МАКЛЕЙН: В наручниках она смотрелась хорошо. Офицер Маклейн и его напарник, сержант Торсон, приняли вызов от Наркоконтроля, который пригласил убойный отдел выполнить свою работу. Они поехали на место преступления вместо вас. Такое распределение обязанностей тебе не нравилось, особенно зная инфантильность своих коллег. Вы взаимно не любили подходы друг друга. Скорее всего, Честер показательно жуёт своё красное яблоко, чтобы сказать: «Видишь? Мне не нужны перерывы на обед». КИМ КИЦУРАГИ: Если она в этом замешана, то странно, что эта мадам не попыталась сбежать сразу после нашего визита… Ким сказал об этом тебе, но ты и рта открыть не успел. ЧЕСТЕР МАКЛЕЙН: Можешь поговорить с девчонкой сам. Она сидит в комнате для допроса уже минут сорок. Рыжеволосый офицер отдаёт тебе папку и сразу становится за твоей спиной, с любопытством вытягивая шею. Это наглейшее вторжение в твоё личное пространство, но сил спорить как-то не находится. Ты покорно открываешь материалы дела от Торсона, и на пол тут же выпадают две полароидные фотографии – остальные ты успел прижать рукой. Конечно же, никто из этих болванов не прикрепил их скобками к листам. ВИЗУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ: Тусклые снимки под вспышкой фотоаппарата казались тебе бледной кожей, измазанной странными образами и тенями. Бетонная комнатка, заставленная ящиками и пакетами с землёй, выглядела узкой, даже давящей. Воздух тут спёртый. Тут пахнет почвой, голым камнем и преступлением. Под потолком висит сгоревшая лампочка, а в углу рядом с коричневой трубой сидит обмякшее тело. Сердце пропустило удар, столкнувшись лицом к лицу с мёртвым силуэтом. Он кажется тебе мутным, неестественным, вывернутым, как спираль. Женские ноги широко раскинуты, словно она хотела сесть на поперечный шпагат, а корпус повернут *от* тебя, будто девушка стыдится своего положения. Её длинная юбка прячет всё, за что может быть неловко. ВОСПРИЯТИЕ: Белые волосы уже не имеют той красоты, что на фотографиях с розыскных плакатов. Там она строгая и таинственная… Ничего общего с призраком, которого бросили на полу. СУМРАК: Клодетт покрывалась мухами всего этажом ниже, пока ты высматривал букет цветов для какой-то прошмандовки. Ким покорно поднимает снимки с пола. У него было два крупных плана женского лица. КИМ КИЦУРГАИ: Это она. По описанию совпадает. Хмурый взгляд из-под бровей Лейтенанта привёл тебя в чувство. Да, это ужасно, но ничего нового для себя он не увидел. Таких извернутых тел в вашей работе было много, как бы цинично это не звучало, но тем не менее, странный холодок бежит по твоей спине. Как только ты пролистываешь первые страницы в докладе, глаза офицера Маклейна сразу же начинают бегать по приложенному тексту, как будто он открывает для себя что-то интересное. Ты и вчитаться не успел, как подбородок Честера упал на твоё плечо. Ты отвлекаешься на его чавканье. ЧЕСТЕР МАКЛЕЙН: Разве вы не мотались в магазин ещё два дня назад? Ты грозно рявкнул, раздосадованный его вопросом. ГАРРИ ДЮБУА: Видимо, мы не догадались сорвать ковролин в кладовой, а? Первое впечатление о цветочной лавке навсегда пропало в дымке крепкого похмелья, и как знать, что ещё вы упустили? Вы оба ходили по этому ковру, когда попали в подсобку в первый раз… От обиды становится тошно. Ким разделял твоё настроение. Никто из вас не был охотничьей Борзой, запах кисляка уловила только настоящая служебная собака. Вы были так близко и так безнадёжно далеко. Ты спихнул Честера с плеча широкой ладонью, чем вызвал у него неуместную улыбку. ЧЕСТЕР МАКЛЕЙН: Да ладно тебе, детектив. Это теперь и моё дело тоже. ГАРРИ ДЮБУА: Ты со своими амбициями приходи, когда меня не станет, понял? ЧЕСТЕР МАКЛЕЙН: Ой, как мы разозлились. Ну, оно и понятно. Мне тоже было бы страшно, если бы мне память стирало уже второй раз за год. Обида неприятно затрепыхалась под ребрами. Тебе нечего сказать в противовес, ты сам ненавидишь обстоятельства, в которых оказался. ГАРРИ ДЮБУА: Пошёл ты. Любую дальнейшую попытку подглядеть в документ оборвал Лейтенант. Он выхватил папку и раздраженно поправил очки на носу, прежде чем пролистать бумаги до интересующих его выводов. Теперь ты смотрел на отчет вверх ногами. КИМ КИЦУРАГИ: Они не выяснили, что это за вещество? Тут нет ничего про химический состав наркотика. ЧЕСТЕР МАКЛЕЙН: Говорят, что за подробностями – завтра. Вы пока и наш рапорт не получите. Он тоже не готов. ГАРРИ ДЮБУА: А что у нас, блять, готово? Честер приглашающе наклонился и указал рукой на дверь. ЧЕСТЕР МАКЛЕЙН: Мертвое тело. Ему показалось это остроумным, но ты уставился на лестничный проем каким-то пустым взглядом. Там, внизу, должны быть ответы на ваши вопросы, но… у тебя плохое предчувствие. Ты учишься терпению, потому что иного выбора у тебя не остаётся. Честер откусил яблоко, а ты развернулся и направился в мир почивших. Оценивающий взгляд в твой затылок ты почувствовал, как толчок рукой. ЭМПАТИЯ: Офицер Маклейн хочет взять это дело себе. Ты же некомпетентен. Амнезия только часть твоих *настоящих* проблем. Мерзкое послевкусие от разговора, но ты чувствуешь, что твоя спина вдруг прикрыта от чужого осуждения. Лейтенант Кицураги идёт прямо за тобой. Его железный взгляд не находит в тебе особых изъянов. ЭМПАТИЯ: Он переживает за тебя. Вы пробежкой спустились вниз по лестнице и вошли в нужную дверь. Зеленая плитка морга теперь навсегда ассоциируется у тебя со сладким и густым запахом человеческого тела. Тут было прохладно, но по сравнению с погодой на причале всё это походило на майский курорт. Где-то в дальнем углу играло радио. Никс всегда предпочитал работать под расслабляющий блюз. НИКС ГОТТЛИБ: Наконец-то. Он встал со своего рабочего стола, бросив карандаш у микроскопа. Руку для рукопожатия он не подал, вместо этого он потянулся за медицинскими перчатками. На Готтлибе длинный белый халат, уже потерявший былую свежесть от частых перестирок, и синяя медицинская маска. Молодой стажер ничем не уступал ему по дресс-коду, но вместо того, чтобы стоять у металлического стола с новоприбывшим трупом, он осторожно поправлял антенну на радио. АВТОРИТЕТ: Как ему и было приказано. Мёртвое тело уже прикрыто белой тканью, и ты невольно вспомнил эпатажный ресторан с его длинным банкетным столом. Эти два белых цвета были такие… разные. Ткань на трупе казалась тебе более искренней и честной. Под ней было что-то настоящее. Сложно представить эту безжизненную тушу бывшей личностью, но это хорошо. Эмоции мешают трезвости. Никс берет баночку с мазью и передаёт вам с уставшим видом. Киму гораздо легче мазать эту штуку под носом, чем тебе. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: Сбрей усы. Без них ты будешь выглядеть лучше. С прошлого марта ты *стал* выглядеть лучше, но никто никогда не комментировал это. Наверное, всем это кажется временным. Красный нос вернется, а щёки опять опухнут, запах кислого пива заполнит любую по площади комнату, куда ступит твоя нога… СУМРАК: Что бы ты не сделал, никто не поверит, что ты изменился. Все думают, что это пауза, а не конец. Взгляд Никса в твою сторону никак не противоречил этому высказыванию. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Так зачем вообще стараться? Раз они ждут *того* Гарри Дюбуа, пускай они его получают! У нас в Кинеме целых два пакетика с каким-то веселым веществом, и оно исправит поганый день. Резкий химический запах бьёт тебя по носу. Он кажется приятным, но тебе не хочется думать почему это так. НИКС ГОТТЛИБ: Подходите. Вскрытие я ещё не проводил, но думаю, что могу назвать вам причину её смерти. Никс приподнимает ткань, обнажая женское тело наполовину. Ты не сводишь глаз с её лица. Оно кажется тебе измученным беспокойным сном, однако спящей девушка не выглядела, её взор устремился в потустороннюю пустоту. Нет, она была именно мертвой. Нос картошкой наверняка при жизни стал причиной её комплексов. Зря – он выглядел мило при таких выразительных глазах. Они не требовали вмешательства макияжа, но косметикой девушка не пользовалась из-за страха сделать себя хуже и нелепее. У неё не было ни размазанной подводки, ни съеденной помады. Это было ей к лицу. ВОСПРИЯТИЕ: У неё есть щербинка на передних зубах. Ты не понимаешь, о чём тебе говорят. Рот мертвой девушки плотно закрыт. СКОРОСТЬ РЕАКЦИИ: Да, но ты знаешь, что она есть! Когда она улыбалась, то всегда прикрывала рот рукой, чтобы спрятать её. Ты абсолютно уверен в том, что это правда. Она стеснялась её даже при поцелуях, будто щель между зубов можно нащупать в любовном порыве. Откуда ты, блять, это знаешь? ЛОГИКА: Гарри… Мне не нравится куда нас ведут эти размышления. Ты больше не можешь смотреть на её лицо, потому что боишься *по-настоящему* узнать его. Никс невольно помог тебе в этом: он осторожно приподнял голову мертвой девушки и повернул её на бок. Теперь бледная щека упиралась в металлический стол. Готтлиб обращался с ней, как с хрупким фарфоровым изделием, но никакого особого сочувствия он не испытывал, волнуешься тут только ты. Обычно, профессионализм Никса подрывала только работа с детьми. И в такие дни тоже играет медленный блюз. НИКС ГОТТЛИБ: Видите? Тут есть вмятина. Ловким движением Никс убрал несколько блондинистых прядей женщине на лоб, расчищая место на голове, и указал на запёкшуюся корочку у корней волос. НИКС ГОТТЛИБ: Кто-то проломил ей голову одним ударом по затылку. КИМ КИЦУРАГИ: Сможете описать форму предмета? Послышался неловкий голос у радиоприемника. АССИСТЕНТ: Мы можем вам его показать. Стажер кивнул в нужное место, не отрываясь от своего дела. На рабочем столе Готтлиба, где микроскоп требовал внимания своего хозяина, стоял металлический поднос для улик. На нём важно блестело орудие убийства из темного стекла. Этикетка была запачкана кровавыми каплями, а нижняя половина покрыта странными разводами, как плохо вымытое окно. ГАРРИ ДЮБУА: Бутылка бренди? Вы уверены? Ты подходишь к пустой бутылке и рассматриваешь её повнимательней. Марка алкоголя тебе известна, она была не самая дорогая, но чертовски хорошая; ты никогда не разводил его соком. Послевкусие было абрикосовое и терпкое, как и у твоего первого поцелуя. НИКС ГОТТЛИБ: Абсолютно. Посмотрите на след у горлышка: убийца держал бутылку дном вниз, что немного необычно. - Никс жестом продемонстрировал замах, - Чаще её стараются держать наоборот и при ударе она разбивается, что смягчает травму в особо удачных случаях. У этой женщины ситуация другая: удар пришёлся на изгиб дна, где стекло плотнее. Крепкий алкоголь всегда продают в толстых, крепких бутылках. Такие могут пробить плитку при падении, не то что череп. АССИСТЕНТ: Тут четыре отличных отпечатка, но на их снятие потребуется время. Ты увидел их за секунду до сказанного. Следы от чьих-то пальцев на горлышке наконец-то дали какое-то чувство надежды. Ты кивнул своему напарнику, подтверждая слова стажёра. КИМ КИЦУРАГИ: Хорошо. Это отличная новость. Ким выдохнул. Если убийцей был Мартин Лагард, то совпадение обнаружится моментально. Как никак, Бородача уже приводили в участок за пьяный дебош. ГАРРИ ДЮБУА: Где нашли орудие убийства? В подвале? Из-за твоего вопроса, Ким открыл папку с делом, решив разглядеть содержимое полок повнимательнее. Ему хочется проверить место преступления лично и подобрать все ненайденные зацепки за Маклейном и Торсоном, как недовольная мать разбросанные игрушки. НИКС ГОТТЛИБ: Не совсем. Ассистент неловко отвел взгляд от орудия убийства. НИКС ГОТТЛИБ: Бутылка была внутри неё. Как только ты *понял* природу размазистых пятен на стекле, твоё тело непроизвольно отошло на несколько шагов назад. Теперь ты не можешь смотреть ни на труп, ни на бутылку, и стоишь посередине комнаты, как между молотом и наковальней. Это поведение в высшей степени непрофессионально. Следующий вопрос задал Лейтенант, но он очень чётко произнёс твою мысль. КИМ КИЦУРАГИ: Её изнасиловали? НИКС ГОТТЛИБ: Пока мы не нашли каких-либо посторонних тканей и жидкостей, но и осмотр мы ещё не закончили. Если вам станет от этого легче, детектив Дюбуа, то всё случилось уже после её смерти. С каждым словом Никса тебе становится немного хуже. Раскинутые в сторону ноги на фотографии теперь не имеют ничего общего со шпагатом, и картина в голове получается страшная. ЭМПАТИЯ: Это не акт сексуального насилия, это унижение. Кто-то разозлился на неё так сильно, что перестал видеть в ней человека. Что же стало с тобой, Клодетт Д’Оринье? ГАРРИ ДЮБУА: Когда она умерла? НИКС ГОТТЛИБ: Если судить по трупным пятнам – я бы не дал ей больше суток. Вы с Кимом переглянулись. На его лице было недоверие, а на твоём - страх. Вам же послышалось, да? Как она могла быть жива вчера вечером, если пропала за день до этого? Лейтенант посмотрел на Готтлиба очень серьезно. КИМ КИЦУРАГИ: Вы уверены? НИКС ГОТТЛИБ: Абсолютно. Завтра утром я сдам полноценный отчёт: мы узнаем во сколько и что она ела, есть ли следы борьбы и установим факт насилия. Последние слова ты пропустил мимо ушей, ты пытался по-настоящему услышать *что* тебе только что сказали. СУМРАК: Ты похоронил её заживо! Пока она связанная лежала в подвале, ты звонил Лейтенанту и убеждал его в смерти девушки. А Ким поверил тебе! Ты трясешь головой, как будто это устаканит беспокойство. Холод расползается по всей грудной клетке, и тревога заставляет твоё сердце биться чаще. Ты не помнишь ничего из своих аргументов! Клодетт мертва, и ты якобы об этом знал… Но вчера она ещё дышала полной грудью. Уверенность Кицураги была так заразна, что ты не поставил собственные слова под сомнение, ты просто поверил ему, как слепой человек поводырю. Ты отчаянно пытаешься вспомнить, что именно сказал Лейтенанту по телефону. Чьи имена называл и почему, во сколько это было, где ты сам, блять, находился, но там была только темная и густая пустота. Нефтяное пятно. Неуверенность и страх. Да как на тебя вообще может кто-то положиться? Никакое дурацкое упражнение на le-Responsabilité не сделает из тебя надёжного напарника. СУМРАК: Если Ким *прямо сейчас* попросит у тебя зажигалку, а это единственная твоя сраная ответственность перед ним, что ты ему протянешь? Она осталась в пиджаке! А пиджак в Кинеме. Мать-боже, ты облажался. ЛОГИКА: Я думаю- САМООБЛАДАНИЕ: Замолчи! Ничего сейчас не говори. Сначала успокойся, а потом делай выводы. Кицураги стоял хмурый и задумчивый. Он не стал никак оспаривать вывод Никса. Спустя пару мучительно долгих секунд он кивнул. КИМ КИЦУРАГИ: Хорошо. Есть ли что-то ещё, что нам стоит знать? О. У него *этот* тон голоса. ЭМПАТИЯ: Тебя потом ждёт очень серьезный разговор. Твои глаза робко возвращаются к Клодетт. Её лицо всё ещё спрятано под прядями блондинистых волос, что спасает тебя от её безжизненного взгляда. На руках нет никаких синяков от уколов или насилия. Только красные полосы поперёк предплечий говорят тебе о том, что она была связана, но ты и так уже видел это на снимках. Ты точно знаешь, в какой позе её нашли. Стажер подходит к столу с трупом и под одобрительный кивок своего наставника стягивает белую ткань с тела ниже. АССИСТЕНТ: Она недавно была беременна. Ты недоуменно скривил губы. ГАРРИ ДЮБУА: Что значит «недавно была»? НИКС ГОТТЛИБ: Посмотрите сами. Видите кровоподтеки? Он указал рукой на её живот. Там было две большие гематомы прямо под пупком, но по краям синяк уже начал желтеть. НИКС ГОТТЛИБ: Они… относительно старые. Кто-то ударил её. Цепочка твоих рассуждений наконец-то приняла какую-то форму, и это дало тебе ложное чувство контроля. Часть истории стала тебе понятна. Тошнота Клодетт в ресторане была вызвана не передозировкой, а токсикозом - она была беременна. Мужчина, который проводил её до больницы, должен был об этом знать, но либо вы с ним ещё не говорили… Либо кое-кто вам соврал. Мартин Лагард должен побеседовать с вами ещё раз. КИМ КИЦУРАГИ: Сделайте анализ крови на наличие наркотических веществ и принесите нам результаты по отпечаткам, как только они будут готовы. Спасибо, Никс. Ким вышел из морга, и ты запоздало поймал распахнутую дверь, чтобы выйти вслед за ним. Страх медленно и ощутимо сковывал твои ноги, но стоять на месте, значит смотреть в глаза Клодетт Д’Оринье и ждать, когда её запуганная сестра придёт подтвердить то, что и так вам известно. Нужно заглушить своё эго и взять на себя ответственность. Ты вышел, не сказав никаких слов Готтлибу или его стажеру. Они от тебя ничего и не ждали. Ким застрял на лестничной площадке между этажами и похлопал себя по карманам куртки. Искал сигареты. ГАРРИ ДЮБУА: Ты уже курил сегодня, Ким. Он повернулся на твой голос с легкой досадой в глазах. Ты стоял в самом низу лестницы, но сильной пропасти между вами не чувствовалось. КИМ КИЦУРАГИ: Чёрт. Ты прав. Ты не уверен, что сильно беспокоился за здоровье его лёгких. Возможно, ты сделал ему замечание, потому что побоялся пустого кармана своих брюк. ГАРРИ ДЮБУА: Рад, что я ещё могу быть в чём-то прав. КИМ КИЦУРАГИ: Перестань. Он устало выдохнул и облокотился на стену, не желая пока сталкиваться с Маклейном в коридоре первого этажа. КИМ КИЦУРАГИ: Надо просто продолжать работать. Шаг за шагом ты поднимаешься выше. Его утомленность длинным днём мешает Лейтенанту по-настоящему возмутиться, и тебе это не нравится. Ким заслужил свою минуту злости. Ты заставил его выпрашивать ордер, пока сам спал где-то на окраине города, а Клодетт могла ещё дышать душным воздухом подвала. Неужели он совсем не хочет накричать на тебя? Проявить хоть какую-то эмоцию, помимо смирения? Твои неудачи превращают его в печальную тень. СУМРАК: Твоё дурное влияние съедает его жизненные силы. Ты открыл рот, но не сразу нашёл нужные слова. Что ты можешь добавить, к тому, что услышал? ГАРРИ ДЮБУА: Вдруг, мы могли найти её?, - решаешься ты спросить самое страшное, - Вдруг, я забыл, где именно её надо искать? Если это правда, то тебе пора подавать в отставку. Всё волнение написано на твоём лице, и Ким честно думает над твоими словами. Он знает, что ты просишь искренности, а не оправданий. СУМРАК: Его терпение не бесконечное. А ты… Ты нестабилен. Голос слишком сильно напоминал слова Викмара, от чего страх только сильнее скручивался в твоём животе. Лейтенант молчит, даже когда ты подходишь к нему и прислоняешься плечом к холодной стене рядом. Так вы часто стояли в курилке, пока шутили или безмолвствовали, и обычно Кицураги выглядел довольным. Сейчас его осанка кажется тебе измотанной. СУМРАК: Возможно, у него кончаются силы таскать твоё тело за собой. Ким откидывает голову назад, упираясь затылком в холодный бетон, и мечтает о сигарете. КИМ КИЦУРАГИ: Я не знаю. И мне кажется, что рассуждать об этом бесполезно. Это не облегчает твою совесть. Единственное, что ты находишь в его словах, так это покорность. Ситуацию не изменить, как бы сильно тебя ни съедало чувство вины. Ты выпил. Ты забыл. Точка. Ты жмуришься от тяжести собственных ошибок, и прислоняешься лбом к стене. Холод старого здания не может отрезвить то, что пропивалось всю твою жизнь. Ты чувствуешь себя идиотом, упустившим очередную возможность сделать что-то хорошее. Опять всё в труху. Гнилое поведение превратило твою речь в бесконечное эхо извинений, но тут такие слова не подойдут. Да как вообще можно? ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Я же сказал. Мы ещё можем исправить поганый день. Так ты обычно и делал. Забивал себя в угол и пытался глушить чувство вины любым способом. Эти воспоминания кажутся тебе дикими, и в кои-то веки тебя радует их размытость. Рука Кицураги медленно перехватила твои пальцы. Это было теплое касание, осторожное: Ким тоже проверяет свои границы дозволенного, и ты готов был дать ему всё, что только можешь. КИМ КИЦУРАГИ: Не бойся, - сказал напарник, сжимая твою ладонь чуть крепче, - Единственное, о чём мы должны сейчас думать – это наше расследование. И это будет правильно. Делай то, что должен. Ты слушаешься его совета. ГАРРИ ДЮБУА: И будь, что будет.

***

Твоё дыхание медленное, равномерное. Это немного помогает прийти в себя. Сомнение всё ещё томится где-то внутри, но мозг думает на автомате, постепенно заглушая навязчивую тревогу. Плакат с фотографией мертвой девушки магнитом привлекает твоё внимание, но ты стыдливо отворачиваешься, не желая вглядываться в отголосок прошлого дня. Скоро его можно будет снять. СТОЙКОСТЬ: Нам не нужны очередные доказательства твоих промахов. Работай. Ты же умеешь быть хорошим полицейским! Тебе не хочется подвести Кима. Он вложил в тебя слишком много доверия, чтобы ты в очередной раз совершил ошибку. Ставки повышаются. Думай, что вчера пошло не так? ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: Всё пошло не так. Ты сказал не то, что хотел, думал не то, что нужно, обращал внимание не на то, что стоило. Ты вспоминаешь всё обрывками. Это осколки разбитой вазы, которую ты склеиваешь, лишь когда тебе подают её куски. ДРАМА: На ней есть узор, и этот орнамент объединяет в себе что-то общее. Почему твоя память такая выборочная? Ты же в порядке! Имя, лицо, адрес собственной квартиры, история свежего шрама, запах полицейского тира и даже вкус любимой жвачки - всë на месте, расставлено по полочкам в разумных чертогах. Всë, начиная с Мартинеза... И двух последних суток. Это неправильно. ЛОГИКА: Нет. Потерялось *одно* событие, которое потянуло за собой всё остальное, как альпинист, сорвавшийся с горы. Ты вспоминаешь некоторые вещи слишком легко и быстро. Сначала тебя это радовало, как будто картинка сама складывается без твоего участия. С таким же успехом можно радоваться свежей иголке в медицинском шприце - это и так должно быть очевидно! В чем суть-то? Где ядро проблемы? Почему ты споткнулся об дело одинокой цветочницы? Депрессия, развод, наркотики и смерть в одиночестве... Это всё слишком личное? ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Ну и лицемерие. Ты сделал лишь то, о чём тебя попросили. Это… Странная мысль. Она требует времени. Ким не торопит тебя. Он стоит рядом, сложив руки за спиной, и тихо топает ногой в ритм любимой песни. Он не хочет сбивать тебя с мысли, зная, как продуктивны бывают твои медитативные затупы. Твой хмурый вид подходил твоей профессии. В руках у тебя материалы дела, а перед глазами – окно в комнату допроса. Там сидит девушка в зелёном свитере и активно ковыряет ногти. Вид её расслабленного тела тебе не нравится. Эта "мадам" уже привыкла к тишине своей маленькой клетки. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: Не так выглядит человек, впервые оказавшись в полицейском участке. Нужно работать. Ставки сделаны, и ставок больше нет. Ты дернул за ручку, распахивая перед Кимом дверь, и сделал это так неожиданно, что напугал напарника быстрым выпадом. Свет яркой комнаты широкой лентой упал в сумрачный коридор прямо к ногам Лейтенанта. Девушка увидела полюбившегося ей офицера и даже обрадовалась. Ненадолго. Ты зашёл первый, и перемена в лице подозреваемой сразу определила ваши роли. С тобой она будет спорить, а с ним кокетничать. Вопрос только: кому она будет говорить правду? ГАРРИ ДЮБУА: Итак, посмотрим… Николет Нери? Двадцать шесть лет, город Ревашоль, бла-бла-бла, работаете неофициально… МАДАМ: О нет, только не ты. Девушка быстро стянула рукава свитера до самых кончиков пальцев и скрестила руки на груди. Это было не только показательное недовольство. СКОРОСТЬ РЕАКЦИИ: Она расцарапала себе заусенцы в волнении, и ей не хотелось, чтобы ты об этом знал. АВТОРИТЕТ: Не позволь ей доминировать в этом разговоре. Ты агрессивно бросил дело на стол, и девушку дернуло от громкого звука, как от удара статического электричества. Стул отодвинулся со скрипом. Ты сел с аляповатостью медведя, в то время как Кицураги занял место рядом. Вы одновременно скрестили ноги, но никто из вас не отметил этого. Такие привычки вами уже не замечаются. ГАРРИ ДЮБУА: У нас тут полный пакет, как я погляжу. Продажа и хранение наркотических веществ, сокрытие информации от следствия, пособничество преступнику и…? Ты наклонил голову в сторону Лейтенанта. КИМ КИЦУРАГИ: Убийство. Ты с почтением кивнул его выводу. ГАРРИ ДЮБУА: Да, убийство. Как думаешь, это сколько? Лет двадцать? Двадцать пять? Ким прищурился, думая над твоим вопросом, хотя ответ вам двоим прекрасно известен. КИМ КИЦУРАГИ: Кажется, пожизненное. ГАРРИ ДЮБУА: У, - ты присвистнул, и повернулся к девушке, - Немало. Возможно, выйдешь и будешь выглядеть, как я, деточка. Её выражение лица показалось тебе не напуганным, а злым. Это только больше убеждает тебя в её виновности, и личная неприязнь тут не играет роли. Ты просто *уже* это знаешь. МАДАМ: Это что за вздор? ГАРРИ ДЮБУА: Ты работаешь в цветочной лавке мисс Д’Оринье? МАДАМ: Да, но… ГАРРИ ДЮБУА: И была не в курсе, что почву надо приправлять удобрением, а не спидами? Девушка насупила нос, словно твоё обвинение могло её оскорбить. МАДАМ: Я не занималась пересадками цветов. Это всё делала Клодетт! ГАРРИ ДЮБУА: В подвальчике, да?, - ты открыл папку, быстро пролистывая документы, как будто наличие подвала в помещении требовало дополнительных доказательств, - О котором вы ничего не знали, да? МАДАМ: Откуда мне было знать? Я туда ни разу не спускалась. ГАРРИ ДЮБУА: Но вы проводили много времени в подсобке, разве нет? МАДАМ: Не слышала я ничего! Ты недоверчиво поднял бровь, поглядев на напарника. Тишина затянулась. Ким поправил очки на носу и засунул руки в карманы, давая тебе возможность выводить девушку на эмоции, пока не понадобится его голос. Твой подход был ему по вкусу. АВТОРИТЕТ: Ему нравится видеть тебя уверенным, так что продолжай. Ты красноречиво откинулся на спинку стула – всё это для тебя привычно, как обстановка собственной гостиной. ГАРРИ ДЮБУА: «Не слышу», «не вижу», «ничего не говорю». Ты, кажется, не понимаешь, где находишься. МАДАМ: Я не понимаю, *почему* я тут! Разве вы не должны искать настоящего убийцу? ГАРРИ ДЮБУА: А я не разговариваю с ним прямо сейчас? МАДАМ: Нет! Я не сделала ничего плохого. Я одна тащила этот паршивый магазин, и вот результат моего добра. ГАРРИ ДЮБУА: Ты, Долорес Деи… На всех горшочках, где спрятаны закладки, твои прекрасные пальчики. Ким знал, что это обман, но не исправил тебя: азалия со склада всё ещё без владельца. МАДАМ: О, класс. Так, значит, вы дела свои ведете?, - она наклонилась ближе к столу, потеряв всю свою скромность, - «В магазине, где вы работаете, повсюду ваши отпечатки», вот это шок! Это были правильные для неё слова: с этим тяжело поспорить. Формально – Николет Нери даже не под арестом, правда, она об этом не знает. Чувство такта в этой беседе нет. Ты не собираешься играть ей на руку. ГАРРИ ДЮБУА: Против тебя могут выдвинуть весьма серьезные обвинения. Если ты хочешь сказать, что кто-то пронёс связанную женщину мимо кассы, открыл служебную дверь, нашёл люк под ковром, скинул туда тело и вернулся - то вперед! Из этого я придумаю охренительный анекдот. Ничего в твоём голосе не походило на шутку. МАДАМ: Это сумасшествие! Я ничего не знала о Клодетт и её делах. Мы и сплетничали то пару раз… ГАРРИ ДЮБУА: Сплетничали? Нам вы говорили, что близки со своей начальницей не были. МАДАМ: И это правда. Но не в тишине же мы должны сидеть! ГАРРИ ДЮБУА: Хотите сказать, что в магазине обычно стоит гробовое молчание? При таких условиях можно и мышей в стенке услышать, не то что крики. Твоя напористость сменяется мягким баритоном Лейтенанта. Он смотрит девушке в глаза, привлекая всё её внимание на себя. КИМ КИЦУРАГИ: Вы убили Клодетт Д’Оринье? Девушка кладёт руки на стол, забывая об обгрызенных ногтях, и хватается за ласковость Лейтенанта, как утопающий за соломинку. МАДАМ: Я не убивала. Я вам клянусь. Ты не можешь сдержать злобного смешка и кривишь лицо от её приторных глаз. Она - само понятие лицемерия. КИМ КИЦУРАГИ: Хорошо. Допустим, я вам верю. Но что тогда произошло? Твой напарник повторяет жест девушки и кладёт свою руку на столешницу. Маленькое движение, но хорошо продуманное. Он хочет выглядеть сочувствующим и при этом оставаться Лейтенантом при исполнении. Недоступный и близкий. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ: Артист… Сейчас жест воспринимается тобой чуть иначе. Эти руки дарят комфорт, не стоит ими так вольно разбрасываться. Ты неодобрительно супишься. Пальцы ещё хранят ощущение мягких перчаток Кицураги, и это кажется тебе таким же чувственным и фантомным, как и чистота твоих туфель. ГАРРИ ДЮБУА: Ну да, ну да, - ты возвращаешь своё внимание с ладони напарника к девушке, - Кто мог знать о лазе в подсобке, кроме работницы магазина? Вам лучше придумать хорошую сказку. МАДАМ: Не знаю. Застройщик? Я, блин, что, за тебя всё расследовать должна? Её недовольство, как яд, отравляло её красоту и голос. Претензии были всей её жизнью, и ничем кроме жалоб и жалости она не горела. Ким пододвинулся ближе к столу. КИМ КИЦУРАГИ: Помогите нам. МАДАМ: Я пытаюсь, Лейтенант! Но мне нечего вам сказать. ГАРРИ ДЮБУА: Хорошо. Ладно, - ты вяло поднимаешь обе руки, как при поражении, - Вы просто сплетничали. Вы знали о том, что мисс Д’Оренье была беременна? Секунду Николет Нери просто смотрела на тебя. Она выглядела искренне удивленной и даже серьезной. Ты задал правильный вопрос. МАДАМ: Она не может иметь детей. Это не совсем то, что ты спросил. КИМ КИЦУРАГИ: Она вам так сказала? МАДАМ: Да!, - девушка пододвинула свои руки ближе к центру стола, намеренно сокращая расстояние, - У неё что-то было не так с самого начала, не знаю. Она всё равно хотела ребенка. Ким наклонил голову как любопытный пëс. КИМ КАЦУРАГИ: Мечтала быть мамой? МАДАМ: Несколько лет назад у неё даже получилось забеременеть, но дура видимо что-то сделала не так... Нужно же быть внимательной к себе! Как будто последняя фраза могла замаскировать её настоящее мнение. Ты стал выглядеть мрачнее тучи. Не нужна здесь помощь волшебной эмпатии, чтобы услышать в голосе подозриваемой гнилое злорадство. Разогрей ты воображение посильнее, и ты уловишь запах у неë изо рта. ГАРРИ ДЮБУА: У Клодетт был выкидыш. Девушка кивнула, в кое-то веки посмотрев на тебя с чем-то, кроме неприязни. Видимо, есть слова, которые даже ей не хочется порочить своим недовольством. МАДАМ: Да. От неё и муж ушёл после этого. И это логично, она не могла подарить ему сына, так что какой смысл? Только обманывать себя. ГАРРИ ДЮБУА: Семья без ребенка - это не семья по-вашему? Лицо Кима оставалось нечитаемым, однако его нога всё же начала притопывать под столом: девушка переключила весь свой интерес на твою лохматую фигуру. Ругаться ей было привычней, чем любить. МАДАМ: У *вас*, конечно же, другое мнение. Ты не был уверен, что это так, но из принципа киваешь головой. Для тебя теперь это новая жизненная константа: «Счастье бездетной династии». Размышление теперь находится в твоём шкафчике мыслей. ГАРРИ ДЮБУА: Вы жестоко высказываетесь о несчастье коллеги. МАДАМ: Просто некоторым не дано быть хорошей женой. ГАРРИ ДЮБУА: А ты что, жена кому-то? Чем твоя физиономия лучше? Николет приняла сказанное близко к сердцу, но не растерялась. МАДАМ: Моё положение хотя бы временное. Такие как ты вообще не женятся. Ты закрыл глаза, сдержав неприятный удар. Все твои доводы остались в письме на чужой подушке, как и чувство свободы от старых грехов. Она права. Одиночество теперь единственный способ избежать очередных извинений. В противном случае ты опять будешь причиной чужих слез, а ты больше не хочешь делать другим людям больно. СУМРАК: Начинать сначала уже слишком поздно. Когда ты уже это поймёшь? Урок усвоен и напоминаний не требовал. АВТОРИТЕТ: Ты дал ей задеть себя за живое. Твоя печаль была незаметна, но уловима чутким сердцем близкого друга. Лейтенант попытался вернуть допрос в нужное направление. КИМ КИЦУРАГИ: Наш врач подтвердил её беременность, мисс Нери. Что вы можете нам сказать? Фамилия подозреваемой искривилась его акцентом, поэтому обращение больше походило на мурлыканье. Имя «Гарри», к сожалению, слишком грубое для такого же эффекта. Это расстроило тебя ещё сильнее. МАДАМ: Погодите… Вы сейчас серьезно? Подозреваемая возвращается к формальному обращению, как только ты пропадаешь из поля её зрения. Лейтенант это "вы". Слова "дважды ефрейтор" не понятны ей в своём определении. КИМ КИЦУРАГИ: Абсолютно. МАДАМ: Ох, - её категоризм дал ощутимую трещину, - Вот оно что… КИМ КИЦУРАГИ: Что? Девушка стала говорить тише, как будто выкладывала перед ним вкусную сплетню. МАДАМ: Недавно она пришла в такой истерике. То плачет, то смеется, то плачет, ну вы понимаете. Она сказала, что врачи идиоты, но я подумала это было связано с антидепрессантами или другой какой хренью, что ей прописали. Теперь это имеет смысл. Лицо рыдающей Д’Оринье очень четко появилось перед твоими глазами. Представить эту женщину, напуганной ложной надеждой, оказалось так легко… Ты понимаешь это чувство. КИМ КИЦУРАГИ: Вы знали, кто был её мужчиной? МАДАМ: Нет, - Николет пожала плечами, - Я никогда не видела её в компании мужчин. ЭМПАТИЯ: И это было *хорошо*. Заметить Д’Оринье с её огромным носом и с каким-то влюбленным дурачком под рукой было бы унизительно. Почему она? Скромная разведёнка с неработающей маткой? Серьёзно? Ты смотришь на Николет пристальным взглядом, надеясь из мести уловить какой-то изъян в её лице. Пустая трата твоей внимательности, - единственное, что тебе продолжает не нравиться, так это бледность её щёк. ГАРРИ ДЮБУА: А парень, что помогал ей развозить цветы? Нам сказали, что вы были не единственным курьером. МАДАМ: Я не знаю ни о каком парне. Спросите у её сестры. Ты рассмеялся. Несказанное имя летало в воздухе, как весенний пух. ГАРРИ ДЮБУА: Вы думаете, что миссис Лагард нам что-то расскажет? Нет, правда? Ты больше не кажешься Николет наивным. Она отвернулась от тебя, улавливая в твоём разглядывании что-то дискомфортное, и сказала Кицураги самым невинным голосом, на какой только была способна её мерзкая душа: МАДАМ: Их семейные драмы меня не касаются. Говорят, что у любой парочки бывают разлады, так какой смысл мне вынюхивать их тривиальные секреты? КИМ КИЦУРАГИ: Думаете, у Лагардов счастливый брак? Он попытался разболтать Николет, как подругу за маникюром, но вместо этого получил лишь загадочную улыбку. МАДАМ: Не знаю... Это всë зависит от женщины. Нет. Она питается слухами, как пиявка с дырой в желудке. Тебе невыносимо от её длинных ресниц и блестящих глаз. В них нет слёз, это просто свет потолочной лампы. И она не сводит этого лживого взора с Кицураги. ГАРРИ ДЮБУА: Сюда смотри, а не на Лейтенанта, - ты жестко хлопнул по столу, от чего подозреваемая подпрыгнула на стуле, - Глазками стрелять бесполезно, он гей. Сосредоточься-ка ты на словах, красавица. Каменное выражение лица Кицураги никак не поменялось, но он медленно повернул голову в твою сторону. Ты старательно игнорировал его авторитетный взгляд, потому что знал – сейчас ты проиграешь. Одной фразой ты разрушил понятную ему схему: ты плохой, суровый и бескомпромиссный полицейский, а он хороший. Теперь вы оба были… странными. Николет пробежалась взглядом по Лейтенанту и с искренней досадой убрала руки со стола. МАДАМ: Ты покупал сухоцветы ему? Тебя не удивил этот вопрос. ЛОГИКА: Конечно, ты вернулся в магазин за сухоцветами, это же *очевидно*. ГАРРИ ДЮБУА: В оранжевой упаковке? МАДАМ: Противный цвет. Но ты сам выбрал эту бумагу в горошек. Она валялась скомканным листом где-то за прилавком, но от твоего взгляда не спряталась. Ты достал её с такой вольностью, будто она всегда тебе и принадлежала. Это был идеальный цвет. Недовольство продавщицы осело в твоём сердце неприятным воспоминанием: она сказала, что ты поднял какой-то мусор. ДРАМА: Ужасная ложь! Импульс обиды сделал твои движения резкими. Ты открыл папку с делом и бросил перед девушкой две эмоциональные фотографии. Перед вами униженное приведение - Клодетт Д’Оринье. Она уставилась в потолок пустым взглядом, и Николет отвернулась, наконец-то проявляя какую-то человечность перед мертвой начальницей. МАДАМ: Уберите это. ГАРРИ ДЮБУА: Она была беременна от Мартина Лагарда, да?, - твой голос как удар по столу: вызывающий и устрашающий, - Он побоялся, что жена уйдёт от него? МАДАМ: Без понятия. ГАРРИ ДЮБУА: Ты помогала убийце! Ты знаешь, что он с ней сделал? Ты настойчиво пододвинул фотографии ближе к Николет, но она отказывалась смотреть на широко расставленные ноги. МАДАМ: Я не помогала ему!, - девушка замотала головой. ГАРРИ ДЮБУА: Но ты его *знала*. Не смей отводить от меня глаза! Ты щёлкнул пальцами прямо перед её носом. Наконец-то, Николет начинает тебя бояться: в этой комнате у неё больше не осталось друзей. Лейтенант стал для неë прозрачнее воздуха, а ты... ЭМАПТИЯ: Она чувствует себя запертой один на один с неадекватным животным. МАДАМ: Почему я должна отвечать на ваши вопросы? С чего вы вообще взяли, что это Мартин? Ким не успел вмешаться в разговор. ГАРРИ ДЮБУА: Да потому что этот придурок оставил вмятину на нашей мотокарете! Двумя чёткими ударами ноги – по привычке уличного боксёра. А у Клодетт на животе два огромных синяка. Не верю я в такие совпадения, красавица. Кицураги задумчиво свёл брови. Ему не казалось это очевидным, пока ты не произнёс свой вывод вслух. МАДАМ: Я не видела Мартина Лагарда уже кучу месяцев! Он помог мне устроиться на работу к Клодетт и это всё. Я не слышала криков. Не знала о её наркотиках и её ребенке. ГАРРИ ДЮБУА: Откуда ты знаешь Лагарда? Девушка смутилась и поджала пухлые губы. Твои вопросы медленно, но, верно, доводят её до плача, однако показывать этого Николет не намерена. МАДАМ: Мы из одной компании. Слишком расплывчатый ответ. Его можно трактовать как угодно, но ты быстро находишь место для нового вопроса. Ты задаëшь его с издевательской усмешкой. ГАРРИ ДЮБУА: А кем это ты работала *до* магазина Клодетт? Ответа не было, но тебе он уже не нужен. Одержимость идеей крепкой семьи и её суровость сказали гораздо больше. Понятно, почему она не боится полицейских стен. Ты поворачиваешься к Киму и выплёвываешь ему своё заключение. ГАРРИ ДЮБУА: Она проститутка. Лейтенант смотрит на тебя с должным впечатлением. Нет ничего, что может очаровать Кима больше, чем хорошо сделанная работа - такую искорку в глазах ты выбиваешь из него нечасто. Пропитый мозг всё ещё работает. Сомнение чуть было не поглотило твою уверенность, как тропическая змея упавшую антилопу. МАДАМ: Круто… Ну вперёд! Арестуйте меня за то, что я продавала цветы! Ты смотришь на неë совершенно серьёзно. ГАРРИ ДЮБУА: Хорошо. Николет Нери, вы арестованы по обвинению в незаконном сбыте и пересылке наркотических веществ согласно статье уголовного кодекса Национальной Коалиции. Вы отказываетесь от зачтения ваших прав? МАДАМ: Погодите- ГАРРИ ДЮБУА: Вы отказываетесь от зачтения ваших прав, так как полностью осведомлены о своём положении. Ким быстро взял папку с делом, не мешая твоему выпаду. Полароидные снимки мертвой женщины у него в руках, а ты встал из-за стола, как недовольный клиент в ресторане. ГАРРИ ДЮБУА: Удачи в тюрьме. Это были твои последние слова перед тем, как ты вышел из комнаты допроса. Даже после этого, Николет Нери не заплакала, но твой пронзительный свист через весь кабинет снова дёрнул её нервное тело. Ты сделал это с двумя пальцами во рту, как тебя научили дворовые друзья. ГАРРИ ДЮБУА: Честер! Забери её! Тебе больше не хотелось её видеть. Твоя жестокость показалась тебе праведной, а макушка офицера Маклейна, вылезшая из-за угла, впервые тебя обрадовала. Пускай сам разбирается с этой дурой. ЧЕСТЕР МАКЛЕЙН: Пять секунд. Ким Кицураги прикрыл за собой дверь и вздохнул, как будто всё это время находился на дне бассейна. Прохлада широкой комнаты подарила ему свежий воздух и нужное спокойствие. На заднем плане был только тихий голос Мино, разговаривающей по телефону, и шуршание шариковой ручки. Твой свист сбил размеренную работу отдела лишь на секунду: спокойствие вернулось, как ровная гладь воды после брошенного камня. Кицураги потянул тебя за рукав рубашки в сторону вашего рабочего места. Оно находилось напротив окна. КИМ КИЦУРГАИ: Она врёт? ГАРРИ ДЮБУА: Как дышит. Ты последовал за его хваткой. Да, эти руки действительно усмиряют твой горячий пыл, и ты радостно понимаешь, что девушка до этих пальцев так и не дотянулась. Ты всё сделал правильно. Это успокоительное принадлежит только тебе, и наконец-то оно не имеет форму таблеток. Вы оба направились вдоль длинной стены, уже не обращая внимания на чужие шаги и звон полицейских наручников. Николет Нери не проронила ни слова, когда её проводили из комнаты. Ким убедился, что дверь хлопнула, прежде чем продолжить. КИМ КИЦУРАГИ: Хорошо, потому что если мы не установим состав преступления - её отпустят. Нам нужно либо признание, либо свидетельство Лагарда, либо доказательство, что она знала о заточении Д'Оринье. ГАРРИ ДЮБУА: Последнее проверяется очень просто. Ты сел на своё место и закинул ноги на край стола. Такую вольность этим утром ты себе бы не позволил, но движение вышло естественным. Кажется, ты снова чувствуешь, что держишь ситуацию под контролем. Какое всё же зыбкое ощущение… Как будто несёшь песок в ладони. КИМ КИЦУРАГИ: И какой план? ГАРРИ ДЮБУА: Найдём девушку, закинем её в подвал, чтобы поорала. Если мы услышим голос снизу – значит "следственный эксперимент доказал возможность восприятия сторонних шумов работником магазина". Сомневаюсь я, что при хорошей слышимости можно игнорировать чей-то вопль. Ким положил папку на свой рабочий стол и сел на *твою* столешницу. Это тоже выглядело естественно, так что спорить ты не стал. Он размышляет над твоими словами. КИМ КИЦУРАГИ: Улика всё равно будет косвенная. ГАРРИ ДЮБУА: Альтернативы? КИМ КИЦУРАГИ: Хьюберт Амел? Мы всё ещё ничего о нём не знаем. Хорошо. Вам есть куда двигаться дальше. Ты следишь за его рукой, которая осторожно смахивает невидимую пылинку с зеленого ботинка. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Что он делает? Он думает, не изменяя при этом своей педантичности. Ты видишь его маловыразительный взгляд за круглыми очками и легко улавливаешь ход его мыслей. Ким в нерешимости из-за тишины кабинета, но хочет с тобой поговорить. В неформальной обстановке. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: Как только часы покажут восемь вечера - Кицураги возьмёт ключи от мотокареты, чтобы подвезти тебя до дома, и проведет длинную воспитательную беседу. И сейчас же он тщательно выверяет каждое слово в своей голове. Ему есть, что тебе сообщить. ДРАМА: Он же не бросит нас? Ты прочистил горло, но ног не убрал. Пускай. Кицураги можно прикасаться к сокровенному. ГАРРИ ДЮБУА: День ещё не кончился, - сказал ты себе вслух. КИМ КИЦУРАГИ: Ты хотя бы выспался... Я уже ничего не соображаю. Из-за твоей лохматой причёски ты всё равно выглядишь уставшим, но Ким прав. Ты таким себя не чувствуешь. Страх хорошо мотивирует тебя работать. ГАРРИ ДЮБУА: А с тобой что не так? Бессонница? Ким неприятно зажмурился и тряхнул головой. КИМ КИЦУРАИ: Надеюсь, что нет. Я просто много думал, а это мешает. Засыпать с навязчивыми мыслями тяжело, и тебе жаль, что Кицураги не рассказывает тебе всех своих темных секретов. Твоя-то душа всегда перед ним нараспашку. Даже самые уродливые её части им принимаются, и ты рьяно готов ответить взаимностью, но… Видимо, Киму нужно ещё время. СУМРАК: Ему нужны твои изменения. Ты не успел хорошо подумать об этом, потому что голос Лейтенанта снова вывел тебя на поверхность. Внезапно Кицураги улыбался как лиса, увидевшая дичь. КИМ КИЦУРАГИ: Я так и не получил своих цветов, Гарри. Ты досадно цыкнул языком. Вся эта история с букетом почему-то не была для вас неловкой. ГАРРИ ДЮБУА: Да я оставил их в такси. Слишком сильно торопился. Ты ответил ещё до того, как подумал. Каждое слово казалось тебе незнакомым и при этом правильным. Удивление чётко отобразилось на твоём лице, и Ким выглядел ничем не лучше. Это то, что ты *должен был* сказать. Он пододвинулся к тебе чуть ближе и задал наводящий вопрос. КИМ КИЦУРАГИ: Торопился… куда? Куда-то… где тебя ждали. Дверь распахнулась, и вы оба обернулись на звук, потеряв хлипкую нить разговора. ЖАН ВИКМАР: Лейтенант Кицураги, тут миссис Лагард в коридоре сидит. Сможете сопроводить её до морга? Рука оторвалась от твоего ботинка. Здесь нет никакого момента истины, это только боль маленькой женщины, которую ты окрестил серой мышкой. Единственный покой, который РГМ может ей обещать - это восстановление справедливости. Увы, такого хватает не каждому. Ты убрал ноги со стола, но Викмар категорично отрезал твою попытку подняться с кресла. ЖАН ВИКМАР: Я сказал «Лейтенант Кицураги», разве нет? Чёрт. Ким не колебался, но бросил тебе сочувствующий взгляд, когда спрыгнул со столешницы. Ригористичная интонация Жана была хуже удара плети. Хотя, возможно, Лейтенант думает, что это к лучшему: твоё возвращение в морг только вызовет очередной укол стыда и панику. Он заменит тебя там, где ты дашь слабину. Ты удержался от того, чтобы снова бросить взгляд на розыскной плакат, и сосредоточил своё внимание на Викмаре. Жан не выглядел недовольнее своего обычного состояния. ГАРРИ ДЮБУА: Ты мне нотации пришёл читать, как школьнику? ЖАН ВИКМАР: Хо-хо, какой ты смешной, - Капитан жестом поторопил Кима, не желая его участия в разговоре, - У меня тут телефон трещит из-за вас двоих. Это только часть правды. Настоящий вопрос он задал, только когда шаги Кицураги стали достаточно тихими. ЖАН ВИКМАР: Что за хреноту вы нашли в цветах? ГАРРИ ДЮБУА: В смысле? ЖАН ВИКМАР: Да её узнать никто не может, - сказал Жан, словно это было глупостью, - Я подумал, ты кадр у меня опытный… Прозрачный намёк тебе не понравился. И с каждым шагом Капитана ты хмурился всё сильнее. Всё это было унизительно, но, твою мать, закономерно. ЭМПАТИЯ: Он не хотел спрашивать о твоей зависимости в присутствии «нового крутого лучшего друга». Ты должен быть благодарен или обижен? ГАРРИ ДЮБУА: Это не значит, что я по запаху кислоту определяю. ЖАН ВИКМАР: Да, именно это и значит. Ну? Он сделал неопределенный жест рукой, подталкивая тебя к монологу. ГАРРИ ДЮБУА: Что? ЖАН ВИКМАР: Я херею с тебя: сама невинность! Я спрашиваю, ты пробовал такое? Может, по рукам ходило в клубах? Ты не помнишь, ты не знаешь, ты не хочешь об этом говорить. ГАРРИ ДЮБУА: Да хрен поймëт, Жан. Пускай этим Наркоконтроль занимается. Капитану хотелось иного ответа, но то, что он услышал тоже выглядело... сомнительной победой. Он никогда не верил, что ты забыл *такую* яркую часть своей жизни. Единственное, что ему нравится в твоих словах - это открещивание. Викмар сел на место Кима, вспоминая форму родного кресла, и усмехнулся своим же словам. ЖАН ВИКМАР: М-да. Этим козлам полезно будет. ГАРРИ ДЮБУА: Злорадствуешь? ЖАН ВИКМАР: А то. Вроде как отдел их работает, а каждое третье убийство у нас тут по наркоманским разборкам. Это не совсем правда, но ты подхватываешь тему для разговора. Ухмылкой Жан расплывается при тебе редко, так что ты ценишь эти моменты коллективного единства. (Во всяком случае, это было самое близкое, что Викмар мог тебе предложить, помимо матерной субординации) ГАРРИ ДЮБУА: Может, они крышуют кого? ЖАН ВИКМАР: Я тогда лично им крышу снесу. Он достаёт пачку сигарет из своего кармана. О прикурке не просит, помня о её сакральном значении, и ты этому очень рад. Зажигалка у Капитана пластиковая и красная, словно зимняя ягода. ЖАН ВИКМАР: Как твоя дурная башка? Он спрашивает об этом весьма серьёзно, сосредоточенно поджигая кончик сигареты. Не только потому, что волнуется за тебя. У него есть все причины выгнать тебя с работы, и как бы он ни кричал, что с удовольствием сделает это – он цепляется за любую возможность оставить тебе хоть что-то хорошее в жизни. Мужик без семьи и без карьеры к твоим годам ничуть не лучше покойника. ГАРРИ ДЮБУА: Держится. ЖАН ВИКМАР: Вспомнил что-нибудь? ГАРРИ ДЮБУА: Да, но обрывками. Трюк со шваброй плохо работает. Жан прыснул дымом сигареты, но тут же вернул себе хмурый вид. Он не ожидал, что ты сможешь его рассмешить такой глупой шуткой. ЖАН ВИКМАР: Скотина ты. Ты усмехнулся. ГАРРИ ДЮБУА: Наверное. Странная ностальгия будоражит твоё сердце. Викмар хорошо смотрелся за своим прошлым рабочим столом. Сигаретный дым делал его загадочным сыщиком, а не депрессивным начальником, и это меняло восприятие его угрюмых глаз. Ты вдруг вспоминаешь, что кружку с надписью «Лучше, чем Дик Маллен» подарил ему сам. Он всё ещё пользуется ей, притом что не читал ни одной книжки о великом детективе. ГАРРИ ДЮБУА: А… ты как? ЖАН ВИКМАР: Ух ты. Тебе вдруг интересно? ГАРРИ ДЮБУА: Я знаю, что редко спрашиваю, но- ЖАН ВИКМАР: Да! Какого-то хрена, - он с обидой стряхнул пепел в пустой кофейный стаканчик, - Ты как приехал из Мартинеза, ни разу не приходил в мой дом попить пива. Это чистая правда. Отголосок вашей дружбы потухает, как забытая церковная свечка. Пить пиво с Капитаном тебе казалось странным, а дружить с Викмаром… было больно. Оставаться с ним один на один тебе не хотелось из-за странного, глубокого чувства грусти. Ты больше не знаешь, о чём с ним говорить, кроме работы. ЭМПАТИЯ: Он тоже. Тем не менее, он тут. Делает очередной шаг навстречу. Да, тебе приятно от этой попытки, однако это всё ещё грустно. Вы с Жаном либо избегаете друг друга, либо ругаетесь, как супруги, либо молчите, потерявшись в разговоре. ГАРРИ ДЮБУА: Я же в завязке. Не враньё, но всей истины не отражает. ЖАН ВИКМАР: Скорее привязан. К Кицураги. Догадка трогает твоё сердце: ты улыбаешься даже усами. ГАРРИ ДЮБУА: Ты что, скучаешь по мне? ЖАН ВИКМАР: Ага, мечтай, баран. Он курит, медленно выдыхая дым куда-то в сторону. Вы смотрите друг другу в глаза, как в детском соревновании, и Викмар моргает первый, раздосадовано ругаясь. ЭМПАТИЯ: Да. Да, он скучает. Осознавая нелепость своего обмана, Жан предлагает тебе компромисс - честный ответ на твой изначальный вопрос. ЖАН ВИКМАР: Я в порядке. Это вдохновляло. По-настоящему. У него диагностированная депрессия, паршивая работа и лучший друг забыл его. Хорошо, что у Викмара бывают дни, когда он "в порядке". ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: Может, ваша дружба ещё подлежит восстановлению? Наверное, тебе бы этого хотелось. Жизнь кажется дольше, когда некому рассказать о её скоротечности. Надо проявить участие: узнать нечто бывалое или найти новую опорную точку для беседы. Хоть что-то! Ты оглядел кабинет. ГАРРИ ДЮБУА: Как дела у Жюдит? Глаза Викмара опасливо сощурились, как будто он подозревает тебя в чтении мыслей. Это был плохой вопрос. Ты задал его слишком рано. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Молодец. Викмар сделал глубокую затяжку, и сердито указал большим пальцем за своё плечо. ЖАН ВИКМАР: Спроси у неё сам? ГАРРИ ДЮУА: Да, но я имел в виду- ЖАН ВИКМАР: Не знаю я, что ты имел в виду. Сраная «открывашка»... Такое рассказывают только лучшим подружкам. Он ещё не доверяет тебе такие секреты. Кто-то вообще доверяет тебе в полной мере? Судя по самодовольному лицу Капитана - он был рад поставить тебя на место. Удивительно, что он не разгорелся пламенной речью. Возможно, ему нравилась тишина полупустого кабинета. ЭМПАТИЯ: На самом деле он рад, что ты уже знаешь. Некоторые вещи страшно произносить вслух первым, как бы сильно ни хотелось их рассказать. ЭЛЕКТРОХИТМИЯ: Поэтому Кицураги так себя ведет? Киму правда нужно время. И хороший момент для откровения. Возможно, у тебя получится его разговорить, имей ты... ЛОГИКА: Терпение. АВТОРИТЕТ: Настойчивость. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Яйца между ног! Ты жестом просишь у Викмара сигарету. Он отдаёт тебе свою на пару затяжек из-за старой привычки. Его табак всë такой же крепкий и горький, но глоток сигаретного дыма ощущается как точка перемирия. Ты выдыхаешь и чувствуешь себя лучше. Где-то в коридоре послышался шум и быстрый топот ног. ВОСПРИЯТИЕ: Сюда идёт три человека. Жан тоже услышал странный кипиш и попытался заглянуть за твою массивную фигуру. Кто-то ругался. Кто-то плакал. Кажется, ты слышишь голос Кима. Шаги становятся настойчивее и громче. КИМ КИЦУРАГИ: Вы издеваетесь? НИКС ГОТТЛИБ: Лейтенант! Я не могу, - дверь распахнулась, обличая работников лазарета и ошарашенного Кицураги, - В таких случаях я обязан передать материалы исключительно Капитану! Женский плач стал отчётливей, но его источник находился далеко. Ты не видишь миссис Лагард с этого ракурса. Скорее всего она сидит на ступенях у лестничной площадки. Тебе снова стало не по себе. Викмар устало вздохнул и облокотился на стол локтями, будто находился у себя в кабинете. Где-то в дальнем углу комнаты офицер Мино отвлеклась от работы. ЖАН ВИКМАР: В чём дело, Никс? Вы с Кицураги переглядываетесь, но тот лишь пожимает плечами - Ким совершенно не понимает, что происходит. НИКС ГОТТЛИБ: Это… Это касательно Клодетт Д’Оринье. ГАРРИ ДЮБУА: Её опознали? АССИСТЕНТ: Да, но не в этом проблема. Стажер стоит за спиной Никса, держит в руках стопку новых бумаг, и волнуется как перед выступлением. Капитан поманил его рукой, желая добраться до сути проблемы. Твоё тело невольно привстаёт с кресла, надеясь заглянуть в документы, но всё что ты успеваешь увидеть - это изображения отпечатков. ЖАН ВИКМАР: Тише, - он берет отчёт и игриво замахивается им на тебя, - Капитану принесли. Ты послушно садишься в кресло, подозрительно переглядываясь с Жаном. Сигарета вернулась владельцу, и все замолчали, ожидая вердикта. Только всхлипы в коридоре не стали тише. Викмар курит, лениво бегая глазами по строчкам, и вдруг давится дымом. ЖАН ВИКМАР: Это что ещё за хуета? Капитан смеряет Никса таким взглядом, каким не удостаивал даже тебя. Смесь ярости, неверия и горя превратили голос Жана в строгий крик. Он снова стал выглядеть уставшим начальником. На Никса это не производит впечатления. НИКС ГОТТЛИБ: Я перепроверил. Никакой ошибки. ЖАН ВИКМАР: Сука, так перепроверь ещё раз! Лейтенант раздражённо обходит Готтлиба, желая получить ответ на волнующий вопрос. КИМ КИЦУРАГИ: Капитан! ЖАН ВИКМАР: Гарри, блять.., - Жан пролистывает бумаги ещё раз, словно он мог прочитать что-то неправильно, - Это твои отпечатки. Все глаза моментально приковались к твоему телу, и ты не понимаешь, на кого смотреть в ответ. СУМРАК: До тебя ещё не дошло. Розыскной плакат Клодетт Д'Оринье поймал твоё внимание и наконец-то ты *понимаешь*, почему на самом деле не хотел вглядываться в неактуальное объявление. На этой напечатанной фотографии девушка не улыбалась - её рот был плотно закрыт. СУМРАК: Так откуда ты знал, что у неё щель между зубов?