«Распределение le-Responsabilité»

Почему дело называется «Кролик в шляпе» ты так и не понял. Не было там ни слова ни про цирк, ни про гастроли, ни про магазины с волшебными приколами. Самое обычное ничем не примечательное дело. Три дня назад в Полицейский участок номер 41 пришла женщина. Невысокая, плечи сутулые, руки тонкие в кистях, но телосложением крупная. Про таких говорят «тучная», но полнота её не портила. Резинка для волос была самой яркой частью её гардероба – неожиданно кислотно-зеленая, как химическая отрава. В остальном невзрачные серые брюки, невзрачная тёмная рубашка и длинный кардиган, который прятал от людей её красивую талию. Про лицо её ничего нельзя было сказать, оно было… непримечательным. Она скромная серая мышка, но ты не мог оторвать от неё глаз, судя по рассказам Лейтенанта Кицураги. Оказалось, причина была весьма безобидной – тебя привлекла особенность её осанки. Она стоит прямо, когда к ней никто не подходит, но стоило с Мышкой завязать разговор, как она сразу сутулилась, словно старалась стать меньше собеседника. В разговоре она была вежлива и прямолинейна, отвечала на все вопросы, но сама говорила очень мало. «Её бьют» - закричала твоя интуиция и не ошиблась. Женщина прятала синяки за длинными рукавами: ты заметил их, когда она отдавала тебе заявление. Ты высказал своё предположение Киму, но он лишь печально пожал плечами – если она не снимет побои, то у вас нет повода заводить уголовное дело. И он прав. Она отказалась что-либо обсуждать с тобой, и твоя интуиция тоже обратила на это внимание. ПОЛИЦЕЙСКАЯ ВОЛНА: Тонкие пальцы, натренированные долгой работой с бумагами, ставят длинную нечитаемую подпись внизу заявления. Лейтенант Кицураги принимает бумагу с сочувственным выражением лица, но оно кажется тебе таким только потому, что ты хорошо его знаешь. Миссис Лагард не плачет, но влага скопилась на её ресницах. Она надеется, что вы найдете её Клодетт живой. ЛОГИКА: Это близкий родственник, скорее всего сестра. Из тех, кто не сбегает из дома, а поэтому она не дождалась положенных трёх суток и сразу прибежала в полицию. Муж её отговаривал. Она не послушала. Клодетт, судя по рассказам Серого Мышонка, была девушкой чересчур трудолюбивой. Она вложила все свои средства, время и здоровье в цветочный магазин, и ночевала в офисе чаще, чем в родной квартире. Несмотря на то, что это был выходной день, табличка «закрыто» на входной двери показалась *всем* подозрительной, но никто из сотрудников не стал задавать вопросов больше, чем нужно. Только Мышонок позвонила ей на домашний. Её упорство было правильным: трубку никто не поднял. Дома девушки не обнаружилось. Вот и всё. СУМРАК: Паранойя и паникёрство. Она просто отдыхает где-то, а её глупая старшая сестра мечется и зазря беспокоит РГМ. Пустяк. В понедельник сама явится. Этот вариант вы с Кимом рассматривали, но всё же заявление приняли. С твоих уговоров. Лейтенант оказался доволен этим решением, судя по его недовольному лицу. Потому что стоило немного пообщаться с ближайшим окружением пропавшей, картина стала вырисовываться крайне нехорошая. Ким хмурился всё сильнее и сильнее, записывал всё больше и больше и кивал тебе всё с более проникновенным уважением. Антидепрессанты, отсутствие близких друзей, принудительное лечение в психиатрической больнице, смерть мужа, выкидыш… ЭМПАТИЯ: Суицидальные мысли. Она много думала о смерти. Допрос был интуитивным, но он дал свои плоды: супруг Мышки, Мартин Лагард, оказался личностью крайне темпераментной и эмоциональной, что выдало его. Он волновался. Он злился. Твой первый вопрос звучал как «Почему вы отговаривали супругу подать заявление?». Ответ звучал как «Потому что я знаю Клодетт. Она не такая скромная, как вам о ней рассказали, ясно? Загуляла где-то, не заночевала дома, блять, подумаешь?» Вы с напарником переглянулись, пытаясь понять, совпадают ли ваши мысли. ТРЕПЕТ: Такие истории всегда заканчиваются плохо. «Клодетт его любовница» - первое, что сказал Ким Кицураги, стоило вам сесть в его мотокарету после допроса. Ты тоже так подумал. А также был уверен, что живой вам девушку уже не найти. Полицейские вправе слушать свою интуицию, и хоть Ким был сторонником более рационального подхода к делу, тем не менее, *тебя* он слушал. Дальше в твоём мозгу была блаженная пустота. Но этих воспоминаний, навеянных досье и рассказом напарника, тебе хватило, чтобы расслабить место, на котором ты сейчас сидишь. Память к тебе возвращается. Медленно, кусками, но она приходит. Некоторые вещи всплывают сами, какие-то ты вспоминаешь сразу, как Ким проговаривает их вслух. Трасса перед вами тоже была блаженно пустая. Дорога к Южному Порту находилась в крайне плачевном состоянии, и умные водители предпочитали объезжать её стороной. ГАРРИ ДЮБУА: Почему мы решили, что это убийство, а не суицид? Музыка в Кинеме играла негромко, но уверенно. Лейтенант покачивал головой в ритм и не сбился, пока отвечал на твой вопрос. КИМ КИЦУРАГИ: Мы? Нет. Это ты так решил. Этот ответ не отражает действительности. Он юлит. Хочет посмотреть, как хорошо ты соображаешь, и ждёт твоей реакции. ГАРРИ ДЮБУА: Но ты оформил дело как убийство. Значит, я как-то тебя в этом убедил. Ким кивнул и так же сделал это в ритм музыки. Мотокарета свернула с брусчатки, выезжая на самый грязный участок пути. Вы заметно сбавили скорость: Лейтенант не хотел пачкать свой транспорт сильнее необходимого. КИМ КИЦУРАГИ: Ты сказал что у тебя есть чистосердечное признание. ГАРРИ ДЮБУА: Вот так сразу? КИМ КИЦУРАГИ: Да, вот так сразу. Правда нет ни бумажки, ни протокола, во всяком случае ты мне его не показывал. Насколько я понял – всё прошло в устной неформальной беседе и никак не было задокументировано. ЛОГИКА: Тогда не удивительно, что судья ему не выдал никакого ордера, такие вещи требуют хоть какой-то фиксации на бумаге. АВТОРИТЕТ: А ещё это говорит о том, что Кицураги поверил тебе на слово. Ты всё ещё чувствуешь недосказанность. Да, иногда в Кима действительно нужно тыкать палкой, чтобы он шипел, двигался и отвечал на вопросы, но сейчас что-то не так. И тебе сложно понять, где именно спрятана эта замкнутость: он сидит с расслабленной осанкой, повернут к тебе строгим профилем, глаза внимательно изучают путь впереди, а голос спокоен и беззлобен. В тебе начинает зарождаться нехорошее предчувствие. ГАРРИ ДЮБУА: Хорошо, тогда под кого нам нужно копать? Под мужа? КИМ КИЦУРАГИ: Нет, судомеханик новый свидетель в этом деле. Кажется, ты говорил что его зовут Хьюберт Амел. Они вместе с Лагардом ходят в рейс примерно раз в полгода и на следующей неделе отплывают из Ревашоля. Ты не помнишь, чтобы вы допрашивали судомеханика. В заметках Кима тоже об этом ничего не написано. Видимо, ты выловил этого парня без Лейтенанта, и именно он так повлиял на твой вывод. ЭМПАТИЯ: Ему страшно доверять столь расплывчатым показаниям своего пьяного напарника, но он доверяет. СУМРАК: Эта вчерашняя попойка при неудаче будет стоить тебе очень дорого. Интересно, странная холодность Лейтенанта связана с *этим*? Ему хотелось присутствовать рядом в ходе расследования, а не узнавать информацию постфактум? Ким обиделся, что ты не взял его с собой? Догадка может быть и ошибочной, но усы не могут спрятать усмешки. Вы всегда очень ревностно относились к своему партнерству, но признать это вслух – означает повесить странный ярлык собственника на шею друг другу. Нет, тогда бы ваши отношения перешли бы в раздел «ребяческих». Взрослые люди обижаются и ревнуют молча. Если ты увидишь, что Ким просит сигарету у Викмара, ты машинально достаёшь зажигалку из кармана, чтобы самому дать Лейтенанту прикурить. Жана смешит этот жест, но вы с Кимом относитесь к этому ритуалу довольно серьёзно. С него сигарета, с тебя огонь. Вы называете это «распределением le-Responsabilité». Такое вот упражнение на ответственность, которое вы с ним придумали в начале своей официальной совместной карьеры. Одна краткая просьба о перекуре – и ты вновь осознаешь, что работаешь с другом. Один щелчок зажигалки – и Кицураги снова вспоминает, что может на тебя положиться. И так заканчивается каждый вечер. Это помогало прийти в сознание вам обоим. И подливало чуть-чуть… собственничества. Да зажигалка и сейчас находится у тебя в кармане. Так что, если ты действительно поехал допрашивать свидетеля без него (да ещё и добился такого оглушительного прогресса в расследовании), нет ничего удивительного в отстраненном голосе Кицураги. Вопрос только – как сильно он раздосадован? Да на самом то деле вопросов накопилось немало. ГАРРИ ДЮБУА: И что сказал этот судомеханик? Что я сказал? Ты недоговариваешь мне что-то, приятель. Он смотрит на тебя краем глаза и снова возвращает взгляд к дороге, прежде чем ответить. КИМ КИЦУРАГИ: Потому что мне больше нечего добавить. Ты был пьян и был… немногословен. И при этом говорил очень долго. Насколько я понял, убил один, а тело спрятал второй. В конце концов ты назвал адрес и сказал, что там будет всё, что нам нужно. Мы договорились разделиться, но… Он повёл плечами. Мысль он заканчивать не хотел — это заставило тебя понервничать. Сердце упало куда-то вниз ребер, расплёскивая холодок страха по венам. Ты чувствуешь себя идиотом. Ким с самого начала *знал* что ты пил. Его плохое настроение никак не связано с ревностным партнерством. «Делайте что хотите, детектив» пропитано ядом, оно шипит и пенится, как шампанское, от которого ты открестился. Ты осторожно подталкиваешь его продолжить. ГАРРИ ДЮБУА: …Но? КИМ КИЦУРАГИ: Ты туда не поехал. Так что я не знаю, что мы там найдём. Напряжение промелькнуло в его голосе. Судя по скрипу перчаток – он сжал руль чуть сильнее, чем должен. ЭМПАТИЯ: О. Он явно обижен. Мотокарета проехала слякоть старой дороги и выехала на ровный асфальт. Нога Лейтенанта уверенней надавила на газ; судя по редевшим деревьям вам осталось ехать совсем недолго. Ты протираешь окно по новой, пытаясь уловить мелькающий пейзаж. Невысокие здания показывались из-за голых деревьев, как робкие весенние цветы, яркие вывески завлекали глаз на фоне общей серости, в лужах отражалось пасмурное небо. Ты следишь за полётом целлофанового пакета, который подхватил порыв ветра, и пытаешься набраться смелости на следующий вопрос. В этом не было необходимости, всё и так было понятно. Но тебе хотелось задать его. ГАРРИ ДЮБУА: Ты… видел меня вчера пьяным? Ким взрослый мужчина, который понимает глупость своего поведения, но расслабиться у него всё равно не получается. Он старается. Ты видишь это усилие, и ты благодарен Лейтенанту за эту достойную попытку закрыть глаза на происходящий беспредел. КИМ КИЦУРАГИ: Ты позвонил мне ночью. Вот! Наконец-то эта отстраненность дала трещину: он перестал слушать музыку. И теперь ты знаешь, почему он выглядит сонным. ГАРРИ ДЮБУА: Боже. Мне очень жаль, Ким, правда, - ты морщишься представляя себя в пьяном монологе, - Я знаю, что в такие моменты со мной происходит. Кицураги удивленно поднял брови, на секунду переводя свой взгляд с дороги. Не для того, чтобы рассмотреть тебя, а для того, чтобы ты прочитал искренность в его глазах. Он говорит тебе правду. Голос его стал живее. КИМ КИЦУРАГИ: А? Нет, ты был спокойный, более или менее. Сказал бы даже… Ласковый. Хотя обычно, после выпивки ты уходишь в агрессивное веселье. Вы *оба* это знаете. Тоска, ласковость и сожаления – это лишь симптомы прошедшего опохмеления. Слова Кима тебя неслабо заинтриговали. ГАРРИ ДЮБУА: Мне хочется тебе поверить, это в моих же интересах, - ты задумчиво приглаживаешь усы, стараясь скрыть лукавство своей ухмылки за ладонью, - Но это тяжело представить. КИМ КИЦУРАГИ: Мы расследуем не самое лицеприятное дело. Тема суицида, любви и алкоголя вводит тебя в меланхоличную депрессию, и от этого тебе хочется компании. Я не нахожу в этом ничего удивительного. Справедливый аргумент. И ты находишь его больше умилительным, нежели жалким. АВТОРИТЕТ: Хорошо. Так и должно быть. ВНУШЕНИЕ: Пользуйся своим обаянием, пока у тебя получается. Да, ведь это работает. О чём бы Кицураги сейчас ни размышлял – это тоже вводит его в меланхоличную депрессию, но также заставляет и чуть-чуть улыбаться. Ты смешишь его своей нелепостью. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ: Он выглядит как портретная картина печального художника, который пытается изобразить счастье по устному описанию прохожих. Ты его бесконечное разочарование, которое закаляет его нервы. Ты заражаешь его странным вдохновением и обрекаешь на смирение. Сейчас Кицураги выглядит поэтично красивым. Если он и заметил твоё любование, то никак не прокомментировал. По радио заиграла новая песня, на этот раз куда более медленная. Элементы панковского рока в исполнении делали её немного агрессивной, но судя по тексту – это было агрессивная радость. Ты уже её слышал. В гараже у Кима она часто зацикленная играла на проигрывателе. Он не любил работать с техникой в тишине, ему нужна была компания из запахов и звуков. Он был дирижёром своего окружения и довёл его до совершенства. Жужжание мотора, вонь бензина, пролитое машинное масло, звон гаечного ключа и «ХЕЙ-ХЕЙ-ХЕЙ, ПАНК РОК» - он прятался в этом от хищного мира. В выходные дни ты часто находил его именно там. Иногда даже становился новым звеном в этой цепочке. Ким воспринимал тебя как ассистентку на операции: «Принеси-подай-положи». Сначала он просто хотел немного над тобой подшутить, но был приятно удивлён, когда ты брал его инструменты без ошибок (пассатижи-перфоратор и плоскогубцы казались тебе до издевательства похожими, но даже так – ты их не перепутал). Пользоваться ими Ким всё равно не позволил, но и из гаража уже не выпроваживал. Ты был ему немного полезен. Это «немного» стоило тебе украденного учебника по общему устройству автомобиля и субботы зубрежки. Зато теперь ты мог прятаться от хищного мира вместе с ним. Тебе ведь тоже нужны звуки для компании, иначе пустое пространство в воздухе снова займёт рой голосов в голове. Терпимо, если не знать, с чем сравнивать. Голос Кима тебе приятен. Он всегда говорит так, что хочется вручить ему книгу и попросить почитать вслух. Спокойный баритон, строгий, но при этом нежный. Когда-нибудь, возможно, ты действительно на это решишься. Возможно, если это будет тот сворованный учебник, то у тебя даже получится его уговорить. А на стихи ты даже не надеешься. Кицураги не производит впечатление мужчины, увлекающегося поэзией. Его главным хобби было РГМ. Так же он называл это своей философией, религией, профессией и мировоззрением. На самом деле подобная гиперфиксация была ложной – он прятал за работой ответы, которые не хотел произносить вслух. «Эй, Ким» - спрашивает Жан, выбирая сборочный конверт для дня рождения - «Какой твой любимый цвет?» «РГМ» - спокойно и невозмутимо отвечает Кицураги, даже не отрывая глаз от блокнота. Но ты то знаешь, что конверт должен быть синий. Чуть темнее его Мотокареты. ГАРРИ ДЮБУА: Почему дело называется «Кролик в шляпе»? Ты делаешь радио немного погромче. Скоро ты выучишь текст этой песни наизусть. КИМ КИЦУРАГИ: Потому что мы вытащили убийство из рядового дела без трупа, ножа и пистолета. Как кролика из шляпы. Ты уводишь взгляд в окно, пытаясь утопить загорающееся в тебе чувство нежности. Воспоминание всплывает очень быстро – Кицураги уже произносил это предложение раньше, только с большей театральной интонацией. Наигранный пафос – настоящее ребячество, да ещё и от Лейтенанта! Ты не мог устоять, а поэтому так и записал… ГАРРИ ДЮБУА: Это была твоя идея? Назвать так? Спустя секунду Кицураги отвечает. КИМ КИЦУРАГИ: Да. Остаток пути тишину нарушало только радио. Дорога к порту лежала через окружную, где часто можно увидеть грузовики дальнобойщиков. Обгоняя столь массивный транспорт, сложно не чувствовать себя маленьким, однако у Кима прекрасно получалось уверенно держаться на дороге. Он сделал последний поворот, сбавил скорость и остановил Кинему рядом с повалившимся деревом. Радио выключилось автоматически, стоило ему достать ключ из зажигания. Ты вышел из транспорта первым. Как только дверь Кинемы открывается, тебя обдаёт тем самым мощным порывом ветра, что обычно ворует шляпы у зазевавшихся гуляющих. Прохлада приятно ощущается на лице. Румянец быстро выступает на коже, но он вызван не стыдом и смущением, а обычным морским воздухом. Водную гладь не видно отсюда, однако она чётко ощущается дыханием. Ты чувствуешь запах соли и водорослей. А также металла, покрывающегося ржавчиной и грибком. Тут деревья стоят практически голые: только мох плетет свой удивительный кружевной узор на коре. Под ногами ты чувствуешь не почву, а бетон. Каменные дорожные плиты покрыты пылью, в щелях между ними росла пожелтевшая трава. Мотокарета обошлась малой кровью - грязь не спрятала приятный цвет её кузова, но шины всё ещё были влажные от слякоти. Ты замечаешь позади транспорта характерный след от колёс. Лейтенант Кицураги хлопнул дверью, выбираясь из машины. Он чувствует себя утомленным долгой дорогой, однако, он в предвкушении новых открытий. Холод сразу же покусал его за нос и щёки. Пара прядей упала ему на широкий лоб – морской ветер не щадил его причёски. Твою же шевелюру испортить было трудно, она всегда лохматая, как грива у льва. Лейтенант встал рядом с тобой, готовый следовать твоим направлениям. К сожалению, ты не помнишь, куда именно нужно идти, и что конкретно искать, хоть место тебе и кажется знакомым. Не страшно. Импровизация всегда была твоим жизненным кредо. Ты делаешь шаг вперед, вдоль забора. ПОЛИЦЕЙСКАЯ ВОЛНА: Парочка чаек, болтающихся на протянутых проводах, заприметила два незнакомых им ранее силуэта. Птицы почувствовали нарастающую тревогу. Глазки-бусинки гадко заблестели - полицейские нашивки не нравятся даже животным. Силуэты кораблей виднеются за плоской крышей местного склада. Он пустует, всё что можно было унести, давно украли. ВОСПРИЯТИЕ: Тем не менее, осмотреть его всё равно надо. Массивные ворота закрыты и обмотаны цепью. С первого взгляда становится очевидно, что звенья слишком массивные для болтореза. Хозяева заброшенной территории отчаянно старались защитить её от бродяг и бездомных, случайно заперев её и от полицейских глаз. Ворота вам не открыть. ГАРРИ ДЮБУА: Ну ладно. Я перепрыгну, а ты перелезешь. Руки на автомате уперлись в бока, в то время как глаза примерно оценивали расстояние, с которого можно разбежаться. Судя по тихому вздоху, Кицураги улавливает выстроенную тобой траекторию. Ты сам не понимаешь, шутишь ли ты или говоришь серьёзно. ЭКВИЛИБРИСТИКА: О, ты абсолютно серьезен. Ты сделаешь это по-спортивному. Грациозно и эффектно. Других путей ты просто не видишь. КИМ КИЦУРАГИ: Я не думаю, что это возможно. ГАРРИ ДЮБУА: Мне не нравится твой настрой. Появившаяся улыбка вовсе не придаёт твоему лицу ожидаемого шарма. КИМ КИЦУРАГИ: Детектив… ГАРРИ ДЮБУА: Лейтенант? Ты смотришь на него, задрав голову, готовый принять авторитетный бой. КИМ КИЦУРАГИ: Я думаю, что будет лучше воспользоваться дырой в заборе. Ты следишь за указанием его пальца - за кустом действительно кто-то поработал кусачками. Там сетчатая проволока гораздо тоньше цепи на воротах, так что её без проблем превратили в парадные двери. Твой взгляд немного мечется между двумя решениями. Твоя идея казалась более… атлетичной. ГАРРИ ДЮБУА: Лентяй. КИМ КИЦУРАГИ: Да, я прогуливал физкультуру и теперь расплачиваюсь за это. Он шутит. И идёт к забору, приняв решение за вас обоих. АВТОРИТЕТ: Как будто бы это было очевидно! Нахал. Ким отодвигает сетку, как дворецкий бархатную штору, и жестом пропускает тебя вперед. Дыра достаточно большая, чтобы ты вошёл в неё не опуская головы. С должной ловкостью, ты нырнул в отверстие. Волосы чуть-чуть коснулись металла, но кожей головы проволоку ты не почувствовал. Только воздух рассек крик твоего пиджака, который зацепился за тонкий изломанный прут. Ты не успел остановиться. Рукав порвало, а тебя дернуло назад, как при отдаче оружия. Ты смотришь на свисающие нитки с неверием. Ранение пришлось не по шву, а прямо по ткани. - такое можно будет спрятать только нашивкой. Холодный ветер быстро проник в новую дырку, обдувая голый участок кожи на предплечье. Волосы стали дыбом. Это был твой любимый пиджак. Лейтенант Кицураги смотрит на тебя сквозь решетку забора, как на диковинную ящерицу в террариуме. Глаза его расширяются в неверии. КИМ КИЦУРАГИ: Не порезался? ГАРРИ ДЮБУА: Душу порвал. Ты раздосадовано прикрываешь дыру ладонью, пряча доказательство своей неуклюжести. Кицураги проходит сквозь забор, как жидкость в паркетную щель. Он становится рядом, желая оценить масштабы катастрофы. КИМ КИЦУРАГИ: Можно посмотреть? ГАРРИ ДЮБУА: Да расслабься… Будет повод купить новый пиджак. К чёрту обновки, ты любил *этот* пиджак! Хотелось бы починить его, но руки у тебя не заточены под такую работу. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Вот бы это сделала женщина, да? Которая умеет шить… ПОЛИЦЕЙСКАЯ ВОЛНА: Шторы, поеденные молью, колыхаются на зимнем ветру. Кто-то забыл закрыть форточку перед уходом... Нет, ты никогда не вернёшься в эту квартиру. Ты слишком труслив чтобы постучать в её дверь. Дырка на рукаве дополняла твой образ, что тебе не понравилось, но ничего изменить было нельзя. Сменной одежды у тебя с собой нет, потому что Ким не позволяет тебе хранить лишние обноски у себя в Кинеме. Гадство. Нитки жидкой бородой свисали с локтя, и привлекали внимание Кицураги, как пестрая игрушка домашнюю кошку. КИМ КИЦУРАГИ: Хорошо. Нам нужен склад номер семь, если верить записям… Слова Кима прозвучали не очень уверено. Он достал блокнот, чтобы не полагаться лишь на собственную память. ГАРРИ ДЮБУА: Записи основаны на моих словах? КИМ КИЦУРАГИ: Всё что написано гелевой ручкой – сделано твоей рукой. Ты остановился и повернулся к Киму с удивленным лицом. ГАРРИ ДЮБУА: Ты доверил мне свою записную книжку? КИМ КИЦУРАГИ: Не то что бы прям доверил, - Лейтенант улыбнулся, - ты сделал это без спроса. Краска залила твои щёки сильнее. Тебе стало очень стыдно, потому что ты очень старался уважать личные границы своего напарника. Да, ты тестировал их на прочность, экспериментировал и изучал рамки дозволенного под микроскопом, но… Чтобы так дерзко воспользоваться его вещами без разрешения? ГАРРИ ДЮБУА: Мне надо извиниться? КИМ КИЦУРАГИ: Да, но только, если мы не найдём здесь ничего путного. Странный компромисс. Здание с выцветшей семеркой было седьмым по счету от ворот. ЛОГИКА: Хорошо. Служебная дверь – одна из самых соблазнительных дверей в этом мире. Постоянно закрытая, запретная и далёкая. Никаких сверхъестественных тайн она в себе не скрывает (обычно), но всё равно манит похуже морских сирен. Сомнений в тебе кот наплакал. Ты толкаешь дверь твёрдой рукой, с удовольствием вслушиваясь в её пронзительный скрип. Она тяжелая. Открывается медленно, будто петли залили нугой и мёдом. Вместо приветствия, как обычно это бывает после вторжения в новую комнату, ты слышишь только свист сквозняка и удары капель о листы металла. Тут протекает крыша, а стены хорошо впитывают зимнюю стужу. Искать тепло тут бесполезно. Щелк. Ким включил свой фонарик, и ты последовал его примеру. Два ярких луча, как два рассинхронных глаза, быстро пробежались по каменному полу. Чернота прятала в себе весьма просторное помещение. Тут несколько комнат, а к одной стене прилегает лестница на балкон антресоли. Ты сразу понял, что хочешь обследовать верхний этаж. Это всё равно, что выбирать полку на двухъярусной кровати – решение очевидно. ГАРРИ ДЮБУА: Разделимся? Эхо уносит твой вопрос, а шаги заглушают его окончательно. Ким не успел тебе ответить. Ты сразу забрался по лестнице, звонко цокая подошвой по шатающимся ступеням. Рельефный металл на них был сделан специально для того, чтобы такие энтузиасты как ты не свернули себе шею. КИМ КИЦУРАГИ: Гарри! Твоё имя бьёт по ушам и отражается от стен. Это было громко. Ты остановился, потому что Кицураги редко когда обращается к тебе по имени, а не по званию – он сразу воспользовался козырем. Оборачиваешься ты, откровенно не зная, чего ожидать. Его темный силуэт выглядит угнетающим, а свет фонаря рефлексами отражается в стекле его очков. Ким светил тебе под ноги, чтобы не ослепить. КИМ КИЦУРАГИ: Пистолет с тобой? ГАРРИ ДЮБУА: Да, в кобуре. Ты показательно отодвигаешь полы пиджака, демонстрируя оружие. Его тяжелый металл чувствуется естественной частью тела. В магазине семь патронов, но затвор не вздёрнут, стоит на предохранителе. Всё как по уставу. Луч фонаря Кицураги сразу пробежался по пистолету, освещая мутную сталь. КИМ КИЦУРАГИ: Хорошо, но выстрел может оглушить тебя, тут слишком сильное эхо. Совет был дан из благих соображений. Он знает, что ты не дурак, но хочет напомнить об этом *себе*, прежде чем выпускать тебя из поля зрения. Ким не любит разделяться или оставлять тебя без прикрытия. Наверное, чувствует моральную ответственность. ЭМПАТИЯ: Это привычка, выработанная горьким опытом - «не отпускать без оружия». Он твой друг и боевой товарищ. Естественно, ему не всё равно. Это сомнительный повод для гордости, но всё же… Вчера пистолет не был продан, потерян или разобран на части. Патронов тоже меньше не стало – обошлось без пьяной демонстрации профессиональных навыков и позорного хвастовства. Кицураги не был удивлен (хотя в темноте утверждать подобное сложно), но его стойкость всё равно даёт лёгкую трещину. Тебе хочется его успокоить. ГАРРИ ДЮБУА: В курсе, не дурак. Твой взгляд невольно цепляется за кобуру Кицураги. Ким тоже вооружен. Его очки опасно сверкают белым рефлексом, когда он кивает. Вы расходитесь в разные стороны. Напоследок он говорит тебе только одно слово. КИМ КИЦУРАГИ: Удачи. Эхо так же разносит его по всему складу. Хорошее слово, чтобы оно звучало несколько раз, отражаясь от стен. Теперь ты один. Твой фонарь освещает лестницу, пытаясь зацепить её последнюю ступень наверху. Пыль летает в воздухе и весело кружится от твоего движения, как снег в зимнюю метель. Ты насчитал двадцать четыре ступеньки. Подъем не сбил твоего дыхания (на это способна даже не каждая пробежка) ведь мышцы в ногах ещё помнят, что такое выносливость и нагрузка. Ты быстро осмотрелся, держа руку у кобуры. Второй этаж представлял из себя длинный коридор; белый круг света моментально поймал его дальнюю стену. Ты чётко видишь количество новых дверей, а одна из них уже гостеприимно открыта. Всё это офисные помещения – склад бюрократической макулатуры и деклараций о перевозке. СУМРАК: Это бесполезно. Вы ничего не найдете. Когда ты шагаешь по тёмному коридору – ты чувствуешь сухую грязь подошвой. Она скрипит под твоими ботинками, это очень неприятный звук, заставляющий сжиматься что-то внутри, как увядающий цветок. Тут эхо не было таким крышесносным как внизу, но воздух здесь дрожал от холода. Ледяные изморози расплылись на металлических дверях, словно паттерн на праздничной скатерти. Иней был повсюду, но особенно плотно он плесенью пророс под потолком. Тут в целом было очень неприятно. Цвет стен, потолка и пола одинаковый: зелено-серый. Он давит и сковывает, делает коридор визуально уже, чем он есть на самом деле. Он уродует это место. КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ: Оранжевый цвет решил бы эту проблему. Это хороший оттенок, чтобы окрасить им стены. Ты часто видел его зимой, когда жалко и грустно курил на балконе. Этот цвет пахнет неочищенным апельсином и горящим пеплом сигареты. Думай о оранжевом и тебе не будет страшно. Странный совет, но как оказалось – действенный. Ты толкаешь первую дверь и входишь в комнату, ожидая самого ненавистного. Коммуникативные навыки, физическая подготовка и холоднокровие неотъемлемая часть работы: нужно уметь вести переговоры с террористами и психически нестабильными людьми, обладать хорошей эрудицией, непредвзятостью и терпением. Да. Терпение всегда давалось тебе тяжело. Голова ходит кругом от того, что приходится топтаться на месте, и делать одно и то же бесполезное действие раз за разом, надеясь на случай или удачу. Осматривать одну комнату тяжело. Осматривать целый этаж - невыносимо. Ты не представляешь, каково Киму внизу, в гигантском помещении, среди помостов, пустых бочек и сломанных ящиков. Алгоритм действий прост – открыл дверь, провел внешний осмотр, перевернул мебель, покопался в мусоре, вышел, закрыл дверь. Звучит гораздо легче, чем есть на самом деле. Ты уже умудрился испачкать руки в чём-то склизком, а вытер жижу об испорченный пиджак. Зубы стучат от холода, тут солнце тебя не согреет, а сквозняк продувает будь здоров. СУМРАК: Бесполезная трата времени. Чтобы ты ни сказал Кицураги вчера, это было лишь пьяной присказкой. Хотел впечатлить его? Позвонил после пары бутылок, чтобы рассказать о том, какой ты крутой? Искать улики на заброшенном складе всё равно что ловить рыбу в море руками – жалкое зрелище. Комната за комнатой, разочарование за разочарованием. В одной мокрой и разбухшей, как утопленник, коробке ты умудрился обнаружить новый вид плесени, а когда просунул руку между обваленных досок, то чуть не порезался кривым гвоздём. Мерзавец торчал острием вверх – ты чудом избежал столбняка. Приложив небольшое усилие, ты вырвал его из дерева, пачкая пальцы в сыпучей ржавчине. Ты держишь гвоздь в руке, осматривая нахала, напавшего на неосторожного сотрудника РГМ, и чувствуешь странную ностальгию. Находка порадовала бы тебя, если бы в тебе всё ещё жил тот молодой озорной мальчишка, собирающий жуков в железную кружку и коллекционирующий любой кривой кусок металла, который находил в песке. Сейчас этот гвоздь просто мусор, а когда-то был для тебя великой находкой. Ты лазал на стройки, заброшки, в старые сараи и долго-долго гулял по дорогам, в поисках подобных ему. Поиски всегда стоили таких открытий. Твоя мама выбросила всю коллекцию при переезде, когда тебе было четырнадцать. В той спрятанной под кроватью коробочке лежало три цветастых стёклышка от разных пивных бутылок, одна не пишущая ручка, из которой выпал шарик, восемь крышечек от сладкой газировки, пять грязных перстней (слишком больших на твои детские пальцы), тридцать две неповторяющиеся пуговицы, камушек очень странной формы, двадцать семь ржавых гвоздей, подкова, ключ, открывающий не известно что, и самое ценное в твоей коллекции – компас без стрелки. Он был тяжелый и большой, почти как у искателей сокровищ из фильмов. ЭМПАТИЯ: Ты обижался на маму безумно долго. Возможно, никогда ей этого не простил. Сейчас ты смотришь на гвоздь совершенно другими глазами. На твоём лбу морщины, над губой густые усы. Обнаруженное больше тебя не радует. Оно бьет тебя, как осиновый кол, и делает из тебя жука, насаженного на гвоздик жестоким энтомологом. Ты вдруг понимаешь, что впервые вспомнил что-то из далёкого детства. Лицо матери всё ещё остаётся для тебя загадкой, но её силуэт с обувной коробкой в руках теперь навсегда с тобой, как и чувство детской обиды. Ты кладёшь гвоздь в карман, но Киму эту находку не покажешь. На языке ощущается странная горечь, которую не получается проглотить. ВНУТРЕННЯЯ ИМПЕРИЯ: Как много стёрлось из твоей памяти прошлой весной… Ты осматриваешься в последний раз и выходишь, тихо хлопнув дверью. Что-то ты делаешь не так. Всё это слишком утомительно и излишне. ВИЗУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ: Не вижу ничего полезного. Только камни и грязь. Следы от твоих же ботинок. Мусор. Коридор единственное место, где ты не обследовал всё тщательно (во многом потому что тут нечего было осматривать). Помимо голых стен здесь были только запахи, звуки, тьма и эхо – твои старые нелюбимые друзья. Закроешь глаза и ты будто в родной кровати. Так же холодно. Пусто. Бесполезно. ЛОГИКА: Как искать «не знаю что» «не знаю где»? Ты остановился. Твоё копошение стихло, ткань штанов больше не шуршит, звук шагов больше не разрывают тишину. Нужно быть умнее. ТРЕПЕТ: Слушай свист стен. Музыка никогда не молчит. Ты задерживаешь дыхание. Мелодия этого гиблого уставшего места во многом предсказуема. Где-то капает подтаявший снег, а за соседней стенкой лапками шуршит тощий и больной грызун. Твоё дыхание тяжелое, густое, явно содержит в себе ещё испарения спирта. Сердце бьется об грудную клетку, как птица об прутья решетки. Предсказуемо и страшно. Секунд через пять, немного привыкнув к тишине, ты начинаешь улавливать музыкальные инструменты поинтересней. Шум моря, с надрывом разбивающегося о пристань. Крик голодной птицы где-то на крыше. Шаги на первом этаже, тихие-претихие. Ты начинаешь слышать стон металла. Здание может казаться неподвижным, но оно так же страдает от непогоды снаружи. Оно дрожит и просит о помощи. Ветер свистит ему похоронный марш, пока где-то листья умирают от холода. Сквозняк перекрикивает их стон. Твой фонарь не может уловить движение воздуха, но ты прекрасно понимаешь его путь. Круг света скользит вдоль пола, поднимается по стене, как скалолаз, и останавливается под самым потолком, облекая вентиляционную шахту. Металл решетки кривой и старый. Ты смотришь на вентиляцию как на искусную картину – с интересом и непониманием в глазах. Быстро украв стул из соседней комнаты и подставив его к стене, ты забираешься на него, как выступающий школьник. Одна проножка у него сломана, а деревянное сиденье грустно скрипит под твоим весом, но ты можешь только попросить прощения за свой живот и продолжить. Вентиляционное окошко должно крепиться на четыре винта, но тут вкручен только один, что позволяет отодвинуть решетку в сторону. Ты светишь фонарём в черную дыру, проверяя куда убегает сквозняк. ВИЗУАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ: Шахта слишком маленькая даже для ребенка. Судя по помёту, это излюбленное место местных крыс, а членистоногие ловят в свои сети комки пыли. Паутина обрамляет стенки искусным балахоном. На расстоянии вытянутой руки ты видишь декоративный цветочный горшок, но растение в нём погибает. Ты в удивлении моргаешь, рассматривая неожиданную находку, прежде чем взять её в руки. Горшок глиняный, покрашенный белой краской вручную. Цветы явно уже не спасти, что печально. Их явно было очень много. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: Это Азалия. Очень требовательный и капризный цветок, отличающийся сильным ветвлением. Часто погибает в руках любителей, но при правильном уходе способен прорастать в настоящее дерево. Любит влагу и солнечный свет. Сложно сказать какого цвета было растение изначально. Цветы росли густыми кучками, как маленькие облака, а сейчас слиплись с листьями и не отличаются от них по оттенку. В твоих руках Азалия выглядит как кот, не любимый хозяином. Ты держишь её ладонями подальше от тела, наверное, чтобы не испачкать себя мокрой землёй ещё сильнее. Ты пока плохо понимаешь, что нашёл… Но ты явно что-то нашёл. Для тебя этого достаточно, чтобы вернуться на первый этаж и получить профессиональный вердикт от своего напарника. Кима ты обнаружил на первом этаже между помостами. Он не услышал, как ты спускался по лестнице, Лейтенант поднял голову только после того, как ты посветил ему в лицо фонарём. Тебе удалось найти его по звуку – грохот от ящиков и досадное «сука» были твоим лучшим навигатором. Ким вопросительно смотрит на пожелтевший цветок в твоих руках, оценивая жизненные показатели дохленькой флоры. Холод не пощадил беднягу. Когда-то красивый представитель своего вида теперь полностью лишён эстетических достоинств. Ты вдруг почувствовал, что держишь ладошками свою маленькую копию. Одна из бровей Кицураги поднялась вверх. КИМ КИЦУРАГИ: Сомнительный примирительный подарок, Гарри, но я ценю твои попытки. Насмешка с подвохом. Его не впечатлил результат твоего осмотра. Ты нахмурился. ГАРРИ ДЮБУА: Примирительный? А мы с тобой ругались? Ким пожал плечами. КИМ КИЦУРАГИ: Как знать. Он раззадоривает твоё воображение, зная взвинченность твоей паранойи и жестокость амнезии. А что, если вы и правда поругались? Нельзя же сказать наверняка… Нет. Даже в самом пьяном угаре ты бы никогда не повысил голос на Кицураги. Ты не ведешься на его намёки, оставаясь гордым бараном, подготовившим рога для боя. Твоя находка всё ещё кажется тебе подозрительной, несмотря на скепсис напарника. Почему Кима это не впечатлило? Ты недовольно морщишь нос. ЭЛЕКТРОХИМИЯ: Разбей горшок! Мысль разрядом пробежалась по телу. Кицураги уловил блеск этой молнии в твоих глазах, и предсказал твоё следующее действие за долю секунды. Он сделал шаг назад, в защите закрывая уши. Он не успел ничего сказать. Ты бросил горшок на бетонный пол, и тот разлетелся на четыре крупных глиняных осколка. Эхо было, как гроза в бурю. Земля рассыпалась и частично упала тебе на чистые туфли, а цветок лежал на полу и стыдливо прикрывал свой вялый стебель темными листьями, обреченный на верную смерть. Грохот и звон растворились в тишине. Ким отчётливо слышит твоё дыхание, но не решается его перебить. Он вдруг понимает: это не был порыв ребячества. Тобой руководила не обида, а интуиция. Холодный профессиональный полицейский расчет. Ты садишься на корточки. Пока фонарь Кицураги светил куда-то в потолок, ты сразу указал белым лучом в нужную точку. В густых комках почвы, напоминающих шоколадную крошку на кексах, лежит маленький целлофановый пакетик, крепко связанный силиконовой резинкой. Рука осторожно хватает находку за краешек и подносит к лицу. Пахнет землей и сыростью, что не удивительно. Целлофан полупрозрачный и грязный, но сквозь него всё равно видно содержимое. Мелкие цветные осколки, как в декоративных аквариумах… Кристаллы… Наркотики. Ты самодовольно улыбаешься. ГАРРИ ДЮБУА: Позор вам, Лейтенант. Первое правило Управления по контролю за оборотом наркотиков – если обычный предмет стоит в необычном месте, то это не просто так. Никто бы не стал *просто* прятать цветочный горшок в вентиляционную шахту. Кицураги смотрит на тебя сверху вниз, с досадой потирая шею. Теперь он впечатлен, но твои слова ему кажутся несправедливыми. КИМ КИЦУРАГИ: Вы не говорили, что нашли его в вентиляции, Детектив… ГАРРИ ДЮБУА: По-твоему, я бы принёс тебе цветок, который просто нашёл на полке? Твоему возмущению нет предела. Ты профессионал, черт возьми! И величайший подкаблучник всех времен и народов, который хочет производить впечатление! Естественно, ты принёс этот горшок для дела. Ким молчит и улыбается. Даже слишком откровенно улыбается. О, он был абсолютно уверен, что это что-то в твоём духе. Ты его больная сорока, которая тащит в клюве всё, что светится, двигается, разлагается, не так лежит или привлекает мух. Его уже не смущает твоя детская заинтересованность миром (в конце концов, ты действительно был рожден всего восемь месяцев назад). Он старается быть понимающим и терпеливым, когда ты открываешь для себя что-то новое, главное, чтобы ты не забывал о работе. Как только ты вышел из-за угла с новой находкой, Кицураги был уверен, что ты поставишь этот цветок на своём рабочем столе и попытаешься оживить его с помощью воды и позитивных разговоров. Ему было приятно вспомнить, что порой сороки приносят и драгоценные кольца. Пару секунд на размышление тебе достаточно, чтобы повержено опустить руки. Ты поднимаешься с задумчивым видом и решаешь кое-что уточнить. ГАРРИ ДЮБУА: Я бы не принёс тебе завядший цветок. Улыбка Кима стала смущенной. Её очень тяжело разглядеть в темноте, но у тебя получается. Он мечтательно смотрит на желтые стебли растения, как будто хочет представить его лепестки в лучшие солнечные дни. ЭМПАТИЯ: Этим же взглядом он иногда смотрит тебе вслед. В итоге, Кицураги внезапно вздыхает. КИМ КИЦУРАГИ: Мне больше по душе полевые цветы. Ну конечно. Он не выглядит как мужчина, любящий экзотические бутоны, однако для тебя это не было очевидно. Ты удивился этому откровению. ГАРРИ ДЮБУА: Как ромашки и одуванчики? Лейтенант кивает. Ты задумчиво чешешь подбородок, запоминая новое открытие. К сожалению, зима уже погубила все дикие цветы, а подснежников ждать ещё не скоро. Вот чёрт… ГАРРИ ДЮБУА: Не понимаю, почему их называют сорняками, они же красивые. КИМ КИЦУРАГИ: Возможно, потому что они засоряют почву? Вопрос задан с беззлобной издёвкой, он знает, что у тебя на этот счёт своё мнение. Вы стоите над разбитым горшком, как два горных туриста у костра, сбежавших от суеты, РГМ и расследований. Эта мелкая беседа - подарок для тебя за хорошую работу. Он знает, как ты любишь узнавать о нём что-то новое. ГАРРИ ДЮБУА: Глупости. Красота не может быть мусором. «А мусор не может быть красотой» - хотел сказать ты и осёкся. Произнести это вслух всё равно что выстрелить себе в ногу. КИМ КИЦУРАГИ: Тем не менее, я мусором работаю. Он пожимает плечами. Твой фонарь тут же светит ему в лицо, как будто хочет стать прожектором для сказанного. Ты делаешь сценическую паузу, прежде чем ответить ему низким диктаторским голосом, словно отчитывая стажёра. Такая экспрессия кажется тебе на удивление привычной. ГАРРИ ДЮБУА: Что за лексикон, Лейтенант. Вы поддаетесь моему дурному влиянию, а это возмутительно. Командный тон был создан для тебя. Ким поднимает руки в верх, как сдавшийся преступник. Его лицо остаётся спокойным, как у самых холоднокровных маньяков: он тебя не боится и этим производит впечатление. КИМ КИЦУРАГИ: Признаюсь. Виновен. Это уже второе чистосердечное признание и это рекорд за последние сутки. Ким краток, но честен перед тобой, что позволяет хорошо сформулировать обвинение. ГАРРИ ДЮБУА: И сразу по двум статьям, мой дорогой. Оскорбление в сторону сотрудника полиции и невъебенная красота, ты хоть знаешь, что дают за такое? Комплимент прозвучал естественно и легко, твоя искренность спряталась в фарсе. Ким поводил глазами, обдумывая твои слова со свойственной ему серьезностью. КИМ КИЦУРАГИ: Лет пять? ГАРРИ ДЮБУА: Пожизненная смертная казнь, дорогой мой. КИМ КИЦУРАГИ: Оу. Ну… Живым я не дамся. Кицураги сложил пальцы пистолетом и приложил к виску, сказав свойственное воображаемым выстрелам «бдыщь». Несмотря на то, что его голова дернулась как от лёгкого удара, кровь не брызнула из виска и его тело не упало. Он стоял напротив – розовощёкий и довольный. И хоть проследить за взглядом Кицураги из-за очков непросто, но ты нутром чуешь к чему прикованы его глаза. Ты сжал пакетик с мелкими кристаллами чуть сильнее. Тебе хочется, чтобы Ким смотрел так на тебя чаще. Спустя пару недолгих секунд тишины Лейтенант задаёт вопрос. КИМ КИЦУРАГИ: А на горшке могли быть отпечатки? Сейчас ты смотришь на осколки совершенно другими глазами. Наверное, могли быть… В подобные моменты ты понимаешь *зачем* тебе нужен напарник.