if we survive the great war

Играет гимн, трибуты встают. Эндрю впервые за все время отводит от Нила взгляд, чтобы поднять голову. После гимна трибуты выстраиваются перед вестибюлем Тренировочного центра и проходят к лифтам. Ноги Нила подкашиваются и дрожат. Зачем он вообще посмотрел на Эндрю? Интересно, зрители это заметили? А Миньярд сам-то как хорош! "Постараюсь"! Сказал, что постарается убить Нила, глядя ему прямо в глаза! Уж это точно не утащилось от глаз ведущей и толпы! Нил старается не попасть с ним в одну кабину. Из-за множества народа всей свите — стилистам, менторам, сопроводителям — трудно поспеть следом, так что на время трибуты предоставлены самим себе. Лифт, в котором едет Нил, останавливается четыре раза, чтобы высадить трибутов, потом он остается одна, пока через пару мгновений двери не открываются на двенадцатом этаже. Едва Нил успевает выйти из своей кабины, как Эндрю с силой толкает его руками в грудь, и он, потеряв равновесие, падает на уродливую вазу с искусственными цветами. Ваза опрокидывается, разлетаясь на сотни крохотных осколков; сверху приземляется Нил. Из его ладоней течет кровь. — За что? - ошарашенно спрашивает он. —Ты ублюдок, Джостен! Ублюдок и клоун! Скажи, тебе понравилось выступать на потеху всему Панему? Нил впервые замечает какую-то эмоцию на лице Эндрю. Ярость. Тут подъезжают лифты, и теперь вся компания в сборе - Эбби, Ваймак, Эрнандес и Бетси. —Что происходит? - осведомляется Эбби с истерическими нотками в голосе. —Ты упал? —Да. После того, как он меня толкнул, - отвечает Нил, и Эбби с Эрнандесом помогают ему встать. — Ты его толкнул? - зло спрашивает Ваймак. —А что? Вы так боитесь, что он больше не сможет плясать, как дрессированная псина? —Эндрю усмехается, снова безразлично. Ваймак еле сдерживается, чтобы не ударить его. —Не знаю, что между вами произошло! Но если ты так хочешь покалечить его, то тебе придется подождать. Всего день. —О, какая жалость! Я постараюсь потерпеть. Думаю, Капитолий будет очень расстроен, когда я вскрою ему горло. Нила как будто бьет током. Он знал, что Миньярд не питает к нему теплых чувств, но подобное услышал впервые. Джостен старается отвлечься: что бы ни имел в виду Эндрю, его слова он обдумает потом. В наступившей тишине Нил наконец обращает внимание на соблазнительные запахи, доносящиеся из столовой. —Пойдемте обедать, - предлагает Ваймак, как будто стараясь разрядить обстановку. Все идут за ним следом и усаживаются за стол. Нил замечает, что у него еще идет кровь, и Бетси уводит его, чтобы перевязать. Они возвращаются, когда все заканчивают суп из розовых лепестков со сливками. Руки Нила обмотаны бинтами, и виноват в этом Эндрю. А завтра арена. Плевать. Миньярд, кажется, нисколько не озабочен тем, что покалечил Нила. После обеда все смотрят повтор интервью в гостиной. Нил кажется себе пустым со всем этим верчением и хихиканьем, хотя остальные уверяют, что он обаятелен. Смотря на собственное поведение со стороны, Нил понимает, что так разозлило Эндрю. Сейчас он и сам бы вскрыл горло парню, который восторженно лепечет о костюмах. Когда отыграл гимн и экран погас, в комнате зависает молчание. Завтра на рассвете Эндрю и Нила разбудят и станут готовить к арене. По-настоящему Игры начнутся только в десять: в Капитолии встают поздно. Трибутам залеживаться нельзя: никто не знает, где в этом году будет находиться арена. Ваймак и Эбби с ними не поедут. Отсюда они направятся в Штаб Игр, где будут, как Нил надеется, не покладая рук трудиться, подписывая контракты со спонсорами и разрабатывая планы доставки того, что те жертвуют. Эрнандес и Бетси будут добираться с трибунами до самой арены, но слова прощания Нил все же скажет здесь. Эбби берет за руки Эндрю и Нила и - со слезами на глазах! - желает им удачи и благодарит за то, что они были такими славными трибутами - лучшими из всех, с какими ей доводилось иметь дело. Потом она торопливо убегает, то ли растроганная прощанием, то ли окрыленная открывающимися перед ней перспективами. Ваймак деловито их оглядывает. — Будут какие-нибудь советы? — интересуется Эндрю, как будто спеша поскорее удалиться с места прощания. —Как только ударят в гонг, скорее уносите ноги. Мясорубка перед Рогом изобилия вам не по зубам. Улепетывайте что есть духу, чем дальше от других, тем лучше, и ищите источник воды. Ясно? — А потом? —спрашивает Нил. — А потом постарайтесь выжить, —отвечает Ваймак. Тот же совет он дал в поезде, но теперь он трезвый и не смеется. Джостен только кивает в ответ. Когда Нил уходит в свою комнату, Эндрю еще задерживается. Странно. Миньярд, казалось, все это время только и мечтал смыться. Нил думает, стоит ли ему прощаться с Эндрю. Миньярд "надеется" встретиться с Нилом на арене, однако это будет чем-то другим. Встреча людей с затуманенными от боли, ненависти и стремления убивать рассудками. Сейчас все иначе. Эндрю не раз помог Нилу. Возможно, Миньярд и мечтает его убить, но это будет на арене, не здесь. Здесь Нил обязан попрощаться с Миньярдом. Джостен, как никак, перед ним в долгу. Нил представить себе не может, какие глупости он скажет Эндрю. Постель уже разобрана. Нил принимает душ, оттирает с кожи золотистую краску, смывает ароматы. Надев теплую ночную рубашку, он забирается в кровать и пять секунд спустя понимает, что заснуть не удастся. А заснуть необходимо: усталость на арене - верный путь к гибели. Без толку. Проходит одни час, второй, третий, а сна ни в одном глазу. Нил пытается представить себе место, куда их забросят. Что это будет? Пустыня? Болото? Мерзлая степь? Хотя бы был какой-нибудь лесок, где можно спрятаться, найти еду и укрыться от непогоды. Деревья бывают часто: зрителям скучно, когда взгляду не за что зацепиться; к тому же на открытом пространстве Игры заканчиваются быстрее. Какой будет климат? Какие ловушки приготовили распорядители, чтобы сделать зрелище более занимательным? А соперники... Чем сильнее Нил старается уснуть, тем дальше бежит сон. В конце концов он настолько взбудоражен, что не может оставаться в постели. Ходит туда-сюда по комнате, в висках стучит, дыхание прерывистое. Комната - как тюремная камера. Если Нил сейчас же не выйдет на воздух, то снова начнет швырять вещи. Он бежит по коридору к лестнице. Дверь не только не заперта, но даже приоткрыта. Хотя какое это имеет значение? Силовое поле, окружающее крышу, не даст ни убежать, ни умереть. Да и Нил хочет не бежать, а только вздохнуть полной грудью. Увидеть небо и луну в последнюю ночь, когда на него никто не охотится. Крыша не освещена, но, едва ступив босыми ногами на плитки, Нил видит его силуэт, черный на фоне огней, ночи напролет освещающих Капитолий. Внизу, на улицах, празднуют: раздаются музыка и пение, автомобильные гудки - ничего этого Нил не слышал за толстыми оконными стеклами у себя в комнате. Нил мог бы улизнуть незамеченным: за таким шумом он бы ничего не услышал. Ночной воздух так сладок, что Нил даже думать не хочет о том, чтобы возвратиться в душную клетку. Да и какая разница, поговорят они или нет? Джостен неслышно переступает ногами по плиткам, останавливается в двух шагах позади Эндрю и говорит: — Тебе следовало бы поспать. Эндрю не вздрагивает и не оборачивается, как будто бы он слышал, как Нил вошел. Удивительно. Он лишь слегка качает головой: — Не хочу пропустить праздник. В конце концов, он в нашу честь. Нил встает рядом с ним и опирается на ограждение. Широкие улицы забиты танцующими людьми. Сощурившись, Нил пытается разглядеть их получше. — У них маскарад? —Они так одеваются, будто всегда маскарад, — отвечает Эндрю равнодушно. — Что, тоже не спится? —Да. Не могу думать ни о чем, кроме завтрашнего дня. Глупо, конечно. В уличном свете Нил видит его лицо и неловко пытается спрятать перебинтованные руки. – Мне жаль, что так вышло. С руками, — вдруг говорит Эндрю. Нил продолжает смотреть на него, теперь просто шокировано и недоуменно. Эндрю умеет...сожалеть о чем то? – Неважно, Эндрю, – отвечает Нил, слегка сбиваясь. – Так или иначе, долго я не продержусь. – Нельзя так себя настраивать. – Почему? Это правда. Все, на что я надеюсь, это не опозориться и... – Нил колеблется. – И что? – Не могу точно выразить. Я... хочу умереть самим собой. Понятно? Эндрю качает головой. Нил понимает, что эти слова звучат и вправду глупо. Кем еще он может умереть? – Я не хочу, чтобы меня сломали. Превратили в чудовище, которым я никогда не был. В этом Нил не уверен. Его "Я" никогда не было чистым, однако... Нил знает, что хочет умереть, не убегая и, наконец, не притворяясь. – Ты хочешь сказать, что не станешь убивать? – Эндрю поднимает бровь. – Я не знаю... Может, когда придет время, я буду убивать, как любой другой. Я не смогу уйти без боя. Я только... хочу как-то показать Капитолию, что не принадлежу ему. Что я больше, чем пешка в его Играх. – Ты не больше, – возражает Миньярд. – На интервью ты это уже показал. Как и все остальные. В этом суть Игр. – Я... не знаю, почему так себя вел. Ладно, пусть так. Есть Игры. Но внутри них ты – это ты, а я – это я, – не унимается Нил. – Ты понимаешь? – Немного. Но кому до этого есть дело? – Мне. Что еще в моей власти? О чем еще я могу позаботиться в такой ситуации?! – сердится Нил и отступает на шаг. – О том, что сказал Ваймак. О том, тобы выжить. Нил улыбается, печально и насмешливо: – Хорошо. Спасибо за совет, гений. Это покровительственное обращение, заимствованное у Ваймака, словно пощечина. – Что ж, хочешь провести последние часы жизни за размышлениями, как бы поблагороднее умереть на арене, – это твой выбор. А я собираюсь прожить свою жизнь. – Меня бы не удивило, если бы тебе это удалось, – отвечает Нил, снова насмешливо. Учитывая безэмоциональность и холод, которым веет от Эндрю, Нил на самом деле смог бы поверить, что тот победит. Джостен разворачивается и уходит. Остаток ночи Нил проводит в полудреме, представляя, как язвительно будет разговаривать завтра утром с Эндрю Минярдом. Хотя Джостен и сам хорош! Посмотрим, каким благородным он окажется, когда посмотрит в глаза смерти. Но пока что Нил уверен в том, что умрет, сохранив в себе что-то. Даже когда смерть будет преследовать его, он не станет, как остальные трибуты. Не позволит себе.

***

Утром Нил и Эндрю не видятся. Еще до рассвета приходит Эрнандес, дает Нилу надеть простой балахон и ведет на крышу. Одеваться для Игр и делать последние приготовления они будут в катакомбах под ареной. Появляется планолет, ниоткуда – точно как в тот день на сборе, когда поймали безгласую девочку и мать Нила, – и из него сбрасывают лестницу. Едва Нил за нее хватается и становится на нижнюю ступеньку, как застывает. Какой-то ток намертво прихватывает ладони и ступни к лестнице, так что при всем желании он не смог бы свалиться, и его поднимают наверх. В планолете Нил ожидает, что лестница его отпустит, но не тут-то было: он все еще обездвижен, когда подходит женщина в белом халате со шприцем в руке: – Это следящее устройство. Если будешь вести себя спокойно, я смогу установить его аккуратно. Спокойно. Да он как статуя! Однако это ничуть не мешает ощущать острую боль, пронзающую предплечье, когда туда впивается игла, и из нее глубоко под кожу проникает миниатюрный маячок. Теперь распорядители Игр всегда смогут узнать, в каком месте арены он находится. Заботятся, чтобы никто не потерялся. Когда дело сделано, лестница его отпускает. Женщина уходит, и наверх поднимают Эрнандеса. Появляется безгласый слуга и ведет их в каюту, где приготовлен завтрак. Несмотря на сжавшийся в комок желудок и отсутствие аппетита, Нил наедается до отвала. Еда превосходная, но он так волнуется, что не получает от нее никакого удовольствия; с таким же успехом он мог бы жевать угольную пыль. Единственное, что позволяет немного отвлечься, это вид из окна, когда они проплывают над городом, а потом над лесами и полями. Как птицы. Только они свободны, а Нил нет. Полет продолжается около получаса; перед приближением к арене стекла окон темнеют. Флайер приземляется, и Нил с Эрнандесом спускаются по лестнице, которая в этот раз пропущена сквозь жерло широкой трубы в катакомбы под ареной. Следуя указателям, они идут в комнату, предназначенную для подготовки. В Капитолии эти комнаты называют Стартовым комплексом, в дистриктах – Скотобазой, местом, куда сгоняют животных перед отправкой на бойню. Все совершенно новое, Нил – первый и единственный трибут, который войдет в эту комнату. По окончании Игр арены становятся историческими достопримечательностями, куда капитолийцы любят приезжать на экскурсии или на отдых. Бывает, проводят там по месяцу: смотрят видеозаписи Игр, осматривают катакомбы, ездят в места, где происходили смертельные схватки. Можно даже поучаствовать в инсценировках. Нил с трудом удерживает внутри себя завтрак, пока принимает душ и чистит зубы. Потом приносят одежду – у всех трибутов она будет одинаковой, Эрнандес тут ничего не решает и даже сам не знает, что лежит в свертке. Он помогает Нилу одеться: обычные коричневые штаны, светлозеленая рубашка, грубый коричневый ремень и черная ветровка с капюшоном, достающая до бедер. – Ветровка из особой ткани, отражающей тепло тела. Ночи могут быть холодными, – говорит стилист. Ботинки, которые Нил надевает поверх плотно прилегающих носков, лучше, чем он надеялся. Кожа мягкая, почти как у тех, что он носил дома. Резиновая подошва, тонкая и гибкая, с жесткими шипами. Удобно для бега. Ну, вроде бы все. Собрался. —Подвигайся. Тебе ничего не должно мешать. Нил ходит, бегает по кругу, машет руками. – Нормально. Все сидит отлично,—говорит он. – Остается только ждать сигнала. Может, поешь еще? Есть Нил не хочет, но стакан воды берет и пьет маленькими глоточками, пока они сидят на диване и ждут. Нил сдерживается, чтобы не начать кусать губы или грызть ногти, и вдруг ловит себя на том, что впился зубами в щеку, еще не совсем зажившую после того, как он прикусил ее во сне дня два назад. Во рту появляется вкус крови. Волнение постепенно переходит в ужас. Возможно, через час он будет мертвым, мертвым как камень. Или даже раньше. Пальцы неотвязно тянутся к маленькому твердому комочку в предплечье – следящему устройству. Нил давит на него, несмотря на боль, давит так сильно, что появляется небольшой кровоподтек. – Хочешь поговорить, Нил? – спрашивает Эрнандес. Нил качает головой. Так они сидят, пока приятный женский голос не объявляет, что пора приготовиться к подъему на арену. Нил подходит к металлическому диску и встает на него. – Помни, что сказал Ваймак. Беги и ищи воду. А дальше по обстановке, – говорит Эрнандес. Нил кивает. – Удачи, Огненный рыжий Нил. Эрнандес улыбается, обхватывая руку Нила и сжимая ее. Сверху, отрезая их друг от друга, разрывая их сцепленные руки, опускается прозрачный цилиндр. Эрнандес касается пальцами подбородка: выше голову! Нил задирает нос кверху и расправляет плечи. Цилиндр начинает подъем. Около пятнадцати секунд Нил находится в темноте, затем металлический диск поднимает его из цилиндра на свежий воздух. Сначала Нил ничего не видит, ослепленный ярким солнечным светом, и только чувствует сильный ветер, пропитанный внушающим надежду ароматом сосен. Потом, будто отовсюду сразу, звучит громогласный голос ведущего Игр: – Леди и джентльмены, семьдесят первые Голодные игры объявляются открытыми!