if we survive the great war

На третий день, после обеда, трибутов начинают вызывать на индивидуальные показы к распорядителям Игр. Дистрикт за дистриктом. Как обычно, Дистрикт-12 последний. Нил и Эндрю торчат в столовой, не зная, куда еще податься. Те, кто уходят, обратно не возвращаются. Комната постепенно пустеет, и необходимость играть на публику отпадает. Когда вызывают трибута Дистрикта-11, Эндрю и Нил остаются одни и сидят молча, пока не приходит очередь Миньярда. Он встает. —Ни пуха тебе,—невольно срывается с губ Нила. Эндрю кивает. Зачем Нил вообще что-то говорил? Хотя... если Джостену суждено проиграть, то пусть лучше выиграет Эндрю. Минут через пятнадцать называют имя Нила. Он приглаживает волосы, расправляет плечи и, войдя в зал, сразу понимает, что ничего хорошего его не ждет. Слишком долго распорядители здесь просидели, слишком много демонстраций посмотрели, а многие и выпили лишка. Больше всего им сейчас хочется пойти домой. Нилу не остается ничего другого, как выполнять задуманное. Он направляется к секции стрельбы из лука. Выбирает лук, надевает тетиву и набрасывает на плечо подходящий колчан со стрелами. Выбор мишеней невелик: обычные круглые и силуэты людей. Нил идет в центр зала и выбирает первую цель – манекен для метания ножей. Еще натягивая стрелу, понимает: что-то не так. Джостен промахивается на несколько дюймов, и теперь на него уж точно никто и не взглянет. Нил собирает волю в кулак и возвращается к щиту с мишенями. Выпускает одну стрелу за другой, пока руки не привыкают к новому оружию. Опять занимает ту же позицию в центре зала и поражает манекен в самое сердце. Следующей стрелой перерубает веревку, на которой подвешен мешок с песком для боксеров. Мешок бухается на пол и с треском лопается. Нил тут же делает кувырок, встает на колено и точным выстрелом сбивает светильник высоко под потолком. Вниз летит сноп искр. Нил поворачивается к распорядителям, ожидая их реакции. Некоторые одобрительно кивают, но большинство увлечены жареным поросенком, только что поданным на стол. Джостена охватывает ярость. От этого, возможно, зависит его жизнь, а им и дела нет. Сердце колотится в груди, щеки пылают. Не думая, Нил выхватывает стрелу и посылает ее в сторону стола. Раздаются вскрики, едоки шарахаются в стороны. Стрела пронзает яблоко во рту поросенка и пришпиливает его к стене. Все таращатся на Нила, не веря глазам. – Спасибо за внимание, – говорит Джостен и, не дожидаясь разрешения, идет к выходу. По пути к лифту Нил забрасывает лук на плечо, пролетает через двери лифта и ударяет кулаком по кнопке с номером 12. Двери затворяются, и лифт несет его вверх. Он успевает доехать до своего этажа и несется по коридору в комнату, не обращая внимания на окрики из гостиной. Запирает дверь, падает на кровать, и первые за все время пребывания в Капитолии слезы наконец скатываются по его щекам. Это конец! Если у него и была маленькая надежда, то этой стрелой он ее разбил. Что с ним сделают? Арестуют? Казнят? Отрежут язык и заставят прислуживать трибутам? Чем он думал, когда стрелял в распорядителей? Конечно, он не в них стрелял, а в яблоко. Он так разозлился, что его игнорируют. Если бы он хотел кого-то убить, то не промахнулся бы! Хотя какая разница? Все равно он бы не выиграл. Пусть делают со ним, что хотят. Нил, можно сказать, почти открыто послал всех к черту. Теперь нечего ждать снисхождения. Эбби и Ваймак стучат в дверь. Нил кричит, чтобы они убирались, и через какое-то время они отстают. Через час, может, больше Нил перестает плакать, гладит ладонью шелковые простыни и смотрит, как дома и крыши Капитолия блестят в лучах заходящего солнца. Вначале Нил ждет, что за ним явится стража. Время идет, и постепенно он успокаивается. Им ведь по-прежнему нужен второй трибут из Дистрикта-12, не так ли? Если распорядители захотят его наказать, то сделают это публично. Подождут, пока Нил окажется на арене, и спустят на него голодных диких зверей. Лука и стрел, ясное дело, не будет – об этом они позаботятся. Ну а для начала дадут Нилу такой низкий балл, что никому в здравом уме и в голову не придет стать его спонсором. Баллы объявят уже сегодня. Так как тренировки закрыты для зрителей, распорядители сами оценивают шансы каждого трибута, задавая ориентир для заключения пари – занятия, которому здесь с удовольствием предаются от начала до конца Игр. Самый низкий балл – единица, самый высокий и практически недостижимый – двенадцать. Нил надеялся заслужить своей стрельбой семерку или хотя бы шестерку, а теперь ясно: у него балл будет худшим из двадцати четырех. Когда Эбби стучит в дверь и зовет Нила к ужину, он решает пойти. Чего ради прятаться? Шила в мешке не утаишь. Скоро результаты покажут по телевизору. Нил идет в ванную и умывается, но лицо все равно красное и опухшее от слез. За столом собрались все. Нил хлебает мелкими ложечками суп, стараясь ни на кого не смотреть. Суп соленый и напоминает о слезах. Взрослые заводят разговор о прогнозе погоды, а Нил ловит взгляд Эндрю. Он вопросительно поднимает брови: что случилось? Джостен не реагирует. Когда подают главное блюдо, Ваймак обращается к трибутам. – Ладно, хватит о пустяках, скажите-ка лучше, как вы сегодня преуспели? Эндрю продолжает равнодушно есть суп, даже не глядя на ментора. Ваймак поворачивается к Нилу. – Я запустил в распорядителей стрелу,—Джостен непринужденно пожимает плечами, как будто все еще говорит о погоде. Все перестают есть. – Что? – Ужас в голосе Эбби подтверждает наихудшие опасения. – Я выстрелил в них. То есть... не совсем в них. В их сторону. Сначала они вообще на меня не смотрели. Я захотел привлечь их внимание,– с вызовом заявляет Нил. – И что они сказали? – осторожно спрашивает Ваймак. – Ничего. Точнее, не знаю. Я сразу же ушел. – Тебя не отпустили? – ахает Эбби. – Я сам себя отпустил. — Что ж, дело сделано, – констатирует Ваймак, намазывая маслом булочку. – Думаете, меня арестуют? – Вряд ли. Трудновато будет найти тебе замену, – говорит Ваймак. Он раздирает кусок свиной отбивной руками и со смехом спрашивает: – И как они выглядели? Уголки рта Нила невольно приподнимаются: – Ошарашенными. Некоторые смешными, – перед глазами возникает картина. – Один мужчина сел в чашу с пуншем. Ваймак громко гогочет, и Нил тоже смеется. – Так им и надо. Смотреть на вас – их работа, и то, что вы из Дистрикта-12, еще не причина отлынивать от обязанностей. – вдруг говорит Эбби и сразу озирается, будто сказала что-то из ряда вон выходящее. – Может, я слишком резка, но таково мое мнение, – добавляет она. – Теперь я получу самый низкий балл, – говорит Нил. После ужина все направляются в гостиную смотреть объявление результатов. Сначала показывают фотографию трибута, через пару секунд внизу экрана – его балл. Профи, как следовало ожидать, получают от восьми до десяти. Большинство других – около пяти. Дистрикт-12, разумеется, последний. Эндрю достается восьмерка. Ногти Нила впиваются в ладони, пока он напряженно смотрит в телевизор, ожидая худшего. И тут на экране вспыхивает – одиннадцать! Одиннадцать! Эбби испускает визг, все хлопают Нила по спине и кричат поздравления. Он все еще не может поверить. – Тут какая-то ошибка. Как это возможно? – спрашивает Нил Ваймака. – Видно, им понравился твой характер. Им ведь нужно устроить зрелище, и горячие головы тут как раз пригодятся. Нил пытается поздравить Эндрю – снова неловкость. У них обоих хорошие результаты, только вот что это значит для другого? При первой возможности Нил убегает в свой номер и с головой зарывается в подушки. Он выжат как лимон. Медленно Нил погружается в сон. Приговор отложен, есть передышка; под закрытыми веками все вспыхивает число «одиннадцать».

***

Проснувшись на рассвете, Нил еще некоторое время лежит в постели, глядя, как на ясном небе встает солнце. Сегодня воскресенье. Нил вспоминает, как по воскресеньям ходил на охоту и делал запасы на неделю. По сравнению с тем, что он имеет сейчас, прошлая жизнь казалась раем. Нилу было легко жить, будучи независимым от спонсоров, распорядителей и их оценок, будучи незаметным и неуязвимым. Насколько ему было легко одному, настолько трудно с Эндрю. Трудно даже притворяться друзьями. Нил постоянно задается вопросом, зачем он что-то сделал или сказал. Хотя как тут можно сравнивать? Нил был один, потому что так было проще выжить. С Эндрю все иначе: выживание одного значит смерть другого. И никуда от этого не деться. Эбби стучит в дверь напомнить, что Нила снова ждет «важный-преважный день». Завтра у трибутов берут интервью для телевидения, так что сегодня у всей группы забот по горло. Нил встает и принимает душ, стараясь в этот раз быть повнимательнее с кнопками. Эбби и Ваймак о чем-то шушукаются за столом. С чего бы это? Впрочем, голод сильнее любопытства, сперва Нил нагружает блюдо завтраком, а потом уж присоединяется к остальным. Только когда на тарелке остается меньше половины, Нил замечает, что все почему-то молчат. Он делает глоток апельсинового сока и вытирает рот. – В чем дело? Вы ведь должны натаскивать нас для интервью, верно? – Верно, – соглашается Ваймак. – Я вполне могу есть и слушать одновременно. – Понимаешь, мы несколько изменили планы... В том, что касается нашего текущего подхода... – Какого еще подхода? – удивляется Нил, не в силах вспомнить из данных за последнее время инструкций ничего, достойного такого наименования. Разве что не выпендриваться перед другими трибутами. Ваймак пожимает плечами: – Эндрю попросил, чтобы его готовили отдельно. *** Предатель! Это было первой мыслью, мелькнувшей у Нила в голове. Глупее не придумаешь. Нельзя назвать предателем того, кому ты и так никогда не доверял. Да и о каком доверии между трибутами может идти речь? И все же... Эндрю — тот мальчик, который стерпел побои матери ради того, чтобы дать Нилу хлеб, тот, на кого Нил опирался в колеснице, кто прикрыл его в случае с безгласой девушкой и кто так стремился, чтобы Хеймитч узнал об умении Нила стрелять... Разве мог он после всего этого в самом деле совершенно не доверять ему? С другой стороны, Нил чувствует облегчение. Наконец-то не нужно притворяться друзьями. Если между ними и успела возникнуть какая-то слабая, неуместная привязанность, то теперь с ней покончено. И самое время. Через два дня начинаются Игры. Что бы ни повлияло на решение Эндрю, Нил должен быть ему благодарен. Видно, Миньярд тоже понимает, что чем скорее они станут вести себя как враги, тем лучше.