if we survive the great war

Нил стоит и смотрит в окно. Ему хотелось бы его открыть, но мало ли, что может случиться на такой скорости. Вдали виднеются огни другого дистрикта. Седьмого? Десятого? В голову лезут мысли о людях в тех домах. Они уже ложатся спать. Нил представляет себе свой дом с плотно закрытыми ставнями. От воспоминаний о доме становится тоскливо. День тянется бесконечно. Неужели только сегодня утром Нил охотился на белок? Кажется, прошла целая жизнь. Очень долгий сон, превратившийся в кошмар. Может, если он ляжет спать, то проснется в своем Дистрикте-12? В выдвижных ящиках, наверное, полно ночных сорочек, но он просто стягивает штаны и рубашку и ложится в кровать. Шелковые простыни ласкают кожу, а легкое пуховое одеяло сразу окутывает теплом. Нил подумал, что неплохо было бы выплакаться. Сейчас самое время. Но слезы, как назло, не приходят. Внутри все перегорело, Нил чувствует только усталость и хочет домой. Под мерное покачивание поезда Джостен забывается. *** Нила будит стук в дверь, сквозь оконные занавески уже просачивается серый свет. Он слышит голос Эбби Уинфилд: «Подъем, подъем! Нас ждет важный-преважный день!» Интересно, что творится в голове у этой женщины? Какие мысли занимают ее днем? Что ей снится по ночам? Трудно себе представить. Нил надевает вчерашнюю одежду. Она еще чистая, только немного измялась, провалявшись ночь на полу. Старые брюки и рубашка кажутся единственной нитью, которая все еще соединяет его с так называемым "домом". Все равно уже ненадолго. Скоро они прибудут в Капитолий, и там образом Нила для церемонии открытия Игр займется стилист. Когда Джостен входит в вагон-ресторан, мимо него, бормоча под нос ругательства, проскальзывает Эбби с чашкой кофе. Ваймак давится от смеха. Лицо у него опухшее и красное от выпитого вчера алкоголя. Эндрю с булочкой в руке сидит рядом. Выглядит он как обычно: тотальное безразличие, ни единой эмоции. Он бросает быстрый взгляд на Нила, но тот, по-видимому, не вызывает у Миньярда интереса. – Давай садись! – машет Нилу Ваймак. Едва он опускается на стул, перед ним возникает большой поднос. Ветчина, яйца, гора жареной картошки. На льду стоит ваза с фруктами. Булочек в корзинке хватило бы ему на пару недель. В изящном стакане апельсиновый сок. Апельсин Нил пробовал всего один раз, мама купила его на Новый год как подарок. Чашка кофе. Мама обожала кофе, хотя они редко могли его купить. Нил не понимает, что в нем хорошего; только горечь во рту. И в довершение – красивая чашка с чем-то коричневым, чего рыжеволосый никогда не пробовал. – Это горячий шоколад, – объясняет Эндрю с непроницаемо безэмоциональным лицом. – Он вкусный. Нил пробует горячую густую жидкость на вкус, и по спине пробегают мурашки. Какими бы аппетитными ни выглядели другие кушанья, Джостен забывает о них, пока не выпивает все до капли. Потом запихивает в себя все, что можно. Когда его живот уже чуть не лопается, он откидывается назад и молча смотрит на сотрапезников. Эндрю еще ест, отламывает кусочки булки и окунает их в горячий шоколад. Ваймак почти ничего не взял со своего подноса, зато регулярно опрокидывает стаканы с красным соком, разбавленным какой-то прозрачной жидкостью из бутылки. Пахнет спиртным. Нил не был раньше знаком с Ваймаком, однако часто встречал его в Котле и видел, как он горстями швырял деньги на прилавок, где продавали самогон. Нила переполняет ненависть к Ваймаку. Неудивительно, что ребята из их дистрикта не побеждают. Конечно, они вечно полуголодные и тощие, и тренировки у них никакой. Однако были же и среди их трибутов сильные, те, кто мог бороться. И кто тогда виноват, что нет спонсоров, как не ментор? Богачи охотно поддерживают тех, у кого есть шансы, – либо ставки делают, либо самолюбие хотят потешить, – а кому придет в голову вести переговоры с таким отребьем, как Ваймак? – Вы, значит, будете давать нам советы? – говорит Нил ментору. – Даю прямо сейчас: останься живым, – отвечает тот и дико хохочет. Нил бросает взгляд на Эндрю, забыв, что решил не иметь с ним никаких дел. С удивлением замечает в его глазах жесткость. Хоть какая-то новая эмоция. – Очень смешно, – говорит Эндрю и внезапно выбивает из руки Ваймака стакан. Тот разлетается на осколки, и его содержимое течет по проходу, как кровь. – Только не для нас. Ваймак на секунду столбенеет, потом ударом в челюсть сшибает Эндрю со стула и, повернувшись, опять тянется к спиртному. Нож Миньярда успевает раньше: вонзается в стол перед самой бутылкой, едва не отрубая Ваймаку пальцы. Ментор вдруг откидывается на спинку стула и смотрит на них с прищуром. – Надо же! – говорит он. – Неужели в этот раз мне досталась пара бойцов! Эндрю берет из-под вазы с фруктами пригоршню льда, собираясь приложить его к красному пятну на щеке. – Нет, – останавливает его Ваймак, – пусть останется синяк. Все будут думать, что ты сцепился с кем-то из конкурентов еще до арены. Не утерпел. – Это ведь не по правилам,—Нил внезапно для самого себя обретает голос. – Тем лучше. Значит, он не только подрался, но и сумел сделать так, что его не поймали. Ваймак поворачивается к Эндрю. – А ну-ка покажи еще, как ты ножом орудуешь! Блондин выдергивает нож из стола и, взяв за лезвие, бросает в противоположную стену. – Станьте вон там, вы оба! – командует Ваймак, кивая на середину вагона. Эндрю и Нил послушно становятся, и их ментор ходит вокруг кругами, тычет пальцами, словно они лошади на рынке, щупает мускулы, заглядывает в лица. – Ну... вроде не безнадежно. Не дохляки. А стилисты поработают, так даже симпатичными будете. Нил с Эндрю понимают. Голодные игры – не конкурс красоты, но замечено не раз: чем смазливее трибут, тем больше спонсоров ему достается. – Ладно. Предлагаю сделку: вы мне не мешаете пить, а я остаюсь достаточно трезвым, чтобы вам помогать, – говорит Ваймак. – Только, чур, слушаться меня беспрекословно. Условия, конечно, не идеальные, но, по сравнению с тем, что было десять минут назад, прорыв огромный. – Идет, – соглашается Эндрю. – Вот и отлично. Через пару минут мы прибываем на станцию, и вас отдадут стилистам. Уверен, вам понравится далеко не все из того, что они будут делать. Что бы это ни было, не возражайте. Ваймак берет со стола бутылку и уходит. Как только закрывается дверь, становится темно. Внутри вагона еще можно что-то разглядеть, кое-где горит подсветка, а за окнами словно опять наступила ночь. Видимо, поезд въехал в туннель сквозь горы, отделяющие столицу от дистриктов. Эндрю и Нил молча стоят на месте, пока поезд мчится сквозь кромешную тьму. Туннелю, кажется, нет конца, и от мысли, сколько тонн скальной породы отделяет их сейчас от неба, у Нила сжимается сердце. Жутко и противно быть вот так замурованным в камень. Наконец поезд сбавляет ход, и вагон заливается светом. Нил несется к окну скорее увидеть то, что до сих пор видел лишь по телевизору, – всевластный Капитолий, главный город Панема. Эндрю же, не сдвигаясь с места, устремляет свой взгляд на пейзаж за окном. Цвета кажутся ненастоящими – не бывает такого чистого розового, такого яркого зеленого, такого светлого желтого, что глазам больно смотреть. Они такие же, как маленькие леденцы в кондитерском магазинчике в Дистрикте-12, о которых Нил даже мечтать не осмеливался, настолько они дорогие. Люди узнают поезд, перевозящий трибутов, и возбужденно тычут в их сторону. Джостен отступает от окна. Нила тошнит от того, как они воодушевляются, предвкушая зрелище его смерти. Эбби Уинфилд заходит в купе. —Неплохо было бы поприветствовать зрителей. Среди них могут быть потенциальные спонсоры,— шепчет она. Нил продолжает смотреть в окно, не желая "знакомиться" с толпой зевак, а Эндрю отворачивается, выдавливая из себя лишь фирменную ухмылку. Он никогда не опуститься до приветствия людей, которые готовы отправить его умирать или убивать самим себе на потеху. Эндрю не нуждался в их подачках. Тут Нила осенило. Эндрю не считает себя обреченным. Он уже изо всех сил сражается за жизнь. А значит, мальчик, подаривший Джостену хлеб, постарается убить его.