May I kiss you, sir?

      Чан верил: нет ничего хуже, чем встретить человека, во всём похожего на тебя, но чуточку лучше. Чанбин был именно таким.       Вот и сейчас в армейской столовой он обедал, окружённый товарищами, трепался без умолку. Так быстро, будто отбирался на рэп-шоу, и делал паузы лишь для всеобщего смеха. Над ним всегда словно горел прожектор. У него было всё, что есть у Чана: тело с вылепленными в зале рельефами, харизма, чувство юмора, но втрое больше уверенности в себе. Однополчане за его столом снова залились раскатистым смехом. Чанбин обвёл их взглядом, убеждаясь, что каждый оценил шутку. Их глаза встретились. Чан тряхнул головой. Поковырял обед: жареный рис с кимчи, спэм и суп почти из одного бульона. Есть не хотелось.       Отнёс железный поднос на мойку. Время перерыва подошло к концу, и Чан поспешил к выходу, как и все, отчего столовая наполнилась топотом армейских сапог. Въедающийся в мозг голос Чанбина слышался за спиной:       – Что у нас сегодня?       – Соревнования вроде.       – Ага, штангу тягать будем, за победу отгул дадут.       Парни за спиной хором протянули довольное «О-о-о». Чан встряхнулся: во всяком таскании железа он был хорош, а отгул никогда не лишний. Осталось узнать, дают ли его за второе место – первое достанется Чанбину.       – Ну я всё равно не выиграю, – протянул парень из свиты Со, – а вы можете побороться.       – Да? – с раздражением спросил другой. – Минхёк-хён всех сделает – у него вон какие банки.       – Эй, а я? – всверлился в уши голос Чанбина. – У меня разве меньше? И Чан знал, что он закатал рукав цвета хаки и напряг руку, демонстрируя мышцы, впрочем, составляющие конкуренцию Минхо, да и ему самому.       – Ой заткнись ты! Завидно.       Иногда Чан смотрел, как Со подтягивается. Как каждый мускул напрягается на его руках и спине, на вздутые вены поверх всего этого и тёмные пятна на майке. На миг он находил его тело эстетичным. Пока зуд не охватывал кожу и мокрые ладони не сжимались в кулаки. Чан отворачивался, как от пощечины, внутри съедаемый желчью и жаром.       – Сам-то как считаешь?       – Я…– боги услышали молитвы, и Чанбин в кои-то веки притих. «Он что, думает?». На губах заиграла ухмылка. Появилась даже какая-то интрига, хотя Со легко мог бы назвать самого себя. – Чани-хён хорош. Он может выиграть.       Ошпарило кипятком. Бан поддал скорости, проталкиваясь вперёд, на свежий воздух. «Я ослышался. Или он имел в виду какого-то другого Чана». Чанбин просто не мог назвать его.

***

      Немногие смогли выжать больше сотни килограмм, и с каждым цветным железным блином участников становилось всё меньше. Выбывшие тут же присоединялись к болельщикам. Чан похлопал себя по трицепсам. Мышцы уже подустали, а финальный босс всё никак не сдавался. Да ещё и солнце в лоб лупило… По другую сторону от скамьи раздался мужицкий ор и аплодисменты. Глаза закатились. «Блять, он только что выжал сто тридцать».       Теоретически Чан мог это повторить. Но у него оставалась последняя попытка: одна ошибка, и ты ошибся. Взглянул на кучку болельщиков поменьше – она состояла из тех, кто продул лично рядовому Со. Никто и не подумал Чана подбодрить. «Они и не болеют за меня, они болеют против Чанбина».       В этой ненужности крылось странное спокойствие, будто весь мир разом отвалил от тебя. Была только скрипящая магнезия на ладонях, нагретая солнцем скамья, мозоли и штанга со ста тридцатью килограммами. Чан подошёл к ней и пригнулся.       – Удачи.       Он чуть не вмазался лбом в рифлёный гриф. Бросил взгляд «ты чё издеваешься блять?» на Чанбина. Конкурент сплёл руки на груди, опустил взгляд и шаркнул ботинком. Чан тряхнул головой, так и не поняв, что это было.       Лёг на скамью. «Ну, держись» – он взялся за гриф и покрутил в ладонях. Поднял со стоек, почувствовал, как штангу ведёт от любого миллиметра в сторону. Она ухнула вниз, к груди. Особо не задерживаясь, тем же путём Чан выталкивал её обратно. Работало всё его тело: руки, грудь, спина, даже, блин, пятки и жопа. Последнюю так вообще свело. Чан выпрямил локти и вдохнул, обливаясь потом. Поставил штангу на место.       Мышцы на лице и шее расслабились, хотя Чан даже не понял, что их напрягал. Выпрямился. Грудь часто вздымалась, натягивая перетрудившиеся мышцы. С плотно сжатыми губами он искоса посмотрел на Со. Тот пялился в ответ своими проклятыми глазами санпаку, стоя, как монолит.       – Та-ак, что тут у нас, – Офицер пролистал записи.       Посчитал баллы на калькуляторе, толкнулся языком в щёку. Отошёл посоветоваться к другим командирам.       – Ладно, победила дружба.       Болельщики недовольно загомонили. Чан фыркнул, маскируя надтреснутый смех. Они с Чанбином такие закадычные друзья…       – Рядовой Со, рядовой Бан, вам начислят по отгулу, который вы можете взять в любой день. – Он оглядел их потные, пыльные и красные морды. – И… помойтесь, ради всего святого. А неудачники – десять кругов по стадиону! Вы должны стремиться к совершенству!       Товарищи поздравляли Со, хлопали по мокрой спине и жали руки, а тот лыбился однобоко, с ямочкой на щеке. Чан не ощущал вкуса победы. Во-первых, потому что разделил её с Чанбином. Во-вторых – потому что тот оказался прав.

***

      Помыться в одиночестве – невероятная роскошь. Чан уже не мог сказать, когда в последний раз стоял под горячим душем дольше десяти минут без гомона во всех кабинках. Даже Чанбин, вставший ровно напротив него, не мог испортить этого удовольствия. Ну, почти.       – Так одиноко без остальных, а? – невыносимый голос Со помножился эхом.       – Тебе нужна компания даже в душе? – Чан нехотя развернулся к нему и приподнял бровь.       Бин оглядел его, достаточно медленно, чтобы прочувствовать липкий жар, спускающийся от лица по груди, прессу и ниже, к бёдрам. «Не думал, что можно облапать взглядом». Тут два пути: смутиться – и проиграть, либо пялиться в ответ.       – Можно и в душе, – Со подмигнул с ухмылочкой.       Чан удержался, чтобы не вскинуть брови от такого предложения. Опёрся локтем о простенок и вернул Чанбину его взгляд: отсчитывал, сколько задержаться на раскачанных плечах, сколько – на упругих «принципах», не очень-то заметном прессе (у Чана он был суше), тёмной дорожке волос и… «Достаточно».       – Пожалуй, откажусь.       Бегающие глазки и выражение полной растерянности на лице Со были лучшей наградой. Хотелось отвернуться и похихикать, закусив палец.       – Ладно, – Бин пожал плечами, – Тогда ты не против, если я?.. Сам понимаешь.       – Да.       На службе они редко оставались наедине. А потребности были у всех. Чану уже не раз приходилось слышать, как кто-то не очень удачно ныкался, и с наступлением отбоя все превращались в великих слепых и глухих, потому что в другой день наяривать под одеялом будешь ты.       Бан отвернулся к стене, продолжая намыливать отросшие волосы. Но даже лопающиеся пузырьки и два душа не заглушали движения руки и тяжелое дыхание, что очень хотело сорваться в стон. «Зачем я его разглядывал?!». Ведь теперь он мог представить самоудовлетворяющего себя Чанбина во всех подробностях.       Они лили горячую воду уже так долго, что стало душно. Вскружилась голова. Чан прислонился лбом к мокрой плитке и прикрыл веки. Всё, что он мог представить – рельефные руки Чанбина, грудь Чанбина, бёдра Чанбина и накачанную под, мать его, золотую спираль задницу Чанбина! Но хуже было не это. Чан разлепил веки и посмотрел на свои… ноги.       У него стоял.       Он был из терпеливых. Тех, кто прилежно тренируется, учится военному делу, выигрывает в соревнованиях и копит выходные, как валюту в игре. И закрывает свои потребности в увольнении. Было для Чана что-то дикое в армейском отсутствии личных границ.       Его выдержка дала сбой в самый неподходящий момент.       Он коснулся члена, чтобы смыть пену – тот дёрнулся, посылая по всему телу приятные разряды. Чан – напряжён, наэлектризован и голоден. «Это должно быть быстро – приключение на пять минут». Со Чанбин даже не заметит. И, в конце концов, если ему можно – почему Чану нельзя?       Он с удовольствием взял член в кольцо под головкой, отпустил себя и убил свой стыд. В соседней душевой – всё ещё тяжелые почти-стоны и хлюпанье. И Со Чанбин. Он так и маячил перед прикрытыми глазами: раскачанная спина, руки, паутина выпирающих вен… Движения ладони ускорялись. Жар пополам с напряжением заполнял тело. В лёгких – густой пар. Чан упёрся рукой в стену, подмахивал бёдрами в своём ритме.       Зад сжался, как и низ живота, а ладонь продолжала скользить по длине даже сквозь подступающий оргазм. Чан не сдержался. Один стон всё же прозвучал сквозь сомкнутые губы. Он излился в руку – и немного на плитку на стене. «О Боже, как хорошо…».       Шум воды за спиной резко стих, словно всё это время Чанбин просто не хотел мешать. Чан скорее выпрямился. Пытался незаметно ополоснуть руку и заодно – стену, но адекватно не получалось ни то, ни другое. Лицо краснело со скоростью света.       – Ты меня ждешь?       Напускная беззаботность звучала слишком фальшиво.       – Я? А, нет, – голос Чанбина звучал приглушенно. Он прошлёпал дальше по проходу. Бросил как бы невзначай: – А ты красавчик, хён.

***

      Чан не мог представить, что будет постоянно думать о Чанбине. Нет, раньше он тоже о нём думал: о его идеальном теле и том, как Со его бесит – но теперь он жил в его голове 24/7. А как иначе, если Чанбин – вездесущий?       То встанет в пару на тренировке, то в столовой займёт один стол, то в дежурство напросится. Чан, кажется, начал привыкать (либо совместная дрочка очень сближает). Потому что рядовой Со перестал его бесить…       Даже его дурацкие выходки. Чанбин мог напевать песню про плюшевого мишку в полной казарме, корчить милые моськи и в шутку хлопнуть по заднице. При этом из Чана вылетало неловкое хихиканье, и он замечал, что лыбится непонятно с чего. Как-то раз, получив смачный шлепок, Бан ответил взаимностью (и даже не сломал руку).       Странное чувство взорвалось внутри: смесь жара, кусающего щёки, страха, и дрожащей волны адреналина. И Чан искал его снова.       Смотрел украдкой, как Бин учит танец к новому камбэку каких-то девчонок, что крутили по телевизору в общей комнате. Можно было бы подумать, что на телеке заел один канал: каждую свободную минуту солдаты смотрели музыкальные шоу. Женщин в армии видели только так. Всё, что Чан знал о кпоп группах, он выучил против своей воли. В его мозгу хранились слова свежих девочковых песен, он мог бы спеть их, разбуди его среди ночи, будто «Queencard» – это гимн Кореи. Нет, ты мог включить те же новости… если отвоюешь пульт у кучи сперматоксикозников.       – Вруби aespa! – рядовой от эмоций дёрнул ногой и пнул Чана, сидящего на полу перед диваном.       – Нет, сейчас будут Ateez, потом (G)I-dle…       За спиной нарастала возня, и пришлось обернуться.       – А потом придёт офицер, переключит канал – и я не увижу Карину! – фанат aespa бросился за пультом. Пару мгновений борьбы – и устройство у него. Парень вскочил с дивана и задрал руку, чтобы точно не потерять добычу. – Что, показать тебе самую красивую девушку Кореи?       Стоило Чану отвернулся – он встретился взглядом с Чанбином. Проигравший фыркнул.       – Миён красивее. Да, Чан?       Чёрная майка с буквами R.O.K.A. опасно натягивалась на груди Со, не скрывая выступающие соски. Дыхание перехватило, а на месте лёгких образовалась светлая пустота.       – Ага.       Чанбин не спешил отрывать взгляд тёмных глаз, Чан – тоже. Глубоко дышал, но каждый следующий вдох давался сложнее предыдущего. Со улыбнулся на одну сторону, показывая ямочку.       – Эй, ты разве не сказал вчера, что Вонён лучшая?       Чан нехотя повернул голову. Он не помнил, говорил ли такое, может быть, согласился с кем-то…       – Да они обе красивые.       Ошибка первая: не пытайся усидеть на двух стульях.       Почему-то срач «кто из кучи идеальных девочек самая-самая» в армии по важности равнялся любимой футбольной команде. Но для Чана все айдолки были как младшие сестрички: ты же не скажешь одной, что она красивее, ведь вторая обидится. Да и зачем их сравнивать?       По тому, как его зажали в тиски, стало ясно – просто он не отделается.       – Хён. Кто твоя биаска? – прозвучало угрожающе, будто ночью в подворотне.       Глаза распахнулись и гипнотизировали одну точку. В горле першило. Как на зло имена и лица перепутались в голове, а выбор стоял стратегический. Ещё Чану, наверно, придётся приклеить фото девушки на шкафчик, чтобы отвести подозрения, но он даже не знал, кого назвать…       – Будут тебе (G)I-dle! – крикнул Чанбин в другом углу комнаты.       Даже те, кто не знал, что произошло, оживились. Со вышел в центр перед телевизором, запел:       – Queencard, I'm hot       My boob and booty is hot       Он повторил хореографию, чем заставил некоторых подавиться смехом. Шею сковало жаром. С каждой следующей строчкой ржали всё больше, Чану так и вовсе пришлось закусить кулак, чтобы не взвыть. А когда Со начал тверкать – полегли все.       Для феи концовки он послал воздушный поцелуй и сложил сердечко пальцами. Поклонился, и Чан понимал уже, что он невероятно доволен собой. Солдаты гоготали и аплодировали, как стая тюленей, пульт лежал на подлокотнике – и никто даже не вспоминал о нём. Чан хлопал себя по бедру и улыбался до боли в ямочках.       – Вот моя биаска! – сказал он сквозь смех.

***

      – Постой, то есть ты вообще не боишься, что над тобой будут ржать? – прошипел Чан, достаточно громко, чтобы слова долетели до соседней кровати.       – Не-а.       Чанбин перебрался на неё с прошлой недели, когда прежний хозяин получил дембель. С тех пор они разговаривали так после отбоя под чей-то храп.       – Бин, просто… как?!       У него в голове не укладывалось, как можно аж светиться в кругу угорающих над тобой людей. Это же хуже, чем когда мама заглядывает в комнату и просит спеть для гостей, а тебе десять. Лицо защипало. Захотелось натянуть одеяло по самые брови. «Стыд, да и только».       Чанбин подпёр голову в задумчивости.       – М-м-м, я считаю, чужой смех не может задеть тебя, если ты сам над собой смеешься.       – О, вот как, – Чан опустил глаза, рассуждая. – Мне ближе «никто не сможет ненавидеть тебя больше, если ты свой главный хейтер».       «Быть смешным» это что-то из разряда «быть неудачником». Хотя Чанбин им определённо не являлся…       – Вы двое заебали пиздеть, – шикнули сверху.       – Ой да иди ты! – беззлобно ответил Со.       Распахнул одеяло и на цыпочках подкрался к Чану. А тот просто не успел раздуплить, что происходит, пока не стало слишком поздно (и невежливо) друга прогонять. Да он разрешения и не спрашивал – забрался рядом в одних трусах, и всё. «Сказать ему сейчас или не стоит?».       – Думаешь, так мы будем тише? – Чан дёрнул бровью.       – Смотря чем займёмся, – Со бросал двоякие фразы направо и налево, дело привычное.       Вдруг он приложил палец к губам. Чан опустил веки, прислушиваясь. Сзади и сверху происходила мышиная возня, с характерным пыхтением и скрипом кровати. Это как играть в морской бой, только веселее.       – Второй ряд от нас, одна койка вправо, – прошептал Со едва слышно.       – Не, прямо по курсу. – Чан прислушался: они его не спугнули. – Пойдём проверим?       Чанбин зажал рот рукой. Чан уткнулся в подушку, чтобы не перебудить пол казармы. Конечно, Бан блефовал – никуда бы он не пошёл в таком виде.       Когда он снова смог посмотреть на Чанбина – тот оказался запредельно близко. Одну руку вдруг стало некуда деть, кроме как положить ему на талию. Стопа проехалась по голени, вызывая роту мурашек. В неярком белом свете виднелись очертания его волнистых волос и блеск глаз.       Чан сглотнул. Ладонь на косых мышцах Со намокла, но передвинуть её – страшно. Вдвоём под одеялом – теплично жарко, а снимать уже нечего. Почему его дыхание такое горячее? Почему сердце колотится от близости другого мужчины? Почему хочется положить свою руку ниже? Нельзя просто валяться молча на одной кровати ночью. Точно не с Чанбином. Но и прогонять его не хотелось.       Так что Чан смотрел в глаза санпаку и ждал чего-то: громкого кашля, включенного света, замечания от соседей, внепланового учения, нападения Северной Кореи, взрыва сверхновой… Нельзя ведь разглядывать Чанбина вечно?       Его слова еле долетали до ушей, но щекотали губы:       – May I kiss you, sir?       Бан Кристофер Чан расплылся в смущённой улыбке, но очень хотел казаться крутым.       – Say «please».       Косая ухмылочка.       – Пожалуйста?       Со преодолел бесконечные миллиметры, разделявшие их. Чан не остановил его. Не остановил, когда Чанбин смял пухлые губы своими, когда прижался разгорячённой кожей, когда его рука сжала бок… Кровь пополам с почти электрическим напряжением лилась по венам, отчего сердце стучало барабаном в ушах. Мысли улетучились. Некогда было задумываться, насколько это правильно, потому что слишком хорошо. Ладонь Чанбина двинулась ниже. Чан приподнялся и прошептал ему в самое ухо:       – На мне ничего нет.       Чанбин дотянулся до шеи и прикусил тонкую кожу.       – Так даже лучше.       Со с удовольствием сжал задницу Чана. «Как давно он хотел это сделать?». Напряжение прошло. Поцелуи перепадали на шею, оставаясь влажными следами. Чан плавился в тепле своего тела, и по сравнению с прежним опытом это был пожар на фоне огонька свечи. Рядом с Чанбином ничего не страшно.       Он провёл костяшками пальцев по дорожке волосков, ниже, обхватил член. Пальцы ног подогнулись. Чан выпустил воздух сквозь сжатые зубы. «Слишком громко». Ему хотелось стонать в голос, сбросить это чертово одеяло, ответить Чанбину взаимностью… Но он мог лишь цепляться пальцами за крылья его лопаток, пытаясь сдержаться, пока Со мягко надрачивал ему.       Чан мог бы так кончить. От руки Чанбина, который ещё недавно его раздражал. Это было похоже на сон, только вот ладонь на члене, комок жара в паху и горячее дыхание ощущались слишком ярко. И всё же…       – Постой.       – Что такое?       Чанбин остановился, большим пальцем размазывал выступившую на головке каплю. По бёдрам прошлись мурашки.       – Я… не хочу испачкать постель.       Со молчал, так и не разжимая руки. Чан вдруг представил, что ничего между ними не случилось, и под рёбрами заныло от пустоты. Нет, он хотел, чтобы это было. Чем бы оно ни являлось.