Когда Он Слышит

Иногда для принятия себя не хватает всего лишь одной маленькой детали. Бывает, что это чья-нибудь фотография, бывает, спонтанный поцелуй, а бывает – новый участник группы. У Миши был последний вариант, но как и с героином, с первой дозы здесь было не понятно. В девяностом году появление Андрюхи, мгновенно ставшего самым близким для Михи человеком, было первым больным уколом, а последствиями инъекции стали тошнота и головная боль, регулярная ненависть к себе, разрушителю крепкой мужской дружбы; беспомощные попытки запить неразделенные чувства и армейскую разлуку. Кризис ориентации? Пожалуй. Но больше в Мише было не самоосознания, а липкого чувства своей вины за то, что что-то настолько прекрасное, как их с Андреем дружба, может быть разрушено таким слабым и затаенным чувством любви. За годы хлипкого осознания, что Андрея он не просто любит, а хочет прилипнуть к нему навсегда и намертво, слиться с ним в единое сознание и не нуждаться даже в словах для диалога, Горшенев прошел через все круги ада. Сначала он пытался вытравить Андрея из башки: книги и дрочка, даже попытка в вынужденный неловкий секс с какой-то согласившейся девчонкой – не помогло. Тело отчаянно хотело даже не человека другого пола, не мужика, а именно Андрея, а как именно – это уже не важно, потому что одного желания хватало, чтобы ненавидеть свое сознание. Потом он травил уже не Андрея, а себя: избавлялся от чувств ссорами с Князем, дешевым алкоголем и бесконечными наркотиками, но финалом всего этого стала только еще больше разбушевавшаяся психика и без того нестабильного Миши – он глушил в себе не только Князева, но и мысли о своем несоответствии, тоскливые и навязчивые желания умереть и вечное одиночество сознания, гнавшего вперед речи и возможностей. В этом водовороте обстоятельств чувства к Андрею, похожие на бесконечное похмелье, пригрелись в уютной глубине темноты внутреннего ада, и Миша успел почти забыть о том, что струна желания прилипнуть все еще была натянута почти до предела. И все же, с первой дозы всегда непонятно: гадко, противно и плохо на отходах. Но вторая доза как будто бы неизбежна в попытке понять эйфорию людей вокруг. В жизни Миши, а вернее, в затяжном кризисе его ориентации, второй дозой стало появление Ренегата. Слово за слово, жест за жест, и после месяцев притирок длинноволосая каланча с ветеринарным образованием, очками ботаника и гонором всезнайки уже кивал пьяному Андрюхе перед уходом в свой номер, Андрюха через пару минут исчезал следом, а ребята красноречиво молчали. О том, что Андрюха спит с Реником знали все, это было фактом, который был молчаливо принят и обсуждался только пьяным вдрызг Мишей, который, путаясь в бреду формулировок, просил Шуру объяснить ему, почему все так. Шура в ответ только жал плечами и кивал, мол, Андрюха доволен и, кажется, вполне счастлив. А что еще нужно? Горшок только тушевался: и правда, ничего. Это ведь не Андрей боялся год за годом даже предложить очевидное, что там предложить, предположить, что Князь мог бы согласиться на секс с ним, с Мишей, было невозможно. О чувствах и речи не шло. А вот были ли у Андрюхи чувства к Саше, вот об этом речь зашла пьяным вечером в душном купе за считанные секунды до того, как они оба уснули. — Это, Дюх… — Че? — С Реником че там? — Да все норм, вроде. Он с Лехой почти закончил, будет с нами большую часть туров, — пьяно бормотал Андрей, устраиваясь на узкой полке и уже почти засыпая. — Да не, блин, это я знаю. А про вас, ну это… — А, — Князь хрипло усмехнулся, опаляя дыханием подушку. — Долго ж ты смелости набирался спросить. — Да не набирался я… — Да я видел, как ты смотришь, — перебил его Андрей беззлобным тоном. — Че, педики не устраивают? — Да не, я че, против. Ну типа, я не думаю, на самом деле, что это так хуево, я просто это, ну… Не нравится мне, ну, что это популярно все так стало. Ну ты понимаешь, блин. Педики это одно, а, ну это, когда мужиков просто любишь, другое. Ну без этого, блин, как его, ну короче, без ряженых. — Да понял я, не гуди, блин, башка заболела от тебя. Ниче у нас нет с Лосем, трахается хорошо, и заебись. На этом Миша заткнулся, не смущенный, но сконфуженный: Ренегат откуда-то знал, как это – трахаться с мужиками, а Миша и с девчонками-то до сих пор испытывал подростковую неловкость, хотя возраст подростка он перешагнул слишком давно, о мужиках и речи не шло. Куда Мише в исполнение собственных желаний, куда в чистый секс с Андрюхой, если даже в фантазиях Миха не уверен в том, что можно, а что нельзя: не психологически, черт его дери, анатомически. В целом, ответ Андрея был исчерпывающим, но черпак этот здорово удобрил почву рефлексии О собственных желаниях и ориентации, о поцелуях в фантазиях и даже о неловком сексе Миша теперь думал, пожалуй, слишком часто, и каждый раз щенячий взгляд да дрожащая коленка были отзвуком закрывавшейся за Андреем двери номера. Князь уходил к Ренику, а Миша кусал губы, понимая, что даже за роль Сани во всем этом он многое бы отдал Состояния невменоза до, во время и после концертов усиливались, все чаще он старался просто упиться в хлам, чтобы не запомнить тот самый момент, когда Андрей, ведомый волевым кивком, с довольной миной отправиться прочь с общей пьянки. И чем глубже Миха уходил в себя, в алкоголь и в делирий, тем чаще Андрюха просил отдельный номер, бросая горсть за горстью землю в могилу Мишиных невыраженных чувств.