Cennian aep emer

      Ночь для Роше выдалась непростой. Сны ему снились нечасто и в большей степени представляли собой лишь абстрактные образы или смазанные события далекого прошлого. Порой под опущенными веками он видел улыбку короля, свой первый, полный эмоций день вступления в темерскую армию. Спустя время теплая улыбка правителя сменилась зияющим оскалом перерезанного горла, и его теплая кровь ощущалась на кончиках пальцев даже после пробуждения. Такие сны Вернон ненавидел всей душой и просыпался в ледяном поту. Огненная черепица Вызимы, улыбки Полосок, их перекошенные от ужаса лица под сводами каэдвенского шатра. Сырые леса Флотзама, затянутые туманом битвы земли Велена. Жар пламени, оплавляющий плоть между лопаток до самых костей.       Сны кончались и оставляли наутро след безмятежной улыбки или ком глубоко в горле.       Но сегодня темнота вновь охватила его спящее сознание, рисуя картины не прошлого, но произошедшего будто где-то среди времен. Снился вчерашний вечер, но с совсем иным исходом. Горьким, тянущим и до безумия опустошающим. Снилась мягкая улыбка эльфа, которую в жизни увидеть было попросту невозможно, слышались бархатистые нотки умиротворенного голоса, озвучивающие страшные вещи, которые никогда не должны были коснуться человеческого слуха. Просьба, которую Роше не мог не исполнить, как бы ни хотелось обратного, и если бы Иорвет повторил ее вновь — он бы согласился, потому что другого варианта ради блага всех просто не существовало.       Во сне эльф был открыт и честен. Ни язвинки, ни повышенных тонов, но мелодичный голос, звенящий в голове даже сейчас, вызывал лишь тошноту, и человек ощутил на корне языка фантомный горький привкус желчи, крови и чересчур крепкого, удушающего табачного дыма.       Привычка забить поутру трубку отпала сама собой, стоило об этом лишь подумать.              Иорвет все еще спал, укутавшись в одеяло. Темно-синяя повязка была аккуратно сложена на изголовье. Лицо расслабленное и умиротворенное, лишь слабо трепетали ресницы и метался под закрытыми веками невидящий взор. Живой и почти невредимый, этот образ будто якорем заставил мужчину остаться в реальности и сфокусироваться на ней.       Роше поднялся, хрустнул позвонками. Мимолетом смахнул с чужой скулы прядь черных волос и уселся за стол. Нужно было заново переписать весь рапорт, безвозвратно испорченный чернильными пятнами, известить командира о приближении эльфов и разобраться со сторонними задачами.       Работы непочатый край, и Роше был этому даже рад. Сейчас как никогда нужно было отвлечься.

***

             К полудню темерец дошел-таки до поста командующего по лагерю. В самом центре главного шатра стояла печь, и на контрасте с холодом за его пределами Роше сразу стало душно, будто зашел в баню. Командующим был нильфгаардец, его слишком сильно выдавал говор и рычащая манера речи, однако относился к капитану полосатых он с уважением и даже почтением. Если бы их не было, о вольностях для Иорвета можно было даже не думать.       — Сегодня к воротам подойдет отряд эльфов, — начал Роше, расположившись напротив командирского стола.       Нильфгаардец был явно старше него. Обычный с виду мужик, но боевой закал в светлых глазах, вызывающих не самые приятные воспоминания, гладко выбритое лицо и перечеркивающий скулу до самого уха шрам выдавали в нем бойца.       — Я встречу их вместе с Иорветом, но лучше, как и в прошлый раз, на всякий случай усилить охрану на стенах. Сможете устроить?       — Конечно устрою, Вернон, — улыбнулся мужчина на ломаном всеобщем, отстукивая по дубовому столу незамысловатый мотив. — Парни, конечно, вряд ли обрадуются.       — Почему? — неприятное звучание собственного имени Роше пропустил мимо ушей.       — Скоро под стенами лагеря встанет странствующий бордель. Должны были еще на той неделе, но задержались под Бругге. Какие-то проблемы с логистикой, нынче это не редкость, к сожалению. Будем исправлять.       Темерец лишь молча согласился. Прозябающим здесь солдатам бордель был сродни глотку воздуха: в городской их выпускали реже, чем хотелось, да и цены были выше. Что же, придется кому-то из них повременить с развлечениями. Желания нынешних вояк его мало волновали.       — Охрана должна быть незаметной, чтобы лишний раз никого не нервировать, — продолжил он, кинув взгляд на схему лагеря. Уголок пергамента к уголку стола, чернильница гранью ровно по краешку — никакого беспорядка, все на своих местах. Педантичность черных была выше всяких похвал, как ни крути. — Сконцентрировать солдат можно будет у главного входа и западной стены. Все равно нужно следить за лесом, чтобы не было сюрпризов.       — Будем надеяться, что их не будет, — хмыкнул нильфгаардец с подобием улыбки. — Тебе известно примерное количество эльфов?       — Около трех дюжин. Возможно четыре.       — А солдат в лагере больше двухсот.       — Вы лучше меня знаете, что количество людей для скоя'таэлей измеряется лишь выпущенными стрелами, — невесело фыркнул темерец, — но на всякий случай я поставлю на стены и своих людей тоже.       — Было бы хорошо, — улыбнулся командующий и поднялся из-за стола. Протянул руку. — Благодарю за содействие, Вернон Роше.       Темерец без раздумий ответил на рукопожатие, хотя внутри все по-прежнему противилось и бунтовало. Он уже давно не думал о том, что делит с захватчиками пищу и жилье, что вместе с ними готов проливать кровь и исполнять любой приказ, но вросшая в подкорку неприязнь порой давала о себе знать. Заглушить ее помогало лишь знание, что на карте Севера Темерия не была перечеркнута, в отличие от других Северных Королевств, отчаянно решивших дать отпор.       — Вернон, — позвал командующий, когда Роше уже был готов уйти, — ты уже решил, что будешь делать с Иорветом? Белое Пламя по-прежнему в неведении, жив он или нет. Ты ведь помнишь наш уговор?       — Пока Иорвет идет на сотрудничество, упоминать о нем не стоит, — продолжил за него темерец. — Все в порядке, Эрнан, он под моим надзором.       — Если что-то пойдет не так, я буду обязан доложить. Мне знакома история ваших взаимоотношений, и вместе с тем я понимаю желание достичь лучшего исхода как для тебя, так и для него. Но на момент рапорта эльф должен быть мертв, ты ведь понимаешь?       — Более чем, — кивнул он. — Все еще нет причин для беспокойства. Эльфы, которых мы ждем — последние, и если после выполнения поручения он захочет примкнуть к ним, то станет лишь одним из прибывших, но я все еще буду за ним присматривать.       — А если откажется?       Цепкий взгляд нильфгаардца будто заглядывал в самое нутро. Мягкий и располагающий, но в то же время скрывающий под собой преданность, которая была далеко не чужда самому Роше. Как и он сам, в первую очередь командующий думал о безопасности своей страны. А один единственный эльф, как уже было известно, вполне способен ударить исподтишка. Роше просто повезло, что обладатель гипнотического взгляда оказался куда более подкупным, чем он сам, и за увесистый мешок флоренов согласился держать рот на замке.       — Тогда я убью его, как врага Темерии.       — И как врага Нильфгаарда, — добавил тот. Светлые глаза подернула тень улыбки. — Можешь ступать, Вернон. Надеюсь, что судьба сложится лучшим образом для нас всех.       Роше учтиво поклонился и бесшумно скользнул за полотнище. Ледяной ветер ударил в лицо. Он глотал воздух полной грудью, словно одно лишь нахождение в душном шатре сдавливало горло, лишая малейшего вдоха.              Он по уже выработанной привычке зашел за завтраком для двоих, вернулся в свой шатер, поставил тарелку на колени уже проснувшегося эльфа. Обменявшись приветственными кивками, принялись за еду, не проронив ни звука. Про себя человек отметил куда более свежий вид остроухого. Должно быть, массаж и долгий сон помогли справиться со вчерашним срывом — это не могло не радовать. Приятно видеть Иорвета таким спокойным и расслабленным.       — Солдаты известят о прибытии эльфов, — начал Роше, окончив завтрак. — Как и в тот раз встретим их на тракте?       — Да, должны будут подойти к обеду, — ответил тот, уже привычно отставляя наполовину опустошенную чеплашку. — Мы можем пройтись вдоль тракта, может, пересечемся с ними еще до того, как узнают солдаты.       Человек лишь молча согласился. Разумеется, куда безопаснее было остаться в стенах лагеря, нежели встречать вооруженный эльфский отряд на территории, где они станут прекрасной мишенью. Ну может, не Иорвет, но он-то точно. Просто потому, что человек. Мысль о том, что ушастый о чем-то договорился с ними и решил вот так изящно избавиться от темерца, Роше откинул почти сразу. Слишком долго они притирались, слишком много лун разделили в одном шатре. Иорвет был способен на многое, но что-то подсказывало, что поступать так подло и бесчеловечно не будет.       — Чем будешь заниматься до этого? — поинтересовался темерец, собирая посуду и выливая остатки каши за полог шатра.       — Не думал. Но нужно привести в порядок оружие, как минимум.       На том и порешили. Эльф принялся за сабли, методично доводя лезвие до бритвенной остроты, Роше же наблюдал со стороны, как загипнотизированный. Подобным оружием он сам не пользовался: непривычно было держать в руках столь легкий металл, куда естественнее для него были старые добрые мечи. Да и в обслуживании они куда проще, не нужно было возить точильным камнем по всей длине, достаточно лишь заточить острие. Людям в целом эльфское оружие было не по руке, если честно. А четырехплечие зефары, так горячо любимые белками, были и вовсе не заточены под человеческую силу.              На тракте близ лагеря было довольно оживленно: туда-сюда сновали торговцы, волочащие на согнутых спинах товар, обычные странники, спешащие в столицу, да военные, возвращающиеся с патруля. Верховые, пешие — народу было немало, никто не обращал внимания на суровую погоду. Окрестности Вызимы не спали, а в последнее время та как в былые времена цвела и пахла.       — Слишком много людей, — высказался Иорвет, натягивая капюшон на кончик носа. Все же за пределами шатра ему было неуютно. — Скоя'таэлям это не понравится.       — Другими путями ввести их в город нельзя, — отозвался Роше, придерживая жеребца, чтобы поравняться с кобылой эльфа. — Я не могу угодить всем.       — Я знаю, Роше. Надеюсь, они тоже это понимают.       — Постараемся не конфликтовать.       Лошадь под Иорветом взбрыкнула, лягая воздух рядом с головой одного из путников. Парнишка тут же припустил подальше от нерадивой кобылы. Темерец заметил, как выразительные губы изогнулись в мстительной усмешке. Может, он сам этому и поспособствовал, ковырнув пяткой по округлому боку.       “Как маленький озлобленный ребенок”, — не без усмешки подумал он, возвращая внимание на тракт.       Прошлись до развилки, развернулись, двинули обратно. Грязь, не имея возможности поддаться морозу и затянуться коркой льда, с чавканьем разъезжалась под копытами и сотней ног, и лишь трава по краям дороги покрылась инеем, свидетельствуя о скором приближении зимы. Какая-то часть Роше даже рада была такому исходу: оголодавшие и особо озлобленные зимой эльфы вряд ли бы пошли навстречу. Преддверие трудных времен наверняка стало одним из факторов, способствующих сотрудничеству.       Иорвет натянул поводья, обернулся к лесу и скинул капюшон. Острые уши улавливали звуки, недоступные человеческому слуху, беспорядочно двигались в разные стороны как у зверя.       — Они идут, — известил он, замерев в одном положении. Сфокусировался на звуке.       — Много? — уточнил Роше, подходя ближе.       — Чуть больше, чем я предполагал. Скоро выйдут к нам. Слышу поступь детей и раненых, они не захотят кровопролития.       — Это к лучшему.       Они спешились, отпустили лошадей к заледенелой траве и озерцам замерзших луж. Тихо звякнули Иорветовы сабли. Они взяты были не для прямого применения, но чтобы показать себя скоя'таэлям в лучшем виде. Подобно начищенным до блеска латам человеческих солдат.       Лес тихо зашуршал, и стоило слуху приметить выбивающиеся из привычного скрипа и шороха звуки, как меж куцых стволов мелькнули чужие лица. Уж кто, а белки умели скрываться, сами того не желая.       Командир вышел первым. Высокий эльф, даже выше Иорвета, в бурой стеганке и алом кушаке, с лицом едва ли читаемым, перечеркнутым угольно-травяным камуфляжем.       — Cead, Iorweth, — качнул головой тот.       — Hael, R'heinallt, — поклонился Иорвет в ответ.       “Значит, есть эльфы старше”, — заключил Роше, припоминая эльфские приветствия.       — А ты, как понимаю, Вернон Роше, — на всеобщем обратился тот уже к нему. — Дурная слава бежит впереди тебя.       — Не за самые лицеприятные заслуги, — пожал плечами темерец, протягивая руку. — С кем имею честь?       — Рхейнальт, — эльф взглянул на его ладонь, изогнул губы в открытой неприязни.       Из леса вышли остальные эльфы, их действительно оказалось куда больше, чем предполагал даже Вернон. Пять или шесть дюжин ушастых голов, не считая детей. Откуда только у вымирающего вида столько отпрысков? У половины уши были не такими длинными и острыми, у кого-то едва угадывались эльфские черты. Иорвет тоже окинул их взглядом, и эмоции его тяжело было правильно истолковать. Смятение, отторжение, облегчение, и не совсем понятно, что из этого преобладало. Он и полукровок-то за свой вид не считал, не говоря о более сомнительном кровосмешении.       — Aessea vel's, esseath synnu, Iorweth,— тут же продолжил командир, проследив за направлением глаз. — Esse aebualadh yn siúil y aessea barnwyd aeciall ghlacadh iad aemitnehmen. Esse aevermeiden a straede'n thar woed'n y arainne'n, dh'fhonn n'aen cwh'rdd aep dh'oine'n y aevermeiden trafferth.       — Esseth ghnath, — скупо отозвался тот. — Aessea aewann dhaarann.       — Nios dice va, Hen Lis, fath esseath wagte aedealle aep seo rionan madra? Se'eram cwelle ar fein elder a'mile.       — Vita ha velo twisty rider'n, R'heinallt.       — Мы сопроводим вас до города, минуя торговый лагерь, — втиснулся в едва понятный диалог темерец, — там много военных, но они знают о вашем прибытии и трогать никого не станут. Дальше за воротами вас примут, проводят к новому месту проживания и окажут помощь.       — Спасибо за экскурс, Роше, но мы о столице и без тебя наслышаны. Эшафот там — главная достопримечательность. Не будем задерживаться, многим из нас нужна помощь.       Он отдал тому своего жеребца, сам же остался пешим, замыкая ушастую колонну. Командиры о чем-то переговаривались в самом ее начале, но Вернон не разобрал ни слова и старался читать в полуоборотах лиц хоть какие-то знаки положительной беседы. Многие из эльфов посматривали на него, дети так и вовсе выпучивали глазки, слишком выразительные для их истощенных лиц. Они не знали историю его жизни, слышали среди собратьев лишь сухие и жестокие факты, но интереса от того явно не убавилось. И страха. Такого очевидного, что было не по себе. Они жались к ногам родителей и других эльфов, стараясь отдалиться как можно сильнее. Ушастые теснились ближе к началу колонны и подальше от человека, пролившего столько нелюдской крови.       Одна из девчушек, еле перебирающая ножками в не по размеру маленьких пуленах, увязла в месиве грязи и тут же в нее свалилась. Роше широким шагом сократил разделяющее их расстояние и поставил ее на ноги, придержал под руку, чтобы не упала вновь. Остальные тут же отскочили, как от огня, острые уши прижались к головам подобно испуганному зверью.       — Я могу тебя понести, — присев на корточки, предложил он. Надеялся, что та поймет хотя бы пару слов. — Хочешь?       Девочка застыла в его руках как перепуганный олененок, бледнея пуще прежнего. На лице расплескалась паника, затянутые в обмотки ноги подкашивались.       Колонна остановилась. Десятки глаз обратились на них двоих, стих даже едва слышный шепот. Где-то слева скрипнула тетива.       — Понести тебя на руках, — попробовал он снова, ловя кожей встревоженный взгляд зеленого ока издалека.       — Aessea n'aen aeved... — тихо просипела та, боясь даже пошевелиться.       — Seo dh'oine esse inngi essea cymorth, — подсказала эльфка, стоящая ближе всех и закутанная в несколько плащей. Вид у нее был скверный, а лицо покрыто старыми ожогами. — Se… se wett ghlacadh te yn earm'n.       Став эпицентром всеобщего внимания, Роше почему-то опасался получить отказ. Он уже не то чудовище, коим был ранее, но знал об этом, к сожалению или к счастью, далеко не каждый. Ребенка явно пугала и его внешность, и грубый голос, и непрошеное прикосновение к собственному телу. Кто знает, что с ней могло приключиться среди людей и каких страшных и правдивых историй она наслушалась от сородичей. Полукровкой, судя по острым ушам, та не была.       — Я не причиню вреда, только доведу до ворот, — обратился он уже к самозваной переводчице, поднимая для верности ладони.       Девушка окинула его внимательным взглядом, поджала губы. Она тоже не доверяла, тоже держалась подальше, оттесняя за спину детей.       — Se n'ess cúis emer me? — спросила девочка одними губами.       — Aessea n'aen ifit…       Откуда-то сбоку прилетела накидка, повисла на тонком плечике. Ребенок даже не думал укутаться, хотя явно мерз, даже будучи одетым как капуста.       — Maith, — щебетнула она, зажмуриваясь.       Не боясь испачкаться, Вернон тут же подхватил ее на руки и прижал к груди. Услышал тихий писк, ощутил, как та вся сжалась, упираясь ладошками в его плечи. Даже через слои разномастных одежд, сквозь тонкие беспалые перчатки он чувствовал дрожь и холод маленького тела. Натянул плотную ткань посильнее, скрывая красные от мороза и, скорее всего, простуды острые уши.       Разговоры продолжились, но не превышали громкостью шелест крон. Двинулись дальше, не оборачиваясь, но прислушиваясь к каждому шагу за спинами. Лишь чуткий зеленый взгляд то и дело скользил по фигуре, следующей в самом хвосте.

***

             Они проводили ушастых до главных ворот, где их тут же встретили ответственные за расселение солдаты и пара сопровождающих их бывших скоя'таэлей — ныне оседлых и полноправных жителей столицы.       — Дело сделано, — запрыгивая на жеребца, заключил Роше, — эти были последние.       — Возвращаемся? — поинтересовался Иорвет, разворачивая кобылу.       Мужчина кротко кивнул, натянул поводья. Двинулся обратно в лагерь. Без спешки, молча. Он чувствовал внимательный взгляд в спину, но не оборачивался, погрузился в себя, пропуская между пальцев густую жесткую гриву. Что-то в произошедшем, в настороженном и испуганном поведении ушастых задевало глубоко внутри, не давая в облегчении выдохнуть. Задание выполнено, белки потеряли статус бандитов и головорезов, стали простыми гражданами Королевства, как другие нелюди и люди. Но что-то все равно было не так.       Дошли до уже знакомых и приевшихся глазу деревянных ворот, минули покидающих посты вояк. Многие из них покидали лагерь и сворачивали налево, к пестрому шатру раскинувшегося за его стенами борделя. В воздухе, помимо смеси разномастных запахов солдатской и торговой жизни, витал ощутимый шлейф духов и масел, до слуха доносился задорный девичий и басистый мужской смех. Мимо прошли несколько полосатых, отдав командиру честь.       — Можешь вернуться, я пока зайду к командиру, обговорю пару моментов, и потом принесу обед, — проинформировал темерец, спешиваясь, но не торопясь отдавать жеребца в руки конюха.       Иорвет послушно передал мальчонке кобылу и затерялся в нестройном потоке людей.       — Понравилось тебе под эльфским всадником, Эйлфрид? — обратился Роше к коню, согревая озябшие пальцы на его горячей шее. — Даже не дернулся, предатель ты этакий.       Животное пожевало трензель, толкнулось бархатистыми губами в плечо.       — Извиняешься? Будет тебе, я зла не держу. Из стольких передряг меня на себе вытянул — не счесть.       Он достал из внутреннего кармана пару галет, угостил коня, зарылся пальцами в гриву, распутывая местами свалявшийся от ветра волос.       — Доплачу конюху, чтобы он привел тебя в порядок. Негоже командирскому коню так выглядеть, да? — Жеребец тихо фыркнул, пошурудил носом дублет на груди, чуя запах лакомства. Роше не жалко, скормил верному товарищу еще целую горсть сухарей.       — Мы ведь все сделали правильно, да? — тихо спросил он, будто в карих глазах мог прочитать ответ. Обхватил двумя руками тяжелую голову, почесывая гладкую шкуру под ремнями уздечки. — Мы все сделали правильно…       Он посмотрел на конюха, передал поводья и отсыпал в мозолистую руку пацана несколько флоренов.       — Расчеши его хорошенько и копытами займись, на тракте сплошная грязь.       — Будет сделано в лучшем виде, милсдарь Роше, — услужливо поклонился конюх, уводя коня в стойло.       Роше посмотрел им вслед и направился к шатру командующего докладывать о проделанной работе.              В их шатре стоял пар, в румяное от холода лицо ударило теплом. Пахло терпким мылом. Иорвет только вылез из горячей бадьи, в одной рубашке и штанах просушивая мокрые волосы какой-то тряпкой. Роше поставил на стол обед, звякнули пузатыми стенками пара бутылок старой доброй ржаной и какая-то ягодная настойка. Желание выпить появилось как-то само собой, стоило глазу приметить алкогольные бочки в столовой. Может, это помогло бы хоть немного поднять настроение, да и повод был довольно весомый, ведь так?       — Решил отметить? — поинтересовался эльф, а затем принюхался: — Это что, женские духи?       — Заскочил в бордель, — объяснился темерец, скидывая грязный дублет и принимаясь за еду.       Иорвет смешно сморщил нос, кинул полотенце на ближайший стул и начал было в уже предсказуемой тираде, очерняющей весь человеческий род:       — Вы, люди…       — Да перестань, это прекрасный рассадник сплетен и полезных новостей, сам знаешь. Ты ведь был на короткой ноге с бордель-маман во Флотзаме.       — Но я никогда не пользовался их услугами, а от тебя за милю несет женщинами.       — Я пришел только за информацией, Иорвет. Если хочешь, можешь сходить к ним по прямому назначению. Из лагеря сразу налево, не пропустишь. Или тебя проводить?       — Te va aep arse, Roche, — отфырчался эльф, забирая чеплашку.       Застучали ложками, в этот раз Иорвет доел все до последней капли. Кажется, тому было намного легче после встречи с собратьями, да еще и мирной. Будто глотнул свежего воздуха после смрада человеческой жизни. Роше откупорил настойку, понюхал. Резкий запах спирта, трав и ягод вдарил по рецепторам.       — Будешь такое? — он протянул бутылку, с усмешкой наблюдая, как осторожно тот принюхивается к содержимому. — Сказали, такое здесь в почете у нильфгаардцев и тех, которые не пьют водку. Далеко до ваших непревзойденных напитков, но другого не было.       Эльф осторожно хлебнул с горла, скривился, но не выплюнул. Горячей волной прокатилось вниз, осело ярким клюквенным привкусом на корне языка.       — Всяко лучше вашей сивухи. Ты правда решил выпить за выполнение своей миссии?       — Надо же хоть как-то отпраздновать.       Человек вскрыл свою бутылку, звякнул горлышком с легкой улыбкой. Щедро отпил, сразу закусывая хлопьями вяленого мяса.       Веселье в карих глазах было едва ли настоящим, лишь тянулись криво и обманчиво уголки губ. Иорвет это видел, но значение придавать опасался. Кто знает, какие мысли витали в чужой голове, но Роше они явно не отпускали. Может, поэтому тот и решил выпить, хотя до этого прикладывался к бутылке на его памяти нечасто. Явно реже, чем простой солдат, и преступно редко для человека, у которого предостаточно денег на любые развлечения.              — Сколько!?       — Триста пятнадцать, — послушно повторил Иорвет, смакуя настойку, что с каждым глотком все меньше отдавала спиртягой и все больше раскрывала вкус ягод. У темерца смешно округлились глаза. — Мы познакомились, еще когда мне только семьдесят стукнуло, пересеклись в одном отряде. Потом он основал свой, и наши пути разошлись. Даже приятно было увидеть его спустя столько времени.       — И ты знал, что он согласится?       — Лишь предполагал и, если честно, надеялся. Он никогда не отличался особой жестокостью, а для скоя'таэля так и вовсе был слишком добросердечным, по моему мнению. Подбирал беженцев, заботился о них, выхаживал, даже если те не разделяли его интересов. За столько лет многое могло измениться, но он остался таким же, как прежде. Думаю, поэтому он пошел навстречу. Если бы годы сломали его, скорее всего мы оба уже были мертвы.       — У него большой отряд, — заметил Роше, откупоривая вторую бутылку, хотя первая была опустошена чуть больше, чем наполовину.       — В основном из беженцев, которые в свое время остались с ним. У него очень хорошо подвешен язык, так что завербовать в белки он бы смог даже такого, как ты.       Мужчина басисто и коротко засмеялся, пряча улыбку, уже куда более расслабленную, в горлышке бутылки.       — Скажешь тоже. Из меня тяжело слепить того, кем я никогда не хотел быть.       — А кем ты хотел быть? — усмехнулся эльф. — Головорезом?       — Вступить в армию Короля, — поднял палец Роше, поправляя без намека на злость. — Я хотел служить Его Величеству, выбраться из дерьма, в которое меня день за днем окунала судьба. У меня не было ни хорошей родословной, ни знакомств в высших кругах, ни даже крыши над головой. Я рос на улице.       — Какая душещипательная речь, Роше, я даже почти заплакал.       Вернон кинул ему в грудь кусочек мяса с тихим “пошел нахуй” и вновь залил в глотку алкоголь. Иорвет мимолетом отправил еду в рот.       Теперь человек казался куда расслабленнее. Он не язвил, почти не хмурился, а в уголках глаз лучики задорной улыбки проявлялись все чаще. Иорвету было до странного приятно видеть его таким. Другим, новым, лишенным суровой оборонительной маски, словно вросшей в это грубое лицо до самого черепа. Иорвет знал о детстве и юности командира Полосок только понаслышке, выцепляя из окружавшего темерца роя сплетен то, что больше всего походило на правду. А сплетен этих было много, начиная наиболее адекватными и заканчивая теми, в которых Роше был едва ли не очередным внебрачным сыном Фольтеста. Это было вдвойне абсурдно, ведь даже эльф был в курсе, с какой заботой мертвый король относился к своим отпрыскам. Вряд ли он оставил сынка прозябать на улицах. А вот то, что тот едва ли не вытащил Роше из канавы, было вполне реалистично и обосновывало такую неприязнь к алкоголю.       Однако этим вечером она куда-то улетучилась, учитывая, как часто тот прикладывался к бутылке.              Роше же после краткого пересказа не самого приятного аспекта жизни погрузился в воспоминания. Вот он, совсем юный, приносит матери украденные деньги, когда та отдыхает от работы, о которой он едва ли что-то знает. Вот он уже постарше, ворует еду и дерется за нее с местными оборванцами, чтобы прокормить себя и мать, о делах которой наслышана, кажется, вся округа. Он помнит омерзение, любовь и вынужденное принятие, когда она рассказывает о своих способах заработка с опаской, что ребенок от нее откажется.       Вот ему уже девять, и его деревушка под столицей охвачена пламенем. Беспощадно дерет спину, ручьями течет кровь, струится между ног и из распоротого горла единственного дорогого человека.       Ему пятнадцать, он от голода и ярости избивает одного из уличных ребят до полусмерти за украденный кусок черствой булки и осточертевшее за последние годы “ублюдок”. Ломает нос, выбивает зубы. Ему хочется крови, хочется избавиться от поганых воспоминаний, умереть и переродиться в кого-то другого, у кого судьба сложилась иначе.       Восемнадцать. Его выбрасывают из очередной таверны. Собирает лицом ступени, неспособный подняться на ноги из-за кружащегося перед глазами мира и неимоверной тошноты. В спину летит гневное “сукин сын”, и он вдруг находит силы, чтобы стереть оскал с чужого лица и разбить костяшки.       Двадцать два. В очередной пьяной стычке в углу богом забытой подворотни, когда в ход пошло оружие, а драка идет не на жизнь, но на смерть, его замечает пара темерских солдат. Они оттаскивают двоих, наспех перебинтовывают вспоротый живот и доводят до лазарета, а Роше не может видеть ничего, кроме бело-голубых лилий на мундирах и начищенной до блеска стали чужих доспехов. Его защищают впервые после смерти матери. Тогда же он узнает о короле и новом наборе в армию. В бессмысленной жизни, наполненной болью, алкоголем и злобой, впервые появляется слабый огонек надежды.       А дальше все проносится быстро, как вертушок детской игрушки при сильном ветре.       Он впервые в армии и чувствует себя чужим, грязным. Впервые видит короля лицом к лицу. Фольтест улыбается и жмет руку каждому, и его теплые, строгие глаза и нежная улыбка пробуждают в юном Верноне — уже не ублюдке с улиц, а темерском солдате — желание драться за этого человека до последнего вздоха.       Его верность не знает границ. Он выполняет все поручения в лучшем виде, берется за самую грязную работу, на которую никто не согласится. Король замечает его стремление и желание служить, открывает возможность еще сильнее проявить себя и вскоре делает командиром отряда специального назначения. Его новая работа грязная и совсем лишена благородства. Он убивает всех неугодных, особенно нелюдей, и вгрызается в глотки тем, на кого укажет королевский перст. Участвует в войнах, пачками вырезает и пытает эльфов и низушек, не боясь испачкаться, и с каждым прожитым днем крови на его руках все больше.       Его ненавидят все, независимо от роста и формы ушей, презирают даже солдаты родной армии и говорят об отсутствии чести, но это мало волнует, ведь главное — покровительство и уважение дорогого Правителя. А тот одобряет, даруя все большую вольность и закрывая глаза на творящееся под носом зверство.       Короля убивают, и Роше растерян. Он ненавидит весь мир, ненавидит самого себя и старается всеми силами сохранить остатки самого дорогого, хотя задача для него едва ли выполнима. Надежда рассеивается песком между пальцами, ставшие дорогими за годы службы люди умирают у него на глазах, а королевство разрывают на кусочки чужие, голодные до земель пасти.       Наступает Нильфгаард, чернеющим небом затмевая последнюю надежду. Снова кровь: его и чужая. Кровь врагов и товарищей, что никогда не смогли бы стать кем-то ближе, чем король и убитый полосатый отряд.       Приоритеты меняются, на первом месте — политика. Внутренние враги Темерии его больше не волнуют.       Вот он во дворце, а на престоле вместо Фольтеста восседает Эмгыр. И Роше преклоняет перед ним голову, потому что иного выбора просто нет. Наступая на горло собственным убеждениям и в мыслях вымаливая прощение у дорогого сердцу короля — только так память о нем не будет стерта с ветхих страниц истории.       Он надевает черно-белый полосатый мундир и клянется в верности своему Императору. Он снова цепной пес, только ошейник другого цвета. Его помнят лишь как убийцу и исполнителя, готового идти по головам ради целей, неизвестных никому, кроме него да крепко сжимающего поводок Императора, и это заставляет людей уважать его и бояться. Его страна вновь на картах Севера, и Роше уверяет себя, что цели оправдывают средства. Что он поступил правильно.       Жизнь перевернулась с ног на голову, давние враги перестали таковыми быть. В какой момент все пошло не так? Если бы не убийство Фольтеста, все сложилось бы иначе, или он стал бы тем, кем является сейчас? Всеми ненавистным сыном шлюхи, чудом пробившимся из вонючей канавы под королевское крыло и выжившим лишь за счет навыков, покровительства свыше и какого-то извращенного везения? Почему он, обычный головорез, как и сказал Иорвет, вдруг так изменился? Устал от насилия и решил замолить грехи перед совестью? Почему ему стала так противна мысль снова резать глотки, ведь он умеет это лучше всего? Искусство, доведенное до предела, оно стало ему омерзительно. Неужели налипшая за годы жизни грязь настолько затянула его в трясину, что, ослепленный чужим одобрением, он лишь в последний миг смог наконец открыть глаза? И реальность, каковой она являлась на самом деле, вдруг ужаснула его.              Иорвет допил остатки настойки, краем глаза следя за темерцем, опустошающим вторую бутылку без закусывания. Роше ничего не говорил, лишь порой улыбался чему-то своему или хмурился с такой горечью, что становилось не по себе. Его слабо покачивало даже сидя на стуле, а алкоголя стало явно больше, чем крови, но он упорно заливал сивуху в горло и стирал горькие капли с губ.       — Кончилась, Роше, — подсказал Иорвет, когда темерец вновь обхватил губами горлышко. — Кажется, тебе хватит на сегодня.       — Вижу, — фыркнул тот, откидывая пустую бутыль куда-то в сторону, лишь чудом не разбив, — и ты прав, хватит…       Он поднялся, придерживаясь за спинку стула, что под весом непослушного тела едва не перевернулся. Эльф дернулся на чистой реакции, но был остановлен резким выбросом руки.       — Я сам, Иорвет… Я могу сам.       Дошел до кровати, завалился на нее, подняв облачко пыли и вылетевших из тюфяка соломинок. Повисла тишина, куда более тяжелая, чем пока они молча распивали алкоголь. Лис слушал чужое дыхание, не совсем понимая, что происходит со старым врагом. Для людей и эльфов вроде них — зачерствевших в постоянных сражениях бойцах с темным прошлым, жестокой реальностью и неясным будущим — такое поведение было вполне естественным. Кто-то справлялся при помощи алкоголя, кто-то притрагивался к фисштеху. А Роше, всегда собранный, уверенный в себе и своих действиях, едва ли показывал, что происходящее хоть как-то на него влияет. Но сейчас что-то явно переменилось внутри него — большое количество алкоголя явно этому поспособствовало, — и Иорвет не знал, что делать. Стоял истуканом, так и застыв в позе, в которой Роше отказался от его помощи.       — Роше? — осторожно позвал он, но ответа не последовало.       Решив, что пока стоит оставить его в покое, Иорвет осмотрелся. Собрал пустые бутылки, чеплашки — одна в другую и на край стола. Скользнул пальцами по недописанным документам, так спокойно оставленным прямо по центру. Доклад самому Императору — звучало интересно, но по факту были перечислены лишь сухие факты минувших событий. “Ликвидировали крупный скоя'таэльский отряд, потерь нет”. “Ненадолго задержимся в лагере, парни отдохнут, потом пойдем дальше на запад”. Врет прямо в лицо Эмгыру, и ничего ведь не екает. А Император и сам, похоже, не задается вопросом появления стольких нелюдей в столице, либо прекрасно осведомлен, кем именно те являются, но закрывает глаза. Знает ли тот о самом Иорвете?       Эльф перебрал бумаги, но ни в одном документе, даже испорченном чернильными пятнами, не нашел малейшего упоминания о себе. Темерец прятал его от посторонних глаз, умалчивал в рапортах. Смог бы он сокрыть свою маленькую тайну, если бы Иорвет решил пойти в Вызиму с остальными эльфами? Его одноглазая карикатура слишком долго висела на каждом столбе. Как бы выкручивался, если бы Император распознал ложь и позволил врагу подобраться так близко? Вполне вероятно, убили бы обоих. Иорвета точно, а вот Роше мог бы еще какое-то время наслаждаться неприятным обществом темерских тюремщиков.       И снова мысли о проклятом полосатом, что даже ухом не повел на шелест наверняка важных бумаг. А ведь он в одной комнате с тем, кто так же хорошо сопоставляет два и два даже по обрывкам фраз, и не прячет при этом документы. Либо тупое легкомыслие, либо сомнительная вера в то, что Иорвет в них не полезет.       Эльф открыл ящики, порылся в поисках хоть чего-то интересного, чем можно себя занять. Сон все равно не шел: не до такой степени он напился, в отличие от незадачливого собутыльника. Под руку попалась фигурка, в гневе закинутая подальше от лишних глаз. Кровавые разводы впитались в дерево, высохли темными пятнами на завершенной звериной морде. Ни срезать, ни вымыть, но зато можно потянуть время, пока сон не завладеет разумом, да забить голову чем-то другим, более материальным.       Кинжал лег в руку, с легкой дрожью поддел пласт дерева. По-прежнему с трудом поддается контролю, но это уже не вызывает столько бессильной ярости. Понимание, что тремор станет его вынужденным другом на неопределенное время, давало даже некое успокоение. Это ведь не на всю жизнь. В противном случае можно полностью перестроиться под левую руку, хотя это было не совсем удобно. Потеря глаза тоже была для него большим ударом, но она вела к еще более плачевным для лучника последствиям, а тут всего лишь пара-тройка пальцев.       Перекинув кинжал в другую руку, он продолжил строгать. Со всей внимательностью прорезал шерсть, формировал из жесткого дерева изящные лисьи лапы. Мелкая моторика обволакивала разум, помогала отвлечься от реальности. Но та все равно настойчиво струилась в уши тихим дыханием с другой койки и чуть слышным позвякиванием медальона со злосчастными лилиями.       Лезвие слабо сверкнуло огнем масляной лампы, отразило кривым зеркалом задумчивое лицо, весь вечер лишенное повязки. Иорвет поднял взгляд. Перед ним человек, сломавший его суть, заставивший адаптироваться к новому миру и нести еще больший груз ответственности. Человек, сделавший его сообщником в преступлении против своего собственного народа. Он подставил спину, сам того не ведая, либо был слишком уверен в безопасности общества старого врага.       Бесшумно, подобно кошке, Иорвет сократил расстояние. Вот он, доступный, не подозревающий ни о чем. Один лишь удар, плавное скольжение острия под челюстью — и все закончится. Кровавая игра в кошки-мышки, многолетнее преследование с желанием убить, но так и не доведенное до конца. Закончить все вот так было нечестно по отношению к извечному противнику, подло по всем нормам извращенной военной морали, но и открытый бой лишь даровал бы бесконечное продолжение этом проклятым догонялкам.       Иорвет устал.       Устал от постоянного присмотра и непонятным попыткам человека выстроить мир на своих правилах. От иллюзии выбора, который давал темерец, пока в воздухе витало ощущение полного контроля над его жизнью.       Лезвие, отразив очередной блик огня, едва ощутимо коснулось чужой шеи, под ухом, откуда кровь может потечь таким напором, что быстро лишит человека жизни. Через сталь и рукоять эльф чувствовал его пульс, размеренный и спокойный. Слабая пульсация толкалась в пальцы, почему-то пересохло в горле. Всего одно движение, почему же рука никак не повиновалась отчаянному желанию уставшего сознания?       Выругавшись про себя, Иорвет сжал кулак, вдавил клинок в кожу, но все еще слишком слабо, чтобы даже поцарапать. Так хотелось увидеть бордовые капли, ощутить до боли знакомый запах железа и ржавчины в воздухе, почувствовать горячее тепло на коже. Всего-то нужно приложить усилие, и этот кошмар оборвется, как страшный сон…       Острие задрожало. Едва-едва, но с каждым ударом сердца все сильнее. Здоровая рука, не пораженная тремором сломанных костей, подводила его, мечущегося в потемках собственного разума.       — Доведи дело до конца, — раздалось хрипло, точильным камнем вспарывая тишину и заглушая пустившееся в галоп сердце.       — Que?.. — просипел эльф, замерев.       Роше открыл глаза — все это время он не спал. Перевернулся на спину, поморщился. Взгляд почти медовых в свете огня глаз казался бесконечно уставшим и на удивление трезвым. Лицо расслабленное, но паутинки в уголках этих самых глаз, не прищуренных в извечном выслеживании и внимании к деталям, делали его словно осунувшимся и почти отчаянным.       — Я знаю, что ты хочешь сделать, Иорвет, — произнес тот тихо, обхватил ледяную дрожащую ладонь кончиками мозолистых пальцев и переместил над острым кадыком.       — Это какая-то очередная уловка? — прошипел эльф, разрываясь в слишком сильном контрасте холодного металла с горячей кожей.       — Нет, — просто ответил Роше. — Ты всегда хотел моей смерти, я знаю. Теперь у тебя появился шанс, но ты никак не мог его использовать. Можешь сделать это и бежать из лагеря, только не позволяй моим людям добраться до тебя, — уголки тонких губ мягко изогнулись в спокойной, смиренной улыбке. — Бьянка перебьет весь Север, чтобы достать тебя. Затеряйся в южных землях и живи всем назло.       Иорвет уперся в его грудь, навалился всем весом в руку, сжимающую кинжал, будто это могло помочь. Лезвие с шелестом смяло отросшую щетину, удары сердца в венах и артериях передавались через него так явно, будто являлись частью его собственного.       — Я ведь убью тебя, — выдавил он, скалясь. — Вот так, прирезав как животное в собственной кровати. Я убью тебя, Роше, после стольких лет, что ты отравлял мою жизнь.       Улыбка никак не сходила с чужих губ, теплые пальцы едва ощутимо и будто бережно гладили побелевшие костяшки. Человек будто поддерживал его, не останавливая от кровопролития.       Руки дрожали. Нос резанул запах горячего металла. Глубокие карие глаза, в которых застыло собственное отражение, изученное в мельчайших подробностях, до боли знакомое лицо, такое раскрытое в неподдельной безмятежности.       Иорвет стиснул челюсти, почувствовал на языке горечь собственной крови.       Кинжал выскочил из ослабевших, но таких напряженных пальцев. Мягко скользнул по подушке, оставляя смазанный темный след, глухо ударился о землю.       — Я так тебя ненавижу… — прошептал он, опускаясь лбом на мерно вздымающуюся грудь, — так ненавижу… больше всего на свете…       Ударил в грудь кулаком в тотальном бессилии перед самим собой, неспособный сделать всего один, ничтожно простой последний шаг.       — Знаю, Иорвет, — вибрация чужого голоса отдавала в собственное тело, прокатывалась эхом по коже.       — Я не могу… Я так больше не могу…       — Я понимаю, — шепнули сверху. Тепло разлилось по плечам прикосновением горячих рук. Таких ненавистных, но таких заботливых, успокаивающих против воли. — Понимаю.       Иорвет сжал в кулаки ткань рубашки поверх груди, судорожно выдохнул, чувствуя, как против воли согревается в этой извращенной пародии на объятия, как холодит щеку металл проклятого медальона.       Они оба — лишь измученные обстоятельствами и бесконечной борьбой вояки. Им чужды забота и внимания, но так родственны ненависть и отторжение. Они так похожи, но в то же время такие разные. Почему на сердце, пробивающем ребра с такой колючей неугомонностью, так тяжело?       Вернон аккуратно коснулся его волос, зарылся на загривке, пропустил сквозь пальцы взмокшие пряди. Невесомо, но так бережно уложил его голову на грудь, окутал заботой рук, что не дрожа вырезали всех неугодных без разбора и колебаний, напряженную спину.       Почему же все так сложно, так больно?.. Его топило в отчаянии, заливало глотку, не позволяя сделать жалкого вдоха, жгло единственный глаз ядом чужеродной, жестокой реальности.       — Прости меня, — слишком простые слова коснулись слуха, но оба знали, что те не перекроют даже малую часть полученных в извечном противостоянии увечий.       По слепой глазнице до кончика обожженного уха скользнули кончиками пальцев. Иорвет даже не дернулся, когда движение повторилось и вызвало дрожь. Лишь сильнее приник к его телу, до боли в переносице вжался в жесткую ткань рубашки. Человек нашел его ладонь, дрожащую пуще прежнего, прижал к сухим губам. Иорвет взглянул на него поверх груди, размытым глазом следя за странными, но отчего-то не отталкивающими действиями. То был не поцелуй, лишь царапающее скольжение по поврежденным костяшкам и кривому рубцу, слишком неумелое, но оттого более искреннее.       — Прости, — одним тихим выдохом коснулось слуха.       Иорвет не мог простить. Ни за что в жизни бы не простил, даже не стал бы стараться. Но подушечками пальцев коснулся грубой щетины на скуле, провел до острого изгиба челюсти с неровностью старых шрамов, не отдавая себе отчета. Столь разные и до леденящего ужаса похожие по своей сути. Это пугало, но против воли гипнотизировало и притягивало.       Прохладная ладонь согревалась теплом человеческой кожи и обветренными губами. Он вновь опустил тяжелую голову на грудь, не вырывая руки и позволяя колючей ласке скользить по коже.       

***

             Поутру он с трудом разлепил глаз. Совсем не помнил, в какой момент провалился в глубокий, тяжелый сон. Раскалывалась голова. В висках нещадно пульсировало, отдавая в затылок глухими толчками, тело онемело, плохо поддавалось контролю. Под ухом слабо вибрировало чужое сопение, раскачивало мир перед глазами мерным, глубоким дыханием.       Роше. Вес его ладоней на плечах и шее, такой странный и успокаивающий, что вырываться из них не хотелось. Будто стоит потерять тепло этих рук — и мир обрушится лавиной неподъемного груза, способного переломить позвоночник подобно жалкому колоску. Иорвет не стал испытывать судьбу и прикрыл веки, укачиваясь гулким сердцебиением.              Проснулся позже, под чутким взглядом откуда-то сверху. Человек уже не спал, но явно не торопился его будить. Рассеянно перебирал в пальцах рубашку на его спине, разглаживал малейшие складочки ткани. Взгляд был осознанный, хотя тонкая поволока сна с них все еще не сошла. Иорвет отстранился первым, не чувствуя сопротивления, растер глаз.       — Завтра до рассвета нам нужно покинуть лагерь, — хрипло поведал человек, основанием ладони сгоняя с лица остатки дремы.       — На запад? — поинтересовался Иорвет вполоборота.       — Ты ведь уже все узнал из бумаг.       Эльф слабо усмехнулся. Разумеется, Роше не спал, пока он копался в документах, но и останавливать его не стал. Сейчас такое безоговорочное доверие казалось понятным и даже обоснованным, но все еще непривычным. Даже среди отрядов, которые попадали под Иорветов контроль, такое было редкостью. Бойцам доступно куда меньше, чем командиру, для их же безопасности, но те и сами не лезли в бумажки в стремлении разнюхать что-нибудь еще.       — Сначала на запад, — продолжил темерец, — потом в Элландер, проверим, как идут дела. Может, часть эльфов направилась туда, минуя столицу.       — Сомневаюсь, — задумался Иорвет, — мы стараемся держаться вместе. Поодиночке менее безопасно. Но исключать вариант и решать за всех не стану.       Роше поднялся, размял спину. Рубашка на его спине смялась, прилипла к неестественным неровностям мышц и острого позвоночника. Тот ведь упоминал о травме после эльфского набега в детстве, но Иорвет его последствий ни разу не видел. Почему-то было неприятно от мысли, что его собратья калечили забавы ради. Не пытки с последующим устранением, не попытка убийства, пусть даже жестокого — лишь слепой садизм и чувство превосходства над детьми. Гуманнее было бы просто проломить хрупкий детский череп. Но далеко не все разделяли его принципы.       Увечья скрылись под кольчугой и черным дублетом, засохшая грязь с которого отвалилась комком, шлык шаперона, не снятого даже ночью, опутал шею. Человек ушел за завтраком.              В привычном укладе жизни никаких изменений. Тот же завтрак, как и всегда, прошел в тишине, затем Роше покинул шатер по своим делам, Иорвет лишь наблюдал через прорезь полотнища, как снует его фигура между шатром командующего и пристанищем полосок за столовой, как сворачивает в конюшни и обратно вышагивает к столовой. Военная выправка, расправленные плечи и бесшумный шаг, незаметный среди лязга доспехов и шума торговцев, прибывших разгружать товар. У всех на виду, но подобный тени. Если бы не мундир, извечный шаперон и медальон — затерялся среди человеческой возни насовсем.       Обед, тихий скрежет пера по бумаге, скрип срезаемого в руках дерева. Фигурка почти готова, осталось лишь доработать мелкие детали, но уставшая от перенапряжения рука подводила, изламывала тонкие, изящные линии, а кинжал лишь чудом не царапал пальцы.       Иорвет откинул деревяшку, стряхнул опилки с колен и смешал с землей.       — Закончу, и пойдем проветримся, — не отрывая взгляда от рапорта, известил Роше, доцарапывая последние строчки.       — Император не знает обо мне, да? — спросил эльф, растирая ладони. В шатре сегодня было довольно прохладно, тяжелая ткань не спасала от непогоды.       — Никто не знает, кроме меня и полосок. Командир лагеря в курсе, но он будет молчать.       — Подкупил?       — Просто повезло, что кто-то не против принять пару флоренов. Какие-то вещи неизменны даже при смене власти.       Иорвет укутался в одежды потеплее, зашуршал тряпьем в солдатском сундуке.       — Сколько людских правителей сменилось, но продажность ниже- и вышестоящих никуда не делась, — со знанием изрек он.       — Мы всего лишь люди, — отозвался мужчина, откладывая перо и складывая лист пополам, припечатал сургуч, — и большинство из нас можно подкупить.       — Но не тебя?       — Но не меня, — с усмешкой ответил тот.              Лес окончательно облысел, подернулся льдом ковер опавшей листвы, издавая хруст на каждом шагу. Иорвет повыше натянул найденный на самом дне сундука меховой воротник. В голодные и бедные на провизию времена приходилось выделывать шкуры самостоятельно и защищаться от холодов всеми возможными способами, оборачиваясь слоями оленьих и волчьих мехов. У людей этого добра было в достатке, но добыть их было куда сложнее и опаснее.       В этот раз прошлись дальше, минуя прежнее негласное место отдыха. Чем глубже в лес, тем сильнее частокол деревьев заглушал порывы ледяного ветра и отрывал их от отголосков человеческой жизни. В этом маленьком укромном уголке не было столь ощутимым движение реальности и течение времени, будто тонкая мембрана скрывала их от остального мира.       Разгорелась лучина, запах метинского табака защекотал нос. Иорвет принял из теплых рук раскуренную трубку, задержался пальцами на шероховатой коже и грани шипастой перчатки всего долей секунды дольше обычного. Словно старался за столько малый промежуток времени прочувствовать что-то в себе, поймать момент, когда контакт с этим конкретным человеком станет ему неприятен.       Тепло руки пропало, горький дым прокатился по горлу, осел на корне языка. Мир повело от легкого головокружения. Роше закурил следом, трубка переходила из рук в руки. Сизый дым общего дыхания переплетался тонкими струйками и спиралями, едва рассеиваясь под слабым ветром.       — Роше, я…       — Иорвет…       Произнесенные шепотом почти одновременно имена отразились волной неловкости в каждом. Иорвет уткнулся взглядом куда-то в землю, краем глаза заметил, как человек скребет затертый узор на чаше кончиком ногтя. Слова, даже не оформившись, выветрились из головы напрочь.       — Так вот, — продолжил Роше, набирая в грудь побольше воздуха и дыма, — мы уйдем завтра. Если ты хочешь что-то купить в дорогу… ну, например оружие, какие-то запасы, одежду — ты только скажи, я оставлю тебе денег. Грядет зима, и мы вряд ли будем просиживать ее в тепле…       Это было не то, совсем не то, что он хотел сказать. Было видно, как мечется взгляд карих глаз, как перекатывается на губах нервная усмешка. Иорвет пусть и мало осведомлен о дальнейших действиях, но ему это сейчас было не нужно.       — Да, — сжато ответил он, заламывая пальцы. — Да, спасибо… Я зайду.       Вновь наступила тишина, но уже не такая убаюкивающая и комфортная. Ощущение недосказанности жгло кожу вместе с холодным воздухом, кололо кончики пальцев и острых ушей.       Он взглянул на Роше. Тот все еще наблюдал за тлеющим табаком, время от времени затягиваясь. Тонкие обветренные губы обхватывали мундштук, щеки, прорезанные жесткими мимическими морщинками и старыми шрамами, втягивались. Затем густой дым покидал легкие и дуновением задорного ветерка возвращался темерцу в глаза. Хмурый, выразительный излом бровей — тоже седеющих, — жесткая складка между ними и выбивающиеся из-под шаперона и чепца отросшие волосы на висках. Щетина, которую тот исправно сбривает раз в пару-тройку дней. Иорвет помнил, какова она на ощупь, как покалывало от нее подушечки пальцев.       Глаза карие, но сейчас почти черные, отражающие переплетения ветвей и огонек тлеющих трав. На грубом лице они казались до невозможности выразительными, будто подведенными углем по нижнему веку, хотя это было далеко не так. Взгляд, закаленный в боях, жестокий и безжалостный — теперь он казался другим. Будто перед ним был совершенно новый, но такой знакомый Вернон Роше. Человек, под личиной ненависти которого скрывалось что-то куда более мягкое, но донельзя изможденное. Уставшее. Что-то почти родное.       Иорвет принял из его рук трубку, нагретую внутренним жаром и теплом грубых рук, с отчаянной заботой накрывающих его спину прошлой ночью. Он смотрел на стертые до мозолей пальцы, с такой трепетной осторожностью касавшиеся его лица и ушей. Горячие на контрасте с его собственной прохладной кожей, которая в сравнении казалась куском льда, они будто плавили его, делали податливым и мягким.       Все это: грубость, отчужденность и жестокость — лишь маска, которая в силу обстоятельств стала неотъемлемой частью личности, и настоящий Роше, оказавшийся под ней, обескураживал. Вернон — старый разбитый витраж, узнать суть которого можно, лишь в кровь изрезав пальцы, и Иорвету, кажется, первый раз удалось разглядеть его под слоем крови и пыли.       Утопая в тепле ладоней, эльф позабыл про трубку с почти истлевшим табаком. Пересекся с чужими глазами, до странного ранимыми и растерянными, что оробел сам. Открыл было рот, да не издал ни звука: ни одна мысль не успела оформиться в слова. Ни одно чувство из тех, что он испытывал, нельзя было озвучить всего парой слов — слишком противоречивые, новые, странные по сути своей.       Человек качнулся навстречу едва-едва, будто в нерешительности, и Иорвет отзеркалил жест. Он не знал, что хотел сделать, но и остаться недвижимым не мог. Его тянула эта неизведанность, плотная завеса, скрывающая под собой нечто жуткое, но оттого не менее завораживающее. Словно какое-то наваждение, которому нет ни одного рационального объяснения, и желание познать неизведанное накрывало его с головой. Узнать, что сокрыто там, в глубине другого сознания, и что станет с его собственным.       Темные глаза совсем близко, видно каждый оттенок темного янтаря в сужающемся кольце радужки. Кончиком носа чувствовался табачный дым и запах чего-то терпкого, дегтярного, человеческого. Дрожащие пальцы коснулись челюсти, проскользили с тихим шорохом до виска, запутались в волнистых от сырости волосах у самой границы шаперона. По собственной скуле пронеслось тепло пальцев. Они впервые так близко, что можно поймать судорожный, рваный выдох. Еще чуть-чуть, и прохладу собственных губ мог опалить жар чужих.       В последний момент эльф заметил, как взгляд Роше сместился ему за спину, зрачок сузился в точку.       Его развернули, резко, быстро, что закружилась голова. Оглушило до боли знакомым хлопком тетивы, засвистело в ушах. Хруст, тепло на лице, звон металлических колец кольчуги.       Иорвет раскрыл глаз, против воли зажмуренный. Роше навис над ним, держа за плечи и сжимая их до боли. Прежде безмятежное, мягкое лицо искажено гримасой боли, а на черном дублете, прямо на уровне эльфского лица… окровавленный наконечник. Из груди человека, чуть выше сердца, торчала стрела. Предназначенная ему.       — Вернон… — сипло позвал он, придерживая оседающего на землю человека. Тот лишь прижал руку к груди, часто и поверхностно дыша.       — En bualadh, — раздался меж деревьев, прямо за спиной Роше, незнакомый, насмешливый голос. — Esse fhada n'aen aecluinn fao esseath.       — Qued?.. — начал было он, чувствуя, как быстро ошеломление сменяется гневом.       — Uill-uill, n'aen ah'fasteth, Hen Lis.       Ветки разошлись, выпуская под свет едва пробивающегося через тяжелое небо солнца темную фигуру.       Разрисованное маскировкой лицо, зефар, сабли на поясе. Скоя'таэль. Но ведь все известные отряды отправлены в город или уничтожены… как?       — Ess'te aeiongnadh, mo daor elder? — усмехнулся тот, сокращая расстояние не большее, чем пять шагов. — Aessea n'aen vel's do wann inne desse. Ess'fior aebualadh elder a brea?       — Qued esseath? — оскалился Иорвет, помогая человеку сесть на торчащие из-под земли корни.       — Qued aessea? — удивился тот. — Nios dice va, qued esseath, Iorweth. Esse'erant aemisneahd te сipio a Laewedde Llain'n, siad artaith te rid aemor. Tamen yma esseath, vitaanna y iechydann. Esseath aecymorth a siad cwelle sinn.       — Aessea n'aen aecymorth a siad cwelle scoia'tael, — вскинулся Лис, сжимая кулаки.       В бою против своих же он бессилен, но клокочущая в груди ярость словно разгоняла по венам огонь.       — Ess'fior? — фыркнул незнакомец, упирая руку в бок. Другая все еще сжимала лук, готовая в любой момент пустить стрелу. — Tamen aessea vel's seol. Aeen'te aecuimhne Elien? Te'eram caemm aep se a iad tedd ar'ais ten rhyfeddann cyngor. Te'eram aegofyn — neen, aebegofin caemm aevita aep dh'oine'n. Dh'fhonn sinn — scoia'tael, Aen Seidhe, caemm aevita aep dh'oine'n! Essea avsin'n!       — M'eram'aegofyn caemm aep dh'oine'n dh'fhonn cymorth, — воспротивился он. — Esse aefarw. Aenn celas seidhe aeskell yn woed'n? Aenn dh'fhonn seol esse creasa, if n'aen ar сvita? M'essea'wett aecadw het.              Иорвет переступил с ноги на ногу, рассматривая напавшего, в чьем взгляде даже в темноте был виден кишащий презрением рой ненависти.       — Esseath dice fao cadw, fao ass rùintean'n. Tamen hanse aep Laewedde Llain'n erant darh'fuwyd sinn i'ndiaidn te aedwiim. Siad'erant trefnu bloede fala, od iad beanna a dice essea te'eras, gàidhligann feadhna, thionndaih ar ionad as bloede minteoir. Ten weall, sinn'eramus cent ruith. Ansin esse'eramus aed'hunadh, is fhìrinn te'eras caomh aedespair inne a'sabaid d'taobn saorsa, tha beagnach aeminteoir fein gwaim rid esseath fulaing aep cúinsí. Esse'eramus mire siad aeblackmail te, aetaith… Tamen esse'eramus vel's thar fein vel, — тот развел руками. — Y Esseath aewann fein safle, as mae'ntroi.       — Ess'tuath n'aen esse! — рявкнул Иорвет. — Esseath'waelhr leis ochr, tamen neen waelhr brìgh!       — Esseath a eaistedd mid siad at an deas's, at an bur'geteld, — продолжил тот спокойно, но лицо его с каждым словом становилось все более плотоядным, — y fiú an bedd.       Из леса донеслись смешки, обожгли тонкий слух веселой брезгливостью. Иорвет стиснул зубы, метнул взгляд на Роше, едва ли что-то понимающего из быстрой речи помимо интонации. Тот бледнел на глазах, черная одежда влажно блестела от крови.       — Breme slánaitheoir ar, — губы скоя'таэля растянулись в едкой, до безобразия широкой улыбке, — dice va, ess'fior tenderness'n do mhionnenn morvudd, Vernon Roche, nios daor ichaer aep elder? Ess'te rid aerhodd tenderness'n fein aef se?       Хотелось зажмуриться. Закрыть глаза и оказаться в другом месте. Во Флотзаме, во вчерашнем вечере, таком ранящем, но искреннем, да даже на поле битвы. Где угодно, лишь бы не здесь.       Не чувствовать запах крови, не видеть презрительные взгляды собратьев, не слышать хриплого дыхания и язвительного смеха.       Слишком много всего. Слишком сильно давило окружение, выворачивая наизнанку своей правдивостью происходящего. Его ненавидят, осуждают. Не люди — эльфы, его собственный народ.       — Эльфы… — начал он на всеобщем, — уходят в города и живут там с людьми на равных. Ты можешь сам в этом удостовериться, в Вызиме больше нет того геноцида, что был раньше. Темерия подвластна Нильфгаарду, и если у нас есть шанс выжить, то только один. Либо нас найдут в лесах и прирежут как собак, либо мы примкнем к людям, третьего не дано.       Он указал на Роше, чувствуя, как никогда сильно дрожат руки.       — Этот человек помогает нам. Сложно поверить, но он — наша последняя надежда. Ему дан приказ уничтожить скоя'таэлей, но вместо этого мы продолжаем жить. Мой брат, Киаран, сейчас в Вызиме вместе с другими отрядами. Им оказали помощь, дали кров, еду и работу. У них спокойная жизнь, без крови, голода и страха, что завтра кто-то умрет или погибнет он сам. Не к этому ли мы стремились? Не за это ли боролись?       — Почему ты решил, — в ответ перешел на тот же язык эльф, — что мнение одного старого безумца соответствует мнению остальных? Кто дал тебе такую власть, Иорвет? Он? Так мы легко освободим тебя от этого.       Скрипнула тетива, стрела врезалась в дерево аккурат рядом с головой дрогнувшего человека.       — Если он умрет, все будет кончено! — в отчаянии воззвал Иорвет. — Его люди узнают об этом и прирежут всех эльфов без разбора, включая вас. И вы умрете не в бою, а из жалкой кровавой мести! Такого исхода вы хотите?       Незнакомец подошел ближе, из-за деревьев вышло еще несколько бывших собратьев. Блеснули наконечники готовых к атаке стрел. Взгляд нескольких пар глаз прожигал его насквозь.       — Ты слаб и беспросветно глуп, Иорвет, — выдохнул тот с холодом в бледное лицо. — Ты предатель.       — Скоро зима, — попробовал он вновь, лишь на одном упрямстве и силе воли не отстраняясь, — одумайся… Я хочу спасти нас всех, иначе мы просто вымрем.       Эльфы остановились, по одному лишь взмаху руки наводя на него оружие.       — Esseath pathetih y fandiss fhìrinness ym. Esseath n'aen aon aep againn, Iorweth. Tuvean va'en tròmilde aep te… Tamen sinn n'ess tròmildenn.       Со стороны послышался шорох, заелозили по листве сапоги пытавшегося подняться Роше.       — Иорвет, — хрипло позвал он, — беги...       — Yea, Iorweth, — вторил эльф, скалясь, — ruith va!       Стрела вгрызлась в заиндевелое дерево за его спиной, тело бесконтрольно дернулось.       — Ruith va, minteoir.       Еще одна пролетела в дюйме от ноги. Скоя'таэли не промахиваются: выстрел мимо лишь для устрашения, чтобы покалечить, но не убить, однако Иорвет все равно боялся. Как бы сильно он ни желал успокоения на задворках разума, как бы ни хотел, чтобы все закончилось… он видел ужас в карих глазах, страх за него и мольбу о повиновении. И Иорвет повиновался.       Просвистело рядом с головой, царапнуло ухо. Он сорвался. Ноги сами понесли его прочь через бурелом, перепрыгивая корни и ямы. Уносили прочь от озлобленных собратьев, а ныне — его врагов. А настоящий враг, утерявший этот понятный и почти родной статус, остался там, в окружении упивающихся презрением эльфов.       Стрелы гнали его из леса, вырывали из деревьев хлопья коры в дюйме от тела, облизывали пятки острыми наконечниками и будто издевательски маячили на периферии до боли знакомым алым оперением. А Иорвет все бежал.       Бежал, не разбирая дороги и не слыша ничего, кроме ударов собственного сердца. Куда-то улетучилась вся грация: он запинался о корни, обвивающие ноги, собирал кожей колючие ветви. Запнулся, обжегся треснувшим под ладонями льдом, но все равно вскочил и рванул дальше.       Неизвестно, в какой момент стрелы перестали догонять его. Из-под подошвы пропала земля, и он кубарем полетел в овраг, собирая задеревеневшим телом обломки деревьев и зубья камней. Больно, но не так, как внутри. В сердце пекло раскаленными углями, и от этого разрывающего плоть жара негде было спрятаться. Укрылся за опавшим деревом, вжимаясь в него спиной и затылком, старался вернуть себе возможность дышать и все равно задыхался.       Погружаясь в пучину мечущегося сознания, сломанного пониманием, что против него теперь наверняка все оставшиеся собратья, он чувствовал, как крошится самообладание. За свою многовековую жизнь он пережил многое. Неодобрение, ненависть, но никогда — такую пропасть между ним и собственным народом. Было логичным, что они не будут поддерживать во всем его мнение и решение, но отделившиеся от отрядов эльфы, как оказалось, выжили и точили на него зуб. И покуда они будут существовать, будет расти их презрение. А жить они будут долго, если так и продолжат успешно справляться с гонением и лишениями. Они следовали одной и той же идее, но сейчас Иорвет оказался по другую сторону баррикад.       Воспетая им же борьба за свободу обернулась против него.       Мысли кусали ядовитые жала неизвестных бестий, и среди всего этого вороха вдруг выделилась одна. Человек все еще остался в лесу, со стрелой, предназначенной его убить. Истекал кровью.       Мышцы напряглись сами собой. Можно было оставить все как есть, но он не смог убить его сам и не мог допустить его смерти теперь. Не задумываясь и не углубляясь в очевидные причины таких перемен, Иорвет перебежками между деревьев, с вернувшейся скрытностью и бесшумной поступью направился назад.                     Роше пытался подняться. Сучил нетвердыми ногами по земле, увязал в опавших, заледенелых листьях. Под рукой горячо, мокро, а в легких катастрофически не хватало кислорода. Он глотал ледяной воздух, не получая насыщения, захлебывался им.       Скоя'таэли скрылись среди деревьев, перестав тратить стрелы на эльфа, сбежавшего, подобно преследуемой псами лисице. Так оно и было, по сути. Белки стали охотниками и видели добычу в лице своего же собрата, скалясь и едко посмеиваясь.       Очередная безуспешная попытка. Содранные до крови пальцы попытались ухватиться за кору, но сорвались. Режущая боль от падения обожгла грудь и спину с новой силой, вырывая из горла тихий хрип. Сбоку хрустнуло, зашелестели кусты. Роше схватился скользкой ладонью за кинжал.       — Это я.       Иорвет тут же присел рядом. Сжал его предплечье в жесте немой поддержки, бегло осмотрел торчащую из тела стрелу.       — Сейчас обломаю стрелу, потерпи, — шепнул он, обхватывая двумя руками тонкое, крепкое дерево.       Темерец стиснул зубы. Хрустнуло, прокатилось по телу острой болью. На языке ржавчиной осел тошнотворный привкус собственной крови. Еще один хруст, и острие, торчащее из груди, полетело в сторону.       — Давай, поднимайся, — тот осторожно пролез под руку, обхватил ниже ребер. — Вернемся в лагерь, там тебя подлатают. Пойдем, Вернон.       Через силу поднялись. Ноги не слушались, подкашивались от накатившей слабости. Роше честно старался идти сам, не нагружая, но колени подводили, а выпирающие корни цеплялись за щиколотки. Иорвет вел быстро, принимая на себя весь немалый вес человека. Сжимал запястье перекинутой руки теплыми пальцами. Его кожа всегда была холоднее, а это означало только одно — кровопотеря была серьезной, и с каждым шагом лишь росла.              — Дай мне накидку, — прохрипел Роше, притормаживая, стоило в поле зрения появиться знакомым воротам.       Иорвет выполнил просьбу, не задумываясь. Снял с себя плащ, накрывая его по самый шаперон, и вновь обхватил поперек пояса.       — Если увидят меня раненным, возникнут вопросы… — выдохнул тот белесое облачко, поморщился, до боли сжимая предплечье эльфа.       — Сделай вид, что напился, — предложил он.       Мужчина затих, обдумывая, непослушной рукой выудил из-под дублета покрытую кровью баночку спирта, плеснул на плечи. Иорвет поморщился от резкого запаха, но другого варианта попросту не было. В лагерь нужно было попасть без промедлений и отдать раненного в руки лекарей.       — Стой! — крикнул смотрящий, заприметив на тракте покачивающуюся пару. — Кто идет?       — Вернон Роше, — отозвался темерец, вкладывая в голос всю твердость, но растягивая при этом гласные.       — Святая Мелителе, — усмехнулся в усы солдат, — это ж где вы так наклюкались? Праздник какой-то шо ли? Несет за версту.       — День Рождения, — подхватил Иорвет, холодея от понимания, что под рукой прямо поверх черной накидки становится влажно. — Мой друг слегка перебрал, его бы спать уложить…       — Вот оно как! — просиял тот, усмехаясь, и хлестко шлепнул темерца по плечу. — С праздником, командир! Чего ж вы загодя не предупредили? Мы бы с мужиками подтянулись, подогнали подарочек какой.       — Не люблю праздновать, — сухо прошелестел Роше, борясь со вспышкой боли.       Склонился, бледнея на глазах. Иорвет обхватил его покрепче, не давая упасть в грязь.       — Да вас совсем ноги не держат, — заметил наконец вояка, улыбаясь. — Тащи скорее в койку, скотоель, пока не заблевал тут все.       Тот отошел, пожелав легкого утра, и Иорвет без промедлений потащил обессилевшего человека дальше, окольными путями уводя в лазарет. Черная в сумраке земля у ворот быстро смешалась с кровью, затоптанная парой прошедщих мимо патрульных, которые с понимающим весельем улыбались вслед впервые на их памяти пьяному вдрызг командиру Полосок.              Медички принялись за работу сходу, не задавая лишних вопросов. Избавили темерца от одежд и лопнувшей от выстрела кольчуги, оставляя лишь шаперон, штаны и поножи.       Лазареты Иорвет не любил еще со времен Северной Войны. Режущий глаз шлейф лекарств, трав и настоек, солоноватый привкус крови в воздухе. Здесь витали боль и смерть, коих в его долгой жизни было предостаточно. Он устроился на одной из множества пустующих коек, слепо смотря, как ловкие женские руки вытаскивают из тела мужчины обломок стрелы, как стекает по ребрам чересчур яркая в свете факелов и свечей кровь. За металлическим звоном инструментов, тихими переговорами врачей и шорохом бинтов эльф слышал болезненные хрипы, вымученные стоны. Роше пытался сдерживаться, но такую острую боль переносил с трудом. Иорвет привык к воплям агонии, отчаянным крикам срывающегося многоголосия, но именно сейчас каждый сдавленный звук чужого голоса отдавал в череп подобно колоколу. Человека штопали наживую, а он только и делал, что рвано, часто дышал и до побеления костяшек цеплялся в тонкий жалкий тюфяк.       Казалось, это никогда не закончится. И куда страшнее было замечать, как стихают хрипы, становясь все более слабыми и срываясь с бледных губ капельками крови.       Наконец медички отложили инструменты, сполоснули руки.       — Можно… — обратился Иорвет к одной из них, тут же поднимаясь, — можно вас попросить не сообщать никому?       — Солдаты сюда не заходят, — ответила та, снимая впитавший кровь некогда белый фартук, — сами понимаете, место неприятное.       Он не мог не согласиться.       — Я могу доплатить, если нужно. Никто не должен узнать, что он пострадал. Ни одна душа, для нашего общего блага. Понимаете?       Девушка окинула его внимательным взглядом серых глаз с головы до ног. Она отчетливо уловила угрозу в тихом голосе, но не испугалась. Лишь с пониманием улыбнулась, сминая ткань в кулаках.       — Деньги не нужны, свою работу мы сделали. Я бы порекомендовала оставить его здесь на пару дней, а лучше — неделю, но знаю вас, вояк. Вечно рвутся в бой, не долечившись. Слышала, вы завтра уходите. Дам лекарства в дорогу и напишу рекомендации, чтобы наша работа не полетела псу под хвост.       — Meas, — шепотом поблагодарил Иорвет.              Врачи ушли, и только тогда он нашел силы подойти к койке. Роше не сводил с него глаз. С перемотанной грудью, внушительным бугром бинтов под ключицей, бледный, как простыня. Взгляд измученный, подернутый болью, но уже куда меньшей, чем в лесу. От губ до подбородка подсыхала кровь, под веками залегли круги, темнее обычных.       — Ты вернулся, — прошептал тот едва слышно.       — Ничего не говори, — перебил эльф, опускаясь на край кровати.       — Ты вернулся за мной, Иорвет, — наперекор продолжил тот, задевая кончиками холодных дрожащих пальцев его запястье. — А ведь мог просто уйти.       — Не мог, — просто ответил он, обхватывая слабую ладонь.       Уголки тонких губ слабо дернулись.       От Роше пахло медикаментами и смолами. Привычный запах табака выветрился напрочь, сменился чем-то другим, болезненным. В этом проклятом месте должен был лежать он сам, или вовсе остаться в лесу с пробитой головой. Но человек смотрел снизу вверх с благодарностью и такой странной нежностью, и Иорвету оставалось только закрыть глаз, припоминать известных ему богов и молить Dana Méadbh о помощи.              По кончику уха осторожно провели подушечками пальцев. Эльф обернулся. Роше все так же улыбался уголками губ, стирая подсохшие капли с нежной кожи.       — Тебе нужно отдыхать, Вернон, — выдохнул он, видя, с каким трудом тому дается не уронить руку обратно на койку.       — Успею еще отдохнуть, — отмахнулся тот, пропуская между пальцев сырые от пота волосы у виска.       Иорвет лишь склонил голову, понимая, что уговаривать человека бесполезно. На его месте он бы тоже противился советам. Жизнь строго-настрого запрещала просто лежать и пропускать мимо себя течение времени, однако что мешало упрямому темерцу наконец урвать минуты драгоценного спокойствия, раз уж возник столь весомый повод? Лишнее напряжение только во вред, когда пробитые насквозь легкие работают на износ.       Тот завозился, явно напряглись мышцы пресса и рук, упертых в тюфяк.       — Bloege amadan, — прошипел он, подхватывая явно пытающегося подняться человека под спину. — Лежи!       Роше сморщился пуще прежнего, неровная кожа под тонкими пальцами, гладкая, сожженная, вдруг стала совсем каменной.       — Роше, перестань геройствовать, чтоб тебя, — он мягко опустил его обратно на кровать, уперся ладонью в подушку, — ляг уже.       — Мне больно… — хрипло выдохнул темерец, заставив эльфа похолодеть, — спина… болит.       Ожог, точно. Ранение наверняка растревожило его, разорвало чувствительную область.       — Сидя точно станет хуже, — заметил он.       Роше лишь тяжело выдохнул, жмурясь от боли. Ему оставалось только терпеть ее, старую и новую, и стараться не теребить лишний раз травмы. Однако Иорвету все равно хотелось хоть как-то умалить его муки. Странное желание, безотчетное, но настойчиво зудящее в голове.       — Потерпи, я сейчас.       Он поднялся, собрал подушки со всех коек. Изношенные, заляпанные застарелой кровью, кое-где порванные — все, без разбора. Подтянул человека повыше, подложил их под спину. Роше на миг поморщился, но так явно было удобнее.       — Спасибо, — он слабо кивнул, полностью расслабился.       Иорвет растер глаза. Суматошный вечер, слишком эмоциональный, дикий. Калейдоскоп событий измотал и его самого таким резким контрастом между тем, что было вчера, и тем, что произошло сегодня. Всего один день, и его с пика гор столкнули в пучину морских глубин. Его и этого человека, слепо наблюдающего за пламенем огня в масляной лампе.       Иорвет все еще помнил тепло его тела у собственного лица, его запах. Как бы все сложилось, если бы не пришли эльфы? Неужели в своем желании найти в себе отторжение к человеку и невероятной тяге к нему же, он готов был на столь странный, противоестественный шаг?       “Я схожу с ума”, — пронеслось в мыслях, и Иорвет был с ними полностью солидарен. Его жизнь превращалась в нечто непонятное, слепленное из осколков прошлого и неизвестности.       Он склонился, чувствуя исходящий от кожи шлейф металла и медикаментов. Совсем другой, чужой. Он должен был быть совсем не таким, резким и до боли отталкивающим, он должен отдавать смолой и табаком, грубым дегтярным мылом и упрямством. Теплый взгляд направленных на него глаз не имел никакого права затягиваться пеленой такой истощенности.       С головы осторожно стянули повязку, шрам обдало прохладой. Пальцы скользнули под шаперон, путаясь в жестких волосах.       Все должно было закончиться совсем не так.       Он глубоко вдохнул, словно перед прыжком в бушующий океан, несмело прочувствовал в легком прикосновении губ жесткость отросшей щетины под скулой.       Не так. Не так…       Пальцы человека зарылись в собственные волосы, бережно огладили кончики прижатых к голове ушей. Никто не мог позволить себе даже моргнуть, пугаясь одной лишь мысли, что все происходящее — не более, чем игры больного разума.       Прикосновение, мягкое, осторожное, едва ощутимое. Губы у Роше обветренные, дыхание — хриплое, мокрое, поверхностное. Пахнет кровью.       Наскрести в себе чуть больше смелости. Нырнуть до самого дна.       На кончике языка отдало металлом, эльф сильнее приник к губам, зажмурился. Неумело, пробуя и исследуя, встречая такую же отчаянную, голодную до пересечения запретной грани отдачу. Он и подумать не мог о поцелуе с человеком, не мог представить ни одного стечения обстоятельств, что привели бы к этому, особенно с Роше. Они должны были ненавидеть друг друга, убить в конце концов, но теперь… У судьбы весьма крутые повороты, и их двоих выбросило на задворки ее извилистой, непредсказуемой тропы.       Теперь же они делили одно дыхание на двоих, в плавном движении губ узнавая друг в друге пробуждающееся от долгого сна желание самого обычного принятия и понимания. И разорвать эту тонкую нить казалось неимоверным зверством как по отношению к себе, так и к другому.