Любовь и другие слабости

      Существует немало причин, по которым человек может в корне измениться. Это может быть пережитая травма, трудное детство, новый человек в жизни. Да, человек может меняться. Бесхребетный слабак может стать бесчувственным монстром, причиняющим боль своим обидчикам. Хрупкая милая девочка станет сильнее отца, который её избивает. Ничто не проходит бесследно. Если человек слаб духом, он сдаётся. Если же он находит в себе силы идти дальше, он меняется. Даже самая светлая душа может обратиться к тьме, если её свет будут глушить все вокруг. Мне не верилось в то, что вчерашний день не был сном. Так много произошло. И теперь пути назад нет и быть не может. За сутки я полностью разрушила своё прошлое. Всё, что было мне дорого, вдруг исчезло. Тони, Джордж, Фред… И моя душа. Кажется, она покинула меня в тот момент, когда я пожелала смерти бывшей лучшей подруге. Сложно было поверить и в то, что я сделала с Себастьяном. Конечно, большую часть он и сам вспомнить теперь будет не в состоянии, однако теперь он ясно понял, что приближаться ко мне в дальнейшем будет опасно для его жизни. Самым ужасным со стороны, наверное, кажется то, что я абсолютно не чувствую вины за содеянное. Каждая секунда пытки приносила мне нечеловеческое удовольствие. Я будто научилась заново дышать. С каждым новым порезом на теле Себастьяна я чувствовала, как перерождаюсь. И меня это не пугало. Мне хотелось только больше и больше. Хотелось окрасить реки его кровью, а потом выпить её до последней капли. А когда я смотрела на Барти… Мерлин, я не смогу описать словами всё, что творилось со мной, когда я видела в его глазах искреннее неприкрытое восхищение. Дикое возбуждение смешалось с яростью и наслаждением. Взрывная смесь, которая бушевала во мне вчера. И я никогда не забуду этого. Чувство вины вдруг стало мне чуждо. Я не считала, что должна его испытывать. И Крауч считал точно так же. Он не вымолвил ни слова, пока я разбиралась с Себастьяном, но я видела его взгляд, который требовал от меня лишь одного — не останавливаться. И меня не покидала единственная мысль: Барти был чуть ли ни единственным человеком во всём мире, который мог меня понять. Будь на его месте Джордж, он бы ужаснулся и отвёл от меня напуганный взгляд при виде того, в кого я превратилась. Но Крауч… Боже, меня трясло при одном упоминании его имени. В моей жизни не было никого, кроме него. Кажется, что всё, что было раньше, уже не имеет значения. Важно лишь то, как он смотрит на меня. Как он говорит и восхищается мною. Мне не хотелось стереть из воспоминаний вчерашний день. Мне хотелось пережить его снова. Лишь бы Барти был там и смотрел на меня так же, как и вчера. Всю прошлую ночь я провела с ним. Пока Себастьян мучился в полусознании, я заливалась истерическим смехом, будто конченая психопатка. А потом он подошёл ко мне и резко приятнул к себе, до боли сжав рукой мою челюсть. Наши губы слились в грубом поцелуе, а во рту смешался вкус моей собственной крови с кровью жертвы, корчившейся рядом на полу. И самым сладким в тот момент было видеть, какое удовольствие получает Барти от всего происходящего. Когда я вернулась в спальню, было уже светло. Барти провёл меня до башни под мантией-невидимкой, и мне так не хотелось его отпускать. Однако он должен был позаботиться о том, чтобы никто не хватился нашего северного «друга». А потом наступило самое обычное утро, в котором меня ждали самые обычные уроки, домашние задания и косые взгляды однокурсников. Естественно, вчерашняя потасовка не прошла бесследно. Как только я вошла в комнату, в глаза бросилось письмо, лежавшее на тумбочке. Оно гласило: «Мисс Синистер, за своё поведение вы лишаете факультет двадцати очков. Вам будет назначено наказание, которое вы будете отбывать с профессором Грюмом в следующие несколько дней. К сожалению, я не имею возможности провести с вами воспитательную беседу, так как в течение нескольких дней буду вынужден отсутствовать в Хогвартсе. Поэтому разговор тоже будет проведён профессором. Походы в Хогсмид вам также запрещены в течение двух недель. P.S. Подумайте над своим поведением. Ваши родители, наверняка, будут разочарованы. Профессор Флитвик.» Какие прекрасные новости с самого утра. Видимо, преподаватели не в курсе того, что наказание не должно быть приятным. Ведь моё походило на сказку — дополнительное времяпровождение с Барти, отсутствие лишних поводов увидеться с Тони и близнецами. Только потеря очков факультета слегка оттеняла этот праздник.

***

В голове Барти не укладывалось то, что происходит. Синистер никогда не входила в его планы. Когда он проник в Хогвартс под видом преподавателя, ему и в голову не могло прийти сблизиться с кем-то. Тем более с той, что позорит собственного отца. Ева никогда не была для него особенной. Она пошла против семьи, которая была предана Тёмному Лорду. Ведь Вард Синистер до сих пор является одним из его приближённых соратников. Он в курсе практически всех планов и действий повелителя. Барти было неприятно видеть, как дочь, столь преданного пожирателя смерти, идёт по иному пути, буквально наперекор семейным ценностям. Единственным, чего хотел Барти, было направить её на правильный путь, дабы Тёмный Лорд обзавёлся дополнительной поддержкой, необходимой ему в эти тяжкие времена. Да, в начале учебного года в Хогвартсе Крауч не мог и представить себе, что всё так сильно изменится. Однако даже после всего, что было между ним и Синистер, Барти не потерял бдительность. Он ни на секунду не расслабился. Ведь любая оплошность могла стоить ему жизни, а главное — разрушить планы Тёмного Лорда. Но эта девушка… Она беспардонно вторглась в его жизнь, в его мысли, даже чувства. Она вынесла дверь, которую Барти считал запертой на миллион замков. Ева Синистер казалась Краучу совершенно сумасшедшей даже по его меркам. Пугало ли его это умозаключение? Ни капли. Каждым своим словом и действием эта девушка лишь подогревала интерес к себе. Она не отказалась от Крауча даже тогда, когда узнала, что он врал ей. Да что ей! Дамблдору, всей школе на протяжении более полугода. Она не испугалась, узнав, что Барти копался в её голове. На его глазах Синистер пытала человека. На его глазах из обычной озорной школьницы будто вырвался обскур. Её тёмная энергия была прекрасна в своей разрушительности и хаосе. Сложно было признать, но Барти действительно восхищался Евой. Его завораживало то, как она раскрывается перед ним. Вряд-ли кто-то ещё из её круга общения способен по-настоящему оценить подобное зрелище. Несмотря на всё это, Барти сильно рисковал. Впуская Еву в свою жизнь, он ставил под угрозу не только её саму, но и свою миссию. Пока что всё было достаточно тихо, но надолго ли это? Чувства к Синистер были опасны и перерастали в одержимость. Она стала для него угрозой. Раньше, когда впервые увидел Еву, он не считал её опасной. Когда она свободно гуляла по школе, зная, что в её стенах скрывается убийца, когда грозилась рассказать учителям. Барти знал, что она не расскажет. И оказался прав. Однако теперь, когда у самого Крауча возникли некие чувства… Синистер действительно стала угрожать его миссии. И дело было не в том, что она может свихнуться окончательно и перерезать всю школу. Чувства опасны. Крауч всегда знал это. Но теперь, когда испытал их, осознавал всю угрозу ясно, как никогда. До конца учебного года оставалось меньше четырёх месяцев, но у Барти, можно сказать, уже начались небольшие каникулы. Третье испытание должно было стать последним для Поттера. План был давно готов, оставалось лишь дождаться нужного момента и привести его в исполнение. До этого времени ему нужно было просто сидеть тихо и дальше изображать преподавателя. Однако внутри у него было неспокойно — мысли о Синистер волновали его всё чаще. Как он мог позволить себе такую слабость?

***

В голове было совершенно легко и свободно на протяжении всего дня. Мне хотелось поскорее увидеть Барти. Хотя в последнее время я итак вижу его чаще, чем отражение в зеркале, я считала минуты до нашего свидания. Мало того, что мы встречались на обычных уроках, он подтягивал мои знания на дополнительных. И наши встречи в выручай-комнате… Мерлин, как же я боялась однажды назвать его настоящим именем при всех. Он полностью занял все мои мысли. Интересно, так чувствуют себя влюблённые? На вопрос о своих чувствах к Барти я не могла ответить себе самой до сих пор. Ведь наши отношения не были… обычными. Нет, никогда не были. И всё же, он — лучшее, что со мной случалось. Благодаря ему я стала новой, лучшей версией себя. Я смогла открыться ему, смогла быть собой. И потом… Мерлин, как меня возбуждает одна только мысль о нём. Он опасен и непредсказуем, и это жутко привлекает. Но что будет дальше? Весна уже пробралась в Хогвартс. Снега совсем не осталось, однако погода всё ещё не радовала теплом. Начало марта — самое непонятное время. Пейзажи за окном всё ещё унылы — серое небо, частые дожди и мёрзлая земля. Однако внутри уже теплится надежда, а растения постепенно возвращаются к жизни. Весна — символ нового начала. А ещё она означала то, что близится конец года. Живя моментом, я не задумывалась о том, что будет, когда закончится учебный год. Я не была в курсе планов Барти, ведь он так и не ответил на мои вопросы. Сложно было предположить, вхожу ли я в эти планы. «Ты серьёзно? Как же глупо. Думаешь, ты для него особенная?» Хочется в это верить. Ведь Крауч не стал бы открываться мне, если бы не доверял. «Да он в любой момент кинет в тебя аваду, только дай повод.» Слабо верится в это. Хотя пару недель назад я так и думала, но теперь создавалось иное ощущение. После стольких событий мне думалось, что я могу что-то значить для Барти. И потом, мне искренне хотелось помочь ему. После сегодняшней ночи моя судьба была определена, и я этому не противилась. Оставалось самое сложное — выяснить, что думает об этом сам Барти. Ведь он явно не просто так затевал всё это. Быть может, он хотел мной прикрыться, если что-то пойдёт не так? Что ж, даже в этом случае я помогу ему. «Ты совсем тупая, что-ли? Он ведь и не подумает спасать тебя. Он сбежит и бросит тебя одну среди обломков твоей души.» Пусть так. Пусть мои чувства к Барти можно назвать одержимостью, но я сделаю всё, чтобы помочь осуществить его замысел. О своём решении я захотела сообщить Краучу незамедлительно. Уроки закончились, и теперь меня ждало «наказание». Профессор «Грюм» действительно позаботился о том, чтобы я отрабатывала свои грехи у него, за что я была ему благодарна. Мне не терпелось увидеться с Барти, поэтому я помчалась в гостиную, чтобы немного освежиться. Внутри всё трепетало, будто я собиралась на свидание. В какой-то степени так оно и было, однако я даже не могла предположить, чем закончится сегодняшняя встреча. Крауч имел привычку удивлять меня, и потому я сгорала от нетерпения. Однако в гостиной Когтеврана меня ждал неожиданный сюрприз. На подоконнике сидела наша сова с письмом в клюве. Что это могло быть? В глаза сразу бросилась фамильная печать, а, значит, письмо из дома. Почему-то вся радость вдруг улетучилась, будто вместо птицы меня ждал дементор. Предчувствие было хуже некуда. Сердце почему-то забилось чаще, а ноги вдруг задрожали. Слабо верилось в то, что новости будут хорошими. Неужели отнц узнал о том, что я сделала с Себастьяном? За себя я не переживала, однако он наверняка был в курсе моих отношений с Джорджем… Что, если отец что-то с ним сделает? «Ты даже не знаешь, что там. Возьми да прочитай, зачем изводить себя предположениями? С опаской подойдя к птице, я всё же решилась прочесть письмо. «Ева, С прискорбием сообщаю, что твоя мать в данный момент находится в тяжёлом состоянии. Лекари говорят, что осталась ей от силы пара недель. А, может, и дней. Она хочет увидеть тебя, и, думаю, ты и сама захочешь попрощаться. Преподавателей я поставлю в известность, и они позаботятся о том, чтобы ты отправилась в больницу Святого Мунго. Я буду ждать тебя там завтра утром. Твой отец» Вот ублюдок. Как всегда, ни капли сочувствия. Даже к собственной жене. Смысл письма доходил до меня гораздо дольше, чем должен был, однако злость на отца пробудилась с первых же строк. Мама… Почему вдруг так хочется заплакать? Ведь я знала, что это произойдёт. Она больна очень давно, и болезнь её неизлечима. Казалось, я сотни раз представляла себе день её смерти, однако теперь, когда я осознала, как скоро это может произойти, внутри всё рухнуло. Все стены бесчувственности и цинизма, которые я так старательно выстраивала, вдруг разрушились за долю секунды. Стоило лишь подумать о том, что мамы не станет, как мне сделалось дурно. Всё закружилось, в глазах поплыло, и я упала на кровать. Кажется, только теперь я осознала, что всегда любила маму. Какой бы безучастной ко мне она ни была, всё же она делала мою жизнь немного лучше. Наверное, каждый ребёнок любит своих родителей. Я же боялась себе в этом признаться, потому что не хотела казаться слабой. И всё же… Теперь, когда мама на грани, внутри горько, как никогда. Следующие несколько часов прошли, как в тумане — в дверь постучал поникший профессор Флитвик и отвёл меня к Дамблдору, выразив сочувствие. Директор выглядел не менее обеспокоенным — он предложил мне чаю, а потом начал о чём-то говорить. Я могла только кивать в ответ, а из его слов запомнила лишь то, что в девять утра я должна быть у него в кабинете, чтобы отправиться к маме через камин. Очнулась я уже по пути к Барти. Ноги сами понесли меня к нему, как только я вышла из кабинета Дамблдора. Не знаю, зачем, не знаю, почему, но мне хотелось увидеть его. Он наверняка должен был быть в классе защиты от тёмных искусств, так что я побежала туда изо всех сил. Слёзы застилали глаза, и я не знала, что скажу ему, когда приду. Не знала, что скажет мне он. Я просто не понимала, что делать. Возможно, я надеялась на то, что Барти приведёт меня в чувство. У него всегда это получается. Он сможет найти нужные слова, чтобы моя стена собралась обратно. Или хотя бы её часть. Дыра в груди вдруг стала давать о себе знать, и слёзы полились с новой силой. Ворвавшись в кабинет З.О.Т.И, я застала «Грюма» сидящим за преподавательским столом. Он, кажется, проверял какие-то работы. Увидев меня, «профессор» поднялся с места и, оперевшись на посох, стал ждать. Я замедлилась и подошла к нему, заглянув прямо в глаза. Нас разделял массивный деревянный стол, но даже так я смогла уловить во взгляде мужчины неясное мне раздражение. — Профессор, мы одни? — аккуратно поинтересовалась я. Барти не ответил, но по его поведению я поняла, что была права. Он не был напряжён, как это обычно бывает в присутствии посторонних. Спокойно уселся обратно на стул, но не отвёл взгляда. Он ждал, пока я начну говорить. А на меня снова накатил приступ истерики. Чтобы хоть как-то скрыть слёзы, я оперлась обеими руками на стол и опустила голову, закрыв лицо волосами. — Барти… — дрожащим голосом начала я — Моя мать… — Знаю — грубо перебил мужчина. По его манере общения складывалось впечатление, будто передо мной действительно Аластор Грюм. Хоть я и не была знакома с ним настоящим, но представляла его себе именно таким — грубым, раздражительным, немногословным. По крайней мере, такое поведение уж точно не было характерно для Крауча. В последние наши встречи. Однако мне сейчас было не до выяснений причин такого настроения. — Как же так? — продолжила я — Почему всё так скоро? Я не готова… Я не хочу потерять её. Завтра утром меня отправят к ней, и я не знаю, сколько пробуду там. Понимаешь? Она может умереть в любой момент! — последняя фраза сорвалась с моих губ криком отчаяния — Так ещё и отец… Он просто бесчувственный ублюдок! Ему совершенно плевать на маму. И меня это злит. Я не знаю, что мне делать, Барти… Я просто не могу принять это. Задыхаясь от слёз, я закрыла лицо руками. Крауч же молчал. Я не знала, о чём он думает, и эта тишина напрягала. Мне хотелось броситься ему на шею и выплакать всё, что накопилось. Однако я не могла этого сделать. Внутренний голос твердил, что не стоит, будто отводя от беды. Видимо, мужчина находился не в лучшем расположении духа. Лишь спустя несколько минут, когда я слегка успокоилась, Барти снова поднялся с места. — Тебе стоит собрать вещи — ледяным тоном произнёс он — Не трать ни своё, ни моё время. Что происходит? Что он такое говорит? Гонит меня? Но почему? Что я сделала не так? — Но… — Я сказал, проваливай! — рявкнул мужчина, и я дёрнулась от неожиданности. Ещё несколько секунд, стоя в ступоре, я пыталась прочитать хоть какие-то эмоции на лице Барти и понять, что с ним творится. Однако затем одёрнула себя. Сейчас важнее было то, что происходило с моей мамой. И я ушла. Гнев Барти был мне не понятен. Что вдруг случилось? Почему он был так жесток со мной? На душе было паршиво, как никогда. Хотелось выть от собственной беспомощности — я совсем потерялась. Казалось, что внутри что-то вот-вот оборвётся. Но я не позволила себе дать слабину.

***

Наступление ночи символизировало приход долгожданной тьмы. Она окутывала собой весь замок, и самые потаённые демоны его обитателей вырывались наружу. Одним из этих демонов был Барти. Ночь была его стихией, в которой он мог раствориться и почувствовать себя безнаказанным, свободным. Временами, Крауч бесцельно бродил по Хогвартсу, размышляя о своём тёмном замысле. Ведь он был на грани провала. Близилось последнее испытание турнира Трёх волшебников, и у Барти, как и всегда, не было права на ошибку. Всё шло превосходно: Кубок огня выкинул имя Поттера, его дебильные дружки сыграли свои роли и помогли ему пройти дальше, не оставшись в зубах дракона или на дне озера. Дело оставалось, вроде бы, за малым — превратить Кубок в портал и дождаться, пока Тёмный Лорд вернётся, прервав жизнь мальчишки. Но на горизонте всё ещё маячила темноволосая проблема, которую Барти никак не мог выкинуть из головы. Каждый день Барти обещал себе, что Ева останется в прошлом. Но как только он замечал её в толпе студентов за завтраком, его мысли уносились далеко от плана Тёмного Лорда. Глаза невольно скользили по очертаниям её тонкой талии, волосам, скулам и невероятно глубоким аметистовым глазам. Один взгляд этих глаз мог унести его далеко от Земли. И с этим нужно было что-то делать. Это было неправильно. Неестественно. И он сделал. Когда Ева прибежала к нему в расстроенных чувствах и рассказала о матери, он уже был готов. Из последних сил сдержался, чтобы не подойти к ней и не прижать к себе. Старался вовсе не смотреть в её заплаканные глаза. Достал из себя весь холод, который был внутри, и окатил её с ног до головы. Теперь Ева думает, что осталась одна. Что Крауч — конченый урод. Пусть так. Пусть она ничего не понимает и не поймёт, но эта пропасть, над которой рушились мосты, должна была стать как можно больше. Чтобы ни у кого из них не было желания вернуться. Чтобы они оба оставили всё в прошлом. Это было невыносимо. Она явно сходила с ума, ведь ещё утром всё было в порядке. Но Барти хотел закончить всё это как можно скорее. Мысли о последней ночи, проведённой с ней, рвали его чёрную душу на части. Лишь теперь он начинал понимать, как ему больно. Как он не хочет отпускать её. Как сильно желает быть рядом. Это… чувство было не похоже на то, как он сам называл его. Желание обладать? Нет, это совсем другое. Что-то совершенно непонятное, причиняющее столько страданий. Если бы она знала, как ему тяжело. Если бы только она знала… Барти со всей силы ударил кулаком в стену. По телу прошла дрожь от удара, но он ничего не почувствовал. И ударил снова. И снова ничего. Тогда он ударил ещё, ещё и ещё, пытаясь почувствовать физическую боль. Но ничего не выходило. Ничто не могло заглушить его внутренний крик. И от осознания того, что всё это — лишь начало, становилось паршивее с каждой секундой. Теперь ему придётся всегда быть холодным и злым с Евой. И до самого конца видеть её печаль и непонимание. Однако теперь Крауч осознал, для чего всё это нужно. Он хотел её защитить.

***

Эта ночь была для меня самой тяжёлой за всю жизнь. Про сон не было и речи — в голове творился полный хаос, и я дёргалась от любого шороха. Создавалось ощущение, что в любой момент кто-то войдёт в спальню и сообщит мне ужасные новости. У меня всегда были сложные отношения с матерью, и во многом это было заслугой отца. Но теперь, когда я была в шаге от того, чтобы её потерять, мне было страшно. Казалось, что я могу не успеть к ней. Не сказать главное — что я люблю её. Я не стала собирать вещи и взяла с собой лишь небольшую сумку с самым необходимым. Ровно в девять я вошла в кабинет Дамблдора, чтобы отправиться в больницу. Директор встретил меня с сочувственной улыбкой и пообещал, что всё наладится. — Помни, Ева, ты всегда можешь обратиться к друзьям — сказал он перед тем, как его образ испарился в облаке летучего пороха. В следующий момент я оказалась в больнице Святого Мунго, где меня уже ждал отец. Он сидел в холле и читал газету. На страницах «Пророка» мелькали колдографии, и, казалось, он был так увлечён чтением, что не заметил бы меня, если бы я не подошла. — Доброе утро, Ева — сухо обратился ко мне мужчина. — Здравствуй, отец — тем же тоном отозвалась я. Мне было противно от одного взгляда на этого человека. На его лице не дёрнулся ни один нерв, хотя он знал, что в этих стенах умирает его жена. Идеально уложенные волосы, выглаженый костюм… В общем, как всегда. Я тут же почувствовала приступ тошноты — то ли от его вида, то ли от перемещения через камин. Но в этот момент к нам подошла женщина с приятным лицом, одетая в чёрное платье и белый передник. — Доброе утро, мистер и мисс Синистер. Прошу за мной. Пока мы шли по коридору больницы, отец о чём-то переговаривался с этой женщиной. Видимо, она была одной из целительниц. Я шла позади и почти ничего не слышала, кроме нескольких отрывочных слов: «попрощайтесь» и «на грани». Перед глазами поплыло, но я заставила себя идти дальше. Каждый шаг давался мне с трудом. Мне не хотелось видеть маму умирающей… Когда мы вошли в палату, её бледно-бежевые стены показались мне невероятно мрачными. Мама лежала в дальнем углу и смотрела в окно. Что-то кольнуло в сердце от её взгляда. Он был таким беспомощным и безнадёжным… Я аккуратно приблизилась к маме и села рядом. Она перевела на меня взгляд и вымученно улыбнулась. — Ева… — еле слышно сказала она — Ты здесь. — Мама… — дрожащим голосом произнесла я, взяв её за руку — Как ты себя чувствуешь? — Не волнуйся обо мне, дорогая. Всё в порядке. — Что с тобой происходит? Почему тебя не лечат? — Ева, хватит — перебил меня отец без капли эмоций — Не стоит задавать так много вопросов. Он сел с другой стороны и впервые посмотрел на маму. Его лицо не выражало совершенно никаких эмоций. А вот мама… Она посмотрела на него с болью в глазах. Мне стало не по себе от её взгляда. Захотелось забрать её отсюда и уехать подальше. Женщина, которая провожала нас, снова подошла и позвала отца. Не сказав нам с мамой ни слова, он встал и отошёл с ней в другой конец палаты. Я проводила их взглядом и снова посмотрела на маму. Она выглядела так, будто постарела лет на тридцать: кожа сморщилась, под глазами залегли круги… Она похудела, будто не ела несколько месяцев. — Мама… Я хотела сказать тебе… — начала я, но мама слабо сжала мою руку. — Ева, послушай меня — вдруг начала она серьёзно — Запомни: я никогда о тебе не жалела и любила всем сердцем. И всегда буду любить. — Я… — Всё не то, чем кажется, и ты должна быть сильной. Ради меня. Ради своих друзей. Всегда оставайся собой. И прости меня… После этих слов мама достала из-под подушки небольшую книгу и протянула мне. На обложке красивыми буквами было выведено: «Портрет Дориана Грея. Оскар Уайльд.» — Что это, мам? — Прочти эту книгу, когда меня не станет. А сейчас спрячь. Я обернулась, чтобы посмотреть, где отец — он всё так же разговаривал с целительницей. Он не любил, когда я читала магловские романы, поэтому я последовала указаниям мамы, спрятав книгу в сумке. Когда я вернулась взглядом к маме, она улыбалась. — Ты у меня такая красивая, доченька. Я улыбнулась маме в ответ и хотела сказать, что с ней всё будет в порядке. Но не успела. Глаза её остекленели, а тело вдруг стало неподвижно. Сердце пропустило удар. — Мам? — встревоженно позвала я — Мам, ты чего? Я осторожно коснулась её плеча, но реакции не было. Мне стало страшно. Руки вдруг онемели, по телу пошла дрожь. Нет. — Мам! — уже громче сказала я — Ты слышишь? Мама, я люблю тебя. Мам! Нет. В эту секунду вокруг меня оказалась толпа женщин в белом. Они обошли маму со всех сторон, а одна из них закрыла ей глаза. Мой взгляд наполнился ужасом. Что она делает? Нет! — Мама, мама, мама! Прости меня, прости за всё! Я так люблю тебя — срываясь на крик, говорила я, а глаза застилали слёзы. Вдруг появился отец, с силой сжал мои плечи и начал оттаскивать назад. Я не видела ничего вокруг, кроме маминого лица. Нет! Нет! Нет! — Пусти меня! Я не хочу! Я хочу к маме! — закричала я, пытаясь вырваться — Мам, не бросай меня! Нет! — Успокойся — ледяным тоном говорил отец, продолжая тащить меня к выходу. Я уже билась в истерике. Моя мама умерла. Последнее, что я увидела, перед тем, как отец вытащил меня из палаты — как маму накрыли простынёй. Её взгляд и улыбка навсегда врезались в мою память.