Hello future

15.08.1969. Бетел. Вудсток.

Первый день фестиваля.

Вау, я потерялся в лабиринте, Считая, как она улыбается, Время уходит Потерянный в обьятиях ее любви. Такой нежный и дикий.

      Всё стало похоже на один большой муравейник, а в самой середине — королева. Ограждения за ночь свалили толпы людей, переступая через них. Безумие. Организаторы крупно влипли. Не было и клочка земли, где бы виднелась трава, как двумя днями ранее. Каждый дюйм занимало чьё-то тело. Продажу билетов отменили, и из платного фестиваля он превратился в благотворительный. Толпа халявщиков была в восторге. Писали своим друзьям, чтобы те не парились: вход теперь абсолютно бесплатный. Джэмин застонал в голос от обиды. Он ведь лично потратил тридцать шесть долларов за билеты на три дня на двоих. В любом случае, его совесть чиста. Это не такие большие деньги за то, чтобы провести хорошо время с удивительным человеком.       Если окинуть взглядом толпу, можно увидеть, как они все не похожи друг на друга. Белые, цветные, азиаты, старые и совсем молодые, блондины, шатены, рыжие, любые — все они разные и каждый по-своему уникален. У них были свои истории жизни, но прямо сейчас это не имело никакого смысла. Одинаковая возможность для всех быть собой. Peace & Love и никакой войны. Длинноволосый блондин с серёжкой в одном ухе и сигаретой за другим сидел на земле, держал между зубов колосок травы, перегоняя его из стороны в сторону, и что-то говорил высокому мужчине с девушкой.       «Свобода сводит с ума. Она пугает их. Они боятся таких, как мы, стоит нам немного открыться и каждый будет готов поднять свой лозунг. Неправильные. Экстремисты. Отребье. Испорченные. Извращенцы. Ошибки системы. Может, система никогда не была универсальна, может, её и не существует? Брат, любовь — это любовь, она либо есть, либо её нет. А какой она бывает: правильной или неправильной, каждый решает сам».       Джэмин впервые чувствует себя свободным за пределами гаража или его комнаты, запертой на защёлку. Не боится держать своего близкого человека за руку, чтобы тот потом не пострадал от других и тем более родных людей. Если ему всё равно на родителей, впрочем, как и им на него, то для Джено семья была чем-то более важным, ради них он был готов переступить через собственные принципы. Здесь их никто не осудит, как ему кажется. Они лишь незнакомцы, присутствующие в жизнях друг друга на минуту-две, а после никогда и не вспомнят друг о друге. Может позволить себе целовать любимого парня, прижимать за затылок к себе, обхватывать его талию руками и всё это под кантри, а после шептать на ухо самые разные глупости, чтобы рассмешить. Наконец, быть собой, обычным, без «отклонений» и каких-либо других особенностей. Стать недосягаемым для других.       Концерт задерживается на четыре часа. Джисон стойко стоял двадцать минут, пока не сдался. Сел рядом с Ченлэ, вздохнул и положил свою голову на плечо. Его лишь похлопали по коленке. Ничего, не так жарко, чтобы можно было жаловаться. Все терпеливо ждали, болтали о предстоящем, не подозревая, что их ждёт. Волнение и трепет переполняли толпу.       Марк уловил разговор двух позади сидящих девушек. Тереза внимательно слушала о мило проведённых выходных подруги с её парнем Джорджем. У него классная тачка с откидным верхом, крутые, хоть и тупые друзья из высшей лиги, она даже нравится его родителям, а те — редкостные привереды. Слишком любят своего сыночка, чтобы разрешать ему заводить отношения с кем попало. Казалось бы, всё хорошо, кроме маленького члена. Марк хмыкает. А говорят, что у азиатов маленький член.       Любовь хороша сама по себе, но секс не менее важен, он является неотъемлемой частью отношений.       Как часто люди расстаются из-за разных предпочтений? Одному партнёру нравится нежный секс с прелюдией в полчаса, мягкими касаниями, неторопливыми поцелуями без укусов и меток, занимая одну или две позиции. С разговорами после и объятиями под одеялом, пока оба не уснут. Другому человеку нравится противоположное. Быстрый, местами грубый секс с кусачими поцелуями, метками на шее и царапинами на спине, и синяками на бедрах. Грязные словечки во время процесса, стёртая салфеткой сперма с поясницы и выкуренная сигарета после. Марк смотрит на Донхёка. Тот отрывает одну травинку, водит ей по носку своего кроссовка. Как же им повезло. Такие разные, но очень совместимые в постели. Марк целует его в макушку, притягивая к себе.       Ренджун, сидящий рядом, тоже улавливает этот разговор, переглядывается с другом, пытаясь подавить улыбку. Все так зациклены на размерах, будь то член, грудь, задница или кошелёк. Система, построенная на сексе, игнорирует наличие чего-то духовного. Вскоре страсть покидает отношения, и на её месте не остаётся ничего. Оказывается, единственное, что держит людей вместе, — это секс и деньги, первый со временем перестаёт приносить удовольствие, а вторые заканчиваются или их становиться недостаточно для сублимации чувств двоих.       На сцене появляется первый артист — Ричи Хейвенс. Играет на гитаре все свои лучшие треки один за другим, пару раз на бис под аплодисменты в угоду публике. Кажется, он уже исчерпал свой запас и ничего не осталось, но тут звучит она, созданная прямо здесь и сейчас. «Фридом» — чудесная и лёгкая песня о жизни и её возможностях. Ричи перебирает аккорды, осторожно нащупывая тот самый.       На миг Джэмин замирает, проходится взглядом по людям вокруг, его друзья сидят рядом, смеются, покачиваются из стороны в сторону, опираясь друг о друга, а единственный любимый человек держит его за коленку, отбивая пальцем такт. Удивительно. Всё это происходит здесь и сейчас. Он чувствует себя счастливчиком. Один артист сменяется другим, тем временем ночь стелется на поле. Свет исходит лишь от сцены, пока земля не начинает зеркалить небо. Зажжённые зажигалки, фонари, свечи, в ход шло всё. Ченлэ передали две маленькие свечки, такие на ладони держать или на борту бумажного кораблика, отправляя в путь вдоль лужи. Что с ними делать — не ясно, но он отдаёт одну Джисону, чтобы смотреть, как та медленно горит.

«Дженнифер с чем-то, с чем вы осторожно обращаетесь.

Хрупкие, как кристаллы стекла,

Губы Дженнифер такие же мягкие, как воздух.

Целовать её здесь, в траве.

Наверное, прекрасно»

      Джено не знает, кто эта Дженнифер, что свела с ума Берта, и он мог бы ей позавидовать, если бы сам не ощущал себя настолько же исключительным. Им дорожат, но не как вазой из хрусталя, а как чем-то более важным, не таким материальным, физически ощущаемым. Его берегут, как собственное сердце за преградой из рёбер, и не дают треснуть от первой неосторожной любви. И губы ощущаются тяжелее воздуха, горячее, настойчивее, как вишневый пирог, если провести по ним языком, слизывая блеск для губ. С них сцеловывают согласие, принимают возражения, дарят нежность и готовы поддаться грубости, если на то будет воля. Эти губы шепчут о любви, о безграничной вечности, не забывая о редких пошлых фразах и всех возможных «не отпущу».       Дженнифер целуют на траве, но может ли она позволить себе то же, что и Джено? Сидеть рядом с особенным человеком, ощущать его горячую ладонь в своей, зарываться в волосы носом, тереться о висок, шептать ужасные глупости, делиться безумными замыслами и слышать смех с согласием? Трогать под одеждой, как только луна сменит солнце, оставлять поцелуи на голом теле, обнимать со спины, укладывая голову на плечо и прижимаясь к шее, вдыхать запах мыла и масла? Прикрыть глаза и дать коснуться любого участка тела, сохраняя самым интимным губы? Джено любил, возможно, нет, определённо больше, чем любили Дженнифер.       Берт не рассказал, чувствовала ли она то же в ответ, или его чувства были лишь несбыточной мечтой, приятной ложью, которой он себя тешил, надеясь на большее. Может, он фантазёр и Дженнифер лишь в его голове. Как бы то ни было, Джено не посвящали песен, у его возлюбленного ужасный музыкальный вкус, но он определённо был уверен во взаимности своих чувств. Джэмин рядом, улыбается, совершенно очаровательно, шлёпая его по коленке. Смех тонет в очередных аплодисментах, ему не нужно слышать, он уже звучит в его голове.       Донхёк цепляется за чужое колено, утыкаясь лбом в плечо. Не понятно, плачет он или хохочет. Спина подрагивает, а сам он не поднимает головы. Стоит подождать, пока успокоится в любом из двух случаев.       — Дорогой.       — Да, солнышко?       — Как же хорошо, что у тебя немаленький член.       Марк думает некоторое время, а после громко смеётся, настолько, что девушкам позади них становится некомфортно, и они пересаживаются подальше. Тереза, если именно она является брюнеткой, посмотрела на них искоса и увела подругу. Почти неловко, но и им не стоило говорить так громко.       — А если бы был маленький, не встречался бы?       Тот задумался, даже пальцем по подбородку постучал, отыгрывая до конца. Передразнивал женщин из телешоу, явно переборщивших с эмоциями. Их реакции всегда были комичными, из-за чего Марк невольно улыбался и задавался вопросом: действительно ли они такие в жизни?       — Это нечестно. Я полюбил тебя до того, как увидел член. Встречался, но было бы сложно, пришлось бы сменить позиции. Дорогой, не переживай, ты был бы хорош даже снизу.       — Тогда мне вдвойне повезло. Ты меня любишь, и член большой.       — Не то чтобы прям большой…       Донхёк смеётся, ворочаясь от тычков в бок. Живот и рёбра — его слабые места, а щекотка — самое невозможное из всех наказаний. Марк чувствует себя хорошо даже так: с постоянными подколами и нелепыми признаниями в любви. С излишней тактильностью, к которой было достаточно сложно привыкнуть, несмотря на то, что он был готов ко всяким нежностям, присущим парочкам. Умением говорить не впопад всё, что придёт в голову. Солнышко может освещать тьму в глубине души и греть по ночам под тонким одеялом, сопя на ухо.       На ладони лежит маленькая свечка. Воск растаял, оставляя догорать фитиль на поверхности. Ченлэ смотрит на него, дожидаясь, пока тот погаснет. Джисон на его плече трогает воск пальцем, наблюдая, как он застывает белой корочкой на пальце. Снимает её, снова возвращая таять.       — Джисон.       — М?       — Ты мне нравишься.       — Ты мне тоже. Мы же поэтому встречаемся, да?       — Да, но это другое.       — Какое другое? — Джисон приподнимает голову, чтобы посмотреть в глаза. Прошёл уже год, есть что-то «другое», о чём ему не рассказали?       — Ты мне нравишься. Так сильно нравишься, что даже не по себе. Хочется сжать тебя так крепко, как только могу. Должно ли это пугать?       — Меня это не пугает, пока ты не стал ломать мне рёбра. Ты мне тоже. Очень-очень нравишься, сильно-пресильно.       Ченлэ поджимает губы. Так по-детски и очень глупо. Джисон смотрит по сторонам, никому нет дела до их неожиданных приступов симпатии. Стоит держать себя в руках: не первый месяц уже встречаются. Стоило бы привыкнуть к таким признаниям. Ченлэ целует Джисона в щёку. Его губы всегда мягко касаются лица, будь то лоб, щёки, нос или веки. Прикосновения всегда такие осторожные, лёгкие и до безумия приятные. Задувает свечи, чтобы убрать их и, наконец, нормально взять за руку. Сжать тёплые пальцы и, не скрывая улыбки, чувствовать чужую голову на своём плече. Всё так, как и должно быть: правильно и на своих местах.       Ренджун, на удивление, чувствует себя хорошо. Никакие мысли о бывшем не терзают душу. Признаться честно, ни одного из них он не любил, даже близко не испытывал подобного. Ему нравилось им нравится. Получать внимание, считывать заинтересованность и тешить собственное самолюбие. Чувствовать себя особенным и пытаться выделиться из общей массы. Раны никогда не были сердечными, никто из них не воспринимал его серьёзно, рассматривал лишь как милого парня, хорошенького азиата, готового принять что угодно. Показательный эксперимент, который сам тянется для общения. Пока не оказывается, что с такой же красивой улыбкой, как и его задница, он может сжать чужие яйца. Буквально. Такую же несерьёзность они получали в ответ.       Что он хочет доказать, встречаясь с белыми, выбирая заранее проигрышные варианты? Что он не такой, как все? Что он не просто очередной азиат из корейско-китайской части Манхэттена, пытающийся вырваться в другое общество? Тогда какой он настоящий? Каким стал, пытаясь перекроить себя? Каким был всё это время? Трусливым, боящимся не влиться в тусовку, неготовым принимать своё положение в обществе. Не готовым довериться кому-то, кроме себя и парочки таких же, как он, которые не загонят в угол с расспросами и не посмотрят криво свысока за его обыкновенность. Знать, что не выгорит с человеком, в обществе которого никогда не стать своим. Очередная попытка стать исключительным в мире стереотипов. Сможет ли он когда-то им стать хотя бы для самого себя?       Дорога обратно занимает почти час, треть из которого они пробивались сквозь людей. Было ли ошибкой парковаться настолько далеко или наоборот, лучшим решением? Еноты, к счастью, не украли ничего из небольшого количества оставшихся вещей, а вот следы говорили за себя. Тут кто-то был, на их великое везение, в палатке не оказалось ни одного обкуренного подростка, с которым пришлось бы воевать за ночлег. Стоит проверять их «малышку» чаще и закрывать окна изнутри. Джено думает о еде, чём-то горячем, может, даже сладком. Кажется, он брал булочки и сосиски для хот-дога это то, что им сейчас нужно. Марк тащится в фургон. За день он неплохо прогрелся, металл всё ещё горячий и только начал остывать. Ренджуну будет тепло, возможно, даже жарко и придётся открыть окно, наслаждаясь звуками цикад в траве и комарами. В мини холодильнике льда почти не осталось, мяса тоже, зато пива ещё много.       — Ребят, я нашёл маршмеллоу. Пожарим потом?       — Неплохая идея.       — Детка, ты не видел горелку?       — Она здесь. Зачем тебе?       — Чтобы создать видимость моей вовлечённости в процесс.       Джэмин, до этого бродивший между палаток в поисках совершенно не пропавшей горелки, сел на стул. Джено вздыхает. Они оба знают: готовка — несильная сторона Джэмина. Вот воровать нарезанные овощи для кимбапа или умело хвалить всё, что ему приготовят, — это талант. Мыть посуду в резиновых перчатках, делать по дому всё, о чём его попросит Джено, а после массировать ему плечи, пока тот будет сидеть на полу между ног — вот то, с чем он действительно может справиться. Даже если бабушка начнёт что-то подозревать об их не дружески-братских отношениях, она будет не против такой замечательной невестки в виде Джено. Хозяйственный, умный и точно сможет позаботиться об её любимом внуке, ко всему прочему ещё и красивый. С ним всегда есть о чём поговорить, и он точно хороший мальчик, которому она сможет доверить своего сыночка, потому что сама наблюдала за его взрослением.       Спиной ощущает, как горит его задница. Уверен на все возможные проценты, что сейчас на неё палятся, сдерживая руки в карманах. «Не при детях», — решили они ещё до начала поездки. Будь они одни, как дома, сейчас бы его задница испытала на себе парочку привычных шлепков, а находясь совсем одни на фестивале, то и половины песен не были бы услышаны у сцены. Скорее всего, они бы пролежали большую часть времени под деревом, пока пекло солнце, ели фрукты и лениво целовались на траве. Ради приличия и интереса сходили бы к сцене, чтобы ощутить всю атмосферу фестиваля, а после вернулись и наслаждались обществом друг друга. В любом из случаев расклад хороший.       — Перестань смотреть.       — 1:1. Ты же смотрел, когда я привязывал палатки. Всё честно.       — В отличие от тебя, я не так громко думал о своих желаниях.       — Значит, ты тратил время впустую. Какое расточительство. Вид на мою прекрасную задницу был использован зря.       — Может, уже поебётесь? — не выдержал Ренджун. Он устал, голоден и совершенно одинок на эти пять долгих ночей. Ему даже не с кем целоваться, не то что трахаться в палатке. Думая о первом сексе, он ни раз представлял, как, где и с кем это могло бы произойти, но все мысли о белых парнишках и каком-нибудь пикапе особо не вызывали желания. В какой-то момент он даже задумывался о собственной сексуальной непригодности, если бы Джэмин не успокоил его, вручив диск с порнушкой. Где только нашёл. Но здесь, на Вудстоке, в общей атмосфере кайфа, было бы неплохо хотя бы целоваться всю ночь и если понравится, он мог бы разрешить залезть к себе под футболку. А так ему перепадает лишь большая доля зависти. Можно быть не настолько сексуально удовлетворенным хотя бы не на его глазах?       — Чуть позже.       Марк смеётся с ответа Джено. Значит, так себя чувствуют люди, долго находящиеся в отношениях? Так непринуждённо говорить о сексе и не краснеть из-за каждого высказанного желания. Или, может, дело в самих людях? Джено не отличался скромностью, чего уже говорить о Джэмине, который, казалось, совершенно не знает про стыд, стоит ему начать флиртовать. В их изначальной открытости и возможности говорить, о чём думаешь, сразу, без страха быть непонятым или осужденным? В любом случае, было бы неплохо со временем научиться делать так же. Ему с Донхёком пока сложно преодолеть порог смущения. Делиться своими фантазиями, обсуждать их до того, как лечь в постель, а после смело исполнить ночью, не пряча стыдливо глаза наутро.       Первый раз был самым лучшим и неловким моментом за всю их недолгую сексуальную жизнь. Он не был спонтанным, от чего лишь одна мысль, что они сделают это, подогревала всё тело. Донхёк перестал выглядеть настолько невинным, после того как, кусая губы, мелко дрожал под ним с раскрасневшимися щеками и мокрыми волосами на висках. А стоило дотронуться до пальцев Марка, как становилось жарко, в голове всплывали яркие картины, стоило лишь вспомнить, где они были, как касались и что заставляли чувствовать.       — Мы принесли.       Ченлэ с Джисоном довольно несут в руках несколько веток берёзы. Тонкие, немного изогнутые, но вполне годятся для задуманной идеи.       — А зачем они нам?       — А на чём ты собирался жарить маршмеллоу?       Марк кивнул, действительно, сам предложил и не подумал об исполнении. Он даже не заметил, как младшенькие отлучились, но благодарен, что они позаботились об этом, и ему самому не пришлось искать что-то подходящее. Чего только стоил этот труд. Джисон, как и в воде ранее, сел на корточки, оперевшись о берёзу, посадил к себе на плечи Ченлэ и, удерживая за бёдра, обходил дерево с разных сторон в поисках нужной ветки. Было в этом что-то романтичное и одновременно интимное, всё-таки между бёдер он оказывается не так часто. А за этот день ему посчастливилось уже два раза, к такому легко привыкнуть.       Зефир быстро приобрёл золотистый цвет, Джэмин сказал, что намного вкуснее, если снять поджарившуюся корочку, она хрустящая и так действительно ощущается вкус жаренной сладости, в то время как основная мягкая масса тянулась следом, словно плавленный сыр. Так можно было делать до тех пор, пока основы хватало для новой корочки. Джено же рассказал про другой способ есть маршмеллоу, и если бы у них было печенье, обязательно бы дал попробовать. Зефирку нужно недолго подержать над огнем, а потом ещё горячую снять двумя печенюшками, получается своеобразный сладкий бутерброд. Это лучшее, что он когда-либо пробовал в походах с отцом. Пальцы липкие, но сладкие на вкус. Ночь обещает быть настолько же сладкой.