Hello future

16.08.1969г. Бетел. Вудсток.

Второй день фестиваля.

      Ники Хопкинс начал играть в шесть тридцать утра. Для кого-то его музыка была будильником, а для тех, кто ещё не лег, — приятным проводником между ночью и днём. Джисон от резкого шума открыл глаза, вспоминая, где он находится. А после понял: проснулся не он один, и, если Ченлэ сдвинется вправо хотя бы на чуть-чуть, ему пожелают доброго утра. Нужно немного подвинуться, чтобы так откровенно не палиться. Ченлэ же на все телодвижения, наоборот, лишь сильнее цепляется. Держит руку на груди и всё в той же порочной близости прижимает к полу.       — Прекрати ворочаться! Мне не мешает твой стояк.       «Зато мне мешает. Очень мешает. Как же стыдно».       — Слишком громко думаешь. Успокойся, у меня тоже стоит. Давай ещё немного поспим.       «Как тут заснуть? Как у него вообще получается говорить такие вещи настолько легко? Неужели его не волнует ни свой, ни тем более чужой стояк?»       Ченлэ оказывает Джисону услугу, переворачиваясь на бок. Уснуть заново получается с трудом. Становится прохладно, несмотря на августовское солнце, которое уже начало прогревать палатку. Через несколько часов в ней будет невозможно находиться.       — Можно я тебя обниму? Я замёрз.       Ченлэ ничего не отвечает, двигается назад, стягивая с себя лишнюю ткань пледа. Приподнимает голову, чтобы Джисон просунул свою руку, и он мог прижаться лбом к его макушке. Джисон обнимает крепко, но держит дистанцию, чтобы так откровенно не притираться к заднице.       — Всё нормально, двигайся ближе. Мне тоже холодно.       Джисон дышит ароматом волос Ченлэ — пахнут мелом и ромашковым мылом.       «Много думать — скучно жить», — Джэмин сказал это как-то случайно, он умный хЁн, ему можно верить. Ничего такого, если он подвинется ближе, ему разрешили, стоит это сделать и, наконец, уснуть.       Стакан с водой передаётся по кругу, каждый макает свою щётку, следом идёт паста. Как прилежные мальчики, они не могут игнорировать элементарные вещи. Пусть Вудсток прощает многое, но это не то принятие себя, которого бы они хотели. Рот полощат тоже по очереди, отпивая новой воды из стакана.       — Может, после завтрака сходим прогуляться? Я слышал, в лесу есть ярмарка.       — Неплохая идея.       Теперь они похожи на настоящих хиппи в своей цветной одежде, ожидавшей лучшего часа. Не так просто было достать настолько яркие вещи, находясь в центре Манхэттена, где преобладают менее кричащие цвета. Пришлось прошвырнуться по небольшим магазинчикам с недорогой одеждой. Некоторая из них была уже поношена и продавалась совсем дёшево, были и винтажные вещи, висели выше остальных или красовались на витрине. По итогу удалось найти парочку расписанных футболок, яркие джинсы с принтом и купить много бус на шею.       Донхёк сидит на складном стуле, поправляя браслеты на своей руке. Цепи, бисер, нитки — всё использовано для создания нескольких полосок на его запястье, они переплетаются между собой, создавая одну широкую. Часть всех браслетов он выпросил у мамы, обещая вернуть в целости и сохранности. Лишь один браслет одиноко обвивает кисть левой руки. Драгоценный подарок от Марка. Тот как раз сейчас дурачится с Джисоном, пытаясь отобрать у него кепку.       — Иди сюда, — Марк прерывает свои игры, оставляя в покое своего младшенького, обещая продолжить позже. Подходит к нему и садится между ног. Если смотреть на Донхёка снизу вверх, запрокинув голову, то свет красиво обрамляет его вьющиеся волосы, пропуская сквозь завитки солнечные лучи. Донхёк наклоняется, чтобы поцеловать его, потираясь носами. Губы мягкие, как и всегда, пахнут мятой от угощенной Джисоном жвачки.       — Хочешь? — он указывает на сложенную в одну полоску зелёную бандану со знаменитым принтом турецкого огурца. Солнце печёт, будет неплохим вариантом, чтобы пот не стекал по лбу, и в общий образ повязка хорошо вписывается. Хотя кого Марк обманывает, даже если бы это был ужасный шарф, лисий хвост или тряпка из-под завала бабушкиных вещей, он бы всё равно был не против. Что уже говорить о цвете, текстуре, принте или какой-либо вписываемости в его так называемый образ, собранный из рандомных вещей. Марк кивает, послушно принимая ровное положение. Донхёк вяжет её поверх чёлки, чтобы та не лезла в глаза, стоит ветру коснуться её, поправляет волосы сзади и проверяет, чтобы не жало, поворачивая голову Марка из стороны в сторону.       В очередной из разов он не выдерживает. Целует в коленку, заканчивая проверку. Прижимается губами, даже через ткань джинсы он ощущает, какая горячая кожа, от внимания не уходит и лёгкая дрожь. Донхёк улыбается, отводя голову в сторону.       Джэмин подходит к Джено, чтобы поправить его вязаную жилетку, надетую поверх майки с глубоким вырезом по бокам, чтобы пряжа не натирала голое тело. Она красивая, Джено искренне так считает. Ему правда нравится, средние по размеру квадратики с тремя разными принтами в одной цветовой гамме соединяются вместе, а по бокам их обрамляют коричневые резинки, придавая жилетке законченный вид.       — Жарко?       — Не особо. Труды твоей бабушки не должны пропадать, — особенно, когда бабушка так долго старалась над этим подарком. Снимала мерки, а после спрашивала, точно ли ему удобно.       — Ты такой милый, знаешь?        — Знаю, — Джено держит руки в замке за спиной Джэмина. Чмокает его пару раз в губы и немного отстраняется.       — Что ты хочешь? — Джэмин кладёт ему руки на плечи. Отвечает на каждый короткий поцелуй, попутно сопровождая поглаживаниями затылка.       — Остаться здесь, пойти на пляж, снять с себя жилетку и…       — Не язви. Что-нибудь хочешь, кроме этого?       — Хм-м, первого варианта мне было бы достаточно, так что я ничего не хочу. Давай просто развлекаться.       — Значит, куплю на свой вкус.       Джэмин целует недовольное лицо ещё раз, просто прижимаясь губами к губам. Идея Джено ему нравится не меньше, но не сейчас: нельзя пропустить весь фестиваль, укладываясь на любую поверхность, как бы им двоим не хотелось. Джено щипает его за бок, улыбаясь в поцелуй.       — Идём.       Лес превратился в самую настоящую ярмарку, множество лавок выстроились в один длинный коридор. Начиная от торговли музыкальными инструментами, заканчивая рисунками на теле.       Джисон прибился к Джэмину, следуя тенью. Их внимание привлекла бисерная лавка. За низким столиком сидела женщина, медленно потягивающая сигарету. На вид не старше тридцати. Её волосы были собраны в высокий неаккуратный пучок. «Все по 1$». Джэмин присел на корточки в поисках чего-то своего. Сначала он вытянул черно-синюю фенечку с графичным рисунком, рассмотрел её со всех сторон, задумавшись, а после, кивнув себе, отложил в сторону. На днях они уже копались в похожей горе безделушек, чтобы сейчас они висели на шее. Джисон как взял горсть украшений в магазине, так на себя и надел. Джэмин более скрупулёзно выбирал, рассматривал по несколько раз и, не найдя хорошего варианта среди браслетов, полез в коробочку с кольцами из бисера.       — Они что-то значат или ты просто так разглядываешь?       — Дорогой, ты не знаешь?       Женщина, до этого безразлично курящая, включается в разговор. Налетает на Джисона, словно коршун, стоит ему отрицательно мотнуть головой. Её это будоражит даже больше, чем собственная сигарета, которая тушится о траву. Она выпрямляется, ожидая полного внимания от Джисона.       — У всего есть свой смысл. Такие феньки заменяют слова. Ими можно признаться в любви, обозначить ориентацию или закрепить дружбу. Всё зависит от цвета и узора. Конечно, старые хиппи могут не закладывать особого смысла, но это традиции. Если ты боишься признаться или высказаться, они сделают это за тебя. Фенька — не просто нитка, это твои мысли и чувства. Есть даже обручальные феньки и кольца. Чтобы не отягощать себя металлом, возлюбленные повязывают на запястья друг друга нитки или дарят кольца.       Джисон удивлённо и внимательно слушает. Он и представить не мог, что обычная пряжа значит так много и имеет такое глубинное значение. Теперь ещё интереснее, пока Джэмин выбирает что-то из бисера, он вникает в браслеты из ниток. Их множество, все яркие, на некоторых есть слова и рисунки, не говоря уже о разнообразии цветов.       — А какую нужно взять, чтобы признаться в любви и обозначить свою причастность к этому человеку?       — Она знает о твоей симпатии, или вы еще не обсуждали это? — женщина склоняется к нему, шепча, будто их кто-то подслушивает. Джисон подыгрывает ей, наклоняясь немного вперёд, словно говорит на ухо.       — Мы встречаемся, но я ещё ни разу не говорил ему, что люблю, — действительно, произносить это вслух кажется сумасшествием, но таким приятным. «Люблю» отдаётся теплом в животе и трепетом в сердце. Ему нужно набраться смелости и рассказать о своих чувствах, пусть и таким необычным, красивым способом, пока не настанет момент, когда Ченлэ услышит это лично.       — Тогда этот подойдёт.       Женщина немного покопалась и вытащила бело-красный браслет. Никаких сердечек или чего-то подобного, кричащего о том, как же сильно Джисон влюбился. Всего лишь полосатый браслет, чередующийся красными и белыми цветами. Доллар покоится на дне стеклянной вазы, пока Джэмин удовлетворенно смотрит на свою руку. Он наконец нашел то, что так долго искал.       Ченлэ нагоняют быстрее всего. Он присматривал что-то возле лавки с одеждой. Там множество ярких платков, футболок с принтом тай-дай и изделий из кожи. Очень красиво. Джисон берёт его за руку, впервые при таком большом количестве людей. Джэмин сказал, чтобы не потеряться, нужно держаться его. Джисон не хочет теряться никогда. Правда сейчас так неловко — к ушам подбирается жар, затапливая в смущении всё лицо.       — Что-то нашёл?       — Да так, просто стало интересно, как они это делают. Невозможно же повторить узор. Получается единственный экземпляр. Никто не сможет купить такой же, даже если захочет. Мне нравится думать, что человек, носящий что-то подобное, будет особенным. Здорово, да?       — М, пойдем? — Ченлэ кивает. Смотрит на их скреплённые руки, на Джисона, который отворачивается от него и не может сдержать смешка.       Ренджун находится с красками в окружении табличек. Сидит на траве, макает кисточку в синий цвет, создавая свой лозунг. Рисует цветы поверх слов. Ченлэ присоединяется, тянет за собой Джисона, чтобы тот помог придумать надпись. Изобразительные искусства — не про него, но, может, в конце нарисует лапку мира или оставит свой отпечаток большого пальца.       Вокруг них уже есть готовые лозунги, и они могут оставить свои. Высказать своё слово, и оно будет замечено. У Ченлэ на плакате Make Dream Not War с хризантемами и двумя пёсиками в самом углу. А Ренджун лаконично оставляет Break the stereotype. Джисон читает остальные таблички: «Ни один шторм не длится вечно», «Здесь, в нашем раю, возможно всё» — но больше всего ему запоминается самый короткий и от чего-то глубокий лозунг: «привет, будущее».       Марк с Донхёком возвращаются позже. Смеются громко, что-то жуя. У Марка вся рука обклеена переводными тату, и с собой ещё три листа прихвачено. Он отдаёт их девчушкам, бегающим рядом. Они из коммуны, приехавшей следить за порядком на протяжении всего фестиваля. Там нет чьих-то детей, они общие, каждый берёт ответственность за ближнего.       Бегают босиком по мягкой траве, дразня друг друга.       Донхёк садится, облокотившись на грудь Марка. Тот берёт краски, тонкую кисточку и сдувает чёлку, которая лезет в глаза. Недолго думает, а после оставляет первый мазок на мягкой коже щеки. Выходит вполне приличная ромашка, он продолжает ими осыпать лицо Донхёка в след веснушкам. Где-то совсем маленькие и парочка больших. Его лепестки не очень аккуратные, но он старается, пальцем вытирая ненужные разводы. Сначала белой краской он создает основу, а после жёлтой ставит серединки. Дует на щёку, чтобы не растекалось и поскорее можно было дотронуться пальцем. Солнышку захочется ощутить на своём лице россыпь цветов.       Донхёк всё это время смотрит. Не может отвести глаз от такого старательного парня. Следит за каждым движением, как трясётся кисть в руках, как аккуратно стараются вывести каждый лепесток, запоминает, как Марк хмурится, когда что-то идёт не так. Такой милый и забавный. Пытается не смотреть в ответ, игнорировать, а когда смущение доходит до предела, улыбается и дует в глаза, из-за чего приходится зажмуриться. Дешёвый ход.       Даже с кривыми ромашками Донхёк остаётся красивым. Марк не раз засматривается на родинки на его лице и каждый раз думает лишь об одном: как бы хорошо было их коснуться. Множество раз пальцами и впервые губами. Марк наклоняется, чтобы оставить поцелуй сначала под глазом, затем ниже, к губам, и остановиться на лбу.       — Ребят, никто не видел Джено? Его давно нет.       Все покачали головой и оглянулись. Джено, правда, долго не было, возле лавок его тоже не видели. Неужели остался сидеть на берегу, пережидая всю суету? Джисон смотрел в сторону Джэмина, не скрывая улыбки. Джэмин вздрогнул и закрыл глаза. Сердце, казалось, что остановиться, но оно, напротив, стало биться чаще. Джено обнял его со спины одной рукой, а второй протянул ему цветы, возможно, там были не только они, но и другая душистая трава. Стебли выглядят не очень аккуратно, но видно, что над ними старались, чтобы были одной длины и не выбивались из общего букета. Фиолетовые цветки почти ничем не пахли, а вот белые, напротив, отдавали сладостью.       — Ты знал, что здесь почти нет цветов? Пришлось уйти подальше, — Джено трётся подбородком о чужое плечо, говоря больше в шею, чем на ухо.       — Еще минута, и я готов был собрать поисковую бригаду.       — Не драматизируй. Я, как щеночек, найду тебя везде, где бы ты ни был.       — М-м-м, щеночек.       Джэмин чешет за ухом прижавшегося к нему Джено. Тот даже лизнул его в щёку, а после рассмеялся. Точно как пёсик, стоит ли купить ему ошейник и посадить на цепь, чтобы точно никуда не сбегал в незнакомых местах. Вот только станет ли это наказанием? Сидеть возле ног Джэмина в ошейнике кажется чем-то заманчивым, Джено может понравиться.       А пока он садится рядом с Марком и Донхёком. Его окружили две маленькие девочки с ленточками в волосах. Недавно им перепали переводные тату. Они стоят, пряча листы за спиной, покачиваясь из стороны в сторону, беззвучно выпрашивая: «можно?». Джено кивает, сдаваясь под очарованием двух малышек, выставляет свои руки, разрешая делать всё что угодно. Они радостно смеются, переступают через его ноги, чтобы удобно усесться по обе стороны, и, смачивая бумагу в воде, приклеивают изображения. После всех манипуляций, гордясь проделанной работой, они подталкивают Джено к Джэмину на проверку, чтобы получить похвалу.       Тело похоже на произведение искусства. Руки покрывают маленькие рисунки: созвездия, цветы, знак мира с лапкой и большое сердце на рёбрах, если смотреть через вырез на его жилетке. Джэмин одобрительно кивает, показывая им большой палец в ответ.       Ощущается тяжёлый запах травы. Даже просто находясь в толпе, можно чувствовать себя накуренным. Наступила лёгкость, и голова больше не была забита мыслями, лишь приятное ощущение расслабленности. Ко второму дню фестиваля люди стали настолько едины, что начали оголяться и прыгать в воду, либо просто разгуливать голыми. И никому не было дела, какого цвета твоя задница.       — Я ещё никогда не видел так много голых женщин, — говорит Джисон, прикрывая глаза.        — А члены тебя не смущают?        — Смущают, но чуть меньше.       — Мы же не будем, как они, раздеваться? Не то чтобы я стеснялся, но это немного слишком.        — Джисон, завяжи покрепче свой шнурок на шортах. Не хочу, чтобы кто-то смотрел на твою задницу.       Ренджун мысленно умолял, чтобы никто из его друзей не преисполнился общей атмосферой нудизма и не стал разгуливать с голым членом по поляне. Это выше его моральных сил. Друзья должны делиться, но не всем. Что-то лучше оставить в трусах. Несмотря на это, было удивительно, как женщины, которые и плеча не могли оголить без осуждения, сейчас ходили без верха. «Свобода на многих уровнях», — вот он, закон Вудстока. Нет границ для самовыражения. Мужчины подныривали под женщин, чтобы подсадить их на плечи и скинуть в воду, и всё без какой-либо пошлости. Во избежание детской травмы Джисона, они вернулись к сцене.       Люди ощущались иначе. Теперь они одно целое, порождение Вудстока — дети любви и мира. Отбивали ритм, стуча палкой о палку, прыгали, передавали бутылку пива от одного к другому и ели оливки из банки. Погружались в собственное сознание, воображая новую Вселенную.       Джено хватало своей собственной, тёплой, мягкой на вид и твёрдой под одеждой. Покачиваться из стороны в сторону, не особо подстраиваясь под общий ритм, находя свой. Джено обнимает со спины, носом касается уха и лезет руками под футболку, щекочет мелкие волоски, уходящие вниз. Просит согреть его и так горячие ладони, просовывая их под резинку штанов вместо карманов. Джэмин удерживает их на месте поверх футболки. Слушает о том, какой он красивый, каким милым бывает, когда говорит о своих «малышках», какой он смешной, настолько, что и делать ничего не нужно, чтобы вызвать смех или улыбку. Какой чувствительный, если укусить в сгиб шеи. Джэмин готовится поднять плечо в защите, но вместо зубов его касаются губы. Раз, другой, мазнуть по щеке и получить ответный поцелуй через плечо.       Джисон не раз шутил, что их родили друг для друга, чтобы они никогда не были одиноки. Их паре можно было позавидовать. С самых пелёнок они были вместе. Общий бизнес родителей, эмиграция. С пятнадцати начали встречаться и до сих пор вместе. Были ли они хотя бы на день друзьями? Джено не помнит, как к нему пришло это чувство, но с первого поцелуя понял, что так же сильно, как любить, заботиться и оберегать, он хочет еще и трогать. Постоянно. Днём или ночью, руку, ногу, волосы, губы, каждый сантиметр тела. Джэмин разделял его чувства. Давал и отдавался.       Джисон танцует неуверенно, пытаясь поймать ритм. Немного неловко двигаться, когда так много людей. Это совершенно не та музыка, которую он привык слушать, но стоит поддаться общему настроению, как движения становятся раскованней и откровеннее. Джисон танцует резко, проводит руками по животу, случайно задирая футболку. Ему всего шестнадцать, но тело уже имеет свои очертания. Подтянутый торс, крепкие бёдра и красивая, маленькая, но очень мягкая задница. Ченлэ старается лишний раз ни смотреть, ни провоцировать в себе животное, которое хочет Джисона. Его милого, хорошего Джисона. Трогать везде и долго. Для этого ещё рано, и он терпит из уважения к предоставленному ему доверию.       Движения Ченлэ, напротив, мягкие, тягучие, как жвачка, плавные и неторопливые. Покачивается бедрами из стороны в сторону, замирая, когда Джисон укладывает свои руки на его плечи. Притирается лбом к его собственному, он немного выше, приходится приподнять подбородок, чтобы поцеловать. В такие редкие моменты, когда инициативу перехватывают на себя, ему ничего не остаётся, кроме как поддаться моменту, придерживая за талию.       Ренджун неплохо себя чувствует сам по себе, его нисколько не волнует, что он один, среди всех парочек. Да, он расстроен, что так вышло с бывшим, при этом он рад, что не зашло дальше. Пока он танцевал, немного виляя бёдрами в такт, к нему подкатил сзади Марк, прижал к себе ближе, а спереди Донхёк уже держал его за руки и раскачивал их из одной стороны в другую, как маленького ребёнка. Он надеется, что не окажется зажатым между ними где-нибудь в палатке и без одежды. Он любит их, правда, но не настолько, чтобы заиметь их члены, не важно где.       Возвращаются они очень медленно, совсем лениво. Ноги болят после изматывающего дня. Можно было бы остаться прямо там. Лечь на картонке среди обкуренных подростков, которые частично голые, и заснуть. Данная мысль не очень прельщала в сравнении с уютной палаткой и личным пространством.       Позади всех плечом к плечу идут Ченлэ и Джисон. Ченлэ вытягивает свою руку вперёд, предлагая её Джисону. Тот улыбается, отвечая на действие. Накуренный воздух вскружил им голову, теперь они не стеснялись хихикать и обниматься при всех. Старших это лишь умиляло, особенно Ренджуна, который то и дело всё время гладил своих младшеньких по голове, желая им никогда не расставаться.       Разжигать походный костёр было уже чем-то на подобии ритуала. Они садились в круг, выпивали по бутылочке и делились впечатлениями за день. Марк достал последнюю пачку сосисок и булочки, Джэмин — из машины пиво. Тёплое, но пить можно. Сегодня на ужин импровизированные хот-доги, есть хотелось чуть больше, чем просто сидеть и ничего не делать.       Марк закуривает сигарету, разглядывая новую пачку. Ничего особенного, рисунок белой бабочки на зелёном фоне. В лесу была классная палатка для курильщиков, о существовании которой Марк даже не догадывался. Как можно было удержаться от соблазна и не попробовать, особенно когда среди всего многообразия сигарет продавались и его, травяные. Он делает затяжку. Вкус немного другой, горчит, в отличие от его сигарет, но тоже неплохо. Донхёк, облокотившийся о его плечо, перестаёт обнимать руку и просит затянуться.       — Это трава?       — Нет, просто сигареты. Хочешь?       — Хочу.       Ему не очень нравились сигареты, но если бы не вредная привычка его парня, они бы никогда не встретились. Марк бы не прятался от родителей, не зашёл за угол дома и не стал бы курить прямо возле окна Донхёка. А он бы не вышел, чтобы его прогнать. Именно поэтому каждый раз смотря, как тот достаёт из пачки новую, даёт им шанс.       Джэмин протягивает руку в немой просьбе дать затянуться. Втягивает дым, бумага сгорает и пеплом оседает на траву, он задерживается и выдыхает. Этот парень умел курить, хоть и говорил, что никогда не держал сигарету во рту дольше, чем на одну затяжку. Всё от отца, от многочасового наблюдения.       Джено тоже делает одну затяжку не так умело. Его манера держать сигарету была больше похожа на дамскую. Он со всей утонченностью, которая в нём только была и иногда вырывалась, зажал между пальцев и затянулся. Уже протягивал обратно, как её перехватил Ченлэ, быстро поднёс к губам и слегка втянул. Марк на это лишь улыбнулся. Все удивились, когда Джисон тоже робко потянулся к руке Ченлэ, взял догорающую самокрутку и затянулся слишком сильно. Сразу же закашлялся, и Ренджун, подбадривая его, погладит по спине. Марк с удовольствием вспоминает, как сам впервые стащил у отца сигарету. Он был немного младше, четырнадцать, а может, тринадцать, примерно столько. Тоже по незнанию затянулся слишком сильно и скопившийся дым во рту зачем-то решил проглотить. В следующую же секунду закашлялся так, что слёзы побежали. Но это был лучший момент. Он никогда ещё не чувствовал себя настолько взрослым и уверенным.       — Молодец, Джисон, теперь ты взрослый мальчик.       Марк делает последнюю затяжку, докуривая сигарету, закидывает остатки в костёр. Через несколько минут под общий смех он выдает:       — Парни, походу меня не так поняли, когда я просил сигареты с травой. Они реально с травой.       — Мы сейчас выкурили косяк марихуаны?       — Надеюсь, её.       — Так вот, почему ноги такие лёгкие.       Вечерний воздух обдаёт прохладой разгорячённое тело, а прогретое за день озеро даёт прийти в себя. Жилетка с майкой уже на траве, рядом с цветными штанами, футболкой и всевозможными украшениями, которые они смогли надеть с утра. На теле Джено звёзды, россыпь цветов и сердце на рёбрах. На Джэмине лишь трусы, которые он неторопливо снимает, переминаясь с ноги на ногу. Утром Ренджун припомнит им их побег и о том, какие они бессовестные, раз бросили его убираться за всеми. Два разложенных полотенца уже дожидаются их на берегу, пока они осторожно ступают по дну. Джено ныряет первым, ненавидит мёрзнуть, входя постепенно, лучше сразу окунуться, чтобы подстроиться под температуру. Джэмин же, наоборот, любит чувствовать постепенный переход, дрожь по коже, освежающий ветер, как со временем вода больше согревает, чем остужает.       — Ахуеть. Вот это у Джэмина сиськи.       — У меня даже привстал.       — Они точно азиаты?       — Они же не будут трахаться в воде?       — Это очень в духе Джено.       Встречаются они на середине, стоят в воде по грудь, волосы Джено мокрые, прилипают к шее и вискам. Он тянется, чтобы поцеловать по-мальчишески, лишь едва прижимаясь губами. Дразнит ещё больше, когда снова целует, но так быстро ему отстраниться не дают. Джэмин прижимает к себе ближе, касается широкой ладонью поясницы, проводя ниже, до бедра. Целует долго, настойчиво, оглаживая всё тело, сжимая в руках задницу. Под водой ощущения совершенно другие, жар вспыхивает не сразу из-за разницы температур, он постепенно заполняет всё тело. Джено напирает, ведет спиной всё дальше, заставляя отступать назад. Джэмин поддается, доверяясь, ласкает чужую спину, торс, кончиками пальцев касаясь полувставшего члена. Его трогают откровеннее, рукой на всю длину, но движения такие смазанные, плавные. Воды становится всё меньше, они оголяются по новой, больше не скрываясь. Джено довольно выводит Джэмина из воды на небольшой островок. Трава здесь такая же низкая, а берёза скроет их от глаз с берега.       — Помнишь, ты был должен мне?       — Что ты хочешь?       — Тебя. Прямо здесь.       Джэмин ложится на спину, сгибает ноги в коленях и разводит их в недвусмысленном приглашении. Джено сглатывает, смотря на такого податливого парня, на его лицо с долей сомнения. Прошло немало времени с тех пор, как Джэмин был в принимающей роли. Нужно быть аккуратным, чтобы ему было хорошо. Потратить больше времени на подготовку, стать ласковым пёсиком, готовым вылизать с ног до головы, лишь бы понравилось.       — Уже передумал?       — Нет, конечно нет.       Как он мог передумать? Просто хотел запомнить, чтобы картинка отпечаталась в его памяти и сохранилась на долгие годы, желательно навсегда, чтобы представлять в одинокую ночь.       Джэмин красив, лежит, раскинувшись на зелёной траве, весь влажный, усыпанный каплями воды, словно цветок с росой по утру. Звёзды переливаются в его глазах. Смотрит нежно, улыбается так же, что идёт вразрез с тем, как он подгоняет, водит носком по чужой груди, чтобы не медлили и наконец занялись им. Джено был бы не против испытать растяжку своего парня, закинув одну ногу на плечо. Он вообще не против ног на себе, вокруг шеи, талии, на плече, где угодно, если это Джэмин.       Джэмин, лежащий под ним, прижимает его за спину ближе к себе, царапая короткими ногтями, качает вверх бедрами, их члены скользят друг по другу, заставляя Джено вздрогнуть и крепче сжать чужую задницу.       Он начинает с того, что опускается на Джэмина и целует его, медленно проходясь по губам. Целует неглубоко, поддразнивая, постепенно углубляя. Уделяет шее всё внимание, которого она заслуживает, стараясь избежать засосов на видной части. Но добавляет к уже расцветающим на бледной коже груди, он не может заставить себя чувствовать за них вину. Не тогда, когда Джэмин дрожит под прикосновениями его губ, притягивает ближе за затылок, сжимая руку в волосах, чтобы грудь покрыли укусами. Джено оставляет цепочку поцелуев от его ключицы до кадыка, потом чуть прикусывает кожу за ухом.       Джэмин втягивает воздух, глаза крепко зажмурены, рот приоткрыт, сейчас он в самом открытом и уязвимом состоянии. Сжимает подрагивающими коленями поясницу, притираясь ещё ближе. Джено продолжает свой путь, скользит ниже, пока не получает возможность добраться языком до сосков, заставив их затвердеть, затем прикусывая, пока Джэмин не начинает тихо стонать и выгибаться под ним. Он прокладывает себе путь к изгибам пресса, покрывая поцелуями выступы его рёбер. Лижет тазобедренные косточки с одной и другой стороны. Касаясь внутренней части бедра, Джэмин подрагивает, очевидно, пытаясь сдерживать звуки, но не слишком в этом преуспевая. У них редко выпадает возможность быть настолько открытыми друг другу, не скрывать, насколько хорошо бывает. Приходится давиться стонами, зажимать подушку в зубах и глушить все звуки в поцелуях. Сегодня они могут позволить себе больше.       — У нас нет причин быть тихими.       — Сделай как нужно, и я не буду сдерживаться.       Джено ухмыляется, выцеловывая внутреннюю поверхность бёдер, член задевает щеку, оставляя на ней мокрый след. Сверху слышится шипение, и рука легко поглаживает макушку. Просит, нежно массируя затылок, подкидывая бёдра вверх, чтобы снова коснуться членом губ. И Джено размыкает их, высовывая язык. Лижет снизу вверх, вбирая лишь на половину. Играется, дразнит, ждёт, насколько хватит Джэмина, прежде чем тот усилит хватку на его голове, сожмёт волосы и станет требовательнее. На удивление, он сдаётся быстрее обычного, дёргает на себя, не давая отстраниться.       Джено, собственно, и не собирался, он знает, по каким правилам играть, открывает пошире рот и расслабляет горло. Тормозит лишь на минуту, чтобы поменять позу и перенести вес на локти по обе стороны, а после разрешает пользоваться им так, как будет угодно. Сначала медленно, примеряясь, как будет удобнее, постепенно наращивая темп. Джэмин разжимает кулак, выпуская из захвата волосы, касается щеки, ему нравится чувствовать этот момент. Как его собственный член движется во рту Джено, и видеть, опустив глаза вниз, как им обоим от этого хорошо.       — Детка, остановись, я хочу не только твой рот.       Джено вытирает слюну рукой, поднимаясь выше. Джэмин целует его, ощущая собственный вкус на языке и немного терпкий привкус пива. Возвращает ему и пару укусов в шею, ощутимо, но не так, чтобы остались явные следы. Джено грубый, приятно грубый, когда берёт роль ведущего. Подхватывает Джэмина под коленями и тянет на себя. В ответ лишь шипение.       — Ты как?       — Проехался по веткам, но это неплохо добавляет ощущений.       Джено смеётся. Удерживает задранные колени вверху, пока ищет смазку в низкой траве. Джэмин ещё не подготовленный и «сухой», несмотря на влажную кожу.       — Справа.       — Спасибо… Чего?       Джено быстро обернулся. Позади них проплывает двое парней на лодке, в которую едва могли уместиться. Они смотрели на них в упор, так же, как и поднявшийся на локтях Джэмин.       — Какого хера?       — Вы продолжайте, мы не против секса. Любого. Мы не будем вам мешать.       Джено в лёгком замешательстве опускает чужие ноги, стараясь прикрыть собой Джэмина, пока он в такой позе. Тот тут же смотрит в левую сторону и сгребает смазку с презервативами в руку. Пинает пяткой Джено к краю островка, желая, чтобы тот поскорее залез в воду.       — Охренеть, это что сейчас было?       — Секс при зрителях. Как давно они там?       — Не знаю, но надеюсь, они не застали тот момент, когда я тебе отсасываю.       — Да, таким сокровищем нельзя делиться. На чём мы остановились?       Джэмин выходит из воды вслед за Джэно, укладывается на разложенные полотенца, тянет за собой, чтобы легли рядом. Член немного опал от такого сюрприза. В их планах был хороший секс на природе, а не представление для двух извращенцев, готовых подрочить, сидя в лодке. Приходится обернуться ещё раз, убедиться, что в этот раз они точно одни, и им никто не помешает.       Джэмин принимает ту же позицию, раздвигает ноги шире, пальцем маня к себе. Джено ложится между, целует по-мальчишески, просто касаясь сомкнутыми губами. Трётся носом о щеку, лаская грудь. Чередует грубые сжатия и нежные поглаживания, пока не слышит стон на ухо. Джено ложится рядом, громко выдыхая. Его член по-прежнему стоит, тяжело прижимаясь к животу, но он бездействует.       — Ты передумал? Хочешь остановиться?       — Нет, я всё ещё хочу тебя.       — Тогда почему ты?       — Давай сменим позиции.       — Ты уверен?       — Да.       — Хорошо.       Теперь Джено послушно раскрывается, подстраиваясь под нежные прикосновения. Джэмин обводит головку по кругу, направляя её в собственный рот. Его член длиннее, но член Джено толще, от чего обхватывать губами сложнее. Джэмин дёрнулся от мысли о том, каково было бы почувствовать его в себе. Он был готов отдаться несколькими минутами ранее на мокрой траве, всецело принадлежать, но физически это оказалось труднее. Джено прав, быть сверху проще, поэтому он сделает всё, чтобы об этом не пожалели.       Застонав, он вдохнул несколько раз через нос, готовясь, прежде чем скользнуть губами по члену ниже, насаживаясь. Обхватив ладонью оставшуюся часть члена, которую уже не мог принять, он легко скользил по нему пальцами и губами, отстраняясь и возвращаясь к головке каждый раз, когда становилось тяжело дышать. То отсасывая, то облизывая головку, он задал уверенный ритм, заставляющий Джено поскуливать и задыхаться под ним. Почувствовав ладонь в своих волосах, Джэмин ослабил хватку, позволяя пользоваться своим ртом. Приласкал ладонями его ноги, закидывая одну себе на плечо.       Нашарив рукой смазку, выдавил немного на пальцы. Холодная и липкая она размазалась по ложбинке. Джено вздрогнул, но руку с головы не убрал, лишь замедлился, оттягивая удовольствие. Он готов даже без растяжки, с прошлой ночи мало что изменилось, Джэмин знает, но всё равно медлит, заставляя мучиться. Слишком внимательный, нежный, готовый долго ласкать, а после брать, резко вбиваясь. Джэмин полон противоречий. Убирает руку со своих волос и выпускает член изо рта, тот влажный, прижимается к животу. Губы немного саднят в уголках, красные, с размытым контуром. Выглядят порочно, особенно когда по ним проводят языком. Джэмин целует закинутое на плечо бедро, спускаясь ниже к щели. Лижет на пробу, химический вкус клубники сменился вишней. Он более терпкий, нежели сладкий, на языке ощущается приятнее. Джено дышит шумно, сгибая ногу в колене, отводя её в сторону, раскрываясь больше.       — Детка, перевернись.        Джено ложится на живот. Джэмин за ним громко выдыхает, ягодицу обдаёт жаром от сильного шлепка. Её покрывают поцелуями, лижут небольшой шрам на правой половинке, полученный ещё в четырнадцать лет. Они убегали от соседки, и, перелезая через сетчатый забор, Джено зацепился и разодрал задницу вместе со штанами. Это была первая грязная фантазия Джэмина, после того, как он обработал рану. Смотрел на голую задницу своего друга, пока член готов был порвать штаны. Теперь он не может от неё оторваться, кусает, лижет вдоль шрама, ощущая языком полоску.       Переходит на ямочки на пояснице. Массирует, целует позвонки один за другим, оставляя несколько засосов. Выдавливает ещё немного смазки, ведёт большим пальцем между, медленно проскальзывая внутрь. Джено приподнимает задницу, чтобы удобнее было поймать угол. Джэмин к своему пальцу добавляет язык, облизывает вокруг него, надавливая на промежность. Большой палец сменяется двумя другими. Джэмин использует свой язык умело, в тандеме с пальцами он вылизывает мошонку. Джено прячет лицо в сгибе локтя, повыше приподнимая зад, раскрываясь ещё больше. Джэмин снова кусает его, добавляя третий палец.       — Ты же знаешь, что я готов. Перестань меня мучить.       — Мне нравится тебя вылизывать. Трогать тебя везде, прежде чем войти.       — Извращенец.       Джэмин смеётся, берёт презерватив и разрывает фольгу упаковки. Джено наблюдает из-за плеча, как он раскатывает его по члену и смазывает, двигая рукой по латексу. Вставляет, медленно продавливая внутрь. Джэмин почти ложится сверху, отводит чужое бедро в сторону и сгибает его в колене, так проще найти нужный угол, и только так Джено может кончить, находясь лёжа на животе.       — Хороший мальчик.       Джено на это лишь сжимается вокруг члена, от чего получает укус в шею. Шипит недовольно, начиная двигаться первым. Медленно покачивая бёдрами из стороны в сторону. Его задницу царапают короткими ногтями, целуют в лопатку. Джэмин хмыкает ему на ухо, входит мягко, подстраиваясь под заданный темп, касается больше лениво, чем намеренно. Водит пальцами по рёбрам, заставляя дрожать.       Джено стонет, когда его руками прижимают к низу. Сжимают отведённое бедро, мышцы натягиваются, неприятно отдавая в паху. Джэмин входит грубее, делая толчки резкими, от чего Джено раз за разом проезжается коленом зажатой ноги по полотенцу. Оно натирает, касается члена, приятно оттягивая удовольствие. Это не самая грубая поверхность, на которой им приходилось трахаться. Джено стонет, его рот приоткрывается, когда он запрокидывает голову для поцелуя. Он может чувствовать каждое движение воздуха на своей шее, когда Джэмин выдыхает в его кожу, влажную и горячую. Ведёт языком вниз, снова двигается, рука, держащая до этого бедро, скользит в его волосы и, захватив горсть в кулак, легко дёргает на себя, чтобы поцеловать.       Джэмин начинает ускоряться, трахает сильнее и грубее, Джено прикусывает чужую губу, чтобы не стонать в голос. Слишком долгое ожидание. Начиная с островка, он не мог дождаться, пока наконец войдёт или в данном случае войдут в него. Горячо и мокро. Джэмин целуется развязно, лижет языком по губам, дергаясь от кусачего поцелуя Джено. Ему нравятся грубые поцелуи, нравится чувствовать распухшие губы и трещинки на них после. Обожает водить по ним пальцами, вынуждая целовать себя ещё больше в знак извинения за свою несдержанность. Джено не может сдержаться, снова утыкается лицом вниз, когда рука с волос переходит на его бедро. Сжимает с силой, и он с протяжным стоном кончает в вовремя подставленную руку.       — Детка, ты хорошо справился, но мы не закончили.       — Не сдерживайся.       Джэмин так и поступает. Рывком тянет на себя, меняя позу. Джено, точно как послушный пёс, лежит с задранной задницей, пока в него входят. Быстро, грубо, с оттяжкой, получая собственное удовольствие. Джэмин, несдержанный, тянет за волосы, почти усаживая на себя. Его бедра всё ещё приподняты, пока в него вбиваются снизу. Джено запрокидывает голову для поцелуев, в губы больше дышат, чем целуют. Мягкий член трётся о бедро, вся рука измазана в сперме, грязно, пошло и до безумия горячо.       Джэмин оглаживает его тело, что ощущается почему-то таким же интимным, как прикосновения к члену, а потом он спускает руку ниже, укладывая их на задницу Джено, тянет на себя, заставляя качнуться назад. Не нужно слов, чтобы уловить смысл. Его направляют, и он начинает двигаться, быстро покачиваясь, стараясь сильнее насадиться. Его кусают в плечо, больно сжимая бедро возле промежности. Он сидит на чужих коленях, дожидаясь, пока разожмут зубы и он сможет сняться с члена.       В голове абсолютно пусто. Джено лежит на груди, прислушиваясь к чужому сердцу, целует под ключицей, пока Джэмин гладит его по спине. Край полотенца испачкан в сперме, после того, как об него вытерли руку. Недалеко валяется использованный презерватив, они позаботятся об уборке позже, пока их ноги переплетаются между собой, а ветер ерошит волосы, проходясь и по низкой траве.       — У меня есть для тебя подарок.       — Я уже удовлетворён, так что мой запрос ты выполнил. Джено смотрит вверх, немного приподнимаясь, чтобы глаза в глаза, Джэмин улыбается тепло и целует его в висок.       — Подожди немного.       В куче вещей сложно что-либо разобрать, где чьи штаны или футболка. Джэмин копошится в ворохе одежды, а после разворачивается к нему со странной улыбкой. Это пугает. В последний раз ему пришлось согласиться на фестиваль, ещё один он не выдержит, не в ближайшее время. Что может быть более пугающим и настолько маленьким, чтобы поместиться в ладони?       — Дай свою руку, — Джено тянет по привычке правую.       — Другую.       Джено садится. Разговаривать лёжа невозможно. Что-то внутри подсказывает, что это самый серьёзный разговор в его жизни. Сердце стучит бешено, это не может быть тем, о чём он думает. Джэмин берет его руку в свою, целует запястье и разжимает свою ладонь. На ней два кольца из бисера.       — Ты же не собираешься делать мне предложение?       — Почему нет? На коленях я уже стоял. Ладно, это должно было быть романтично, как у твоих родителей, чтобы сначала кольцо, потом поцелуй, переезд и ребёнок, а не лежа голыми после секса. Твой отец просил руки и сердца, я готов отдать тебе свою жизнь, если ты проведёшь её со мной.       — Ты сумасшедший?       Джено не сдерживает улыбки, глаза щиплет, но это от воды, не более. Нельзя расплакаться от такого поступка. Это всего лишь кольцо. Всего лишь предложение. Всего лишь обещание себя на долгие годы, которое он готов дать в ответ.       — Я готов провести с тобой эту и все последующие жизни, в одной из них я опережу тебя — сделаю предложение первым, и твоя бабушка сможет погулять на нашей свадьбе. Как думаешь, она будет рада мне в роли невестки?       Джэмин улыбается, надевает кольцо на палец, Джено берёт второе и проделывает то же самое. Он целует его в губы, слишком много смешанных чувств: восторг, счастье, спокойствие и любовь. Никогда в жизни Джено ещё не чувствовал настолько необъяснимое тепло, наполняющее его грудь, его хочется разделить. Джэмин обнимает его, целует в плечо, где ранее укусил, перестарался так, что остался след от зубов. Он извинится утром. Укладывает их на полотенца, проводя ладонями по спине.       — Она будет в восторге. Давай в следующей жизни заведём ребёнка, может, даже двух, мальчика и девочку, купим большой дом со светлыми стенами, будем на заднем дворе выращивать цветы и играть с нашим большим псом.       — Хорошо, — Джено смеётся. — Звучит замечательно. Я люблю тебя в этой жизни.        — А я буду любить тебя во всех других.       Джисон уходит первым, ссылаясь на сонливость. Ченлэ допивает пиво и помогает немного прибраться Ренджуну, раз уж их двоих кинули. Ренджуну вообще достаётся больше всех, каждый раз он остаётся ответственным за бардак, когда все парочками разбегаются по палаткам. Он чувствует несправедливость, так что остаётся до конца, пока его уже не погонят спать. Ченлэ смеётся, когда грозятся пнуть, если тот не отстанет от него и не отправится к себе, вместо того, чтобы тащиться за ним в фургон.       Этому ребёнку нельзя пить и уж точно курить, прилипала ещё та. Не без усилий Ренджуна он возвращается в палатку и замирает в проходе, стоя на коленях, смех застрял в горле. Джисон сидит без майки, с приспущенными шортами, из-под резинки которых виднеются трусы.       — В общем, я подумал, мы могли бы попробовать, если я нравлюсь тебе в этом плане. Знаю, что мне всего шестнадцать, и мы решили не торопиться, но мы уже год вместе, целуемся постоянно, и нам было очень хорошо. Мы не будем заходить до конца, но я хочу попробовать.       — Ты долго молчишь. Это было очень глупо и ты не думал обо мне так, поэтому никогда не заходил дальше? Я… забудь, ладно?       Джисон пытается натянуть майку обратно, но Ченлэ хватается за неё. Застегивает на молнию их палатку и уже сам снимает футболку, бросая в сторону их вещи.       — Я думал. Много раз. Слишком много, чтобы ты начал считать меня извращенцем. Давай попробуем.       Ченлэ прижимает Джисона сверху, целует развязно, вкус мятной жвачки перебивает вкус пива. Джисон теряется: они ещё ни разу так не делали. Ченлэ не трогал его, даже под футболку не лез, не целовал настолько настойчиво и глубоко. Это другие ощущения, после этого ему будет мало простых поцелуев. С каждым разом ему захочется зайти дальше, пока они не сделает то, о чём Джисон думает постоянно, стоит коснуться подушки. Ченлэ касается его талии, сжимает бок, трогает аккуратную задницу, пролезая под шорты, и она просто потрясающе ощущается. Джисон немного разводит ноги в стороны, пытается нашарить ширинку на штанах и расстегнуть её. Ему тоже хочется раздевать, физически ощущать, что именно они собираются делать. Ченлэ отстраняется и стягивает джинсы, снова возвращаясь к Джисону. Теперь они в равных условиях.       — Что-то не так?       — Я собираюсь потрогать твой член. С этим нет проблем?       — Нет. Пожалуйста, начни первым.       Ченлэ кивает. Собирается с мыслями и тянет с Джисона шорты вместе с трусами, когда тот немного приподнимается. Свои тоже сначала спускает под задницу, резинка неприятно упирается в изгиб, так что он скидывает их куда-то к выходу. Это действительно происходит? Неловко смотреть на совершенно голого парня, чувствовать, как возбуждение торопливо достигает чужого тела.       Снова наклоняется, чтобы поцеловать, сам коленом раздвигает ноги Джисона шире, чтобы удобнее устроится, слишком пошло, почти нереально. Осторожно берёт член в ладонь, горячий, тяжёлый, природа не поскупилась на размеры. Неудивительно, он высокий, с крупными пропорциями тела, большими ладонями, с чего бы его члену быть меньше? Джисон дышит шумно, через нос, прямо в поцелуй, и со стоном замирает. Это он только что сделал? Этот звук? Он готов кончить прямо сейчас. От одного касания. Его парень трогает самые интимные части его тела, раскрывает перед собой, пока собственные колени касаются боков. Ему больше и не надо. Но всё же старается сдержаться. Нельзя так быстро всё закончить.       Джисону кажется нечестным, что трогают лишь его, он бы и сам хотел ощутить чужую плоть. Просовывает свою руку и обхватывает член. Ему всегда хотелось узнать, какой он? Не то чтобы Джисон никогда не видел, подглядывал мельком, когда стояли рядом возле писсуара, и всё же это немного другое. В реальности он влажный, хорошо помещающийся в его ладонь, с крупной головкой. Сможет ли он разглядеть цвет, если посмотрит вниз? Ченлэ запрокидывает голову. Зажимает их руки вместе, толкаясь раз за разом сильнее, ощущая, как Джисон сам трётся об него, и почти вскрикивает. Сильно зажмуривается, задерживая дыхание. Всё тело обдает вспышкой, приятной волной. А следом он чувствует, как горячая жидкость рывками попадает на его живот.       Ченлэ дышит шумно, по его шее стекает капля пота, волосы на висках влажные. Он валится набок рядом с ним, с раскрасневшимися щеками. Джисон не хочет даже думать, как выглядит сейчас. Уверен, что ужасно — с растрёпанными волосами, таким же красным лицом, но что-то во всем этом доставляло ему удовольствие. Они правда это сделали. Занимались сексом, трогали друг друга совершенно обнаженными и будут целоваться всю ночь, может, даже повторят, если Ченлэ захочет сделать это снова. Джисон вздрагивает, по его животу водят футболкой, стирая следы спермы, она уже успела остыть и теперь неприятно ощущалась на теле. Наутро ему будет стыдно даже взглянуть на эту футболку и каждый раз, когда она будет на Ченлэ, он невольно будет переноситься в этот момент.       — Вау… Это было очень хорошо.       — Иди сюда.       Ченлэ целует его в щеку, разморенный от недавней ласки. Достаёт сложенное покрывало и укрывает их обоих. Его нога лежит поверх чужих, Джисону нравится это всё больше. Водит легко ладонью по бедру, пока ему на ухо шепчут:       — Спасибо. Мне тоже было очень хорошо.       Спонтанный секс никогда не бывает спонтанным, если есть презервативы и нет трусов. У Донхёка есть план, в который не входило накуриваться травой и лежать на боку, притворяясь спящим. Всё должно было быть немного иначе. Может, минет для начала, парочка развязных поцелуев, где больше лижут, чем целуют, и уже потом то самое, о чём стыдно сказать вслух. По итогу стоит так, что неловко повернуться. Он даже не касался себя, всего лишь решил переодеться и не надевать бельё и вот его член уже прижимается к бедру. Считается ли стояк побочным эффектом травы? Значит ли это, что у всех сейчас стоит? Бедные детки напротив, бедный Ренджун или наоборот, счастливый? Ему достаточно подрочить, не забивая голову мыслями о «спонтанном» сексе со своим парнем. Тело ощущается лёгким, ватным, а член — тяжёлым, побуждая все его естество тянуться к Донхёку.       — Спишь?       — Нет, думаю.       — О чём?       — Я бы хотел твои пальцы в себе.       — Солнышко, не думаю, что сегодня это получится.       — Не так. Я покажу.       План, потерпевший изменения, всё ещё остаётся хорошим, даже если Донхёк задумывал другое. Марк придвигается ближе. Стягивает одну лямку с плеча, оставляя поцелуи. Лопатки, сгиб шеи, позвонки, чтобы после провести носом за ухом. Он поддаётся, отдает всего себя контролю. Разрешает своими руками вести по чужому телу так, как этого хочется Донхёку. Сам решает, где сегодня наиболее чувствителен и что именно он не должен оставить без внимания. Руки под майку, проходясь по груди, останавливаясь на сосках. Они не такие чувствительные, нужно приложить больше усилий, чтобы доставить удовольствие. В идеале Марк это делает зубами. Зажимает между, лижет, прося в перерывах быть немного тише, а после проходится кусачими поцелуями по груди, опускаясь ниже. Из-за отсутствия контакта глаза в глаза тело ощущается накаленным, стоит ослушаться, вытворяя безрассудства, как всё вспыхнет огнём.       Живот Донхёка мягкий, его приятно трогать, сжимать бока, целовать ниже пупка, доходя до лёгкого пушка, уходящего вниз. Всегда такой отзывчивый, если провести по нему пальцами, сжать сильнее, притереться к заднице и оставить несколько отметок на шее. Они договорились без следов, как бы сильно не хотелось, не выше ворота самой открытой футболки, ему простят на этот раз, хоть и будут заставлять лично клеить пластыри. Донхёку нравится самовольность, его парень знает, как сделать хорошо, но это его игра, и Марк должен принять правила. Их руки проскальзывают под резинку шорт, влажный тяжёлый член прижимается к бедру.       — Ты с самого начала был без них или…       — Я подготовился, пока ты помогал Ренджуну. Было так волнительно. Ты мог зайти в любой момент и застать меня за тем, как я переодеваюсь, забыв о белье. От этой мысли у меня уже встал.       — Что ты ещё делал, пока меня не было?       — Ничего такого, о чём бы стоило говорить. А ты? Думал об этом?       — Я пытался сдерживаться. Подготавливал себя ещё до отъезда. Если бы с нами спал Ренджун, я бы не смог тебя трогать, как сейчас. Это заставляло думать меня о самых неприличных местах, где бы я мог тебя взять.       Донхек ёрзает от жара на своём члене. Марк говорит, но не двигается, сопротивляется всем манипуляциям чужой руки на своей. Хочется избавиться от напряжения, сделать хоть что-то и снять ужасные мешающиеся шорты к лодыжкам.       — Пожалуйста…       Марк садится, стягивает шорты с Донхёка и свои собственные. Чтобы дать понять, ощутить голой кожей, насколько желанен, как сильно его хотят, но сдерживаются.       — Приподнимись.       Под голову просовывают руку. Так проще прижимать к себе за грудь, поворачивать голову за подбородок для быстрых поцелуев, чередуя с долгими и ленивыми. Лучше ощущается шея под ладонью, можно не только слышать, но и чувствовать стоны, сжимать до хрипов горло и убирать взмокшую чёлку с глаз. Собственный член уже болезненно ноет от того, как сильно хочет оказаться хоть где-то, лишь бы прикоснулись. Горячее дыхание в области шеи, стоит потереться о задницу, пройтись по ложбинке, делая её влажной от собственной смазки. Дразнится, надавливая, ничего не будет, и они оба об этом знают, слишком мало смазки для полноценного действия, и слишком много времени прошло с последнего раза, чтобы сделать это безболезненно, ощущения всё равно приятные, знакомые, хочется поддаться назад.       Руки Марка уже знали немало о том, как сделать его Солнышку хорошо. Сжать у основания и потереть под самой головкой, где такая нежная и чувствительная кожа. Донхёк хрипит, заводит руку за спину, обхватывая чужой член, и вместо своей задницы направляет к сжатым бедрам, сомкнутым в коленях.       — Войди в меня.       Марк входит медленно, пережидая первую волну. Это станет позором всей жизни, если он так быстро кончит, не сделав ещё ничего для этого. Между бёдер узко, жарко, но не так влажно. Донхёк широко лижет свою ладонь, чтобы добавить смазки для лучшего скольжения. Ему нравилось, когда его берут сзади. Прижимаются плотно, находя хороший угол, тянут за волосы и ласкают собственный член, подстраиваясь под общезаданный ритм.       — Вот что ты имел в виду?       — Хочу чувствовать тебя.       Марк притирается, гладит по заднице, бедру, до колена и снова уделяет внимание члену, пока собственный трётся между. Донхёк не дает прикоснуться к себе, убирает руку, чтобы поднести к лицу. Он оборачивается, смотрит в глаза напротив и широко лижет чужую ладонь, прижимаясь плотно языком. Берёт в рот указательный и средний пальцы, жадно посасывая, слюна стекает по подбородку, пока языком ласкают перепонки. Донхёк делает так же, как если бы вместо пальцев был член и, он, привычно стоя на коленях, отсасывал, за сладкое поощрение в виде закинутой ноги на плечо и грубых толчков с оттяжкой. Целует костяшки, вынув пальцы изо рта с пошлым хлюпом. У Марка от этого стоит ещё крепче, он, не отрывая взгляда, толкается резче, возвращая свою влажную от слюны ладонь на чужой член.       — Подожди, — движения прекращаются. Он сделал больно? Сжал слишком сильно? Нужно поменять позу? Марк целует в висок, поглаживая чувствительный живот.       — Что-то не так?       — Всё хорошо. Не хочу запачкать простынь.       У Донхёка в сумке рядом с подушкой спрятана пачка презервативов. Выходит неловко, когда на открытие всего одного квадратика уходит больше положенного времени. Руки скользят, а фольга всё не поддается. Марк смеётся, перехватывая презерватив, открывает упаковку зубами, выплёвывая её куда-то за плечо, и раскатывает по чужому члену.       — Мне не одолжишь один?       — Можешь кончить между.       Марк двигается часто, задевая чужие яички, он почти на грани, чувствует, как Донхёк сам поддаётся на встречу его кулаку, беспорядочно толкается бёдрами, начиная хныкать.       — Будь тише, ты же не хочешь, чтобы все узнали, как тебя поимели, лёжа на боку? Как ты сжимался вокруг моего члена, как просил меня войти в тебя.       — Нет. Пальцы… заткни меня ими.       Донхёк всегда был громким, каждый раз приходилось придумывать новые способы, чтобы заглушить звук, особенно когда он так не вовремя стонет. Его старшему брату необязательно знать, что с ним вытворяет Марк. Как его любимый младший братец скулит, зажимая во рту подушку, пока его растягивают прохладными от смазки пальцами. Не стоит знать и матери Марка, что он делает со своим лучшим другом, когда приводит его с ночёвкой в их дом. Закрывает комнату на замок, перетягивает матрас к дальней стене и ртом ласкает чужой член. Кусает внутреннюю сторону его бёдер, засасывает нежную кожу, сначала немного тянет, затем жжётся. Ярко-бордовая гематома остаётся в награду, чтобы в любой момент, посмотрев между ног, можно было вспомнить, как хорошо было.       Марк проталкивает два пальца свободной руки в широко раскрытый рот с высунутым языком, губы тут же смыкаются, стоит просунуть до конца. Донхёк довольно сосёт, втягивает щёки, дышит шумно, проглатывая стоны вместе со слюной. Он на грани, его мелко трясёт. Марк вытаскивает пальцы и за подбородок поворачивает к себе, целует развязно, глубоко проникая языком, вылизывая чужой рот и пачкаясь в слюне, которая стекала всё это время. После чего пальцы снова возвращаются на место, когда стоны становятся громче и чаще.       Дохёк больше не выдерживает, извивается в крепкой хватке и с не то писком, не то мычанием, прикусывая основание пальцев, кончает. Марк смещает бедро немного вперёд, зажимая себя сильнее. Стискивает свободной рукой чужой бок, кусает в плечо ощутимо и делает несколько грубых рваных толчков, кончает следом. Пачкает собственной спермой чужие ноги, всё же попадая на простынь.       Уже спустя время Марк задаёт вопрос:       — Не хочешь посмотреть на звёзды?       — Хочу.       Лежа на смятом покрывале, расстеленном поверх низкой травы, оглаживая голую спину кончиками пальцев по лопаткам и подложив одну руку под голову, можно смотреть на небо. Дышать свежим воздухом, сдувать кучерявые пряди с глаз, пока их прикрывают и смешно морщат нос. Мама говорила, что если бы жизнь можно было представить в виде чего-то конкретного, её была бы пачкой леденцов, наполненной конфетами разных цветов: красные, синие, желтые, зелёные и у каждой свой вкус. Это значит, что она могла быть кислой, как лимон, тогда в силу вступал девиз: «Если жизнь дает тебе лимоны, сделай из них лимонад». Быть горькой, как если бы конфета покоилась на дне ритуальной чаши, рядом с палочками благовоний и урной с прахом. Такие конфеты мама не любила больше всего. К счастью, большая часть её леденцов была сладкой, но чтобы понять это, отличить просто конфеты от любимых, пришлось попробовать все.       Свою жизнь Марк мог сравнить с полем. Большим участком без конца и края, хотя мама говорила о более конкретных вещах, но границы его представлений всё ещё размыты. Поле было усеяно зелёной травой, где-то вдалеке стояло большое дерево, точно такое же росло рядом с их домом, когда он был совсем мальчишкой, были кусты с дикими розами, красивые, но колючие, и кустарники, выдернуть которые уже не представлялось возможным, настолько плотно вросли в землю. Но было и отдельное место, его храм, обитель, тихая гавань — сад, полный ромашек. Находясь среди цветов, Марк не знал, как дышать. Сладкий запах душил, дразнил рецепторы, пропитал собой всё тело, казалось, даже душа, если она имеет форму, скрипела от пыльцы. Спустя время, привыкнув к белым цветам с золотой сердцевиной, он жадно втягивал воздух. Лишь к прекрасному саду не подступала засуха, и даже самые мелкие шипы не могли коснуться драгоценного цветка.       — Смотри на звезды.       — Я уже.       Какая разница, смотреть напрямую или в отражении глаз. Звезды есть звезды. Донхёк лежит на груди, подслушивая биение чужого сердца, отбивает такт по ребрам. «Тук. Тук. Тук». Его собственное сердце никогда не бьётся с чужим в унисон. Кажется, оно совсем не бьётся, замирает, в отличие от другого, загнанного. И есть все шансы, что и вовсе остановится от невозможности находиться в разлуке. Марк всегда обнимает, даже сейчас, водит рукой по его голому боку, поправляет резинку наспех накинутых шорт, щекочет живот и на палец накручивает и так вьющиеся волосы. Целует в лоб, мягко прижимаясь сухими губами. Но ему недостаточно. Он желает больше времени, чем пять дней. Но их всегда ждёт разлука, день, два, вымученная неделя, жарких три дня и ночи вместе, и всё по новой.       Донхёк замечает падающую звезду. Он знает, что на самом деле это метеорит или астероид, частички их тел, которые, входя в атмосферу, начинают гореть. Знает, что желание загадывать глупо, и всё же закрывает глаза.       — Я не хочу возвращаться обратно.       — Я рядом.