Save her, not me

      — Погибших около двух тысяч, — Миллер пристально всматривается в глаза Кларк, что она усиленно пытается спрятать, — пока что. Среди солдат около трехсот человек, остальных ещё не нашли.       Кларк вздрагивает. Пока что. Всё закончилось несколько часов назад. Лекса так и не появилась. Сна ни в одном глазу. Через час полночь.       Миллер нервно топает носком, дожидаясь последующих приказов, только вот в голове пусто.       Джонс и Брайт были первыми найденными и опознанными телами. Кларк знала, где они. Кларк знала, кто они. Кларк надеялась, что они сумели выжить. Она оставила их там. Горечь на языке не проходит.       Желаемое облегчение так и не пришло; хоть слёзы и высохли, внутри всё ещё теплилось ощущение безысходности и отчаяния — протокол, с которым им ещё предстоит разобраться, ни на секунду не давал спокойно выдохнуть. Руки опустились. Миллер продолжает раздражённо топать ногой, выжидающе рассматривает её высушенное слезами лицо. Напряжение внутри с каждой секундой накапливается.       Согласно протоколу, составленному Андреасом Праймом в две тысячи сто пятдесят первом году, за два года все сектора должны быть стёрты с земли. Тогда их ещё не было двенадцать — только три: лесной, ледяной и аграрный. В общей сложности там проживали около пяти тысяч людей из оппозиции Новых, которых он сослал подальше от Полиса и Нового Мира как только был избран новым президентом.       Кларк оказалась последним требованием для его активации. И если бы на этом было всё… Длинный документ, который она пыталась изучить, гласил, что все члены Совета должны быть мертвы тоже. Значит, маме грозит опасность тоже — Кларк не помнит даже, когда они в последний раз переписывались, только вот до конца не верила, что Четвёртый может это сделать.       Миллер нервно кашлянул, чтобы привлечь внимание, и Кларк дёргается от этого звука, подскакивая с места.       — Я знаю, что ты не понимаешь, что делать, но я, чёрт возьми, тоже!       Кричать она не хотела. Только вот весь последний час на неё смотрят так, будто ожидают нового плана действий. Будто недостаточно того, что она уже сделала. Будто недостаточно того, что она уже потеряла. Будто она знает, что делает.       Она не знает.       Вплоть до этого момента понимала, к чему всё ведёт. Понимала, что хотела всё изменить, понимала, что хотела восстать. Думала, что после победы всё станет проще. Думала, они просто начнут новую жизнь.       Но что делать теперь? Они победили, если можно так выразиться. Нужно разобраться с протоколом самоуничтожения. Каким образом? Дийоза, единственный человек, который мог им с этим помочь, мертва. В остальных секторах непонятно даже, кто эти люди, которые приводят его в действие.       — Ладно, — Миллер машет на неё рукой, — извини. Это просто сложно.       Кларк горько хмыкает. Сложно. Слишком простое для этого слово.       — Нужно разобрать завалы, — вздыхает Кларк, поднимаясь на ноги. Сердце в груди отбивается глухо, с каждым его стуком в грудную клетку всё глубже и глубже забивается что-то острое, длинное, совсем не щадящее. — Там могут быть люди.       — Рейвен уже отправила несколько групп к северной границе, а на площади пока что тихо. Если там кто-то и остался, скорее всего, они уже мертвы.       Кларк вздыхает вновь.       — Мы не можем просто предполагать, Нейтан, — она качает головой, сглатывая тягучую горькую слюну, — нужно действовать. Где Рейвен?       Миллер прячет глаза в пол, нервно ведя плечом. С того самого момента, когда Кларк объявила о победе, Рейвен ушла. Будто в воздухе растворилась — Кларк прекрасно понимала, что это не так, и она, должно быть, занимается чем-то важным, но рядом её не было. Дыхание ускоряется от одних только мыслей об этом и сердце устраивает гонки в висках. Ей тоже нужно время.       — С западного корпуса уже всех перевезли?       Миллер только вновь пожимает плечами, отвечая, что не успел ещё связаться с группой, которая должна была этим заняться. Сигнал всё ещё время от времени пропадает, да и общение с помощью раций сейчас ещё более опасно, чем раньше — солдаты, которым таки удалось рассеяться внутри сектора, могут подключиться к их каналу и узнать, где сейчас находятся большие скопления гражданских, какой их следующий шаг и что ещё остаётся неразрешённым. Рейвен попыталась зашифровать их канал как можно надёжнее, но гарантий никаких не давала.       — Нужно ещё решить, что делать с теми, кто сдался. Мы не можем держать их вместе с пленниками, но и отпустить пока не можем тоже.       Кларк уже думала об этом. За те несколько часов, что пролетели как одно мгновение, пока она в ступоре сидела в кабинете Дийозы. Раздражение вместе с отчаянием искрится на кончиках пальцев и ступни немеют от этого вязкого ощущения.       После Новых остался только хаос. Сотни смертей и раненых, которые остались после сегодняшней битвы, не шли и в сравнение с тем, скольких они потеряли за время их пребывания в западном корпусе. Кларк пыталась с того самого момента собраться с мыслями и с чего-то начать — не получалось. Только, казалось бы, нашла конец ниточки, за который можно было потянуть и распутать этот непрекращающийся клубок, как оказывалось, что нить просто разрезана и в другую сторону нужно двигаться тоже.       Больше всего она боялась даже не потерпеть неудачу в том, чтобы стать лидером, — это была наименьшая из забот, — или того, что количество погибших в этой войне превзойдёт её ожидания в несколько раз — это хоть и невероятно больно, но в какой-то степени ожидаемо. Боялась встретить Ниссу. Боялась встретить Лексу. Руки продолжали дрожать от одной только мысли об этом. Боялась подумать о том, что мама уже мертва. Боялась подумать о том, что не успела.       Как смотреть им в глаза она до сих пор не знает. Как оправдаться, да и стоит ли, да и есть ли в этом вообще потребность — смогут ли её оправдания хотя бы что-то изменить? Смогут ли её оправдания снять с неё хотя бы капельку ответственности за смерть Дейзи? Нет. Даже речи об этом быть не может. Кларк это понимает. Хотела бы в неведении остаться, хотела бы не понимать, только по-другому не получается.       Миллер отходит, растворяется в тьме зимних улиц, отдавая приказы по рации. Кларк медленно выходит на задний двор, прикрывая лицо руками. Она садится на крыльцо, опираясь о металлические узорчатые перила, и холод приятно охлаждает раскалённые щёки. Сердце в груди продолжает сжиматься.       Если Лексу ещё не нашли, значит она не хочет быть найденной. Захочет ли когда-нибудь?       — Хэй, — раздаётся сзади и Кларк вздрагивает, хватая раскладной нож из кармана. Рут поднимает руки, подаваясь назад, — извини, не хотела тебя напугать.       Кларк вздыхает, засовывая нож обратно в карман. Сердце колотится в груди так, что даже её шагов по щебне было не слышно. Рут садится рядом. Кларк пытается не хмыкнуть от иронии — это напоминает о том дне, когда Лекса показалась у западного корпуса, живая и невредимая, переполошенная и обеспокоенная местонахождением и целостностью Кларк. Прикоснулась к ней, своими руками растворила любые заботы и переживания, стёрла все шрамы и исцелила любые раны, а душу залечивала губами. Теперь она потеряла сестру. Теперь она будет винить в этом Кларк. Теперь Кларк будет винить себя в этом сама.       Рут молча протягивает небольшую бутылку из матового стекла. Она в ладони ощущается довольно тяжелой и ледяной, и когда Кларк подносит её к носу — тутже морщится и убирает от лица. Несколько секунд поразмыслив, всё же, делает глоток, задержав дыхание. Мысленно чертыхается, пока всё во рту горит синим пламенем, но через несколько секунд приятное тепло распространяется внутри. Кларк хмыкает, делая ещё один глоток. Раны на губах спирт беспощадно щипит.       — Что? — спрашивает Рут и протягивает руку, чтобы получить напиток обратно. И где она только взяла самогон Монти?       — В прошлый раз, когда мы с тобой вот так вот сидели, — Кларк упирает локти о колени и сцепляет ладони между собой, всматриваясь в темноту, крадущуюся поближе со всех сторон, — я думала, что достаточно не быть сукой, чтобы не получить ненависти Лексы.       А Кларк пыталась. Всё равно в итоге разделила участь Рут. Даже если Лекса знала, что Кларк не убьют, она всё же использовала её в качестве живого щита. Это ли не значит, что она её ненавидит? Кларк вновь хмыкает вслух — как жалко не было бы это признавать, если бы Лекса появилась здесь — она бы простила. Так быстро простила бы, что хочется даже попытаться найти остатки своей гордости, только вот Кларк знает, как сильно дорожила своей сестрой Лекса. Кларк понимает, насколько она в тот момент обезумела. Понимает, насколько была в ярости.       — Она… — Рут резко выдыхает и отпивает этот дрянной самогон, слегка закашлявшись от жжения. Голос её хриплый — не только от напитка. Она плакала. — Она была единственной, кто заботился о Дейзи, на протяжении почти семи лет. Они были больше, чем просто сёстрами. Она была её ребёнком.       Кларк сглатывает пощипывающие в уголках глаз слёзы, что вновь норовят скатиться по подбородку.       — Я знаю, — хрипит она в ответ, ревностно отбирая самогон назад, и снова отпивает, запрокинув голову. Теперь вкус не такой уж и невыносимый.       — Мне даже представить сложно, что было бы со мной, если бы с Триной что-то случилось. Как мне бы не хотелось, чтобы Лекса тебя ненавидела, не думаю, что это так.       Кларк хмыкает вновь. Может, ещё до конца не осознала, что действительно произошло. Может, не поняла, что это теперь новая реальность. До этого самого момента всё казалось таким расплывчатым, нечётким, будто бы Кларк просто дёргают за ниточки, подсказывают, что говорить, на ухо нашептывают каждое слово, только вот и озвучивает их она тоже не сама. Будто сквозь слой воды наблюдает за собой, будто пальцы онемели уже давно от холода, поэтому не ощущают так ярко ко всему прикосновения.       — Я не знаю даже, что сказать Трине, когда она спросит о Дейзи или Лексе, — тихо шепчет Рут. Отчаяние в её голосе касается самых потаённых уголков души, щекочет заржавевшие от влаги натянутые струны, готовые с минуты на минуту порваться.       Кларк понимает это чувство. Она не знает, что говорить даже себе. Не понимает, как можно это пройти и каким образом можно вновь обрести холодный разум, который сейчас так им всем необходим. Без него они не смогут продвинуться дальше. Не смогут справиться с этим чертовым протоколом, не смогут разобраться с тем, что же делать дальше и как наладить здесь порядок, не прибегая к насилию и жестокости. Что будет, когда Четвёртый начнёт задавать вопросы о производительности? Что будет, если он пришлёт новых полковников? Что будет, если кто-то из солдат сможет вырваться и сообщит кому-то из остальных секторов обо всём произошедшем? Кларк уже пообещала всем помилование, если они сдадутся, но что, если они передумают?       Что, если через полтора года их всех сравняют с землёй, а последние свои месяцы жизни она проводит в бессмысленной войне, теряет сотни людей и ненавидит себя за боль, которую причинила Лексе. Женщине, которую поклялась защищать. Женщине, за которую без раздумий готова отдать жизнь. Женщине, которую ранила настолько глубоко, что даже думать об этом грозит кровотечением ещё даже не затянувшихся ран.       А что, если последние месяцы она провела в так глупо теплящейся ненависти к матери, которая скоро погибнет? Которая может уже быть мертва? Даже не попытавшись с ней поговорить, узнать о казни отца больше, чем узнала из чёртвого приказа, и сразу же сделала выводы?       Только вот стала бы она думать, что именно мама была к этому причастна, если бы была бы хотя бы одна причина думать обратное?       Круговорот из мыслей затягивает внутрь всё больше и больше, а слёзы скрывать смысла больше нет. Рут не говорит ничего, молча смешивает самогон со своими собственными слезами, поспешно вытирает рукавами щёки — Кларк об этом уже даже не думает. Постоянное ноющее ощущение в груди усиливается, сжимается до размеров лезвия, того самого, что Лекса приставила к её шее, и режет. Режет без остановки, прямо по живому, и не щадит совсем.       — Я вижу, вечеринка в самом разгаре, — Кларк даже спиной ощущает ухмылку в её голосе. Рейвен подходит сзади, подхватывая бутылку самогона со ступеньки, и громко цокает языком. — Это была моя заначка.       — Не думаю, что настанет момент более подходящий, чем этот, — гнусаво отвечает Рут и слегка поворачивается к откручивающей крышку напитка Рейвен. Та пожимает плечами, но всё же отпивает.       — Монти следует сменить рецепт, — Рейвен вклинивается между ними, небрежно отставляя бутылку между ботинками, и прислоняется к опустившей плечи Кларк. — Он слишком уж слезоточивый, а у нас есть важные дела.       Кларк шумно и резко выпускает носом воздух и тянется к бутылке вновь — Рейвен отодвигает её носком, приподнимая бровь. Только сейчас Кларк замечает, насколько опухшее её лицо и воспалены глаза. Сколько она плакала? Ушла именно для этого?       — Кларк. Ты правда мне нужна. Пожалуйста, делай то, что тебе сейчас нужно, чтобы прийти в себя. Если это значит напиться — вперёд, — она протягивает ей бутылку, но Кларк только сглатывает, сверля её усталые глаза взглядом, — если тебе нужно выплеснуть злость — тренажерка у тебя в распоряжении, только, пожалуйста, хотя бы попытайся. Ты мне нужна, и я не могу делать всё в одиночку.       Кларк знает. Она не хотела взвешивать это всё на Рейвен, которая точно так же потеряла Дейзи, которая точно так же начала эту революцию, как и она сама, которая потеряла здесь свою семью. Не хотела заставлять её думать за двоих, если не за троих, не хотела ставить её в такое положение — впрочем, Кларк много чего не хотела. Теперь это не имеет смысла.       — Я не знаю, что мне поможет, Рей, — сжимая руки в кулаки сквозь ком в горле шепчет Кларк, потупив взгляд. Дрожь в плечах скрыть не удаётся, даже замаскировав это под холод.       — Ты должна понять, потому что… — её голос дрожит так же, как и трепещет от боли сердце Кларк, когда в её глазах вновь появляются слёзы, — потому что мне тоже нужно время. Скорбь странно на меня действует. Не знаю, на сколько хватит моего всплеска адреналина. Прости, что требую от тебя этого, но другого выхода нет, ты и сама знаешь.       Кларк, несмотря на возражения здравого смысла, всё же хватает бутылку, чтобы вновь обжечь горло этим огненным пойлом и на несколько мимолётных секунд забыть о чём-либо другом, кроме как о пожаре внутри. Желаемый эффект достигнут и эти несколько мгновений Кларк только лишь думает о том, насколько чертовски жжёт горло.       — Это не твоя вина, — её голос смягчается, почти ласкает уши, отправляя по затылку стаю холодных мурашек. Кларк едва заметно машет головой.       — Может быть, но… Моя вина в том, что я заставила Лексу опустить броню и внушила, что позабочусь о Дейзи. Я заставила её положиться на себя, хотя бы немного расслабиться, позволила ей что-то к себе почувствовать, а в итоге… Просто подвела её, Рей.       Она не заметила даже, в какой именно момент их покинула Рут — то ли от того, насколько тихи были её тяжелые шаги, то ли от громкости собственных мыслей и ощущений, бурлящих в груди. Она с удовольствием бы их остудила, только вот способа пока что не нашла. Рейвен вздыхает тяжело, вновь запуская пятерню в смазанные грязью и пылью волосы, и открывает рот, но Кларк её перебивает.       — Слова поддержки не помогут мне с этим справиться, мне просто нужно время, чтобы смириться, — Рейвен пытается заговорить вновь, но Кларк снова перехватывает её слова, — не только с тем, что Дейзи погибла, но и с тем, что я подвела женщину, которую люблю. Никто не заставлял меня обещать то, что невозможно выполнить, но я обещала, потому что надеялась, что до этого не дойдёт.       Рейвен поджимает губы, шумно и медленно выдыхая. Глаза её так же виновато рыскают по деревьям вдали.       — Ты её любишь.       Сердце сжимается в очередном спазме и жар, подаренный самогоном, отливает от щёк. Кларк всё равно кивает, потирая пальцы, хотя ответ её здесь совсем не нужен.       — И я не хочу это обсуждать, честно.       Тишина на несколько секунд ложится на плечи, пока Кларк рассматривает камень под ногами.       — Мы нашли Монти и Джаспера на южной границе, — выдаёт вдруг Рейвен, нервно запуская пальцы в волосы, чтобы спрятать лицо в руках. Они, должно быть, в ужасе. — Монти только спросил, почему я никогда не обсуждала это с ним, а Джаспер просто в шоке, что мы в этом замешаны.       Кларк поначалу молчит. Горькая улыбка ложится на её губы. Всё же это лучше, чем могло бы быть.       — Не думаю, что они большие фанаты Нового Мира, но Монти совсем немногословен, а Джаспер всё ещё, кажется, не понимает, что произошло и почему. И правда, почему? — Рейвен тяжело хмыкает, нахмурив брови, и кусает губы. Разочарована ли она реакцией Джаспера? Не ожидала ли она, что он примет её сторону? Он ведь видел своими глазами весь тот кошмар, который происходил тут годами, точно так же, как и Рейвен.       — Они оба поймут, — пожимает плечами Кларк. Внутри вновь скребутся противные острые когти. — Со временем, но поймут. Ты ведь не просто так их полюбила.       — Даже если и не поймут, мне всё равно легче, что они живы. И будут живы. Харпер позаботится о Монти, но Джаспер…       Кларк вытирает рукавом пылающий рот; шелест листьев шепчет лексиным голосом. Ветер шуршит её тихим смехом. Звёзды сияют неверием в её глазах. Кларк точно сходит с ума. Тишина на несколько секунд толстенной коркой льда окутывает плечи.       — Что с твоей шеей?       Кларк вздыхает вновь и невзначай машет рукой.       — Ничего серьёзного, просто царапина.       — Уверена? Кто это сделал?       — Лекса, — жестко отрезает Кларк и Рейвен не задаёт больше вопросов — может быть, потом, когда-нибудь, когда шея всё ещё не будет ныть от одной только мысли о том, что произошло, когда глаза высохнут и не будут больше ощущаться засыпанными песком. Когда голос, наконец, перестанет дрожать. Рейвен не спрашивает — только пододвигается немного ближе, укладывая голову на её дрожащее плечо.       — Ох, Гриффин, влипли мы с тобой, — обречённо выдыхает она, поднимая бутылку перед собой, — за нас.       — За нас, — вторит её тосту Кларк и отпивает самогон вновь. Алкоголь, почему-то, совсем не опьяняет — или Кларк этого просто не замечает. Легче не становится. Вновь хочется только плакать, свернувшись калачиком на кровати, укутавшись в одеяло погрузнуть в жалости и ненависти к себе, прокручивая одни и те же мысли снова и снова.       Упасть в эту пучину до безумия легко — Кларк, не раздумывая, сделала бы это. Только вот выбраться кажется невозможным. Выбраться можно только, если этого хотеть. Кларк не хочет. Легче просто туда не падать.       Рейвен забирает уже почти пустую бутылку из рук Кларк и отпивает снова. Замахивается и звон разбитого стекла касается ушей. Кларк от внезапности вздрагивает. Осколки разлетаются в стороны, когда она к ней поворачивается. Рейвен её взгляд игнорирует. Сердце в ушах колотится. В звоне разбитого стекла Кларк находит для себяя неожиданное утешение — этот звук сейчас так точно и кратко описывает её состояние, что даже добавлять нечего.       — Я не знаю, поможет ли мне разговор с мамой или сделает только хуже, — делится она. Надеяться на какой-либо совет глупо, да? Тем более, она может быть уже мертва. Что, если она и вправду мертва?       — Она из Совета, — пожимает плечами Рейес и Кларк поворачивает лицо к ней, приподняв бровь, и та сразу поясняет, — я имею в виду, что ей вряд ли будет сложно понять, что что-то не так. Если ты не уверена, что сможешь заверить её в том, что всё в порядке, то я на твоём месте выбрала бы кого-то другого. У тебя ведь есть друзья.       — Я могла бы поговорить с Октавией или Беллами, — выдыхает Кларк, всматриваясь в разводы на собственных ладонях, будто видит их в первый раз. Они ощущаются чужими, деревянными, будто бы ненастоящими — точно кто-то подменил её собственные руки на пластиковые руки старой исцарапанной куклы. Легче было бы, будь это и вправду так. — Какой план действий на оставшуюся ночь?       — Этой ночью мы будем разбирать завалы, думаю, пока что на этом всё. Главное достать людей, остальное — потом.       Кларк молча кивает. Рейвен, как никогда, права. Они в любом случае сейчас совсем не в силах, чтобы делать что-то дальше. Глаза постепенно начинают закрываться, конечности становятся тяжелее и тяжелее и её всё сильнее прибивает к полу.       — Мне кажется, ты можешь взять несколько дней отдыха. Самые основные вопросы мы уже решили, но всем нужен отдых тоже, поэтому… Запаса провианта хватит ещё на полгода, а там уже привлечём фермеров и охотников. С остальным разберёмся потом. Всем нужно немного времени.       Кларк думала, что как только освободится — сразу пойдёт в свой дом, ляжет в кровать и забудется в крепком беспокойном сне. Как бы не так. Уже второй час ворочается. Как только засыпает, как только появляется это ощущение падения, невесомости — вздрагивает, будто кто-то её будит, будто кто-то прикасается к ней, обжигает своими горячими руками, только вот это выкрученное на максимум отопление. Пот стекает по спине, со лба, заливает глаза и даже на губах остаётся солёный привкус.       Кларк выключает батарею. Открывает окно. Мышцы ноют, как и всё внутри. Непрошенные мысли продолжают лезть в голову. Где Лекса?       Пока она не захочет вернуться, никто её не найдёт, Кларк это прекрасно понимает. Прохладная вода приятно обволакивает горло, утоляет неутолимую жажду, охлаждает разгорячённые солёные губы. Кларк пьёт до того момента, пока не чувствует тошноту. До сих пор не верится в то, как всё обернулось. Заинтересованно вглядывается в окно, будто в шелесте голых ветвей сможет увидеть силуэт Лексы. Будто сможет разглядеть её отчаяние, почувствует его запах — знакомый теперь до безумия. До покалывания кончиков пальцев.       Утром руки продолжают дрожать. Тело Дейзи всё ещё на площади. Надо бы его забрать или, хотя бы, перенести в другое место, только вот сталкиваться с собственными кошмарами сил не нашлось. Может, Лекса захочет с ней попрощаться. Может, Нисса займётся этим вопросом — это эгоистичнее некуда, только это сделать всё-таки Кларк не может. Её лицо и так постоянно встаёт перед глазами, постоянно напоминает о её смерти, будто бы Кларк не прокрутила каждую секунду сегодняшнего дня сотню раз у себя в голове. Будто бы не продумала любой вариант развития событий, вплоть до собственной смерти, до взрыва, даже до смерти Лексы — если бы они только знали, что можно было ожидать помощи, что Миллер рядом и может спасти их из этой ситуации, они бы потянули время. Пришлось бы ещё поговорить с этим психопатом, только вот, честно — Кларк бы вечность с ним говорила, если бы Дейзи осталась жива.       Теперь только это не срабатывает. Никакие больше обещания её не вернут. И не вернут Лексу. Не вернут то, что у них было. Кларк горько вглядывается в разводы на ладони — сделала бы это Лекса снова, если бы знала, что в этот же день Кларк допустит смерть её сестры? Пальцы дрожат под собственным пытливым взглядом, дёргаются от напряжения, когда Кларк натягивает на руки полуперчатки. Поговорить с ней хочется настолько, что затылок немеет от невозможности это сделать — боль в груди не утихает, только стихает слегка, чтобы Кларк могла думать свои глупые мысли. Чтобы не потерялась в этой боли, чтобы не потеряла свой рассудок, что держится на тоненькой ниточке, которая вот-вот, и разорвётся.       Проходит день, прежде чем Кларк всё же решается позвонить Октавии. Гудки пейджера заставляют сердце в груди ускориться, пытаются выбить из колеи, в которую Кларк так и не вернулась, поэтому она сразу сбрасывает, задыхаясь от нахлынувших эмоций. Сглатывая горькие слёзы, видит, как тела с главной площади уносят по разным углам, чтобы выжившие смогли опознать своих родных, друзей или знакомых. Видит сгорбленное тело Ниссы, и, даже если её крик услышать не может физически, в голове всё равно слышен её душераздирающий вой. Кажется, она даже видит её озлобленные глаза, направленные прямо в окно, за которым она, как последняя трусиха, подло прячется.       Сжав кулак у груди, Кларк тихо всхлипывает, не в силах отвести взгляд от площади. Когда она видит светлую макушку, что появляется в поле зрения через несколько секунд, сердце и вовсе останавливается, отказывается больше биться в груди, качать кровь по венам, только Кларк и рада. Колени подгибаются и, не справившись с головокружением, Кларк скатывается по стене вниз. Закрывает вновь голову руками, игнорирует продолжающиеся гудки в наушнике — в таком состоянии с Октавией она поговорить не сможет. Может и вовсе это была глупая идея. Октавия — переполнена амбициями и верностью Новым Людям, слепым доверием и беспрекословным подчинением. Разве может она сказать что-то, что заставит сейчас боль уйти? Может ли хотя как-то облегчить её страдания, когда даже не знает о чём они?       Её светлые косички колышутся в такт шагам мужчины, что переносит её к четвёртой улице, когда Кларк вновь выглядывает в окно. Наплевав на мокрые щеки, накидывает на плечи тонкую куртку и вылетает из дома. Они не могут сжечь её тело. Пока нет.       Снег залепляет глаза. Попадает в ботинки, когда Кларк, не обращая внимания на сугробы, пытается добежать до площади. Воздух холодный, такой морозный, и до жжения в лёгких напоминает то утро, в которое всё началось. То утро, которое стало её последним воспоминанием о Дейзи. О Лексе. О них вместе. Кто-то пытается её окликнуть, только Кларк не останавливается. Сердцебиение шумно отбивается в ушах, пока слёзы льются по подбородку, а глаза от мороза начинают пощипывать. Ресницы сразу покрываются инеем.       — Подождите! — кажется, что кричит Кларк, только на самом деле — хрипит, задыхаясь то ли от быстрого шага, то ли от разрывающегося в груди сердца. Прочистив горло, повторяет, но уже громче, — подождите!       Недоумённые взгляды людей обращаются к ней и кто-то сзади кладёт горячую ладонь на плечо. Кларк вздрагивает, смахивает это прикосновение, сглатывает металлический привкус во рту, и застывает, когда вновь видит её. Её волосы замёрзли, покрылись коркой льда, как и её бесцветное расслабленное лицо, а светлые косички торчат в стороны. Кларк гулко падает на колени, прикрыв рот ладонью пододвигается к ней.       — Нужно подождать, — твердит она сквозь руку, пока борется с желанием к ней прикоснуться. — Нужно подождать, пока Лекса вернётся.       Кто-то сзади вновь что-то говорит, только вот свист в ушах заглушает любые звуки вокруг, кроме собственного биения сердца. На секунду даже кажется, что грудь Дейзи вздымается так же часто, как и её собственная. Это не так. Ей просто показалось. Просто показалось, твердит она себе, пытаясь успокоить чертово воображение. Глаза видят то, что хотят видеть. Плевать, что Кларк с ума может сойти от такой своевольности.       Рука снова касается плеча и Кларк снова резко её смахивает.       — Кларк, — это Нисса. Кларк не может собраться с силами, чтобы взглянуть ей в глаза. — Мы не может больше ждать. Лекса не собирается возвращаться. Нам нужно это сделать.       — Нет, — твердо шепчет Кларк. Колени продрогли от ледяного снега, что от тепла её тела мгновенно тает, — нет, мы должны подождать. Лекса должна попрощаться, она… она должна быть здесь.       — Мы ждали почти два дня, — так же тихо шепчет Нисса, избегая смотреть в ту сторону, где в снегу лежит её тело, и медленно, осторожно хватает Кларк за предплечье, поднимая её на ноги. Колени дрожат, подгибаются, совсем не слушаются, когда Кларк мысленно приказывает им выровняться.       Она отталкивает её вездесущие руки, отходит на несколько шагов, зарываясь по колено в слегка замерзшие сугробы, и от холода ноги немеют вновь, вместе с дрожащими пальцами.       — Она возненавидит нас, если мы сделаем это без неё, — обречённо пусто говорит Кларк, наблюдая, как облачки пара покидают занемевшие губы.       Нисса сжимает руки в кулаки, обнимает себя, будто пытается найти утешение в собственных в кровь разбитых руках, и поджимает губы. Только сейчас Кларк поднимает глаза, чтобы посмотреть на её утонувшее в горе лицо. Глаза её всё ещё кажутся заданием со звёздочкой. Губы её синие, должно быть, от холода, сжаты в тонкую полоску, и лицо кривится в очередном всхлипе. Кларк отворачивается, ощущая, как сердце разрывается ещё больше. Изнутри будто что-то вырвали, с потрохами, оставили только пустую кровоточащую оболочку, что который день истекает кровью и пытается найти что-то, что поможет излечить раны. Вернуть то, что вырвали. Только никто это сделать не может. Мертвые не воскресают.       — Я попросила, чтобы её сожгли отдельно, — захлёбываясь в слезах обрывисто шепчет Нисса, прижимая кулаки к груди. Кларк знает, что она чувствует. Возможно, десятую долю, но всё же знает. Нисса была её семьёй тоже. Знает ли Лекса, что она всё-таки жива? — Но кто-то должен собрать прах, я не…       — Я это сделаю, — перебивает её Кларк, сжимая покрасневшие от влажности руки в кулаки так, чтобы ногти впивались в ладони до крови. Так легче. Так можно вернуть себе здравый смысл. Так можно вновь думать. — Я это сделаю, — повторяет Кларк уже тише, плечи её опускаются. Уверенность испарилась, как только она осознала, на что согласилась.       Она всё равно это сделает. Ради Дейзи. Ради Лексы. Станет ли она ненавидеть её меньше? Значит ли это вообще хотя бы что-нибудь для неё? Может, Кларк выворачивает себя наизнанку ради того, что и вовсе никак не поможет Лексе чувствовать себя лучше?       — Церемония прощания начнётся через полтора часа, сейчас мы будем сжигать тела, которые больше всего повреждены, — говорит один из заключённых, которого Кларк раньше не знала. Он всё ещё в форме, сшитой Новыми, и всё ещё с слегка желтоватой нашивкой — значит, он фермер. Поэтому Кларк его не видела. Они живут в северо-западной части сектора. Кларк кивает, судорожно вытирает промёрзлые щёки, когда он в поддерживающей жесте сжимает её плечо.       Это вызывает ещё один прилив слёз, только Кларк, поджав губы, смято благодарит его за это время. Заслужила ли она его? Может, и нет. Нисса, зато, заслужила точно.       Когда все оставляют их одних, сердце продолжает отбиваться в ушах. Когда хруст их шагов отдаляется, Нисса делает несколько шагов к её телу. Она качает головой, слёзы стекают по раскрасневшимся щекам, но на губах её появляется едва заметная мучительная улыбка.       — Как это произошло? — надрывисто спрашивает она. Её голос заставляет всё внутри сжаться, задрожать от проносящихся в голове картинок. Кларк задерживает дыхание, чтобы вернуть себе возможность произнести хоть слово. Качает головой, пытается смахнуть всё ещё до безумия яркие воспоминания, обнимая себя руками. Съеживается под порывом леденящего кровь ветра, смотрит куда-угодно, но не на сгорбившуюся Ниссу.       — Я сбилась с нашего пути, — хрипло начинает Кларк, вперившись глазами в сугроб перед собой, Нисса резко поворачивает своё опухшее лицо, — Лекса пришла за мной. Мы собирались идти дальше по плану, когда…       Она сглатывает дрожь на языке, появившуюся на последнем слове. Что-то внутри заставляет её продолжить, даже несмотря на то, насколько горят от боли лёгкие. Скулы сводит, когда она прижимает язык к нёбу, чтобы не всхлипнуть. Нисса должна знать. Она была её семьей.       — Мне сообщили, что Макрири сбежал. Лекса запаниковала, что он разбомбит западный корпус, а потом… Он появился сам. Пытался заставить нас остановить восстание в обмен на её жизнь. Я бы сделала это. Если бы не застыла на месте.       Обжигающе раскалённые слёзы продолжают опалять щёки своим жаром и Нисса делает несколько шагов вперёд, приседая на промёрзлую землю прямо рядом с её телом. Медленно убирает застывшую чёлку с её лба и хруст замёрзших волос заставляет сцепить зубы. Кларк подходит к Ниссе, опускается рядом с ней. Понимает, что ей сейчас в сто раз хуже.       — Дейзи сказала, что не позволит Лексе выбрать её, а не людей. Она дёрнулась, чтобы Макрири выстрелил. Он выстрелил.              Нисса открывает рот в немом крике, который так и не вырывается из её горла. Её до ужаса дрожащие пальцы касаются покрытого инеем лица, вытирают её щеки от снега. Светлые волосы покрыты брызгами светло-красной замёрзшей крови, и Кларк впервые не останавливает свой взгляд там. Впервые идёт дальше, вглядываясь во входное отверстие пули. Он выстрелил прямо в макушку. Там, где следы были только от лексиных размашистых поцелуев, теперь зияющая окровавленная дыра.       Нисса всхлипывает до дрожи в костях. Гортанные рыдания вырываются из её горла, когда Кларк, дрожащими руками, прижимает её к себе. Гладит по голове, глотая горьковатые слёзы, когда Нисса обеими руками хватается за её локоть. Сердце превращается в пепел. Сгорает дотла, оставляет после себя только ледяную пустоту внутри. Нисса кричит и её крики вызывают новые и новые спазмы в груди. Пальцы мокрые от смешавшихся слёз и падающего на них снега, немеют от холода, который теперь болью не ощущаются.       — Я… — сквозь рыдания пытается сказать Нисса, но она сжимается, сгибается пополам, всё ещё держась за Кларк, — я должна была… Я должна была… Она была…       Кларк прижимает её голову к груди крепче, пока сердце колотится в ушах, и не может не думать о Лексе. Как она справится с этим одна? Как она пройдёт через это в одиночку? Никто не будет держать её в такие моменты. Она одна.       Нисса начинает задыхаться, неразберимые слова продолжают срываться с её искусанных губ, только Кларк потеряла нить смысла. Она продолжает что-то шептать, продолжает давиться рыданиями, и Кларк глотает любые слова, которые могли бы быть сказаны в такой ситуации. Как утешать человека, потерявшего ребёнка?       Поэтому Кларк молча продолжает гладить её по волосам, прижимает к себе в ожидании, когда эти рыдания можно будет взять под контроль. Она шепчет едва слышное «ш-ш-ш» на ухо, скорее себе, чем ей. Ш-ш-ш, Кларк. Это пройдёт. Со временем не будет так больно. Нисса постепенно успокаивается под её прикосновениями, дыхание восстанавливается медленно, размеренно, только всё же восстанавливается. Рыдания стихают, становятся всё тише и тише, пока не остаются только лишь всхлипы. Когда Нисса возвращает взгляд к её телу, они становятся сильнее, громче, и Кларк держится изо всех сил, чтобы не упасть в лапы этой скорби самой, только Нисса сама не справится.       — Она была со мной, в медотсеке, — гнусаво говорит она огрубевшим голосом. От рук Кларк пока что не отмахивается. — Я уснула из-за лекарств. Крепко уснула. Не заметила даже, как меня перенесли в бункер. Проснулась, а её уже не было. Я искала её, долго искала. Пока не прозвучал взрыв. Мне говорили, что она где-то внизу, просто затерялась в хаосе, только там было не так много людей, чтобы можно было затеряться. Я знала… понимала, что что-то не так, но позволила себе в это поверить. В другом случае, означало бы, что она мертва, понимаешь? Что мы оставили её там, в корпусе, и она погибла во взрыве. Поэтому…       Нисса разливисто всхлипывает вновь, пытается проконтролировать своё дыхание, только рыдание вырывается из неё вновь — Кларк закрывает глаза, поддаваясь желанию прекратить это всё. Глаза красные, воспалённые, горят огнём из песка, белоснежный снег слепит ещё больше. От слов Ниссы хочется вновь закричать.       — Поэтому они дали мне ещё лекарства. Думали, так будет лучше. Я просыпалась несколько раз, но всё было очень мутно… Рейвен сказала, что Дейзи погибла, но я думала, что это сон. Думала, что мой мозг решил надо мной поиздеваться. Думала, что это не правда. Сегодня утром я услышала разговоры о церемониях, думала, почему ни Лексу, ни Дейзи ещё не видела. Испугалась, что кто-то из них погиб, только… Не думала я, что всё вышло вот так. Дейзи мертва и я не смогла защитить её. Я не смогла.       — Это не твоя вина, — тихо шепчет Кларк в её влажные от собственных слёз волосы, — не твоя, — повторяет она, только не понаслышке знает, что это бессмысленно совершенно. Понимает, что эти слова не значат совершенно ничего, пока ты в них не веришь. Кто бы это ни сказал — они не важны. Это ложь. Для Ниссы сейчас ложь.       — Я не могу перестать думать о том, каково сейчас Лексе, — от холода в её голосе становится зябко, ветер возобновляется вновь, развевает растрёпанные волосы, — но так зла, что она ушла. Как она могла, Кларк?       Кларк сглатывает вновь подступившие к глазам слёзы, подбородком утыкается в её макушку и поджимает губы, кусая внутреннюю сторону щеки.       — Я не виню её за это, — тихо признаётся Кларк, — нет ничего, что могло бы описать её состояние сразу после… Я видела её глаза за секунду до того, как она приставила заточку к моей шее.       — Но она ушла. Предпочла одиночество мне. Тебе. Прощанию с Дейзи. Не осталась, чтобы столкнуться с этим, а ушла, оставила меня одну. Оставила тебя одну.       Кларк понимает её слова. Понимает её чувства. Знает, что это слишком для того, чтобы справляться в одиночестве, только вот винить ни в чём Лексу всё равно не может. Может, потому что ей больно не только из-за смерти Дейзи, но и из-за того, что с этим осталась жить Лекса. С её болью смириться намного сложнее, даже, чем с собственной.       — Я знаю, — качает головой Кларк, — я знаю. Можешь ли ты винить её за это? Дейзи, — голос дрожит на её имени, пальцы вновь начинают трястись, когда Кларк видит её застывшие в инее ресницы, слегка трепыхающие от ветра. Сердце пропускает удар, когда Нисса хватает её за локоть вновь. — Дейзи была… её всем.       Нисса закрывает рот второй рукой, чтобы приглушить вновь возобновившиеся всхлипы, царапающие горло даже Кларк. Нисса отстраняется теперь, склоняется над её телом. Достаёт из кармана небольшой складной ножик и медленно, на несколько секунд запнувшись, отрезает прядь её светлых волос. Они ломаются от тоненького льда на них, поэтому прядь выходит немного короче, чем намеревалась Нисса. Она суёт волосы себе в карман и стягивает резинки с её косичек. Натягивает её себе на руку, вторую передает Кларк.       Кларк смотрит на протянутую к ней руку испуганно. Не может сглотнуть вязкую горькую слюну, не может сделать вдох, чтобы не почувствовать фантомный запах крови, исходящий от маленькой розовой резинки. Была ли она такого цвета или же стала?       Принимает, всё же, дрожащими ладонями. Сжимает в кулак, сдерживая слёзы. Ком поднимаются к горлу и в носу снова начинает невыносимо щипать.       — Я хочу, чтобы это было у тебя, — хрипло говорит Нисса, пряча глаза под влажной чёлкой, — она была от тебя без ума.       Кларк качает головой, поджимая губы вновь, но не может сказать вслух, чтобы Нисса остановилась. Эти слова — слишком. Режут без ножа. Режут хуже, чем мог когда-нибудь нож. Режут так, что раны не затягиваются даже сквозь года.       — Она была прекрасной, — тихо шепчет Кларк и Нисса вздрагивает.       Фермеры, которые переносили её тело, вернулись. Глаза их сочувствующие и все, как один, стоят немного поодаль, не желая вторгаться в этот момент. Только уже время. Нисса то разворачивается, то поворачивается к её телу вновь, прячет голову в руках в неудачной попытке спрятать вновь подкрадывающиеся к горлу всхлипы. Кларк вглядывается в мужчин, собирающих дрова в освобождённое специально для костра место. Он небольшой, да и дров много не нужно, отмечает Кларк сквозь резь в сердце, и всё внутри сжимается вновь. Она отворачивается, не в силах продолжать смотреть на то, как Нисса поглаживает её ледяные щеки. Не может выдержать спазмы, в которых из последних издыханий пытается выжить сердце. Глупое, глупое сердце.       Нисса держит её безжизненную руку, когда мужчина — Аспар, как она услышала из их тихих разговоров, — несёт её к кострищу. Кто-то несильно сжимает плечо и Кларк в панике вздрагивает, но тутже успокаивается — это Рейвен. Она даже не заметила, когда она подошла. За ней стоит Рут. За ней ещё несколько десятков жителей сектора. Должно быть, они все знали Дейзи. Должно быть, они любили её. Её невозможно было не полюбить.       Тихий гул сотрясает землю едва заметной вибрацией и Кларк вздрагивает от неожиданности. Тихий шепот постепенно превращается в монотонный напев, в унылую гармонию, что достаёт до самого дна, касается тех уголков души, которые уже давно остались забыты. Кларк не может разобрать ни слова и всё внутри приходит в состояние напряжения, вибрирует в такт десяткам голосов, слившихся в один. Предательски из-за облаков выглядывает солнце. Кларк сжимает кулаки, стремясь сдержать слезы, но они вырываются наружу, падая на землю.       Пение разносится в тишине площади тихим гулом, каждая нота ласкает память о Дейзи, и Кларк чувствует, как вся боль накапливается в её груди, готовая вырваться. Она не знает слов — горько вспоминает только, что Дейзи время от времени напевала её во время их занятий.       Всё вокруг замирает, когда Нисса медленно и неуверенно подносит горящий факел к её телу. Костёр разгорается и улицы сектора покрываются горькой дымкой. Сердце щемит, когда она видит, насколько дрожат её руки, пока она пытается петь вместе со всеми. В этот момент музыка становится не только прощанием с Дейзи, но и зажигает свечу надежды на исцеление для тех, кто остался. Кларк закрывает глаза, позволяя звукам проникнуть в её душу. Каждая нота обжигает внутренности, напоминает о всё ещё не забытой боли утраты. В песне звучит вся тоска и печаль, всё, что осталось после ухода Дейзи. Рука Рейвен сжимает её плечо сильнее.       Ещё через два дня Кларк находит в себе силы, чтобы позвонить Октавии вновь. Позавчера она впопыхах написала ей сообщение, в котором наврала, что сейчас поговорить нельзя в связи с новым заданием. Октавия попросила позвонить, как только появится возможность. Написала, что они с Беллом её любят и по ней скучают. Кларк не ответила. Гонимая постоянными кошмарами, она почти успела забыть, что такое спокойный разговор и крепкий сон, который приносит не слёзы и панику, а отдых.       Она даже прибегла к рекомендациям Рейвен и перед сном делала пару глотков нового самогона Монти. Помогало ровно до того момента, как она засыпала.       Октавия счастливо щебетала о подготовке к сто первой годовщине со дня Великой Революции и дню рождения Четвёртого. Она занималась этим последние три месяца без передышки — говорит, даже сны ей снились связанные только с этим событием, только переводит всё в шутку.       Поделилась новостями о том, что её, наконец, перевели к обучающей части Секретариата и с четвёртого января у неё уже будет своя собственная группа стажёров. О Беллами слышно не слишком много — сдаётся Кларк, что они поссорились, только она ничего об этом не спрашивает. Если спросит — придётся потом её утешать, а сил на это нет. Как бы Кларк не ждала облегчения, оно не настало. С каждым её словом всё больше и больше хотелось закончить разговор. С каждым её новым рассказом всё больше и больше хотелось закрыть уши. Её раскатистый смех оставлял только ещё одну дыру в сердце.       Как бы ни старалась, достойно поучавстовать в разговоре не может. Проникнуться её переживаниями по поводу того, насколько гладко пройдёт праздник и будут ли ей доверять подобные задания и впредь, так и не получилось. Она не спрашивает, почему Кларк так молчалива. Колючая мысль о том, что, может ей и вовсе всё равно, теплится в голове. Может ли она и вовсе называть их после всего друзьями? Являются ли они всё ещё таковыми? Внутри ничего не ёкает и желания поддержать Октавию хотя бы простым словом не появляется тоже. Это было глупо. Голова гудит от её бессмысленной болтовни. Обещает, всё же, что теперь будет звонить чаще — может, и будет, а, может, нарушит это обещание точно так же, как нарушила данное Лексе. Думать об этом не хочется, не сейчас. Наверное, никогда не захочется.       Кларк только спросила, как мама. Врёт, что получила разрешение на один звонок в неделю и хотела услышать Октавию. Она, кажется, верит. Не злится на её молчание. Не расспрашивает даже, в чём дело. Может, думает, что Кларк и так ни о чём не расскажет, только вот в кои-то веки хотелось почувствовать хоть какую-то мало-мальскую заботу. Обеспокоенность в её голосе чтобы была не только из-за Новых и всего, что с ними связано. Говорит, что Эбби в порядке, только скучает по Кларк. Они всё ещё часто видятся по работе и несколько недель назад состоялся их последний совместный ужин. Облегчение, всё же, расслабляет плечи. Рассказывает, что Эбби обещала позвать их к себе в грядущую пятницу. Кларк всё же поспешно прощается, когда ком в горле грозится разрастись в слёзы. Когда в носу щиплет так, что дышать становится сложно. Октавия соглашается на это слишком быстро.       Это только жизнь Кларк остановилась. Только она чувствует, как постепенно останавливается сердце. Только она видит, насколько мир вокруг шаткий — остальных это не затронуло совершенно. Мир Кларк потрясся, перевернулся вверх дном, разрушился совсем, и только у них всё продолжает идти своим чередом.