От чистого истока

Андрей в первый раз оказывается в детской комнате милиции. В общем-то, и правда совершенно не страшно, как и говорили пацаны. Дома будет хуже. Ирина Сергеевна, инспекторша эта, его вроде ненамного-то и старше. Хвостик как у старшеклассницы. Пока она заполняет какие-то свои бумажки, Андрей пытается ей глаза строить — а вдруг что. Кто знает, что будет. Может, леща даст, а может… — Значит так, Васильев, — говорит она притворно-строго, — шансов у тебя осталось — на пальцах одной руки можно посчитать. За ум надо браться. — Конечно, Ирина Сергеевна, — он ей широко улыбается и опирается локтем на стол, — я вообще все понял. Вы очень хорошо объяснили. Она смущается, и Андрею становится смешно. Вот это легко будет. Еще б её раскрутить на то, чтобы она мать успокоила, и вообще будет отлично. Его, в конце концов, не на воровстве — на драке взяли, а пацаны еще подтвердят, что он не первый начал, а сдачи отвесил. — Ты же способный мальчик, — она листает его школьное дело, — учишься хорошо, и в музыкальной школе занимаешься. Зачем тебе по улице мотаться? — Так ведь они первые… — начинает было Андрей, но осекается, — я думаю, да, может, мне не это нужно. — Правильно думаешь, — Ирина Сергеевна расплывается в улыбке, и Андрею кажется, что ему Юлька вот так улыбается, когда он её загадки детские разгадывает, — вот что. Ты реши, пожалуйста, вот эти тесты, только отвечай честно — я думаю, что я тебе помочь смогу. — А потом отпустите? — тут же выпаливает Андрей, старательно хлопая глазами. — Как решишь — поговорим, — и она протягивает ему ручку. Тесты — это мягко сказано; на первом листе напечатаны рубленым шрифтом мелко короткие вопросы, где ему надо ответить, да или нет, ерунда какая-то про школу и семью. Но тут он, допустим может ответить честно — а на втором листе начинались какие-то задачки. А как честно отвечать, когда надо описывать картинки «своими словами»? Как они проверят, что он врет? Тест заканчивался одним вопросом: «что самое интересное, что вы делали в жизни» и строчками на целый абзац. И Андрей к тому моменту порядком уже подустал, поэтому расписал, как с корешем из музыкалки на слух в четыре руки подбирал под концерт произведение. Ему показалось, что это смешно. На самом деле, самым интересным было, как он смог увести у одного лоха прямо из дома видак через окно, придумав, как им туда забраться, и не попасться, но он бы об этом мусорам не рассказал. — Вот, Ирина Сергеевна, — протягивает он ей заполненные листы, когда та откуда-то возвращается в кабинет, — все сделал. — Молодец, — она пробегается взглядом по первому листу и её аккуратные брови взлетают. Дерьмо. — Я твоей маме позвонила, она тебя заберет скоро. Не переживай, замолвила за тебя слово. Мы же с тобой договорились, да? — она шутливо толкает его в плечо. — Ага, — нервно, кривовато отвечает ей Андрей, — договорились. Через две недели к ним домой звонят какие-то люди в форме и мать снова причитает, что он её позорит. Что мусора несут, он понимает не очень хорошо, что-то про кадетов и его результаты, потому что мать держит хнычущую Юльку на руках, и в коридоре из голосов какофония — пока один из них не отводит его за плечо на кухню и не запирает дверь. — Андрей, давай, говорить будем, садись, — мент в какой-то не очень правильной форме, хотя та тоже синяя; казах, а он таких на районе не видел, — дело серьезное. Еще и на его собственной кухне ему сесть предлагает. Но Андрей слушается. Сбежать-то он не успел, столпились, суки, выход из квартиры загородили. — Я все, как Ирине Сергеевне обещал, делал, — твердо отвечает он, — даже в музыкалке восстановился. — Да ты обожди со своей Ириной Сергевной, Андрей, — отмахивается от него мент, — тут не про твои… похождения вопрос. Дело, говорю, серьезное. Ты про то, что наша с тобой страна — лидер по ответу океанической угрозе, знаешь? — Морской угрозе? — переспрашивает Андрей, немного отмирая, — В смысле, то, что мы кайдзю убиваем? — Вот откуда вы этого нахватались-то, а, японского, — хлопает мент себя по коленям, — Да, кайдзю, чудовищ этих подводных, которые из Берингова моря лезут. И знаешь тогда, что это все потому, что это только в союзе научились егерей делать, чтобы с ними сражаться. Слышал, как пилотов для егерей отбирают? — Да не, — отвечает Андрей, уже расслабившись и откинувшись к стене. Вроде не по его душу пришли, — У нас на районе вроде один пилот живет. Но я ничё не слышал про это. — Так вот, — мент почему-то тяжело в пол смотрит, — короче, Андрей, тебя в кадеты отобрали. Будешь молодцом и хорошо учиться — героем станешь и пилотом. Будешь махину эту в океане водить. Завтра в НИИ Разлома уедешь, там учиться теперь будешь. Андрей пытается вскочить, но мент жестко, больно хватает его за руку. Какой, к хуям, НИИ. Какое кадетство. Егеря — огромные, страшные машины для убийства, похожие на атлантов, которые в Петербурге, только они не мраморные мужики, а стремные металлические гиганты. Он каким боком тут, за какие проступки должен Юльку на маму оставлять тут одну? — Андрей, это не вопрос, — как-то печально говорит ему мент, но хватки не ослабляет, — ты им подходишь, и поедешь. Иначе тебе жизни не дадут — ты же уже на учете в милиции, деклассированный элемент без пяти минут. Маму за дверью было слышно, но звучала она как-то радостно. — Она все подпишет, отпустит тебя, это без вариантов, — мент оборачивается себе за спину, на звук голоса, — за ней присмотрят, ты эт, не переживай. Понимаю все. Сутки тебе на сборы. Андрею страшно ровно две минуты, пока он смотрит в счастливые глаза матери, которой только что сказали, что он уедет неизвестно куда, на Дальний восток, учиться быть неизвестно кем, и оставит их, возможно, навсегда. Пока он думает, что это правда может быть так — пришли домой, забрали, а она только улыбается. Когда под ноги возвращается жесткая почва, он собирается с мыслями — и думает, как ему дальше выжить. Сбежать ночью не выходит — менты пасут их подъезд. Утром, злые и невыспавшиеся, в семь утра поднимают их и отвозят на вокзал. Вещей у Андрея набирается на два рюкзака. Когда он садится на поезд, то вспоминает, что забыл перед уходом поцеловать Юльку, но эта мысль улетает куда-то далеко, вместе с размазанными в окнах силуэтами деревьев и ускользающими огнями Казани. После недели пути — на поезде, на автобусе и еще через какие-то три пизды на машине по дороге, которую как будто только недавно через глухой лес прорубили, его и еще троих пацанов довозят до НИИ. Андрей по пути с ними особо не разговаривает — успеет еще про себя наболтать, когда поймет, кто там на этой… зоне старший и кому руку жать можно; но когда видит, что их привезли к настоящей морской крепости, выше леса, выше, наверное, здания МГУ, забывает про это всё, липнет к стеклу и восторженно треплется с пацанами. НИИ — это ж такие скучные коробки, закрытые территории. Но над берегом стояли бетонные башни, словно волнорезы, а в центре — еще башня выше, с тонким острым шпилем и узкими окнами, сверкающими в утреннем солнце, как у мухи глаза. Но это только волнорезы; а впереди еще, как разноцветные грибы на поляне, располагались еще какие-то странные здания, похожие на фигурки из металлического конструктора, оранжереи с фиолетовыми и розовыми огнями внутри. — Эт ангары, — ткнул один из пацанов в сторону волнорезов — Они там егерей держат. Только тогда Андрей понимает, насколько эти машины должны быть огромными. Насколько огромные кайдзю, уничтожающие города и даже маленькие острова. Но страшно ему от этого не было. Ведь просто так, по чистой случайности, после недели белых и серых полос за окном, тряской хляби на дорогах, ему досталось увидеть всё это. Даже, наверное, на Байконуре не так круто. Быть здесь, наверное, совсем не то, что мерзнуть на скучной литературе в школе, чтобы потом уныло погонять мяч в коробке, пока не начнут пальцы болеть от холода. На этой надежде Андрей продержался всю первую неделю. Ему выдали почти такую же форму, как школьную, с тем же галстуком; со второго же дня пришлось ходить на всю ту же скучную литературу и еще и догонять программу. Кадетский корпус вместе с общежитием располагался прямо в Центральной башне, занимая этажи с седьмого по одиннадцатый, и из окон было видно и всю территорию НИИ, и океан — но никуда, кроме школы и столовой, Андрей особенно не выходил. Про пилотирование егерей никто с ними не говорил. Кормили, правда, тут ощутимо лучше — и давали часто рыбу. Несмотря на то, что еда была три раза в день и только по расписанию, Андрей себя чувствовал сытым — это уже было хорошо. В столовой на восьмом этаже, за обедом, к нему впервые подсаживается Марат. Потом Андрей будет пытаться вспомнить, как он выглядел в первую встречу, как на него посмотрел, но не сможет. — Слыш, э, — он без приветствия плюхается за стол, где Андрей сидел обособлено от всех, — Ты Васильев? — Ну допустим, — голос Андрея остается вежливым, но он уже подбирается. Драк за эту неделю у него не было ни одной. Он держал себя в руках. — Кароч, смотри какой вопрос есть, — стриженый под ноль пять парень стащил зубочистку и принялся крутить её в руках, — Меня Марат зовут. Суворов. Англичанка сказала, чтобы ты меня подтянул, понял? — Понял, — Андрей откладывает сжатую в руке вилку, — а в чем вопрос? — Бля, ну у тебя по ебалу видно, что ты сложный, — закатывает глаза Марат, — положняк такой: ты меня хорошо подтягиваешь и я нормально инглиш сдаю. А я тебя здесь человеком сделаю. Жить научу. — Ничего себе, — ухмыляется Андрей, — ну, допустим, что я тебя английскому могу научить, подтвердят мои оценки. А ты, это, жизнь где сдавал, чтоб меня учить-то? — Вот ты, — качает головой Марат, — я тебе представился. Суворов моя фамилия. — И че? — продолжает дерзить Андрей. — Хуй через плечо, зелень! — Марат хлопает по столу, и лицо у него становится смешно-злое, — Ты ж не знаешь нихуя, куда ты попал! Какой фарт тебе выпал, что Флюра Габдуловна сказала тебе меня подтягивать! Долбоеб ты, Васильев, — он складывает руки на столе, — но мне реально инглиш нужен, так что прощу. Марат ужасно смешной. Но почему-то Андрею кажется, что он не просто так строит из себя дохуя важного — на них и остальные оборачиваются. Одни смотрят, как будто впервые увидели, что на месте Андрея есть живой человек; а другие как-то боязливо, тут же глаза отводят. За дальним столом сидят двое парней постарше и смотрят на них молча. Как-то иначе смотрят — будто бы между собой обсуждают, но молчат. — Я реально не знаю, куда попал, — подыгрывает Андрей, — мне сказали, что я либо в колонию поеду, либо на пилота учиться. А я пока продолжаю уравнения решать. Марат прыскает себе в кулак. — Ну да, ты-то конечно пилот, — он пожимает плечами, — но не, всё может быть. Вдруг ты в дрифт сможешь. Но не обольщайся, большинство кадетов в техники уходят, даже те, кто в программу попадают. Вот видишь, там — да бля, ты башкой-то так палевно не крути — там, у входа сидят два парня, лысый и кудрявый. Вот это — настоящие пилоты. И их на весь зал — всего двое. Андрей подсникает. Он вообще подумал себе — вдруг с ними про пилотов ничего не говорят, потому что больше никому не обещали, и это только его тайна, которую надо хранить? — А что такое дрифт? — спрашивает он. — Как туда попасть? Это первый раз, когда Андрей видит незабываемое сочетание презрительного вздоха и закатывающихся глаз в исполнении Марата, когда тот хочет показать, какой его собеседник — идиот. Еще в первый раз Андрею тут же хочется ему всечь. — Дрифт — это технология, чтобы егерями управлять, туда не ходят, — он говорит так, как будто детсадовцу объясняет, что дважды два — четыре, — два пилота сливаются сознаниями, чтобы распределить нейронную нагрузку и управлять, как единое целое. Очень редко кто подходит для такого. Турбо и Зима, — он оборачивается назад, как будто сам только что не запрещал, — последние, кто сейчас реально остался из пилотов. Они тут всем заправляют, — тянет он не без зависти, — ну, после Кащея, конечно. — А баба Яга чё, шестерит ему? — прыскает Андрей, но Марат шутку не ценит. — Вот ты при нем только такого не пиздани, а, — качает он головой, — Блядь, чем ты тут вообще занимался неделю, чему учился? Пиздец. Кащей — главный по программе пилотов. Турбо с Зимой — супера всего этого пионерского отряда. Хочешь жить нормально, кушать хорошо, пизды не получать — все через них решается. — Так может, мне их по английскому надо подтягивать, — Андрей откидывается на стуле и тут же получает пинок по ноге, чуть не навернувшись, — Да бля, чё ты? Шучу я. За соседним столом девочка, собиравшаяся надкусить яблоко, получает тычка от другой, и тут же отдает фрукт ей. — Мне никто ничего не рассказывал здесь, — тише отвечает Андрей, — да и не разговаривали со мной особо. — Слуш, да я ж не мудак, я все понимаю, я тебя не пиздить пришел, — наклоняется вперед к нему Марат, — ты мне подсобишь, а я тебе все покажу. Приходи ко мне после уроков. Я пилотом буду, мне очень надо английский знать. — Ничего себе, — не может сдержаться Андрей, — ты ж мне заливал, что пилотами почти никто не становится. Марат выпрямляется и смотрит на него горделиво — нет, гордо. С такой искрой в глазах, как бывает только у человека, который искренне в себя верит. — Мой брат — Владимир Кириллович Суворов, первый пилот Союза, — говорит он, и каждое его слово как будто в граните высекают, — а я буду первым после него.