Пэйринг и персонажи
Описание
На дне её прочитаю слова. Может быть ещё остались силы?
Примечания
Идейное вдохновение: https://youtu.be/bjSA0zCo2t0
Посвящение
Соске. И Макото. Любимые мальчики, все сезоны терпят и ждут пока их водоплавающие решат свои тёрки уровня детского сада. Желаю им вечного счастья и начхать с высокой колокольни на чужие заскоки.
5
11 сентября 2022, 12:31
***
Макото. Макото. Ма-ко-то. Три слога. Три приступа. Раз — опустить челюсть вниз. Два — сложить губы овалом. И три — на выдохе упереться языком в нёбо. Соске пробует несколько раз. Балуется, произнося звуки по-разному. Катает имя на языке, как конфету — чем больше распробуешь, тем вкуснее становится. А у самого в голове образ рисуется. Знакомый такой. Тёплый. Светлый. Нежный. Макото. Он странный. Скромный и открытый в одном флаконе. Рассказать про свои страхи, перечислить все любимые фильмы, не забыть конечно добавить к этому добрую сотню героев, которые все-все самые лучшие и крутые, а ещё кучу другой информации про милых кошечек-собачек-птичек — это для него раз плюнуть. Но вот стоит лишь увидеть на улице увлечённо целующуюся парочку, как Макото превращается в сломанный компьютер — виснет и перегревается. Он слишком внимательный к мелочам. Порой к совсем бредовым мелочам. Новая кофта, стрижка или сумка — Макото замечает это, стоит лишь зайти в комнату. И всегда сделает комплимент по самому незначительному поводу. Один раз он даже умудрился похвалить чей-то чехол от телефона, назвав это новым цветовым решением и трендом сезона. Порой он почти что экстрасенс. Усталость, злоба, радость, раздражение — Макото считывает любую эмоцию ещё на стадии зарождения. Он словно губка, впитывает малейшие движения лица и всегда старается правильно предсказать возможное развитие событий. Откуда, а ещё важнее, зачем ему нужны такие развитые навыки физиономиста — неизвестно. Но самое поразительное — он практически ноль в математике. Когда Соске впервые слышит это, он лишь неверяще хмурит брови. Что за ерунда? Как можно записаться на дополнительные занятия, ничего не понимая в предмете? Это ведь шутка? Но Макото в ответ лишь виновато опускает взгляд вниз и отрицательно качает головой. А потом сбивчиво объясняет, каким образом сюда попал. Оказывается, он совсем не фанат математики. Скорее что-то среднее между заядлым любителем программы «National Geographic» и увлечённым активистом движения за спасение животных. И на факультатив записался лишь для того, чтобы сдать на высокие баллы обязательный экзамен и иметь возможность выбрать наиболее подходящий университет. А вообще он всегда мечтал увидеть вблизи настоящих косаток. Выговорившись, Макото вдруг краснеет и выглядит таким виноватым, будто признался в какой-то несусветной глупости. А Соске изо всех сил прикусывает щеку изнутри, чтобы ни в коем случае не позволить улыбке расползтись по губам. А потом просто протягивает свою тетрадь и предлагает разобрать вместе сложную задачу. Сейчас ведь это гораздо важнее. Макото неловко соглашается, и с этого мгновения все становится иначе. Совместные занятия, домашка, математика — они больше не просто соседи по парте. Украдкой шептаться о какой-нибудь ерунде за спиной учителя, пока он не видит, обменяться номерами и скидывать друг другу настолько убогие мемы, чтобы потом изо всех сил изображать кашель, внутри разрываясь от смеха — теперь это в порядке вещей. Однажды они даже оказываются у Макото дома. Ну как оказываются. Соске отпирается до последнего момента, чувствуя подступающую неловкость из-за того, что влезает без приглашения в чужой дом. Неправильно это, да и невоспитанно ещё. Общее ощущение конфуза усиливает внезапно оказавшаяся многодетной семья Тачибаны. Младшие брат и сестра Макото с довольным визгом виснут на нём, рассказывая обо всем подряд, а их мама — накладывает порцию от общего обеда. Будто бы он здесь — долгожданный гость, а не просто какой-то парень с улицы. Ещё мгновение, и Соске точно сгорит от охватившего все тело смущения. Всепонимающий Макото вскоре под каким-то предлогом утаскивает его в свою комнату — вроде бы, чтобы посмотреть кино или закончить домашнее задание, но скорее всего — просто отойти от собственного шока. И Соске безмерно благодарен ему за эту молчаливую тактичность и поддержку. За возможность просто вздохнуть в тишине, без лишних вопросов и разговоров. А потом они включают телевизор, и все мысли устремляются к событиям на экране. И так раз за разом — прогулки, разговоры, обсуждения — и Соске начинает замечать, что что-то изменилось. Что-то произошло. Что Макото внезапно оказался неизменной частью его жизни. Значительной такой частью. Совместные занятия, домашка, математика — все это вдруг становится таким привычным, будто всегда так и было. Локальные шутки, понятные лишь им двоим, мягкость разноцветных рубашек, которые уже не кажутся столь дурацкими, и улыбка. Какая же прекрасная у него улыбка. Солнечная. Макото и сам как самое настоящее солнце. Скажет что-нибудь, и сразу все внутри согреет. Соске и сам не понимает, как привыкает к этому. Одергивает себя, но все равно привыкает. К тёплому бенто, всегда стоящему на столе, потому что он, как обычно, забывает поесть по дороге. К интересной беседе практически на любую тему, потому что Тачибана оказывается просто сборником всякой информации. К доброте, заботе и искреннему, совершенно неподдельную интересу к собственной персоне. И где-то там, глубоко внутри, по ледяному панцирю ползёт тонкая трещинка. И Соске от этого вдруг становится так страшно. Что расслабился, размяк, что позволил сломаться чему-то, что давно сдерживало. Страшно, что уже успел привязаться. Ведь потом — он же знает — все опять пойдёт по знакомому сценарию — кончится подготовка, они сдадут экзамены и разъедутся каждый по своим университетам. И больше никогда не увидятся. И останется Макото лишь одним воспоминанием — ярким, красочным — но прошедшим. И Соске уже вроде бы и готов к такому раскладу. Заранее. Это ведь как снять пластырь с мозоли. Нужно лишь сразу дернуть изо всех сил, и все. Больно потом правда будет жутко — нежная неокрепшая кожа начнёт гореть и жечься под напором чужой агрессивной среды. Хотя уж лучше так, чем медленно, постепенно — чувствуя, как за слоем слезает слой — оттягивать неизбежное. Итог ведь все равно будет один — страдание. Самая трудность состоит лишь в том, как стоит поступить. Принять волевое решение и самому разорвать все связи или же продолжать отрицать очевидное, обманывая самого себя? Если бы только существовал тот самый правильный ответ. Соске и сам уже старается настроиться на то, что скоро все кончится. Что так просто и по-дурацки обыденно исчезнет, оборвётся та тонкая нить, которая связывала их. Если ещё кто-то верит, что люди расстаются по велениям судьбы, то его ждёт глубокое разочарование. Реальность же прибивает к полу своей бытовой прагматичностью — они могут просто поставить крестики в разных колонках таблицы. Хотя, честно говоря, он совсем не представляет, что будет дальше. Темные тяжелые мысли заполняют голову. Мрачная перспектива по-страшному очевидно рисуется перед глазами: одиночество и уныние, добро пожаловать домой. Но Макото словно и не беспокоят эти стремительно надвигающиеся обстоятельства. Он будто бы вообще не собирается никуда исчезать — лишь склоняется ближе, вслушиваясь в объяснение задачи, и беззаботно рассуждает о предстоящих каникулах. А потом добивает окончательно, приглашая вместе поплавать. Что? У Соске кажется сейчас глаза из орбит выпадут. Серьезно? Он что, ослышался? Это какая-то шутка? Но Макото лишь по-доброму улыбается и уничтожает его одной лишь фразой: — Ты не знал, но в школе я хожу в секцию по плаванию. Это карма. Это точно какая-то карма. Иначе как можно найти этому какое-либо адекватное объяснение? Почему? Почему из всех возможных вариантов вселенная вновь возвращает именно туда, откуда он с таким трудом сбежал?! Теперь все наконец обретает свой истинный смысл. Слова, шутки, отсылки. Фигура, так поразительно знакомая — значит они точно виделись — все эти догадки со спортивными сумками и даже косатки… Боже, как же он не понял этого раньше? Хотя, по факту Соске было бы плевать, окажись Макото кем угодно. Но пловец… Это уже слишком. Как удар под дых. — Все хорошо? — Макото подходит ближе, обеспокоено всматриваясь в его лицо. — Да, не беспокойся. По правде, — он нервно почёсывает затылок, пытаясь придумать, как бы лучше сказать, — я и сам имею непосредственное отношение к плаванию. — Правда? Макото задумчиво склоняет голову набок, о чём-то размышляя. А в глазах зелёных надежда теплится, робкая-робкая. Глотку стягивает удушьем. Боже… ну как ему сказать? — Ну… Слова, будто вязкие катышки застревают где-то посередине горла. Ни туда, ни сюда. Словно разбухший кусок плохо прожеванной пищи — ощущение усиливающейся мерзости подкатывает незаметно. Соске лишь усилием воли заставляет себя проглотить этот ком и выдавить хоть что-то. — Я тоже когда-то плавал. Макото озаряется, словно утреннее солнце, и Соске понимает, что все в принципе уже решено. Что отказаться в принципе не получится. Да и надо ли? Заглянуть в глаза своему страху? Да без проблем. О том, что может случиться дальше, он предпочитает не задумываться. Они назначают встречу на следующий день, и Соске не чувствует даже волнения. Внутри пусто и спокойно. Знакомое состояние. Как перед заплывом. Когда мозг уже смирился с предстоящими событиями и воспринимает их как факт. Неизбежный факт, который нельзя как-то изменить или отвратить. Остаётся лишь согласиться и с достоинством пройти через это. Когда же он на следующее утро достаёт из пыльного угла — спустя столько времени — так там и лежала — сумку и складывает туда, даже не задумываясь, все нужные вещи — всё-таки годы не сотрёшь — разговаривающая о чём-то на кухне мать внезапно замолкает и смотрит как на инопланетянина. Она может и хотела бы что-то сказать, но Соске предупреждающе поднимает руку — не сейчас. Он не готов это обсуждать. Он не готов признать — осознание бьется в закрытую дверь где-то на глубине разума — что по сути идёт на сделку с собственной головой. Что понятия не имеет, как отреагирует. Как поведёт себя. Сможет ли дальше держать маску уверенности и спокойствия. Ведь вода будет слишком близко. Правда тьмы внутри — ещё больше. Они встречаются возле школы — той самой школы — Макото замечает его ещё издалека и начинает активно размахивать руками, что привлечь внимание. Получается удачно — Соске поднимает взгляд и видит это радостное лицо, эти невероятные зелёные глаза, переливающиеся настоящей искренней радостью — и чёрная, изнуряющая тревога, каменным червем подтачивающая душу, слабеет. Но стоит ему подойти поближе, как вся эта активность сходит на нет. Макото будто спохватывается за свои бурные эмоции, неловко прокашливается и лишь негромко произносит: — Привет. Соске лишь тихо вздыхает, замечая порозовевшие от смущения кончики ушей. Стесняться своей радости — на такой уровень неловкости способен только Макото. — Привет. И протягивает вперёд руку, чтобы — сделать что — обнять, прижать к себе и сказать, что все хорошо — боже, они же даже не близкие друзья. Неловкость затапливает Соске с головой, кажется, он и сам сейчас начнёт краснеть. В итоге получается какой-то странный приободряющий тычок-похлопывание по плечу, означающий поддержку — господи, какой же он неуклюжий. Но Макото, как всегда, все понимает правильно. Робкая улыбка расцветает на его лице, и Соске кажется, что щеки точно начинают гореть. Нужно что-то сказать. Срочно что-то сказать. — А вообще тут ничего так, чисто. Получается что-то совсем дурацкое — ему так и хочется хлопнуть себя по лбу за такую чушь — но Макото почему-то смеётся, и они вместе продолжают путь. — Ну да, и правда неплохо. Они обходят здание сбоку и направляются в незаметный для первого взгляда проход. Ещё несколько поворотов, и они оказываются на уединенной площадке, отгороженной со всех сторон забором. — Вот мы и пришли. Соске поворачивается — Макото выглядит донельзя довольным. Неуловимое чувство гордости читается во всей его позе, во взгляде и голосе. Переполняющей такой гордости. И гордиться есть действительно чем: взгляд зацепляется за убранный, явно регулярно чищенный пол, удобные сиденья для посетителей, новые блестящие стойки и переливающийся — как бы Соске не хотел — он не может оторвать глаз — почти что небесного цвета бассейн. Отчего-то перехватывает дыхание. Наверное от открывшейся картины. В голове не находится и слова, чтобы хоть как-то отреагировать. Спиной Соске чувствует, как улыбается рядом Макото, довольный произведённым впечатлением. — Можешь пока здесь осмотреться — я пойду открою раздевалку. И скрывается в проеме двери, оставляя его одного. Одного посреди пустого бассейна. Соске не знает зачем он это делает. По старой памяти или проверить — осталось ли что-то внутри — но делает шаг вперёд. Прямо по направлению к воде. Спортивная сумка падает вниз. Подходит ближе — к самой кромке — и заглядывает вниз. Прозрачная — до дна видно — шелестит где-то в мозгу, но поздно. Уже поздно — он летит прямо в бездну. В бездну собственных воспоминаний. Над головой смыкается цунами. Тот вечер. Тот самый вечер. И снова это. Вода, заливающая глотку, и собственное жалкое бессилие. Давит, так давит — прямо вниз. И он — камнем ко дну. Ощущение давления усиливается, но теперь оно не воображаемое, а настоящее. Внутри. Оно прямо внутри. Соске хватается за футболку, пытаясь достать, выдавить, вытолкнуть его — но тщетно — оно сильнее, гораздо сильнее. Разрастается клубком, захватывая все больше и больше места. Перед глазами темнеет. Грудь сдавливает спазмом — ему становится нечем дышать. Страх обливает ледяной волной до пяток. Приступ. У него приступ — горит красной кнопкой где-то внутри, но осознание ничем не может этому помочь. Он пытается сделать хоть какой-нибудь крошечный вздох, впустить в себя хоть глоток воздуха — но рёбра под кожей сжимаются лишь сильнее — ещё немного и проткнут насквозь легкие. Ощущение нарастающего хаоса усиливается, и он уже не понимает, где находится. Вокруг лишь мечущиеся в агонии мысли, перемешанные с эмоциями. — Соске, — доносится вдруг. Издалека, будто из-под толщи воды. — Соске! Последнее слово ударяется о сознание, как о стекло, разбивая его вдребезги. Одно движение век — и морок трескается, распадаясь на части уродливыми кусочками. Касание — крепкая рука оказывается на плече — Соске бы вздрогнуть, но сил не осталось. Он поворачивается — напротив Макото — такой живой и будто светящийся изнутри. И такой далёкий. Протяни руку, и все равно не достанешь. Хотя, скорее волнующийся и испуганный. Взгляд зелёных глаз сканером прожигает его насквозь, исследуя вдоль и поперёк — Соске прикрывает веки — боже, лишь бы не заметил — надеясь, что Тачибана не увидит на глубине радужки отблески ледяного пламени. Макото вдруг делает глубокий вдох, будто успокаивая самого себя, и его лицо становится непривычно серьезным. Настолько серьезным, словно он действительно — Соске гонит эту мысль прочь — все знает. Давно знает и тактично молчит, не позволяя себе лезть в чужие дела. Он хочет что-то сказать — рука на плече сжимается крепче, а взгляд зелёных глаз — ещё пронзительней — но все рушит чей-то голос, эхом разлетающийся откуда-то изнутри. — А потом я… а он сказал… ну я и ответил… Мако-чан, ну ты где! Макото вздрагивает, как от взрыва, и тут же делает шаг назад. Рука плетью падает вниз. Разворачивается, словно выискивая кого-то в темноте прохода, но не уходит. Наоборот, встаёт вперёд, будто закрывая Соске собой. И Соске даже не успевает удивиться этому, как из раздевалки вылетает нечто, и весь бассейн оглашается пронзительным выкриком. — Мако-чан, ну я тебя уже везде обыскался! Сколько можно тут торчать, мы же собирались… О, так ты не один… Яркое пятно вдруг тормозит, и взгляду Соске предстаёт какой-то коротышка, чем-то издалека напоминающий одуванчик — аж глаза рябит. Он скашивает глаза на Макото, ожидая увидеть реакцию на этот неудачный эксперимент художника, и замирает на месте. Лицо. Его лицо. Оно совсем другое. Улыбающееся, мягкое — и словно обработанное через фильтр. Точно это маска — вечной радости и добродушия — надежная такая маска, чтобы истинные эмоции скрыть. Никто ведь не будет спрашивать «как дела» у веселого чудака, у которого все дни на неделе солнечные. Улыбку пошире, пока внутри все корчится от боли. А ты улыбайся, улыбайся — все вокруг отлично. И неважно, что это давно не так. Никому ведь не нужны чужие проблемы. Со своими бы разобраться. Знакомо. Как же Соске это знакомо. Правда он носил другую маску. Угрюмый нелюдимый громила, который так и норовит кого-то ударить, пугая всех одним своим видом. И плевать, что это не имеет никакого отношения к реальности — кто пойдёт дальше? Макото все продолжает разговаривать с этим коротышкой, но Соске не вслушивается. Перед глазами все ещё стоит эта резкая смена эмоций. Как от честного, открытого Тачибаны осталась лишь пустая внешняя оболочка, не имеющая ничего под собой. Какое-то движение со стороны раздевалок, и в полумраке коридора вырисовывается несколько силуэтов. Пара шагов, и на площадку выходит несколько парней. Синий, фиолетовый, очки, и… вдруг сзади мелькают всполохи алых волос. Да неужели… Соске каменеет. В резиновых сланцах на кафельный пол ступает Рин.