Список Двадцати Восьми

Спустившись в Большой зал следующим утром, Гермиона недолго колебалась, за какой стол ей сесть. Со стороны стола слизеринцев ей кивнул лишь Тео, а Малфой на мгновение оторвался от оживленной беседы, подарив ей жесткий обжигающий взгляд. Гермиона вздрогнула и направилась к гриффиндорцам. Впрочем, Гарри, Рон и Джинни завтракали не в слишком веселом настроении. — Привет, Гермиона, — грустно пробормотал Рон, откусывая большой кусок белой булки. — Привет! Что-то случилось? Вы очень грустные сегодня, — она присела рядом, аккуратно разгладив форменную юбку на коленях. — Да так! — сердито фыркнул Рон, чуть не подавившись булкой. — Помолчи, Рон. Папу уволили из Министерства! Вот что случилось! — глаза Джинни ядовито сверкнули. У Гермионы пропал аппетит. Она растеряно смотрела то на Джинни, то на Рона. — Как? Мистера Уизли? — А ты знаешь другого нашего папу кроме мистера Уизли?! — вспылила Джинни, но тут же осеклась. — Прости, Гермиона, но сейчас не самое подходящее время для беседы. Подхватив учебники, Джинни встала из-за стола и бросилась вон из зала. — Не обращай внимания, — вздохнул Рон, — сама не своя. Отца уволили за то, что он якобы лоббировал интересы магглов. Конченный Брувстер. Гарри рассеяно протирал очки, а когда водрузил их себе на нос, то выглядел так, словно желал спрятаться за дужкой. — Но как такое вообще возможно, — пробормотала Гермиона, наливая кофе, — разве мистер Брувстер не обещал в своей предвыборной программе равных квот для сквибов и магглорожденных. И вообще, с такой формулировкой разве когда-то увольняли? Тем более, мистер Уизли единственный кормилец большой семьи. — Теперь увольняют, — хмыкнул Гарри. — Брувстер оказался волком в овечьей шкуре: но я удивлен, что ему кто-то верил. Тебе ли не знать, Гермиона, что он завсегдатай всех мероприятий чистокровных, потому что сам такой же. Сегодня он обнимается с Люциусом Малфоем и пьет шампанское с Рейганом Ноттом, а завтра борется за права магглов? Похоже на начало анекдота. — Не смешно, — скривился Рон. — Еще исчез старик. В смысле, директор. — Рон, я в сотый раз повторяю, что он не исчезал, а уехал в командировку в Дурмстранг. — Нет, Гарри, он именно что исчез! У старикашки хорошо развит нюх на всякие катаклизмы, стоит только тучам сгуститься, как его ищи-свищи. Гермиона хотела было поставить кофейник и вступить в разговор, когда глаза ее вновь встретились с серым наждачным взглядом. Кофе пролился на белоснежную скатерть. «Может ли быть такое, что он проклял меня, наслав эти отвратительные кошмары, — пронеслось в ее голове, — еще месяц назад такая идея показалась бы абсурдной, но сейчас он изучает меня как подопытного кролика, как-будто знает о причине синяков под моими глазами не хуже, чем я сама». — Я согласна с Гарри, ты пытаешься сопоставить вещи, которые не связаны друг с другом, Рон. Да и потом, мало ли кто захотел выслужиться в Министерстве. У твоего отца много врагов. Рон с каким-то отчаянием взял себе новую булку и сразу же запихнул ее львиную часть в рот. — Сытый голодному не товарищ, Гермиона, — фыркнул он. — Я не могу смотреть на увольнение отца так, как это делаете вы с Гарри. Брувстер мудак, а Дамболдор сбежал, потому что чувствует, что скоро что-то будет. И точка! — Хорошо-хорошо, Рон, — успокоил Гарри, — главное, не волнуйся. О деньгах речи не встанет: Гермиона и я поможем. Гермиона поспешно закивала, но Рон мрачнел все сильнее. — Конечно, Рон! О другом и речи быть не может, и я попрошу папу подыскать для мистера Уизли место. «Чертов Малфой! Когда нам было по пять и он подкинул паука мне в кровать, то его физиономия ни чуть не отличалась от теперешней! Нет, пусть даже не надеется, что это останется так.» Рон насупился и прекратил лихорадочно запихивать в себя еду. Он несколько раз моргнул, а потом внимательно пробуравил своими яркими голубыми радужками сначала Гермиону, а потом Гарри. — Спасибо, — прохрипел он, — вы настоящие друзья. Я пойду. Встретимся... потом. Гермиона улыбнулась на прощание, но Рон последовал за сестрой, не ответив, шатаясь как сомнамбула. Гарри сжал голову обеими руками и помассировал виски. Растрепанные отросшие черные придавали вкупе с покрасневшими глазами ему дикий вид. Гермиона поджала губы, внимательней разглядывая его. — Все настолько серьезно? — Я все-таки думаю, что Дамболдор уехал в Дурмстранг, — голос Гарри неожиданно прозвучал жестко. — Но как-будто что-то будет. Что-то нехорошее. Когда мы были на вчерашней тренировке, то матч запланировали на первое воскресенье следующего месяца. По капитанским обязанностям я давал рекомендации игрокам, но внутри меня сидела уверенность, что никакого матча не случится. Не смотри на меня так, Гермиона, я не сошел с ума. — Ты знаешь мое отношение к прорицаниям. Гарри, не волнуйся, все будет хорошо, — Гермиона сделала попытку улыбнуться и погладила его по руке. Он напрягся. — Хорошо не будет точно. «Я напишу Малфою записку и позову его на встречу для объяснений. О, теперь мне ясно как день, что кошмары наслал он!» — Разве у мистера Уизли была блестящая карьера? Они всегда перебивались с хлеба на воду, а врагов у него предостаточно. Я попрошу папу подыскать ему другое место, а пока поможем им с деньгами. Срок Брувстера — всего четыре года, а когда люди увидят его настоящее лицо, то проголосуют за другого Министра. Гарри, не паникуй, любую проблему можно решить. — Хотел бы я мыслить как ты! Но не могу. Я верю в то, что директор уехал в Дурмстранг и не бросил меня один на один с тем, что случится. Я верю в это. А в том, что что-то случится сомнений нет. Гермиона! — Гарри неожиданно посмотрел ей прямо в глаза. И она испугалась, потому что он походил на помешанного дикаря со своими стеклянными зелеными глазами и огромными зрачками. — Мне восемнадцать лет! Я хочу жить, а не сражаться. — С кем сражаться, Гарри? — Гермиона успокаивающе погладила его по руке. — Знаешь, я читала книгу о генетической памяти, там описывался как раз твой случай. Ты потерял родителей из-за Него, но с тех пор Он ни разу не появлялся. А если мыслить логично, то то, чего не существует, мертво. Но, пережив такую травму, ты до сих пор боишься. Не надо так. Гарри снова задрожал всем телом, а Гермионе показалось, что через их руки эта оторопь передалась и ей. Наконец, он тихо вздохнул и спрятал глаза. — Конечно, ты права. Они помолчали немного. — Будешь еще кофе? Гермиона кивнула. *** Паук проворно полз, перебирая черными лапками по деревянной обшивке раздевалки. Тео проследил за ним и продолжил шнуровать ботинок. Драко стоял у зеркала уже в форме и натягивал кожаные защитные элементы. — Слышал про старого Уизли? — неожиданно спросил он. Тео поднял голову. Малфой продолжал всматриваться в свое отражение. — Да. — сухо ответил Тео. Он выглядел очень плохо. Смуглая кожа приобрела какой-то странный оливковый оттенок, а скуловые кости выпирали как у вампира. Драко выдавил на руки немного геля и пригладил волосы. Такая прическа лучше всего подходила грубовато-пропорциональным чертам лица. — Мой папаша занят, значит, твой? — Драко посмотрел на Тео покровительственно. Тео агрессивно продолжил шнуровку. Брови на его лице дернулись. — Да, — снова процедил он. — Старый ублюдок. Драко пожал плечами. — Грустно, наверное. У Уизела целый выводок, который нужно кормить. Тео потер лоб, глаза его сузились и сверкнули. Будто бы нем бились Сцилла с Харибдой. — А у отца новая шлюха. — О, и кто же эта леди? Я был ей представлен? — Нет, она просто шлюха. Француженка, которая младше его на двадцать лет. — А отчего тогда ты реагируешь так, как-будто он лезет к тебе? — глаза Драко внимательно шарили по болезненному лицу Тео. — Она сквиб. — Какая мерзость. Вероятно Белла Розье? — Я же сказал, ты ее не знаешь,— буркнул Тео и пнул скамейку ботинком. — Что же, Бог ему судья, — Драко подхватил бутылку с водой. — Но не могу не спросить, почему все-таки он решил нанести удар по Уизли сейчас? — Потому что конченный ублюдок. — Хорошая аргументация, — хмыкнул Драко. Тео тяжело дышал, словно этот разговор стал серьезным испытанием для его душевных сил. Он резко поднялся и, выхватив у Драко фляжку с водой, сделал несколько жадных глотков и сбрызнул себе на лицо. — Я бы сам хотел знать ответ на этот вопрос. Каждый раз когда я пытаюсь простить его, он выкидывает нечто, после которого мне требуется втрое больше времени, чтобы смириться с новой открывшейся гранью его личности. И так опять по кругу. Сейчас я ненавижу его не за связь со сквибом, что не кажется проблемой, в принципе. Уизли я никогда не любил, а иллюзий по поводу Брувстера у меня не было. Но гребанное лицемерие, которым пропитано каждое действие отца, выбивает меня из колеи. — А почему бы тебе сразу не смириться с тем, что он худший человек из существующих? Или думаешь, мой отец сделан из другого теста? Ты говоришь, каждый раз пытаешься примириться с его пороками, но я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы полагать, что ты тратишь это время на то, чтобы просто забыть о них. — Возможно, ты прав, — вздохнул Тео. Драко усмехнулся и похлопал его по плечу. Уныние не красило Тео: сгорбленный и долговязый, он теперь напоминал цаплю, клевавшую длинным носом суп из кувшина. — Ладно, малыш Тео, не раскисай. В конце концов, пусть тот, у кого из нас отец не конченный ублюдок, первым бросит в тебя камень. Тео хмыкнул и побрел к двери, его слишком длинные руки болтались вдоль тела как две лопаты. Остановившись у двери, он все-таки обернулся. — Спасибо, Малфой. Правда, спасибо. Я ценю нашу дружбу. — Я знаю. *** Когда Драко вернулся в общежитие, то на кровати его ждал белоснежный хрустящий конверт, исписанный изящным почерком с заметным наклоном влево, что свидетельствовало о том, что автор учился по французским прописям. Зашвырнув форму в угол и трепетно опустив метлу в жесткий кейс, Драко просканировал конверт всеми чарами, которые смог припомнить на предмет выявления злых заклятий, а после все-таки схватил его. Бумага в руках оказалась холеной и толстой, на конверте виднелась гербовая печать с двумя переплетенными розами. «Доброго вечера, Драко Малфой. У меня есть все основания полагать, что ты проклял меня. Если не хочешь встретиться со мной в Отделе Магического Правопорядка, то приходи завтра в девять вечера в брошенный Класс Зелий в подвале Южного Крыла. Если нет, то пеняй на себя. Искренне твоя, Гермиона Грейнджер, Леди Айона, дочь Джин Розье, принадлежащей к Семьям Священных Двадцати Восьми.» Он усмехнулся, смял бумагу в комок и без особого труда докинул ее до горящего камина. Поза его сохраняла спокойствие и холодную уверенность, но вот только в темном сумраке слизеринской спальни глаза Драко блестели как расплавленные куски ртути. *** Он волок ее вдоль бушующей бормочущей разъяренной толпы. К ней тянулись скрюченные конечности, отростки сухих рук, грязные худые лица и знакомые химеры ее повседневной жизни. Гермиона узнала Тори Гринграсс, стоящую по колено в грязи. Тори шла ко дну, а каждое движение лишь сильнее будоражило зыбучую жижу, но Тори не сдавалась, все надрывнее посылая проклятия куда-то вверх. — Покайся, ведьма! Ты причина моих несчастий! Из-за тебя я умираю, а я не виновата! Не виновата! Мир сужался узким конусом темных веток. Она видела, как из-за прутьев деревьев, похожих на ссохшиеся трупы повешенных, выступает огромный, будто бы достающий до предгрозового неба, позорный столб. И подле него лежали целые вязанки хвороста. Такие ломкие и сухие, что смогли бы воспламениться и от дуновения горячего воздуха. — Убить чудовище! — взревел кто-то слева, и Гермиона опрометчиво обернулась лишь для того, чтобы увидеть Рона Уизли с перекошеным от ярости лицом. — Она бессердечна и зла, такой не была еще ни одна ведьма до нее! Тянувший ее вперёд мужчина дернул за раздражающую грязную кожу веревку, и она упала. К земле. Но перед тем ощутила на себе нежное касание дорогого бархата камзола. Дальше он тащил ее волоком. Помои размытых дорог и колдобин пропитывали ее лохмтоья, а бесконечные огромные кудри спутывались в беснующееся месиво, служа единственной защитой от ядовитых и тупых взглядов толпы. В спину приземлилось что-то смачное и липкое, а после сзади расхохотался лающим смехом Марсий Эйвери. Яйцо скатывалось вонючей липкой лужицей по ее телу. — На костёр ведьму! — взревела Панси Паркинсон, протягивая к ней длинные пальцы с острыми кровавыми ногтями. Драко наклонился. Бледные черты его красивого лица отражались в свете несчастливой луны. Тёплые руки тронули ворсистую стяжку на шее Гермионы. Он навис над лежащей так, что лишь она одна могла приметить, а толпе было этого не разглядеть, что из потайного кармана мантии виднелся серебряный наконечник ее волшебной палочки. — В последний раз я обращаюсь к тебе. В моих руках все изменить и сделать тебя моей. Ты видишь этих людей? — он быстро коснулся ее взглядом. А в том взгляде горело страшное сжигающее пламя, несравнимое с ужасом грядущего. В нем была безумная страсть. Глаза сверкнули. И он хрипло забормотал. — Стоит лишь мне поманить их, как они растерзают тебя и без помощи огня. Подумай, эта ночь может и не забрать твоей жизни. Подумай обо мне... всего лишь одно слово, я спасу тебя и сделаю своей! И Гермиона хотела закричать, согласиться, стать его и навсегда сбежать от этих людей, ненавидящих лишь по факту существования. Но язык приварился к небу, и она не смогла ничего ответить. Лишь только пялилась черным остекленевшим взглядом из-под расскосых бровей на его красивое и властное лицо. — Спасём наши жизни и наших детей, братья! Чудовище умрет! Драко, не медли! — из толпы выделился высокий сухопарый силуэт с узкими плечами. В руках его горел факел. Драко встряхнул ее в последний раз. Разочаровано. Но только на долю секунды лицо его омрачила какая-то сатанинская искра ярости. Все разгладилось. — Приступай, Тео, — цыкнул Драко, отшвырнув Гермиону к его ногам. — Пусть свершится Воля Божья. Ее терзали, пока несли к столбу. Страшные отвратительные люди неслись к тому месту, что скрывали ветви деревьев. Они дёргали веревки и не гнушались ударами. Она не чувствовала боли. Может, догадывалась, что ей выбили несколько зубов и сломали пару костей. Тео поднёс факел к веткам. Гермиона проснулась.