Семейные ценности

Канкуро спал плохо. Пьяное сознание боролось с реальностью, а реальность — с уродливыми образами прошлого. Казалось бы, забытыми, спрятанными в подсознание надежно и глубоко. Когда брат уедет — а он сделает для этого всё, что сможет, — он сменит жильё. Он выкинет вещи, до которых тот дотронется. Но это будет потом. А сейчас ему придётся делать вид, что он будет угождать своему младшему брату, заботиться о нем и купать в своем внимании. К горлу подходит комок. Дверь его спальни открывается. — Почему ты не спишь? — Не хочу, — говорит Гаара и следует прямо к его кровати. Садится сбоку, прямо на одеяло. — Мне скучно. — Мне не до тебя, — огрызается старший. — Тебе плохо? Тебя нужно… лечить? — глаза Гаары расширяются на долю секунды. — Тебе кажется это смешным? — гнев бодрит, и Канкуро привстает, смотрит испытывающе брату в глаза. Гаара молчит. — Я не буду развлекать тебя, — агрессивно говорит Канкуро, приближаясь лицом к младшему. — Будешь, — буднично отвечает тот. Канкуро урывками вспоминает их детство. Гаара всегда пах лекарствами и — иногда — выпечкой. Канкуро почти никогда не доставалось ничего из того, что пекла мать. Потому что он вёл себя плохо. — Разве матушка не говорила тебе, что я плохой? Что я опасен? Зачем ты приехал? — Я хочу быть как ты, — Гаара приближает своё лицо, словно копируя предыдущее движение брата. А потом — смеётся. Неестественно, неискренне, но — нарочито и вызывающе. Канкуро хочет дать ему пощёчину, но сдерживается. — Уйди, ты слишком близко, — говорит он вместо этого, и отстраняет его рукой. Гаара кажется повеселевшим на долю секунды, а потом блеск в его глазах исчезает, будто его и не было. — Мне всё равно, Канкуро. — Если ты не будешь уважать моё личное пространство, я выставлю тебя вон. — Не выставишь, — качает головой, — Ты боишься. Я могу потребовать у тебя что угодно и обязательно это получу. Потому что то, чего ты боишься, в моих руках. — А то, чего боишься ты — в моих. — Оно погубит нас обоих. Ты это знаешь. — И как ты объяснишься? — Скажу, что поехал за тобой. Чтобы вернуть. — Думаешь, они всё ещё хотят меня видеть? — Канкуро блефует. Он знает, что это не важно. Гаара молчит и растягивает губы в уродской улыбке. — Как же я тебя ненавижу, — выдыхает старший. — А теперь будь хорошим братом и развлеки меня. — Тебе что, пять лет? — вспыхивает тот с новой силой. — Т-ш-ш, — Гаара прикладывает палец к его губам, — Ты не должен сердить меня. Ты ведь на самом деле никогда не был плохим. Канкуро резко откидывает руку брата, едва не бьёт. — Ну-ну, — сюсюкает тот почти как мать, — Не сердись. В Канкуро разливается ярость — жгучая, едкая, всеобъемлющая. Ему хочется сомкнуть руки на его шее. Но он к своему стыду понимает, что тот прав: семейные узы затягиваются на его шее удавкой. — Почему я? — сквозь зубы спрашивает он. — Она исчезла. «Она на заднем дворе» — хочет выплюнуть Канкуро, но вместо этого цедит: — Но меня же ты как-то нашёл. Гаара улыбается. Гаара молчит. — Почему ты не можешь развлечь себя сам? Чем ты занимался раньше? — Смотрел, как на соседской ферме забивают скот, — свет проезжающей мимо машины искажает его лицо, и Канкуро кажется, что это внутреннее обличье на секунду прорвалось наружу. — Можешь посмотреть на это в интернете. — Так неинтересно, — глаза Гаары снова стеклянные, а лицо невозмутимо. — Тогда иди почитай злые книжки. — Злые? — его голос кажется удивленным, но глаза остаются пустыми. — Да какие хочешь, — тошнота накатывает с новой силой. — Так не пойдёт. Давай прогуляемся. — Иди сам! — кричит Канкуро, но Гаара никак не реагирует. — Я хочу с тобой, — говорит он. Старший обхватывает голову руками. — Ладно. — Мы пойдём в парк? — Мы пойдём в парк, — Канкуро хочется разбить лицо самому себе. — Я могу принести тебе ещё одну бутылку с кухни, — говорит Гаара. — Какой ты заботливый, — скалится старший и встает с кровати. Они идут в парк.