Brave new world.

06.05.1935 Англия, Лондон, приют Вула.       Май приближался к своей середине и почаще радовал людей солнечной, но всё ещё прохладной погодой. Том свесил со своей кровати ноги — по ним снова прошёлся сквозняк из коридора. Неприятно, но ног он не убрал. Холод слегка отвлекал от боли.       Гарри откинул голову назад, смотря куда-то в потолок. Почему-то раньше Том не замечал, но у Гарри был небольшой шрам на шее — бледный-бледный, идущий от начала линии челюсти и до середины шеи. От чего он вообще?       После всех событий, воспитательницам назначили дополнительные смены по патрулированию этажей, и теперь они мало того, что следили за коридорами везде и всюду, так ещё и ходили раздражённые из-за дополнительной неоплачиваемой работы. — Том, отсюда можно выйти наружу? — спросил Гарри, наклонив к плечу голову. — Можно, с восьми лет. Тебе зачем? — Да так.. в библиотеку хочу, — Гарри вздохнул как-то нервно, — здесь совсем нечего читать.       Он был прав. Том сам изнывал от отсутствия новых книг, уже переворошив половину школьной библиотеки, где было, по мнению Тома, слишком много Диккенса с его завываниями и слишком мало действительно полезной литературы. — А ты почему никогда из приюта не выходил? Или тебе ещё семь? — спросил Гарри. Иногда он ужасный идиот. — Мне восемь, будет девять. Это наказание, — нахмурился Том, — старая стерва запретила выходить из приюта до начала лета. — Когда у тебя день рождения?       У Тома скоро начнёт дергаться глаз. Какого чёрта этот день превратился в допрос? — Не твоё дело. — Да ладно, так трудно ответить? — закатил Гарри глаза. — Если я отвечу, ты отстанешь? — вздохнул Том, выбрав меньшее из зол. — Допустим, — победно ухмыльнулся Поттер. Том дал ему щелбан, чтобы он не сидел к нему так близко, — ай! Эй, больно вообще-то.. — Тридцать первого декабря.        Гарри тут же заткнулся, уже хорошо.       На его лице играли голубые отсветы неба, видневшегося из окна. Гарри посмотрел на него как-то слишком внимательно, этим своим пронизывающим взглядом.       И под ним просто ужасно некомфортно. Глаза у Гарри красивые, как изумруды, только вот по ощущениям эти самые изумруды под кожу вбиваются, видят то, что Том больше всего на свете оберегал — его секреты. — Перестань. — Что? — Не смотри на меня так.       До Гарри в коем-то веке дошло. — Эм.. Ладно? — скорее спросил, чем сказал Гарри, отведя взгляд. Он встал и потянулся. Усевшись на стул, он открыл тетрать по математике.       Гарри замолчал, и какое-то время они сидели в тишине, нарушаемой только скрипом пера. В комнате пахло как обычно — старым деревом и пылью. И всё и было как обычно, только спокойствие казалось удивительным. Недоступным в стенах приюта, где везде поджидают розги, замечания, работа и глупые дети.       Это подобие гармонии клубилось в воздухе, но его количество, неестественное для жизни Тома, тревожной нитью проходило сквозь его мысли. Только чтение "Путешествия в Индию" давало ему какое-то удовлетворение.       Вопрос "зачем я вообще это сказал" оставался открытым. Дата его рождения ничего Гарри не давала, но сам факт, что Том вообще что-то о себе рассказал его же и фрустрировал. Успокойся, нет никаких чёртовых оснований для тревоги.       К их комнате начали приближаться шаги. Сначала Том подумал, что это первые дети вернулись с прогулки, но затем узнал противный цокот каблуков. Ну нет, что ей здесь нужно? Мысль о том, что спокойствие без последствий не бывает, в очередной раз подтвердилась.       Миссис Коул предстала перед ними в своём обычном виде — седое короткое каре и лёгкий запашок дешёвого бренди. Выражение её лица Тому не понравилось. Подозрительно спокойное. Странным было то, что Том слышал шаги нескольких людей, но помимо неё в дверном проёме никого не было. Кто-то стоят в коридоре, но не показывался. Плохо. — Ты, — указала она пальцем на Гарри, — живо за мной. — Зачем? — спросил он. На лице у него была смутная тревога, а Гарри в таких ситуациях не тревожится просто так. Не дурак, тоже видит, что что-то не так. — Живо, я сказала, и молча, — жестко отчеканила миссис Коул. Их мнения, очевидно, не спрашивали. Отвратительно. Гарри нехотя, но довольно быстро соскочил с кровати и направился в дверной проём, кинув последний взгляд на Тома, выражающий что-то, что он не смог прочесть.       Дверь закрыли снаружи, и Тому показалось, что под ним обвалился пол.

***

      Его вели на первый этаж, всё ниже. Миссис Коул молчала и старалась на него не смотреть. Ещё рядом шёл, видимо, священник, судя по одежде, хоть Гарри их никогда и не видел. С хитрыми тёмными глазами и приторно-ласковой, лживой улыбкой. Гарри буквально ощущал кожей эту ложь. У него было плохое предчувствие.       Он старался не смотреть ему в глаза, словно через них тот мог бы прочесть его мысли, весьма нерадостные. Идти неизвестно куда с самым неприятным человеком этого места — ситуация так себе. Надо думать.       Приют был по обыкновению сер и уныл. Дети всё ещё не вернулись с прогулки, и сейчас здесь гуляли только сквозняки да топот их ног.       Крик интуиции усиливался с каждым шагом, с каждым скрипом старых половиц. И Том это предчувствие разделял, Гарри это видел.       Гарри думал, что его отведут в кабинет директора для порки или чего ещё, но они стали спускаться ниже. В подвал.       От одного вида этого места у Гарри. Он ненавидел тёмные места. Каблуки миссис Коул застучали по лестнице вниз, скрипнула дверь. Первым вошёл священник. Поттер бы мог попробовать убежать сейчас, но куда? Да и где прятаться? Его всё равно найдут.. Тело само застопорило его на входе, отказываясь идти дальше, на что миссис Коул только раздражённо толкнула его внутрь и закрыла дверь на ключ. Тревога всё сильнее пожирала его мысли.       Комната освещалась только светом шести свечей на полу. В их оранжево-золотых всполохах Гарри смог рассмотреть, наконец, содержимое подвала — старая мебель: шкафы, стулья, даже диван, и бойлер у дальней стены слева. Между свечами солью были проведены какие-то линии, складывающиеся в звезду, обведённую кругом, которые соединял все свечи вместе.       На полу стояла глубокая деревянная миска с очень чистой водой. В ней отражались острые всполохи огня, колышущиеся от каждого колебания воды.       Руки Гарри схватили и завели назад, отчего он тихо вскрикнул. За ним стоял священник. Краем глаза он заметил, как у стены притаилась миссис Коул. Её широкое лицо жутко подсвечивалось снизу. — Что Вы..       Он не успел среагировать. Его толкнули к середине круга, едва не задев его лодыжками свечи и надавили сверху, заставив больно плюхнуться коленями на каменный пол. За волосы на затылке бесцеремонно схватились и окунули лицо в ледяную воду.       Гарри не мог вдохнуть. Он брыкался, расплёскивая воду, но сильная рука не позволяла поднять голову и глотнуть воздуха. Страх не сковал его, а заставлял метаться, пытаясь спасти собственную жизнь. До ломоты держали запястья. — Crux sancta sit mihi lux Non draco sit mihi dux Vade retro satana Numquam suade mihi vana Sunt mala quae libas Ipse venena bibas!" — громогласный голос священника читал какую-то молитву на неизвестном Гарри языке, которую он еле-еле мог разобрать через плеск воды и стук сердца в ушах. Всё, что он понял, это слово satana — его так однажды назвала тётя Петунья. Естественно, он знал, кто это такой — он читал Библию. Но сейчас было не до раздумывания над этим.       Лёгкие горели. Судорожные попытки вдохнуть только ухудшали ситуацию — так вода быстрее заливалась в них. Силы начали покидать сначала онемевшие от недостатка кислорода руки, а затем и, постепенно, ноги. В мозгу Гарри вдруг возникло хаотичное воспоминание.       Короткими ногтями он царапал бетон пола. Руки его отпустили, но тут же прижали за предплечья. Глаза кололо, хотя если он и мог бы их открыть, то и обнаружил бы только дно миски.       Кладовка, холод, мамины руки и смерть. Ему казалось, что он умирает, действительно, по-настоящему умирает, и эта мысль показалась ему совершенно неожиданной.       Это и есть конец? Это и есть та смерть, о которой он когда-то просил? В таком случае, разве это не хорошо? Наконец он увидит маму и наступит нерушимый покой? А Том... это же ведь Том, он сам как-нибудь справится, Гарри в этом уверен.       Впрочем, было то важное, что заставляло его продолжать попытки выжить в этой пытке, наполненной удушающим запахом воска и ледяной бездной на дне миски. Ранее, когда Гарри размышлял о смерти, он не совсем представлял, как это. В книгах люди умирали или красиво, или быстро. Смерть казалось избавлением, вечным сном, прекрасным и степенным, или разгорающимся величественным и ярким пожаром зрелищем.       Но сейчас, когда это всё происходило с ним, она была похожа на бездонный колодец, который затягивает его в пучину. Не было ни покоя, ни умиротворения — только бесполезная агония, пропитавшая сейчас Гарри. Это больно и это страшно. И нет в этом ничего красивого. Хотя смерть, наверное, тоже может быть разной, суть ведь не изменится.       И так уж получилось, что Гарри не хотел умирать. Чёрта с два он умрёт вот так — бессмысленно и рано, ничего так и не сделав. На радость длинношеей тёте Петунье, огромному дяде Вернону и пухлощёкому Дадли, миссис Коул и всем остальным..       Отчаяние задушило его похуже чужих рук и воды. Ему никто не поможет, он сам не может вырваться. Он сгинет здесь, и мир это не пошатнёт. Никто ничего не сделает.       Сознание помутилось. Глаза продолжало жечь. Горло саднило, всё его тело словно бросили в огонь из ямы со льдом. Его сжимала теперь не две, а тысяча рук, и вокруг звенели молитвы, колокола и почему-то смех. По крайней мере, Гарри так казалось.       Послышался треск стекла, и глухой "бум", как от взрыва. Раздалось визжание миссис Коул, и его перестали макать в воду. Гарри, теряя сознание, упал набок и перевернул себе на голову оставшуюся воду. Размытую комнату перед глазами сожрала темнота.

***

      Том ходил из угла в угол, словно это могло чем-то помочь. Воспалённый бедой мальчишеский мозг пытался придумать хоть какой-то план, но здравый смысл стабильно приходил к тому, что решения нет.       Всё, что он может — это бесполезно мерить шагами комнату, изредка, только когда ожидание доканывает совсем, сжаться на собственной кровати, притянув колени к себе.       Том попытался с помощью припрятанной проволоки соорудить отмычку, о которой когда-то читал в одной из книжек, но понятия не имел, как это делать, отчего это тоже не сработало.       В конце концов, он попробовал с помощью силы открыть замок. Но жужжащая тревожность мешала ему. Он не мог сосредоточиться, сила чувствовалась покалыванием еле-еле, где-то на краю сознания. Замок не поддавался, а сила в конечном счёте перестала ощущаться в принципе.       Сейчас по полезности он был не лучше любого другого приютского оборванца. Жалким, бесполезным и до омерзения обычным. Обычным настолько, что Тому хотелось расцарапать себе руки, разорвать плоть до самых нервных окончаний, чтобы вновь ощутить силу. То великое, неизведанное, что делало его особенным раньше, и то, что отказывалось поддаваться сейчас, когда это действительно нужно.       Он чувствовал себя совершенно бесполезным в этой своей бессильной бушующей ярости. От осознания того, что он знает, что с Гарри сейчас делают, было только хуже. Том помнил всё, словно это было вчера. ...его окунают в холодную воду, и Том слишком поздно понимает, что его топят. Отец Осфальд снова дотрагивается до него этими мерзкими пугающими руками, но только в этот раз держит за запястья и его голову под водой. Страшно, холодно и мокро. Вода начинает заполнять лёгкие, а Тому ужасно жарко, хотя вода ледяная. Он не хочет умирать, он цепляется ногтями за чужие пальцы, словно надеясь таким образом зацепиться за жизнь, не дать утопить себя, как беспомощного котёнка, которых однажды утопила миссис Коул, когда какая-то девчонка притащила беременную кошку в приют...       Гарри может вообще не пережить это всё. Нет, сила их, в теории, защищала, судя по всему.. но вот именно, что в теории! Никаких гарантий нет. Почему Том вообще об этом беспокоится?!       Это уже вопрос третий. Во-первых, терять новообретённого партнёра и единственного, помимо самого Тома, обладателя Силы — абсолютно невыгодно. Все его усилия будут потрачены зря, процесс изучения силы остановиться.. да всё к чертям пойдёт крахом!       Было ещё что-то, что Том не мог идентифицировать. Что-то такое противно-ноящее на краю сознания. Это не привязанность, Том же не такой же идиот, как остальные дети, верно?..       Минуты перетекали одна к другой, и ожидание было, казалось, вечным, пока он не услышал торопливые шаги. Том вскочил и расправил плечи, словно перед битвой.       Судорожно зазвенели за дверью ключи и щёлкнул замок. В комнату влетел он — и его лицо, сейчас необычно рассеянное и мрачное, выбило из Тома всю браваду, взывая к далёкому страху, который за годы уже успел притупиться.       Ряса Отца Осфальда была наполовину мокрой, особенно по своему подолу. Волосы в необычном для него беспорядке, а правый рукав чем-то обожжён. На его руках лежит Гарри. Без сознания, бледный как полотно и тоже промокший. Миссис Коул стоит за его плечом, дрожащая, с почти ощущающейся на языке ненавистью во взгляде. Она смотрела не на него, она смотрела на Гарри. Пожалуй, впервые на памяти Тома.       Сердце вбивалось в рёбра, как гвоздь. У Тома онемели ноги, у Тома вообще всё онемело. Кошмар прошлого и кошмар нынешнего, как в чёртовой "Рождественской прозе" (Том ещё сильнее ненавидит Диккенса). Для полноты картины только будущего не хватает. Хотя, может ли Том боятся кого-то в будущем? Естественно, нет.       Никто ничего не сказал. Ни слова. Гарри просто почти что кинули на пол, словно он какая-то тряпичная кукла, и за это ему захотелось расцарапать лица им обоим. Дверь захлопнулась торопливо, будто с каким-то намёком.       Том бросился к Гарри. Живой. Дышит.       Он слишком поздно заметил, что плачет. От гнева, беспомощности, периодически о себе напоминавшей, и неясного облегчения. И от отвратительного привета из прошлого.       Волосы Гарри, сейчас кажущиеся совсем чёрными, все промокли и разметались. Да, он дышал, но дышал судорожно, сбивчиво. С ним явно было что-то не так, но Том не мог понять что.       Он снял с него старые потёртые туфли, промокшую рубашку и такой же мокрый пиджак. С небольшим трудом положив Гарри на его давненько не используемую кровать, он метнулся к шкафу. Из него пахнуло дряхлой древесиной, и Том с лёгкостью выцепил красный свитер. На Гарри без рубашки под ней он ещё больше висел.       Риддл накрыл того тонким одеялом, ибо больше в распоряжении ничего не было. И тут его настигло осознание своего бессилия. В смысле, настоящее осознание, что он больше ничего не может сделать.       Медиков в приюте не было — слишком дорогое удовольствие. Нянечки, и тем более миссис Коул помогать им не станут, просто потому что не захотят.       "Дьявольских отродий" не будут выхаживать, а даже если бы и стали, то Том просто не знает, как описать состояние Гарри. Он даже не знает, что с ним конкретно! Вряд ли как-то поможет растирание спиртом.       Том не мог распознать причину собственной злости, в нём копившейся, но точно мог понять, что дело было в статусе. Пока они — сиротки, до существования которых никому нет дела, с ними, фактически, могут делать почти что угодно. Их не станут искать. Конечно, за дело могла взяться полиция — хотя Том не совсем представлял, как она работает, ибо черпал информацию из статей газет, подсмотренных на кухне у миссис Бёрнс — наверное, с этим тоже можно было сделать что-то. Заплатить, в конце-то концов. Взятки даже среди детей в приюте существовали.       Это давало и взрослым, и детям вокруг них небывалую власть над их жизнями, которую вторые, к счастью, не осознают и вряд ли осознáют, а первые не спешат пользоваться, ибо нет смысла. Но даже само наличие этой власти поднимало в Томе бунтарский дух и злобу.       Чёлка растрепалась у Гарри на лбу, показывая что-то странное, красноватое, ранее ею скрываемое. Том аккуратно отодвинул её, и кончиками пальцев он ощутил, что лоб у Гарри ужасно горячий, буквально горит. Под нею оказался шрам в виде молнии. Он отличался ото всех других его шрамов — те были белёсыми. Этот же мало того, что всё ещё был хоть и тонким, но слегка красноватым, так ещё имел эту ужасно странную форму. Его словно вырезали на коже специально.       Тома передёрнуло. Он не боялся ни крови, ни шрамов, но сам факт, что кто-то буквально вырезал на коже Гарри молнию... не пугал, но пускал волну мурашек и чего-то ещё по позвоночнику.       Откуда он у него? Кто это сделал? И, главное, зачем? Кто-то из его родителей, или хотя бы один из них — какие-то культисты? Откуда он вообще в приют попал? Единственное, о чём Гарри упоминал — то, что он спал какое-то время в чулане, чему Том не придал особого значения. Теперь в нём проснулось былое любопытство к чужому прошлому.       Сейчас думать об этом было бесполезно. Гарри магическим образом не очнулся. Продолжал лежать под одеялом, безмятежный и белый, как полотно. Не мёртвый