Brave new world.

03.05.1935 Англия, Лондон, школа имени Святого Уилфрида       Миссис Рендольс была одной из немногих взрослых, которая Тому искренне нравилась. Женщина была уже преклонного возраста, но оттого не дряхлой и раздражающей, а скорее... уютной? Не то чтобы Том знал, каково это — уютно, но именно это слово и напрашивалось, когда он о ней вспоминал.       Она носила длинное старомодное платье с рюшами на воротнике (точнее, тем, что от них осталось), тёплую шаль и очки на цепочке, не убирая в причёску свои седые волосы — они были слишком для этого короткими.       К своим книгам она относилась как к собственным детям и, несмотря на ругань всяких церковных чинов, о жалобах которых та иногда между делом причитала, собирала всю коллекцию, не опираясь на религиозные запреты. Там были и такие скандальные книжки, как "Джейн Эйр" с её "антихристианскими и аморальными" ценностями, и "Портрет Дориана Грея", который вообще был порождением дьявола для всех церковников, и чего еще только не было, на самом деле. И для каждой она отвоёвывала своё почётное место на полке.       Но у этого была и другая сторона — она строго настрого запрещала уносить книги за пределы школы, сетуя на неаккуратное с ними обращение учащихся. На самом деле небезосновательно — учитывая, что контингент школы составляли в основном неугомонные младшие и безграмотные старшие, которые могли подворовывать у прохожих, а девушки и вовсе подрабатывать проституцией. Их приют был только на первый взгляд духовным местом. Это заключалось только по висящим в каждой комнате крестах, молитвеннике, располагавшемся на первом этаже, который обычно использовался для наказаний, и походах в церковь каждое воскресенье. К последнему, из-за отлучения от церкви Том не был причастен, но он и не хотел заниматься этой чушью. Гарри тоже туда не ходил, но Том не интересовался, почему. Кстати о Гарри       Малолетним бандитам книги давать действительно не стоило. А младшие могут легко их порвать или испачкать. Вот и хранились они послушно в библиотечном помещении, дожидаясь редких читателей.       Миссис Рендольс, как и большинство из персонала школы, была очарована маленьким вежливым шестилетним Томом, пришедшим перво-наперво именно к ней в библиотеку в сентябре тридцать третьего. И еще более впечатлена его тягой к знаниям и чтению. Он знал, что выделялся среди прочих детей, многие из которых только кое-как знали алфавит — и то, не слишком хорошо. — Ох, доброго утра, мальчики, — оторвалась она от писанины в документах, мягко улыбаясь вошедшим, — как погляжу, на улице всё теплеет? — Здравствуйте, миссис Рендольс, — вежливо кивнул в ответ Риддл, — да, на улице всё теплее и теплее. — Здравствуйте, миссис Рендольс, — отозвался Гарри. Том очень старался на него не смотреть.       Среди пропахших запахом старой бумаги книжных полок, в лабиринт (если десять не слишком больших стеллажей так можно назвать) которых они поспешили удалиться, Гарри с его беспорядочной кутерьмой волос на голове и круглыми очками смотрелся на удивление естественно, словно тому здесь и было самое место. В лучах проникающего сквозь занавески утреннего солнца танцевали пылинки, оседая на тёмные пряди.       Он ушёл куда-то дальше, а Том стал рассматривать корешки поближе. "Одиссея капитана Блата" выглядела заманчиво, очень уж интересное название, а "Путешествие в Индию" могло понравиться Гарри. Противная мысль. Жалкая. Том взял обе книги.       С того дня с подвалом что-то изменилось. Что-то, что Том не мог даже сам себе объяснить. Ощущение, что его нагло обманывают сменилось ощущением нереальности происходящего. Что вот ещё день, ещё час, и Гарри растворится миражом.       На его месте, он бы посмеялся над собой — жалким, грязным, раненым и слабым, перемазанным пылью и ещё невесть чем. Валяющимся на полу с спрятанным в локтях лицом. Так глупо попасться ещё нужно было умудриться. Просто позволить себя затащить в этот чёртов подвал снова.       Том помнил шестилетнего себя. Помнил, как беззвучно плакал, пока вокруг раздвался тихий стук крысиных лап по бетонному полу; помнил, как голод прожигал желудок час за часом, секунда за секундою; помнил, как в какой-то момент он потерял счёт времени, и думал, что он умирает. Умирал он мучительные почти-два дня. Благо, не умер. Он помнил страх.       Весь этот страх возродился в нём, вернулся резко и быстро. Том мог почувствовать, как он скручивает ему внутренности, лихорадочно бьётся вместе с сердцем. Только боль от ссадин помогала ему оставаться в сознании.       Он ненавидел всех — Билли, воспитательниц, Гарри, который не умеет держать язык за зубами. Но больше всего на свете в тот момент он ненавидел себя. Он — гений, он особенный, у него буквально есть сверхъестественные способности! Так почему они, эти жалкие, отвратительные существа вокруг него всё ещё сильнее? Почему он лежит здесь, а не стоит над чужими побеждёнными тушками?       А потом объявился Гарри в этот подвал, что иронично, как свет в конце туннеля. В его случае — лестницы.       Том был готов к чему угодно. К насмешкам, к упрёкам. К хоть какой-то мести после того, что Том ему сказал ранее. На месте Гарри он именно так и поступил. Том надавил на чужую болевую точку, уколов как можно сильнее, и не испытывал никакой вины за это ни тогда, ни сейчас.       Но не было ни гнева, ни отвращения. Было беспокойство. Не то чтобы совсем паническое, заставляющее переставать действовать и мыслить здраво, а просто беспокойство. Просто "ты как?" без объяснений. Казалось, вот-вот, и Гарри сбросит маску, поведёт себя как нормальный человек. Что всё это — размытый, смутный сон.       Но Гарри был вот он, ужасно реальный. Нёс его, не говоря ни одного уничижительного слова. Том бы, наверное, смог бы и сам доковылять. Смог бы, но не вырвался даже, хотя принимать эту безпричинную помощь просто так было.. странно. Непривычно. Немного унизительно.       Том просто не понимал. Впервые он не мог составить логическую цепочку в собственной голове. Он не мог понять, почему Гарри так поступает, всё просто не сходилось. У него просто не было мотивов для этого. Какая ему от этого выгода? Они в любом случае остались бы партнёрами по изучению Силы, альтернатив-то нет.       Естественно, он злился. Только непонятно — на себя или на Гарри, порушевшего ему всё привычную классификацию людей вокруг него.       Билли Стаббс перестал пока что доставлять проблемы, он переключился на какого-то калеку из восьмой комнаты, имени которого Том не помнил. В полном составе вся его компашка представляла собой трёх самых близких его друзей, постарше и его ровестника, и ещё трёх безграмотных старших, следовавших за ним то ли от скуки, то ли от тупости. Тем не менее, компания была внушительная, и опасались её не зря. Но вот заявиться в библиотеку им точно на ум не придет. — Том, — Гарри, тихо подошедший, да так, что Том вздрогнул от неожиданности, держал в руках небольшого размера томик, страниц на триста. На тёмно-коричневой обложке, обрамлённой сверху и снизу чёрным цветочным орнаментом красивым шрифтом значилось: "Солнце, луна и звёзды". Книга была старой, с совсем пожелтевшими от времени страницами, и пахла пылью за версту. Гарри смотрел на неё горящими глазами, словно нашёл Атлантиду и Эльдорадо вместе взятые. Астрономия, значит. — Это какой год издания? — поинтересовался он, рассматривая находку, слегка склонившись над книгой. Гарри открыл форзац. — Ого, тысяча восемьсот девяносто третьего... Том, она из Америки! — воскликнул Гарри, ткнув пальцем в почти стёршуюся синюю печать с надписью "New York 1893". Том припомнил разговор в школе.       Это почти раритет, наверное. Её библиотекарша точно не даст вынести за пределы своих владений. Хотя... можно попробовать повлиять на её эмоции. Так они точно будут квиты — услуга за услугу. К тому же, Том тоже кое-что умеет. Том лучший. И он это докажет. — Хочешь, я тебе её достану? — предложил Том, наблюдая за чужим лицом, на котором поочерёдно отобразились сначала удивление, а затем неуверенный вопрос. На секунду у Тома возникло обыденное желание, возникавшее каждый раз, когда кто-то сомневался в нём — стереть эту эмоцию оттуда наиблестящим результатом. — Правда? — спросил Гарри так, будто Том сказал, что прямо сейчас купит ему билет первого класса на круизный лайнер. лишь бы не на Титаник. — Пошли, — он кивнул в сторону стола библиотекарши.       Пока они шли, Том пытался как можно сильнее сосредоточиться. Его сердце сделало кульбит, когда он почувствовал цапающееся тепло в своей груди. Вот оно. Его губы едва заметно дрогнули, но он сдержал свой порыв. Лицо у него стало восковой вежливой маской.       Миссис Рендольс отвлеклась от подписывания макулатуры документов. — Миссис Рендольс, — с вежливой улыбкой начал Том, заложив руки за спину и состроив лицо жертвенного агнца, посмотрев прямо в карие глаза женщины, — вы дадите нам эти книги с собой?       Это был полувопрос, который со стороны выглядел странно и больше был похож на утверждение, но они здесь были одни, поэтому беспокоиться об этом было не нужно. Глаза у женщины расширились из-под спущенных на нос очков — удивления чужой наглости, видимо. Она собиралась что-то сказать, но не успела — зрачки у неё расширились, и она совершенно застыла.       Эта способность была весьма полезна. На животных она действовала навроде гипноза — они подчинялись Тому без проблем, пока были в зоне его видимости. С людьми, к сожалению, так не выходило. Зато Том мог влиять на их эмоции, что было не так и плохо. Не всегда получалось, и отнимало огромное количество сил, но результат того стоил.       Миссис Рендольс пару моментов не двигалась, Том чувствовал знакомую лёгкую слабость и фантомную головную боль. Тому очень нужно было, чтобы миссис Рендольс была настроена положительно по поводу взятия книг. Ему правда очень надо. Намерение ведь главное, да?       Когда в глазах у Тома начало немного плыть, он отступил, расслабляясь. Тут же ноги на мгновение онемели, и Риддл пошатнулся. Он почувствовал тёплую руку на своём плече. Гарри смотрел снова с этим невыносимым беспокойством и предвкушением. Том сбросил еги руку со своего плеча и коротко кивнул на женщину.       Во взгляд библиотекарши вернулась осмысленность, и она дёрнулась, выходя из транса. Оглядев их с головы до ног, будто видела в первый раз, моргнула. — Так, мы можем забрать эти книги, миссис Рендольс? — повторил он свой вопрос, пытаясь игнорировать окропивший горло и губы привкус металла. — Ах да, да... — рассеянно ответила она, приложив руку ко лбу, но затем, окончательно вернувшись в реальность, встрепенулась, — Боже, у тебя кровь! Держи, милый, — она протянула ему белый носовой платок.       Несколько раз, пока Том пытался заставить мир перестать покачиваться перед глазами, они прослушали лекцию и наставления по поводу обращения с книгами. Гарри чуть ли не прыгал от нетерпения, выслушивая.       Миссис Рендольс открыла шкафчик стола с пыльными пустыми библиотечными карточками, которые не использовались лет двадцать, не меньше, и записала их фамилии этим своим каллиграфическим почерком. Смотрелись они почти помпезно.       Школьный коридор встретил их равнодушным молчанием, стоило только захлопнуться библиотечной двери. Нарушало его только отдалённое переливчитое журчание, как в ручье, детских голосов. — Это просто.. это просто потрясающе, Том. Спасибо! — Гарри налетел на Тома, прижимая в объятиях к себе, привстав на носочки. Риддл опять опешил, замешкался на долгие три секунды. Видимо, он никогда к этому не привыкнет. Очухавшись, Том оперативно отпихнул его от себя. Гарри едва не упал, завалившись назад. Сколько раз ему нужно повторять — он терпеть не может, когда его трогают. Хотелось после этих объятий снова помыться. — Не трогай меня, — жёстко сказал Том, и Гарри нахмурился и собирался, кажется, что-то сказать, как Том продолжил, — и.. пожалуйста.       Всё-таки тот был удивительно мелким, и ужин получёрствым хлебом, который они поочередно крали из остатков с обеда, росту не способствовал. Том смог прощупать своей грудной клеткой его рёбра через ткань рубашки.       Зелёные глаза сейчас искрились неподдельной радостью, несмотря на нахмуренные брови. Удовлетворение Том предпочёл игнорировать.

***

      Солнышко ласково выглядывало из-за облаков, без которых небо Англии не обходится бóльшую часть года. Разве что ветер трепал золотистые кудри Мари, вышедшей со всей группой на прогулку.       Она поправила юбку сарафана и коротко шикнула — следы от розг всё ещё болели. А она ведь всего лишь разбила чашку на обеде!       Она вспомнила о Томе. Миссис Коул со злобой уводила его каждый раз, и Мари могла поклясться, что когда-то давно она слышала всхлипы сквозь неплотно закрытую дверь кабинета директрисы. Ей тогда было всего четыре или пять, и Стивен говорит, что она сама себе это придумала, ведь Риддл не умеет плакать. А ещё она видела едва выглядывающие из-под шорт красные полосы, которые, судя по их виду, вообще не сходили.       Она поёжилась. Риддл пугал её, хотя не вызывал у неё злобы или отвращения. Но и подружиться с ним она не пыталась, боясь поругаться из-за этого со Стивом. Да и вообще.. странный он. Жуткий. А ещё ей было его жалко, очень-очень. Все вечно его ругают, Мари на его месте давно бы разревелась прямо в коридоре, даже если из-за этого ей бы было очень стыдно. А этот стоял только и брови хмурил.       У Гарри эти полосы от розг она тоже заметила. Ведь она намного наблюдательнее, чем все думают. Несмотря на то, что Стивен считает её дурочкой, которую нужно оберегать. Просто не говорит всем об этом.       Мари заметила толпу мальчишек около правого крыла приюта. Подружки успели убежать куда-то без неё, поэтому, не долго думая и совсем позабыв о всё ещё немного саднящих бёдрах, она направилась в центр столпотворения.       Билли Стаббс, этот наглый и задиристый мальчишка, с которым почему-то общался Стив, неожиданно нежно для себя держал в руках пушистого кролика. Белое маленькое создание любопытно дёргало носом, осматривая подошедших погладить его детей.       Старшие стояли рядом, словно молодая гвардия, смотря снисходительно на чужой интерес к зверьку, но при этом сами вытянули шеи, чтобы рассмотреть на него поближе. — Ого, — пролепетала Мари. Стив, только сейчас заметивший, помахал ей, на что она быстро помахала в ответ, снова переключая своё внимание на животное, — можно мне его погладить? — Ага, только осторожно, — каким-то высокомерным тоном, словно он делал одолжение, ответил Билли, впрочем, почти сразу сменяющийся на неожиданно ласковый, — моя мама разводила кроликов, пока не умерла. А я вот, выиграл в карты несколько шиллингов, купил себе как напоминание.       Ручка Мари потонула в гладкой шерсти. Ей казалось, что она гладит облако. Никогда она ещё не трогала чего-то подобного. Одежда вся была из грубой ткани, наволочки и всё остальное тоже. Но это... это было нечто волшебное. Кролик, на миг замерев, теперь поглядывал на неё с настороженным интересом. По крайней мере, ей так казалось. — Всего несколько шиллингов? А он не вшивый? — спросил мальчик лет четырнадцати. У него недоставало одного зуба. — Сам ты вшивый! — огрызнулся Стаббс, непроизвольно прижав кролика ближе, — и стоил он целых шесть, вообще-то. Если тронете — не проснётесь. — Да кому нужен твой кролик, — сказал старший из его компании, то ли Бакстер, то ли Робин — Мари точно не помнила — скрестив руки на груди.       Интересно, кроликов тоже создал Господь? Она помнила, как миссис Коул читала им Библию и наказала прочесть её самим, как только научатся читать. Год назад Мари это сделала, боясь перечить, ведь с них потом спросят. Она не всё понимала, но если Бог создал таких чистых созданий, как кролики, то она действительно готова ему молиться. Это правильно.       Вороны резко взмыли в небо чёрными тенями с крыши приюта, звучно каркнув, и Мари вздрогнула от неожиданности. Они пролетели над компанией, перебивая детские голоса, и растворились вдали.

***

...Германия продолжает набирать вес на мировой арене, нарушая требования Версальского мирного договора после провалившейся для неё конференции о разоружении в тридцать третьем году. Несомненно, Великобританию волнует неравенство, к которому мы вновь возвращаемся после такого хрупкого равновесия, достигнутого общими усилиями Альянса. Повторение Первой Мировой Войны недопустимо...       Радио трещало на фоне, пока Гарри чистил картошку. Повариха домывала тарелку, отирая руки о серо-молочный фартук. На её лицо налегло выражение смутного беспокойства, какое всегда на неё находило, когда речь заходила о сложных, взрослых темах. — Ох уж эти фашистские собаки, — проворчала она себе под нос, качая головой, — не кончится это всё добром, ой не кончится. — Что кончится? — спросил Гарри, прислушиваясь к бормотанию радио, едва слышимому сквозь шум воды. Мысленно делал пометки. — Не бери в голову, — попыталась ответить как можно беспечнее она, — простой всякие идио... взрослые дядьки не хотят решать взрослые проблемы, вот-с.       Повариха, она же миссис Бёрнс, была женщина лет пятидесяти пяти, невысокого росту и полного телосложения, с маленькими тёмными глазками-бусинками и русыми волосами с уже появившимися седыми прядями. Женщина заискивающая, традиционная, с которой, как говорил Том, "всегда можно было договориться".       За выполнение задач вроде мойки посуды или очистки овощей они с Томом получали возможность слушать самое настоящее радио, никогда не перестававшее здесь трещать выпусками BBC.       Гарри старался запомнить как можно больше дикторовской болтовни. Выслушивать потом претензии Тома не хотелось. Драться с ним из-за очередных резких слов — тоже.       Они договорились так: чтобы не было слишком заметно, один идёт на кухню, второй — показывается воспитателям на прогулке. Так они, меняясь, пересказывали друг другу то, что услышали. Том назвал это очередным заумным словом "сделка". Гарри никогда не поймёт его манеру для простых вещей выбирать сложно названия.       Диктор продолжал говорить лавину слов напару с каким-то гостем. Они обсуждали Германию, которой Гарри никогда не видел, только знал её местоположение и некоторые города, и политический курс Великобритании. Возможно, Гарри бы и мог что-то рассудить на эту тему, будь у него достаточно знаний, но вряд ли запертый в стенах приюта без пенни в кармане мог знать, что творится в стране.       За территорию приюта детей выпускали только с восьми лет. С этого времени обычно они и бросали школу, считая воровство и поиск потенциальной работы важнее просиживания штанов на уроках. С пятнадцати они начинали работать. Оттого руки у всех старших были огрубевшие и мозолистые от труда на фабриках, на стройках, в порту.. Кого-то грамотного могли взять в лавку, но было редкостью, когда там действительно предоставляли какую-то работу за прилавком. В основном дети чистили мясницкие топоры, мыли полы и в целом занимались грязной работой. Благодаря этому заработку в приюте среди детей царила своя атмосфера, которую разглядеть мог далеко не каждый взрослый. Почти никто из них не мог, на самом деле.       Эта атмосфера — бесконечная иллюзия. Попытка притвориться, что всё лучше чем на самом деле. Что из-за новой дешёвой куклы или пары жёских ирисок перестанут для детей существовать жирные крысы, бегающие в закоулках тут и там, запах плесени и тот факт, что большинство детей здесь родителям были не нужны. Никому не были нужны.       Случайно полоснув ножом по пальцу, он тихо шикнул от неожиданности. На подушечке появилась линия, усеянная кровавыми бусинами.       Запоздало Гарри облизал палец, чтобы остановить кровь, надеясь успеть всё почистить за час прогулки, который был предусмотрен приютом. Если его поймают на прогуле — наказания не избежать. Вроде бы давно должен был привыкнуть — это же лишь временная боль, не в чулане же лежать сутки.       Последняя очистка упала в таз. Поттер выдохнул, смахнув пот со лба. Миссис Бёрнс будто и не видела его больше, погрузившись в накладывание очередной пресной бурды с морковкой и луком в тарелки.       Тома он не видел с самого начала прогулки. Тот сказал, что у него есть какое-то дело и встретятся они уже позже. Гарри, вообще-то, предпочёл бы пойти с ним вместо того, чтобы торчать на кухне, но свои возмущения оставил при себе. Ни к чему очередной конфликт разжигать, спасибо. Да и ходить хвостиком за Томом так себе идея наверное.       Сейчас Поттер обнаружил его в их комнате. Здесь ничего не изменилось. Вот он, Том, лежит на кровати и увлечённо читает одну из книжек, взятых в библиотеке. Глаза у него спокойные и совсем чёрные, как бывает, когда его лицо находится в тени. Волосы лежат идеально, как и всегда, хотя Гарри, если честно, считал, что кудри томý очень к лицу и укладывать их каждый раз не нужно. Их не уродовали даже секущиеся кончики и грубость из-за плохого качества воды. Его спокойный вид в майском молочно-сером от плывущих по небу рваных облаков навевал странную меланхолию. Услышав скрип двери, он поднял на него взгляд и свесил на пол ноги, улыбаясь уголками губ и отложив книгу в сторону, положив вместо закладки высушенный ясеневый листик. — Что за важное дело у тебя было? — не расшаркиваясь приветствиями, Гарри сел рядом. — Увидишь, я уже говорил. Но это потом, — улыбнулся Том одной из своих самых ангельских улыбок. Внутри Гарри скрутило — во-первых, эта улыбка была настолько фальшиво-приторной, что аж затошнило, а во-вторых, она от мрачного с ним Тома вызывает скорее тревогу, чем умиление. — Как скажешь, — с напускным равнодушием сказал Гарри, внимательно наблюдая за чужим взглядом. Ресницы Тома слегка дрогнули, но он остался спокойным и каким-то менее недовольным, если такое вообще было возможно, — сегодня по радио говорили о политике. Что-то о Германии, какой-то там конвенции и... как его, кофне.. конференции о разоружении, — начал перечислять Гарри, уставившись в потолок, чтобы быстрее вспомнить. Нужно было сменить тему, он не умеет долго притворяться равнодушным, — в общем, "повторение Первой Мировой недопустимо", так они сказали. — Вроде бы сейчас в Германии фашизм, я видел в газете, в кабинете у миссис Коул. — Она опять? — Гарри проигнорировал часть про фашизм. — Сказала, что я украл у какого-то Бена булку за завтраком, хотя я его даже не видел ни разу, — сказал Том без намёка на эмоции на лице. Только голос сквозил у него детской концентрированной обидой, болью и злобой. Он продолжил всё также спокойно, — фашизм... кажется, там что-то с расой связанное, я не успел нормально рассмотреть. А книг об этом скорее всего нет, явление достаточно новое. — Вот бы мы могли выходить за пределы приюта, могли бы заработать на газеты, — удручённо вздохнул Гарри. — Когда у тебя день рождения? — неожиданно спросил Том. — Тридцать первого июля, — вспомнил Гарри после небольшой заминки. Волна удовлетворения пришла быстро, — точно, мне же будет восемь! Сможем подработать где-нибудь. — Ну да, конечно, — закатил скептично глаза Том, — всем же так нужны работники-восьмилетки без образования. — Станешь помощником в библиотеке.       Из приоткрытого окна ставший привычным гул детей начал стихать. Забили колокола церкви. — Пошли, не то опять получим.