Я уже говорил, что готов ради тебя на всё?

Сичэнь, долго не думая, последовал за Цзян Чэном. Нашёлся Глава Ордена под деревом на пристани, смотрящим на капли, сплошной стеной падающие в реку. Дождь и не думал стихать. Одеяния мерзко липли к коже, по голове, среди волос, катились неприятно щекочущие капли, что скапливались на лбу и падали на землю с носа. Цзян Чэн сидел неподвижно, погруженный глубоко в себя. Почему его так сильно задела ложь Сичэня? Почему он сейчас сидит и, как маленькая девочка, обижается, надув губки? Надо бы проявить свое благоразумие, вернуться, согреться, переодеться, но в груди щемило от одних мыслей. — Цзян Чэн, — обратился вдруг сзади мягкий голос. Сичэнь совершенно не беспокоился о дожде, даже не захватил с собой зонт. Просто уселся рядом. — Прости, я не должен был врать. На самом деле я встретился с Вэй Усянем за пару минут до вашей встречи и попросил утаить кое-что от тебя. Мне действительно жаль. Цзян Чэн не знал, как должен реагировать на неожиданные откровения, поэтому просто продолжал наблюдать за бесконечным водным потоком с неба. — Я расскажу тебе обо всем, — после этих слов Ваньинь всё-таки посмотрел на Ланя, сидящего рядом. — Спрашивай о чём угодно, мой свет, отвечу без утайки на всё. Обещаю отныне всегда отвечать на твои вопросы лишь правду. Я не хотел причинять тебе вред сокрытием некоторых фактов, лишь боялся быть отвергнутым… — А теперь не боишься? — усмехнулся ядовито Цзян Чэн. Лань протянул руки к ладоням Ваньиня и нежно сжал в своих. Крайне смущающий жест… Настолько, что хотелось спрыгнуть в реку и остудиться. — Не боюсь, — кивнул утвердительно Сичэнь. — Хорошо, — Цзян не собирался медлить и тратить время на перемещение в другое место. Хотелось, как можно скорее выведать всё. — Ты ёкай? — Да, — быстро и чётко ответил Лань, кивнув. — Я Цуру, оборотень-журавль. Цзян на миг задумался, вспоминая про этих существ базовую информацию. Абсолютно безвредные, добрые существа, помогающие всему, что движется… Их появлению не стоит бояться, нужно возрадоваться и благодарить небеса за посланное благословение. Они ведь обожают творчество и искусство, как его занесло в боевой Орден, где ежедневно происходит подготовка к будущим убийствам? — Погоди. Но ведь Цуру терпеть не могут насилие, а мы при тебе убивали столько óни, — выдал Цзян Чэн первое, что пришло в голову. — Я уже говорил, что ради тебя готов на всё? — погладил по голове Лань, улыбнувшись. Мокрые волосы липли к пальцам и путались, но Сичэнь наслаждался короткими мгновениями, когда было позволено его коснуться. — Какого черта? Почему ты так ко мне привязался? — резко отбросил руку Ланя Ваньинь, отсаживаясь подальше. Вторая ладонь все ещё находилась в плену и не хотела из него выбираться. Сичэнь лишь тихо выдохнул, словно эту информацию он не желал выдавать до последнего. — На самом деле, люди кое-чего не знают про ёкаев. Особо сильные семейства обладают специальными метками, которые могут привести к человеку или ёкаю, предназначенному судьбой. Нашедший своего предназначенного ёкай отдаёт ему в дар две свои вещи, символизирующие душу и тело. Приняв душу, человек связывает свою жизнь с ёкаем. То есть если первый умрёт, ёкай погибнет вместе с ним, но, если случится наоборот, человек продолжит жить. Если будет принят второй дар — тело, ёкай лишается своей устойчивости к болезням и стареет вместе с предназначенным. Облик, в котором он был, когда дар тела оказывается у предназначенного, становится истинным, — рассказывал Сичэнь, переплетая пальцы с Цзян Чэном. — Я понимаю, прошло слишком мало времени, ты ещё не успел даже узнать меня. Это очень плохо. Я не хочу тебя пугать. Прошу, не прогоняй меня пока, дай шанс. Цзян Чэн раскрыл рот, пытаясь сказать что-нибудь, но в голове завывали ветра и каталось перекати-поле. Он отвернулся от какого-то слишком обречённого лица Сичэня, уставившись куда-то в даль. Какой-то бред… Цуру — одно из редчайших существ в мире — приходит к нему и заявляет, что является его судьбой… Ещё так мягко и осторожно сжимает ладонь… Стоп. Ладонь. Он резко выдернул конечность из рук Ланя, вдруг поняв, что происходило пару минут ранее. Он делал это так естественно, что даже Цзян Чэну показалось, будто его рука смотрится слишком правильно в руках Сичэня. — И что же будет, если предназначенный отвергнет ёкая? — спросил Цзян Чэн, потеряно осматривая тёмные тучи. — Ничего особенного с человеком не произойдёт. Обычно ёкаи не рискуют сразу отдавать тело и душу, на тот случай, если его отвергнут, тогда можно будет жить дальше, независимо от предназначенного. Даже попробовать завести семью с кем-нибудь другим, но я решил, что не хочу этого. Если отвергнешь, я уйду и больше никогда к тебе не вернусь. Продолжу скитаться по миру и умру в один день с тобой, — говорил чуть расстроенно Сичэнь. Цуру боялся… Действительно боялся напугать своей излишней искренностью и открытостью Цзян Чэна. Ведь он так не любит проявление чувств… Страшится собственных и не принимает чужих. Как он отреагирует на слишком открытое проявление заботы и привязанности? Вдруг решит сбежать и с горяча оттолкнет навсегда? — Я так долго ждал… Эта метка не загоралась десятилетиями… Столько лет в глупом ожидании, мне казалось, что этого уже никогда не случится. Я бессмысленно скитался по миру, попадал в самые разные места, принимая совершенно разные роли. Я обучался в школе боевых искусств, что орудовали веерами, под видом крепкого юноши. Я был слугой в Императорском дворце и подносил каждый день чай. Я был бродячим художником, что задаром рисовал обычных прохожих. Столько ролей — и лишь рядом с тобой я хочу быть собой, — говорил Лань, наконец поднявшись на ноги. — Метка проявляется лишь тогда, когда ёкай и предназначенный готовы к серьёзным отношениям и нуждаются в них. Например, насколько мне известно, метка Вэй Усяня не проявлялась очень долго. Лишь когда Лань Ванцзи встретил его в деревне Мо, она наконец проявилась. Кицунэ потратил так много времени, прятавшись от всего мира в теле лисы. Они уже промокли насквозь. Цзян Чэна била мелкая дрожь, а руки были ледяные, пусть он сам того не замечал. Цуру протянул ладонь, чтобы помочь подняться, но Ваньинь отмахнулся от помощи и встал сам. Сердце слегка кольнуло болью. — Нужно идти греться. Обещаю рассказать абсолютно всё, чего бы ты ни спросил, — вздохнул чуть потухший Сичэнь. — Всё-таки времени ещё более чем достаточно. Лань внезапно оказался непозволительно близко, словно желая что-то сказать шёпотом в самые губы. Цзян заметно запаниковал, пытаясь отступить, и вдруг произошло то, от чего хотелось провалиться сквозь землю, умереть, утопиться… — Апчхи! — чихнул неожиданно даже для себя Цзян Чэн прямо на Сичэня, который, по всей видимости, надеялся на прекрасный момент для каких-то нежных и красивых слов. Тот постоял пару секунд, шокировано смотрел на Цзян Чэна, округлив глаза, а затем… Громко рассмеялся, резко отдаляясь. Он хохотал так громко, что, казалось, смех слышал весь Орден. Он ещё так открыто не показывал смех, но чистый звук ласкал уши, заставлял расслабиться и рассмеяться вместе с ним. Глупо, крайне глупо. Цзян подавил желание последовать примеру Сичэня и, нахмурившись, сложил руки под грудью, буркнув: — Ничего смешного. — Да, прости, радость моя, но это действительно было неожиданно, — смахивая с и так мокрого лица слезинки, проговорил Сичэнь. — Кстати, надо бы поймать паразита, ползающего сейчас где-то по Пристани, и выгнать, — прошипел Цзян Чэн, мастерски уводя разговор в другую сторону. — Ты про хэби? Я же его выдумал, чтобы ты меня не выгнал, — удивлённо проговорил Лань, нагоняя удаляющегося Цзяна. — Нет, я про Вэй Усяня, — отозвался он, чем вызвал лёгкий смешок. … Только Цзян Чэн оказался в комнате, как осознал, насколько же замёрз. Конечности немели, словно тысячи мелких игл втыкались под кожу и мерно двигались. Он тут же стянул верхние одеяния. Сичэнь удалился в соседнюю комнату, чтобы налить воду и нагреть. Гремела посуда, трещали дрова в печи, по крыше барабанил ливень. Это прекрасное ощущение, когда находишься в тепле и уюте, пока на улице творится полнейший хаос. Будто в объятиях у матери, защищающей от ненастий мира. Ваньинь накинул домашний халат и уселся за циновку, ожидая чая. Обслуживал Сичэнь и правда прекрасно, не зря работал слугой в Императорском дворце. Да и причины такого искусно заваренного чая теперь также стали ясны. С сердца сверзилась гора, позволяя спокойно вздохнуть. Теперь он может ему доверять. Не всецело, но хотя бы чуть-чуть расслабиться в его присутствии. Ведь Цуру крайне миролюбивые существа, он явно не может причинять кому-либо вред. Но в эту же секунду, словно опровергая мысли Цзяна, Сичэнь протянул ему свой веер. Ещё в первый день вещица показалась странной и неестественной, а когда она оказалась в руках, все стало ясно. Боевой веер. Делали такие очень давно, почти век назад, когда заклинателям и воинам запрещалось посещать мероприятия с мечом и они обучились орудовать подобным необычным веером. Если не вглядываться и не трогать, то этот веер выглядел совсем обычным, но прощупав материал, он понял, что это какой-то благородный металл, замаскированный под бумагу. Довольно тяжёлый и безумно острый. — Несколько десятков лет назад я обратился в бедного юношу, чтобы осмотреть одну не слишком богатую деревушку. Мной двигало лишь любопытство, кто же знал, что по улицам будет бродить капитан какого-то необычного отряда, который должен был обучать владению боя с веером. Меня приняли за обычного бродяжку и забрали к себе, чтобы позже я стал воином в их рядах. Долгие годы обучения отложились на всю жизнь, но никогда я не вступал в настоящий бой, а когда момент наконец настал, я обратился в журавля и улетел, — рассказывал спокойно Сичэнь, разливая по чашкам ароматный чай. — Мечтаю о том, чтобы наши посиделки за чаем стали традицией, — посмеявшись, добавил Сичэнь. Цзян Чэн был слегка удивлён. Цуру не обладают магией. Лишь могут принимать любой человеческий облик и обращаться в журавля. Казалось бы, среди ёкаев они должны были стать изгоями, которых все задирают и ненавидят, но этого не произошло. Ёкаи уважают Цуру и боятся унижать. Они обладают удивительным свойством — влиять на удачу. Сами по себе они приносят счастье и богатство, но, если обидеть — заберут вместе с собой навсегда. Поэтому у ёкаев Цуру своеобразные боги, которым нужно помогать, защищать и молиться. Ёкаи бывают слабые или сильные, например, у Кицунэ это зависит от количества хвостов, у других сила определяется иными способами, интересно, насколько силён Сичэнь? Насколько удача, что он дарует, сильна? Цзян сделал глоток чая, наслаждаясь теплом, растекающимся внутри. От удовольствия даже прикрыл веки. Сичэнь подошёл сзади и накрыл покрывалом плечи, чтобы согреть. Он пах свежестью и еловыми веточками, словно прогуливаешься по ночному хвойному лесу после дождя. От такого аромата кружило голову. Слишком прекрасный запах. Расслабляющая атмосфера повисла в воздухе. Раздражающие свитки в углу, паразит — Вэй Усянь, ползающий по Ордену и прочие проблемы отошли на задний план, а затем и вовсе забылись. Он хотел лишь сидеть здесь, слушать чудесный голос, такой лёгкий и тёплый, словно летний охлаждающий ветерок, спасающий от палящего солнца. — Хочешь ли ты ещё что-нибудь обо мне узнать? — поинтересовался Сичэнь, усаживаясь на своё место. — Хочу увидеть, — ответил Цзян Чэн, наконец раскрыв глаза. Лань кивнул, не нуждаясь в объяснениях. Лёгкая голубая дымка обняла его со всех сторон и через пару мгновений перед ним оказался журавль. Он вальяжно прошёлся по комнате, демонстрируя свое оперение, несколько раз покрутил головой, позволяя рассмотреть со всех сторон, а затем прошествовал к Цзян Чэну со взглядом, говорящим: «Ну как?» — Красивый, — похвалил невольно Цзян Чэн, проходясь рукой по длинной изящной шее. — Приходил ко мне спать, бесстыдник, — шутливо придал голосу строгости он. Журавль выглядел виноватым. — Так, ты можешь принять абсолютно любой облик? — поинтересовался он, прекрасно понимая, что ответа не последует. Журавля вновь окутала дымка и перед Цзяном появилось… Его собственное лицо… — Да, любой. Сичэнь оказался слишком близко. Тонкие пальцы легли на подбородок, слегка поглаживая, опустились ниже, ощупывая шею, затем к плечам. Лань был в восторге от прикосновений к Ваньиню и совершенно этого не скрывал. Цзян Чэн же испуганно замер, не понимая, что должен делать в этой ситуации. — Неужели ты не мог стать женщиной, когда я принимал твое перо? — выдохнул разочарованно Цзян Чэн, чем очень рассмешил и обрадовал Ланя. — Всё-таки я журавль мужского пола и принимать облик женщины для меня необычно, — ответил Сичэнь, в очередной раз меняя личину, возвращаясь к привычному. И тут Цзян Чэн как-то слишком сильно покраснел. Видеть себя было не так смущающе… Истинный облик Ланя был поистине прекрасен. Безукоризненный, идеальный, невероятный. Можно было годами подбирать хвалебные прилагательные в попытках описать его. Но ведь он никуда не торопился, правильно? Руки уже были на пояснице и тогда Цзяна заключили в объятия. Как Лань успел высохнуть — непонятно. Мужчина замер в захвате рук. — Я в очередной раз прошу прощения, дар небес. Совсем не могу сдержаться, — прошептал Сичэнь, жадно вдыхая горьковатый аромат тела в руках. — П… прекрати… — попросил Цзян Чэн, чувствуя, что руки начали неметь не от холода, а от желания ответить. Эта тяга была необъяснима. Словно сладкий гипноз, из-за которого ты не можешь контролировать себя. В голову пришла мысль: «Ведь я ему нравлюсь, так? Являюсь предназначенным. Значит я могу делать с ним, что захочу и останусь безнаказанным». Руки неловко потянулись и улеглись на широкую спину, чуть прижимая к себе. Это не было вызвано какими-то романтическими чувствами к Цуру. Цзян, пусть и не хотел этого признавать, за всю жизнь так изголодался по нежности, что не мог себя сдержать. Возможно, он мог бы даже его поцеловать, но тогда даст ложную надежду или вовсе этим жестом покажет, что теперь они пара. — Ты нашёл меня по метке. Покажешь? — спросил через некоторое время Цзян Чэн, и Сичэнь неохотно отстранился, разматывая ленту с руки. Кожа была чистой, без единого рисунка. Цзян Чэн уже хотел протестовать, но его опередил тихий голос: — Нужно время, чтобы сконцентрироваться и показать её человеку. Ёкаи увидят её и просто так, а людям будет заметна лишь если очень захотеть, — объяснял Сичэнь, закрыв глаза и чуть нахмурившись. Цзян Чэн позволил себе несколько секунд рассмотреть лицо Сичэня. Причиной этому опять-таки была безнаказанность. Тонкие изящные губы, словно лепестки цветов персика, такие нежные и манящие, кожа, как снежная гладь с вершин высоких гор, и глаза, смотрящие сейчас с нескрываемым обожанием и лаской. Цзян не заметил, когда Сичэнь стал рассматривать в ответ, и, стушевавшись, уставился на запястье. Сложный узор переливался холодными оттенками. Беглым взглядом не разобрать, что же изображено — обычные линии, не представляющие из себя ничего, кроме красивой незамысловатой мазни. Но Цзян Чэн смог разглядеть небольшую птицу, широко распахнувшую крылья. Ноги утопали в чем-то, а вокруг… Большие бутоны лотосов. Их лепестки можно было разглядеть вокруг птицы. — Я раньше не понимал, что символизируют лотосы, но теперь… — произнес Сичэнь, улыбнувшись, а затем протянул руку к запястью Цзян Чэна, продемонстрировав такой же, зажегшийся пурпурным узор. — Ты так долго меня искал. Как же можешь отпустить так просто в случае отказа? — спросил, выдохнув, Цзян Чэн. — А что я сделаю? Свяжу тебя и увезу в лес? Заставлю выпить приворотное зелье? Буду преследовать? Неужели ты такого плохого обо мне мнения? — произнёс, солнечно улыбаясь, Лань. — И правда… Цзян Чэн усмехнулся. Сичэнь слишком хорош для существования в этом мире. Словно неосуществимая мечта маленькой девочки, думающей о прекрасном принце. Он готов на все ради Ваньиня, но так ли это радует? Или все-таки пугает?