whatever happens, don't let go of my hand

Она делает глубокий вдох и медленный выход: так её учила успокаиваться психотерапевт. Ей ужасно сильно хочется разрыдаться от осознания произошедшего, но она не осознаёт и не плачет. Она не чувствует ничего, кроме обиды, несмотря на то, что сейчас впервые за 36 лет высказала почти всё, что копилось внутри. И легче не становится, но и чувство вины не приходит. Может быть, опаздывает или стоит в пробке, но его нет. Она не жалеет о том, что сказала это, и вполне готова идти делать, что захочет, как и было разрешено. В детстве, когда так говорят, делать, что захочешь, уже не хочется, а сейчас ничего не мешает и не тяготит. Она абсолютно свободна, и это просто восхитительное чувство. - Дим, ты дома? - она первым делом набирает его, как только спускается вниз. - Да, как твоя репетиция? - расслабленно отзывается он, не зная, сколько всего произошло за эти сорок минут, что она не отвечала. - Я приеду к тебе? - спрашивает Поля, игнорируя его вопрос. - Ну, приезжай, конечно... А что случилось? Ты же сказала, что занята, - вот теперь конкретно так напрягаясь, не понимает Дима. - Потом объясню, - обещает она, сейчас точно будучи не в силах рассказывать всё, что произошло. - А ты где вообще? Тебя забрать? - соглашается он, решая, что с мотивами её действий они разберутся позже. - Я сама щас такси вызову и приеду, - говорит она, не наблюдая в этом проблемы, - Всё хорошо! До встречи... Ей самой с трудом верится в это сомнительное «Всё хорошо», потому что вряд ли в сложившейся ситуации есть хоть что-то хорошее. Она быстро вызывает такси и уезжает, не дожидаясь очередной встречи с матерью, что вполне вероятна, если и дальше продолжать стоять у входа. Она решает вопрос с няней, которой сегодня всё-таки придётся остаться на ночь, поскольку Поля пока не имеет представления о том, во сколько вернётся домой. Как не имеет и представления о дальнейших взаимоотношениях с мамой. Она молча смотрит в окно всю дорогу до его дома, стараясь думать о чём-то нейтральном, но раз за разом возвращается к тому разговору и вспоминает собственные слова, которые произнесла на эмоциях. Он пытается понять всё по её глазам с первой секунды её появления в доме, догадываясь, что что-то определённо случилось, иначе бы она не сорвалась вот так ни с того, ни с сего. - Всё хорошо, - вновь заверяет она, требовательно целуя его в губы, - Правда, Дим... - Ну, не ври мне, - тихо просит он, прижимая её к себе, и, конечно, не верит, - Что было? Она неотрывно смотрит на него несколько секунд, прежде чем что-то сказать, потому что это очень сложно. Врать, наверное, было бы ещё сложнее, тем более ему. Тому, кто чувствует её ложь даже без лишних слов. - У тебя случайно нет вина? - наивно спрашивает она, тут же мысленно выписывая себя десяток подзатыльников за такой вопрос, - Прости, я забыла... - Есть шампанское, недавно подарили, - неожиданно выдаёт Дима, чем теперь заметно напрягает её. - Скажи, когда мне начинать переживать, ладно? - уточняет она, тяжело вздохнув. - Не волнуйся, я такое не пью, поэтому мне от него ни холодно, ни горячо, - тут же успокаивает он, невесело усмехаясь, - Проходи в гостиную, щас принесу... Желание выпить возникает у неё по вполне объяснимым причинам, и странно, что она не сделала этого до своего жизнеутверждающего монолога, учитывая то, насколько смело прозвучали её слова. Ей в любом случае теперь придётся всё ему рассказать, а пару бокалов игристого явно не будут лишними в её нынешнем состоянии. Сегодня Соломон, на удивление, очень дружелюбен и, судя по всему, сыт, отчего сразу идёт на контакт, а через пятнадцать минут уже вовсю лежит у неё на коленях, не собираясь пропускать вечер в столь интересной компании. - А во сколько у тебя самолёт? - выкрикивает Пелагея куда-то вглубь комнаты, надеясь, что он услышит. - В восемь утра, - отвечает он, возвращаясь к ней с бутылкой шампанского, бокалом и чем-то ещё в руках, - Шоколадку тебе нашёл... - Да я не ем, - по привычке отказывается она. - А закусывать ты уже не собираешься? Будешь котом занюхивать? - и судя по интонации, ему эта идея явно не кажется хорошей. Он ловко открывает бутылку, разумеется, пугая кота громким звуком от вылета пробки, и наливает шампанское в бокал, сам никак не участвуя в этом незапланированном банкете, что вполне логично. - Я поссорилась с мамой, - заявляет она, беря бокал в руки и слегка приподнимая его, опустошает почти на половину, - Нет, даже не так... Я очень сильно поссорилась с мамой. - Конкретнее, - отзывается Билан, спешно вскрывая упаковку и отламывая кусочек от плитки, подносит к её губам. - Всё вообще из-за фигни началось: я отвечала тебе на сообщения во время репетиции и немного отвлеклась, она сделала мне замечание, потом ещё одно, - поясняет блондинка, снова прокручивая в голове ту сцену, - Потом репетиция кончилась, ребята разошлись, я осталась. Слово за слово, она начала говорить о тебе, спросила, правда ли то, что я снова с тобой; сказала, что... Она замолкает, предпринимая невероятное количество усилий, чтобы не заплакать, потому что это именно то, что задело её в ту секунду; слова о Диме и стали той последней каплей, после которой уже не получилось промолчать или сделать вид, что этого не было. Она, как никто, знает о его борьбе с зависимостью; о том, как он старается победить самого себя, и как нелегко ему это даётся... И слышать такие слова, да ещё и от близкого человека, было не просто неприятно, а дико больно. - Полька... ну, ты чего? - говорит он, замечая маленькие слезинки, скатывающиеся по её щекам, и тут же притягивая её к себе, - Что бы ни сказала эта прекрасная женщина в мой адрес, она всё равно остаётся твоей мамой... - Она сказала, что когда ты снова напьёшься и скажешь в сторис что-то обо мне, то я буду разгребать это самостоятельно, - даже если ему не стоило бы это знать, она всё равно рассказывает, считая, что так правильно, - И вот после этого я не выдержала и наговорила ей такого... Это, наверно, было вообще неправильно с моей стороны, и я не имела права так разговаривать с ней, но я уже не могла остановиться. Он обнимает её, никак не комментируя услышанное, а она утыкается носом ему в шею и ненавидит себя, но одновременно с тем и не жалеет. Если бы она промолчала, это было бы нечестно по отношению к нему. Если бы она промолчала, то обида всё равно осталась бы где-то внутри, а от этого ещё хуже. Ещё сложнее. - Всё, успокаиваемся, - отзывается он, аккуратно вытирая слёзы с её лица, - Я про тебя никогда ничего не скажу... Тогда ведь не сказал, значит, уже никогда не смогу сказать. - Ты про те «два секрета»? - горько усмехается она, припоминая то, что было год назад. И она могла бы спросить у него, что это были за секреты, ведь, если учесть, как искренне он говорил тогда, вряд ли стал бы врать лично ей сейчас, но она не спрашивает. Даже если догадывается сама. Даже если знает наверняка. Она не спрашивает и никогда не спросит, если он сам не захочет чем-то поделиться. Это банальное уважение, которому стоило бы поучиться некоторым. - Вы обе остынете, успокоитесь и нормально поговорите, - предполагает он, очень надеясь, что так и будет, - И всё обязательно наладится, Поль... - Поцелуй меня, - делая пару глотков шампанского и отставляя бокал обратно на журнальный столик, резко выдаёт Поля. В сочетании с алкоголем все чувства и эмоции в её голове перемешиваются, создавая адскую смесь из боли, обиды, разочарования и необъяснимого желание, наконец, сделать то, что хочется. А Дима напрямую связан с тем, чего ей хочется в данную секунду. Он расстёгивает её блузку, но пальцы не слушаются, несмотря на то, что из них двоих пила только она, и на последних пуговицах он сдаётся, просто разрывая их. И ему везёт, что блузка поддаётся, и пуговицы не разлетаются в разные стороны, как могли бы, но оценивать качество её одежды сейчас нет ни времени, ни желания. Кот разочарованно уходит на кухню, чувствуя себя покинутым и слегка преданным, учитывая, что несколько минут назад эта милая девушка заботливо гладила его по голове, и ничего, так сказать, не предвещало беды. Она наконец-то перестаёт думать о сегодняшнем вечере, о том разговоре и о чём-либо другом – всё это перестаёт иметь значение на неопределённое время. И, конечно, он прав: они успокоятся, поговорят и простят друг другу все обиды, но сейчас ей абсолютно всё равно на это. Сейчас она просто хочет быть с ним: чувствовать его поцелуи и прикосновения на своём теле, ощущать его обжигающее дыхание на своей коже и быть свободной, не опасаясь за последствия. И ей правда охереть, как хорошо, хочет этого её мама или нет...