whatever happens, don't let go of my hand

Он по привычке просыпается в 9 утра и сквозь сон слышит её мирное сопение где-то рядом, ещё минут 40 назад почувствовав, как она уткнулась лбом ему в плечо и продолжила спать дальше в таком положении. Он не собирался оставаться на ночь, потому как сегодня много дел, но что-то пошло не так, и она не отпустила его домой среди ночи. Не то что бы потребовались какие-то весомые аргументы или природный дар убеждения, просто он и сам не хотел расставаться, а она была очень убедительна в каждом своём действии и в каждом поцелуе. Для того, чтобы пересчитать все те утра, которые они просыпались вместе, хватило бы пальцев на двух руках. Их было не так много за всю жизнь. Сейчас ему даже кажется, что их было ничтожно мало в силу обстоятельств. Или просто ему хотелось бы больше. И сейчас тоже хочется. - Доброе утро, - тихо говорит Дима, проводя рукой по её волосам. В любой другой раз он бы не стал будить её так рано, но сегодня правда много дел и совсем скоро ему уже будет пора идти. И конечно, это не срабатывает... мало кто готов распахнуть глаза в ту же секунду, даже если слышит знакомый голос сквозь сон. Он аккуратно выбирается из постели, убирая свою руку, отчего она тут же скатывается по подушке чуть ниже, условно теряя точку опоры в виде его предплечья. Он направляется в ванную, благо успев запомнить, где что находится в её квартире и уже не теряясь в пространстве, как это было поначалу. Реагируя на звук закрывшейся двери ванной и неохотно разлепляя глаза, она повыше натягивает одеяло и зарывается в него с головой, дабы подремать ещё пару минут до тех пор, пока он не вернётся, или как минимум пока не освободится ванная. Она чувствует себя намного лучше, чем всю предыдущую неделю, и готова возвращаться в рабочий график или хотя бы вернуть домой ребёнка, что уже вторую неделю гостит у бабушки с минимальным набором игрушек и огромным скучанием по маме. Они встречаются где-то посередине спальни, когда она заставляет себя оторвать голову от подушки и подняться, а он возвращается и раскрывает плотно задвинутые занавески, за которыми уже несколько часов светит яркое, пригревающее, осеннее солнце. - Привет, - кивает блондинка, тяжело вздыхая и утыкаясь лицом ему в грудь. - Что ты будешь на завтрак? - интересуется он, прижимаясь губами к её лбу и про себя подмечая, что температуры у неё нет. - Кофе, - с готовностью отзывается она. - Нет, им ты будешь запивать, - возражает Билан, теперь, кажется, на законных основаниях имея право спорить с ней по поводу её рациона. - Тогда закажи мне тоже самое, что и себе, - сдаётся Поля, ведь готовить никто из них изначально не собирался, а заказать что-нибудь на завтрак они договорились ещё ночью. Они снова разбредаются по разным углам квартиры, пока она идёт принимать все водные процедуры, а он заказывает доставку и отвечает по работе, попутно сообщая водителю о том, что забрать его нужно оттуда же, куда отвозил вчера вечером. И никакой интриги не остаётся: если, конечно, после тех нежностей на заднем сидении его машины можно было вообще удерживать какую-то интригу относительно их взаимоотношений. Это спокойное и размеренное утро набирает обороты постепенно, когда никто никуда особо не торопится, не мешает друг другу и не донимает какими-то содержательными беседами, на которые сейчас нет ни сил, ни желания. Утром хочется помолчать, переварить все мысли в голове и принять новый день, как данность, и у них это отлично получается вот уже второй раз за месяц. Он бродит по квартире, то ли до конца изучая планировку, то ли исследуя интерьер, но в обоих случаях подмечая, как у неё уютно. За это правда стоило судиться два года. На полке в гостиной, помимо всяких ваз, подсвечников, сувениров и статуэток с «Голоса», стоит их общая фотография - всем золотым составом, при виде которой ему невольно становится очень грустно. На соседней полке, рядом с иконами и церковными свечками стоит ещё одна фотография, несложно догадаться чья. К горлу мгновенно подкатывает тугой ком, но он справляется, шумно вздыхая и прикрывая глаза. Ей, должно быть, очень больно видеть это каждый день, но убрать фотографию – ещё больнее. Убрать, значит, сделать вид, что всё как прежде. Убрать, значит, разрешить себе жить дальше. Убрать, значит, отпустить, а отпустить пока не получается. - Я тебя потеряла, - её голос раздаётся за спиной слишком неожиданно, отчего он вздрагивает, тут же оборачиваясь. - Тебе не тяжело от того, что она тут стоит? - спрашивает Дима, махнув рукой в сторону фотографии. Она меняется во взгляде и выглядит очень растерянной от его вопроса, потому что пока никто больше не осмелился задать его за эти несколько месяцев. - Мне тяжело от того, что его больше нет, - отвечает Пелагея, аккуратно поправляя фотографию, несмотря на то, что она и так устойчиво держится на полке. - Ну, чего ты сразу сникла? - он тоже огорчается при виде её реакции, что вполне ожидаема. - А зачем ты об этом спросил? - парирует она, не понимая, на какой ответ он рассчитывал, - Твоя фотография тут тоже есть, и иногда мне и на неё тяжело смотреть... - Эта? - догадывается он, поворачивая голову в сторону той самой совместной фотографии с «Голоса». - Нет, - возражает она, тем самым вызывая у него недоумение вперемешку с удивлением. Фотографий на полках не так уж и много, чтобы он не заметил себя на какой-то ещё, и у неё, конечно же, есть ответ на его немой вопрос. Молча беря в руки свою фотографию, сделанную когда-то давно в одном из путешествий, она в два счёта вскрывает рамку и достаёт из под крышки ещё одну фотографию, на которой действительно изображены они вдвоём. В одном из тридцати тысяч городов Америки. В каком-то очень далёком две тысячи **ндцатом году. На пересечении Бродвея и Седьмой авеню. - Ты сказала, что ничего не сохранилось, когда утопила айфон, - говорит Билан, возмущённо глядя то на неё, то на снимок. - Ну, получается, сохранилось, - пожимает плечами она, не собираясь оправдываться и объяснять, почему тогда так сказала. - Я хочу забрать её себе, - на полном серьёзе заявляет он. - Обязательно, - фыркает Поля, ловко выхватывая фотографию у него из рук и убирая обратно под рамку, где ей самое место. Никто не видит, что там, но она знает и помнит, и от этого как-то спокойно. - Ну, это нечестно, дай хотя бы копию сделать, - его так сильно возмущает и задевает тот факт, что у неё остались какие-то воспоминания с того времени, а у него нет. - Она у меня в единственном экземпляре и только в печатном виде, - отзывается она, возвращая рамку на полку и поправляя вазу. Раз в месяц в ней тоже просыпается перфекционист, которому необходимо всё красиво расставить по своим местам. - И я тебе её не отдам!.. - Ну, Поль... - нахмурившись, шумно вздыхает он. - Я топила и роняла айфоны случайно, а ты сжигал их намеренно, - неожиданно говорит она, переводя взгляд со своих полок на него, - Нужно дорожить воспоминаниями изначально, а не по истечении времени... Это не ссора и даже не совсем обида, хотя что-то определённо на неё смахивает. Просто она считает, что это справедливо, ведь у них обоих была эта фотография и были одинаковые шансы сохранить её. И неважно, как так получилось, что у него ничего не осталось: случайно ли он стёр почти все воспоминания тех лет или специально уничтожил конкретно эти снимки. Утопил, уронил, сжёг или разобрал на части – всё это не имеет сейчас никакого значения. Абсолютно. Они смотрят друг на друга совсем беззлобно: он больше не возмущается, а она не спорит. Им не нужен никакой треугольник там, где они только вдвоём. То есть здесь. То есть сейчас. И это как будто бы даже ценнее старых воспоминаний.