whatever happens, don't let go of my hand

Резкий переход в виде смены климата от +7 до -13 градусов по Цельсию действует на Пелагею слишком сильно, хотя она до последнего винит во всём кондиционер в самолёте и убеждает своего директора, что всего лишь простыла. По возвращении в Москву простуда закрепляется уверенной ОРВИ с температурой и больным горлом, отчего больничный уже неизбежен. Психотерапия, разумеется, тоже откладывается до полного её физического выздоровления, потому как ментальное здоровье пока может подождать. Больше всех расстроился Дима, который ждал встречи всю неделю и готов был сорваться к ней ещё той же ночью, когда она прилетела, но получил вполне чёткий и ясный ответ в виде: «Я себя очень плохо чувствую и не хочу ни с кем контактировать». Означало ли это, что она не так уж сильно скучала, чтобы встретиться с ним в любом состоянии, забив на своё самочувствие и время суток? Пожалуй, не означало. Но и никаких обещаний относительно встреч за эту неделю в их диалоге не прозвучало, несмотря на то, что тогда, в машине она сама сказала «Я вернусь в Москву, и мы увидимся». Она как будто бы становилась чуть равнодушнее и отстранённее, когда они не находились рядом. И вся эта нежность и ласка, что исходила от неё лично, мгновенно испарялась в их переписках и редких звонках. И если для неё это было вполне объяснимо, то для него такой резкий переход казался чем-то странным. Он как будто не успевал отслеживать момент смены её настроения, и это слегка напрягало. За эту неделю он неоднократно возвращался к тем словам их психотерапевта о том, что сейчас для него самое подходящее время быть с ней, а быть с ней - это не значит просто переспать в каком-нибудь отеле. Для Димы это «быть с ней» значило гораздо больше, намного больше, чем она могла бы себе представить. Он хотел чего-то ещё, но банально не мог увидеться с ней, потому что это зависело не только от него. И возможно, даже не от неё, поскольку вряд ли она изо всех сил старалась заболеть, лишь бы не пересекаться с ним. Решив начать с малого, он заказал доставку цветов, полагая, что это порадует её и немного скрасит серые будни, которые Поля проводила дома наедине с лекарствами, предварительно изолировав от себя дочь ссылкой к бабушке. И конечно, он не прогадал, потому что цветы ей очень понравились, особенно с учётом того, что она не ждала от него ничего подобного. Если Дима чётко понимал, что хочет как минимум быть с ней рядом чисто физически, то она пока не понимала, чего вообще хочет, и есть ли в её желаниях место для него. Всё, что она чувствовала на данный момент, – это головную боль и неприятный привкус во рту от пшикалки для горла. И может быть, всё-таки запах свежих роз, что стояли на комоде в спальне и с неким укором поглядывали на неё, не давая возможность забыть об их отправителе. Она несколько раз повторяет о том, что болеет и пока не в силах встретиться, а он за это время успевает уехать из Москвы на пару дней, вернуться и отчаяться, в какой-то момент уже не задавая вопросов о том, когда они увидятся, чтобы лишний раз не огорчаться из-за этого. Он просто уточняет, как её самочувствие, надеясь в скором времени услышать заветное «Я выздоровела» и снова начать строить совместные планы. И когда на его очередное «Как ты?» она отвечает «Плохо», он вновь неуверенно спрашивает «Может, я приеду?» и слышит это хриплое «Приезжай», разрывающее душу на части моментально. Ей правда плохо, только дело уже не столько в простуде, сколько в эмоциональном состоянии. Одиночество, в целом, не доставляет дискомфорта своим перманентным существованием, но в какой-то момент приходит осознание, от которого становится невыносимо тяжело. И справиться с ним самостоятельно получается не всегда. И у неё уже который день не получается. Он так торопится, что забывает уточнить, нужно ли что-то купить и привезти из еды или из лекарств. Он так скучал, что ничего уже не имеет значения. Он так боялся, что вместе с простудой она вылечится и от влюблённости к нему. От той влюблённости, которую уже нельзя было скрыть или спрятать. Причём им обоим. - Привет, - говорит он, переступая порог её квартиры и закрывая за собой входную дверь, - На улице такой дубак, как будто там уже середина января... - Привет, - кивает блондинка, сдержанно улыбаясь. Ему кажется, что что-то опять не так, но ровно до той секунды, пока она не делает два шага вперёд и крепко обнимает его за шею. Настолько крепко, что на несколько секунд он перестаёт дышать. - Ты чего? - ласково спрашивает Дима, аккуратно отрывая её от себя и заглядывая в глаза, - Что-то случилось? - Просто думала обо всём и меня опять немножко накрыло, - тихо отвечает она, уже делившись с ним тем, как это происходит обычно: когда простая рефлексия способна довести до истерики. А если несколько дней подряд сидеть в одиночестве в замкнутом пространстве, можно и не до такого состояния дойти. Он думает над её словами все те несколько минут, за которые она успевает налить ему горячий чай, и они перемещаются в гостиную. Он думает, что ей нужна помощь, но не его. - Вы же говорили об этом с Кристиной, - напоминает он, даже зная, что та предложила ей в качестве лечения, - Почему ты так против антидепрессантов? - Потому что мне страшно, - честно признаётся Поля, никогда раньше не прибегая к таким радикальным методам борьбы с тревожностью и паническими атаками, о которых они неоднократно говорили на сеансах, - Это как будто уже край... я же не сумасшедшая, Дим?! - Она же объяснила, что это не делает тебя сумасшедшей, но тебе станет легче, - парирует Билан, вовсе не пытаясь уговорить её или как-то повлиять, а лишь напоминая о том, что у них по-прежнему нет оснований не доверять их психотерапевту. Когда большую часть твоих чувств и эмоций занимают переживания, тревога и беспокойство, кажется, что, если убрать все эти симптомы, то больше ничего не останется. Кажется, что это уже часть тебя, и без неё ты станешь другим. Не таким, каким тебя привыкли видеть окружающие. Не таким, каким привык себя видеть ты сам. Основное действие антидепрессантов заключается в том, что они уменьшают обратный захват, либо блокируют распад тех самых нейромедиаторов: серотонина, норадреналина, дофамина. Они снимают ощущения тоски, апатии, тревоги, беспокойства, раздражительности, напряжения, повышают активность психики, нормализуют аппетит и сон. Забирают ли они что-то взамен? Да. Ощущение того, что ты живой. Нельзя убрать выборочно что-то одно и оставить себе немножко апатии, капельку раздражительности и пару чайных ложек тревоги, чтобы не оставаться в полном дзене. Иногда ты не чувствуешь вообще ничего, даже тогда, когда, по идее, должен. Даже тогда, когда заставляешь себя что-то почувствовать. А ещё постоянно хочешь спать. И когда хочется банально зарыдать, уже не получается. Эта опция становится в прямом смысле недоступна. Остаётся только молча смотреть в потолок и думать, что это идёт на пользу; что любое лечение требует жертв: у средства от боли в горле – неприятный вкус, а у антидепрессантов – отсутствие чувств и эмоций, без которых не получается чувствовать себя полноценным. - Я подумаю, - обещает она, пока что не принимая никаких решений, - А пока просто обними меня... Он смеётся, вновь принимая её в свои объятия и целуя в макушку. Он тоже не знает, как действуют антидепрессанты, и поэтому не опасается, что она может перестать к нему что-то чувствовать. Если всё-таки что-то чувствует сейчас... - Я думал, ты не скучала по мне, - так по-детски и наивно сообщает Дима. - Почему? - искренне удивляется она, полагая, что её скучание вполне очевидно, учитывая его присутствие здесь. - Не знаю, - пожимает плечами он, пока не до конца разобравшись, как это работает, - Ты не говорила об этом. - Я очень скучала, - заверяет Пелагея, не зная, что для него так важно это услышать, - Просто мне казалось, что ты и так это знаешь...