whatever happens, don't let go of my hand

За окном с самого утра льёт дождь и пасмурно: за тонированным стеклом его машины, за панорамными окнами её квартиры – одна и та же серость и один и тот же дождь. Он весь день мотается по делам, а после сразу едет на сессию, не успевая даже перекусить. Она тоже выходит из-за стола с лёгким чувством голода, учитывая, что стол маникюрный, и последний час был проведён именно за ним. Удивительно, но за все эти несколько недель они ни разу не пересекаются у входа в бизнес-центр, то разъезжаясь на разных лифтах, то добираясь до места с разницей в две-три минуты. И сегодняшний день не становится исключением, да и с чего бы ему таковым становиться?.. В кабинете как всегда тепло и уютно, а стоящий на одном из стеллажей диффузор с запахом ветивера, лимона и бергамота окутывает пространство безумно приятным ароматом. Ветивер – это растение, происходящее, по большей части, из Индии. И если визуально он выглядит так себе, а его название не кажется столь популярным, то в парфюмерии ветивер незаменим. Его сухой, древесный аромат с едва уловимыми цитрусовыми и цветочными нотами и характерным акцентом дыма и горького шоколада вызывает у всех абсолютно разные ассоциации. От раскаленных песков пустыни с пыльным, сухим запахом до влажных, дождевых лесов с мокрой землей и смятых цветов, перезрелых ягод и фруктов, упавших на траву. Он успокаивает, дарит умиротворение и считается мощным афродизиаком, и это первое, что чувствует Дима, едва переступив порог. Сегодня на журнальном столике, разделяющем пространство между ними и психотерапевтом, помимо графина с водой, стаканчиков и коробки салфеток, лежит небольшой серебряный поднос, что мгновенно привлекает внимание Пелагеи. И кажется, они готовы акцентировать внимание на любых мелочах и деталях, лишь бы не помнить о главном. О той маленькой особенности сегодняшнего сеанса, которая ждёт их. - Как прошла неделя? - уточняет женщина, что, в отличие от них, явно в хорошем расположении духа. - Нормально, - пожимает плечами Дима, не припоминая ничего выдающегося за прошедшую неделю. - Всё хорошо, - без особо энтузиазма отвечает блондинка, - Дочь просит завести котика... - У меня есть на примете несколько котиков, нуждающихся в твоей любви, - тут же воодушевляется он, отчего всем присутствующим становится смешно, учитывая, что теперь, благодаря Инстаграму, все в курсе, какой он кошатник. - Да я сама мечтаю о кошке, но пока прям совсем неподходящее время для животных, - отмахивается она, вообще не зная, почему решила поделиться этой информацией с ними. - А когда, по-вашему, будет подходящее время для кошки? - уточняет Кристина, не понимая, в чём проблема. - Может быть, когда Тася подрастёт и будет понимать, что животное – это большая ответственность, и сможет сама за ним ухаживать, - рассуждает Поля, пока что относясь к этой идее скептически. - Хорошо, - согласно кивает она, кажется, впервые принимая её ответ и не уводя эту тему куда-то вглубь, - Вы написали то, о чём я вас попросила? Они синхронно вздыхают, как будто действительно думали, что она об этом забудет, и всё ограничится разговорами о кошках. Они оба нервничают, и это заметно, когда Поля дрожащими руками выуживает из сумки сложенный втрое альбомный лист, а Дима достаёт из кармана кофты свои две двусторонние страницы тетради. - Только я против того, чтобы мы читали это вслух, - сразу заявляет он, будучи не готов к такому. - Я тоже, - подтверждает она, так как письмо предназначалось только для Димы. - Я попросила вас написать письма друг другу, а не мне, - усмехается психотерапевт, ведь их страх означает, что письма написаны с достаточной концентрацией честности и откровения. - Поэтому просто обменяйтесь ими и прочтите про себя... Дима тоже нервно усмехается, сжимая в руке свои страницы: может быть, можно было написать рандомный набор слов или прямо попросить Полю сделать вид, что там написаны действительно важные вещи. И, конечно, они оба ни за что бы так не поступили, но наличие бредовых идей в голове это никак не отменяет. Неуверенно протягивая ему свой лист, она на секунду задерживает взгляд, тем самым устанавливая зрительный контакт между ними, и не до конца разжимает руку, словно опасаясь. Он отдаёт ей вырванные тетрадные страницы, как-то не позаботившись об эстетической составляющей письма и написав его буквально на коленке. Строчки быстро сменяются друг за другом, и повисшее в воздухе напряжение охватывает с ног до головы. Их разделяет чуть больше метра: сегодня Поля впервые занимает место на диване, а Дима садится в полюбившееся кресло. Она вздрагивает спустя секунд тридцать от начала первой страницы и еле сдерживает подступающие слёзы. Он, в целом, читает текст, стиснув зубы и крепко вцепившись в подлокотник кресла. - Поля, не нужно сдерживать эмоции, мы здесь как раз для того, чтобы дать им выход, - тихо говорит Кристина, замечая, как её выворачивает наизнанку, но она пытается держаться. Тот звук, что она издаёт в следующую секунду, не похож на всхлип или плач. Это самый настоящий вой, что тяжким грузом срывается с её хрупких плеч и падает куда-то вниз, проносясь по пространству кабинета. Он хмурится, не понимая, что делать: дочитать письмо или кинуться её успокаивать. Это его вечная дилемма. Психотерапевт наливает ей воды в один из картонных стаканчиков и протягивает коробку с салфетками, откуда она спешно вытягивает сразу две. Ей тяжело продолжать читать это, но не читать ещё сложнее. Макияж уже не спасти, и это последнее, что волнует её в данный момент. Дима дочитывает или делает вид, что дочитывает письмо до конца, и тут же перемещается со своего кресла к ней на диван, так и не выработав какое-то внутреннее противоядие для самого себя в моменты, когда она плачет. Или правильнее сказать, рыдает. Он обнимает её одной рукой, пока она сама не утыкается лицом ему в грудь, продолжая рыдать навзрыд. Нет, ему совсем не легче, хоть он и не плачет. Ему, наверно, даже больнее, учитывая то, что она читает письмо, написанное им, и именно оно вызывает такие сильные эмоции. Он не знает, на каком моменте она остановилась, когда эмоции взяли верх, как и не знает, дочитала ли она его текст до конца. Они не обсуждают этого, потому что это и неважно. Она не успокаивается ни через минуту, ни через две, ни через семь, даже когда её голова уже близка по температуре к вскипячённому чайнику. Она держится за него в прямом смысле слова, и он это чувствует, не выпуская из своих объятий и отпаивая её водой. Они правда думали, что их заставят читать письма вслух или как минимум показать кому-то, кроме друг друга, но смысл этого задания заключался совсем в другом. Кристина знала, что они подойдут к его выполнению честно, а дальше дело оставалось за малым – пронаблюдать за их реакциями. И нельзя не признать, что реакция того стоила. - Я не хочу продолжать, - хрипит Пелагея, немного приходя в себя и успокаиваясь, - Я больше не хочу никакой терапии... И это самое неожиданное заявление из всех возможных. - Почему? - спокойно интересуется женщина, допуская разные варианты развития событий. - Потому что я шла сюда не за этим... я так не хотела, - она отрицательно мотает головой и уже совсем ничего не контролирует. - А зачем вы шли, если не секрет?.. - Я хотела пережить смерть друга; хотела, чтобы мне не было так больно, - всхлипывает блондинка, почти срываясь на крик, - Но я не хотела, чтобы от этого страдал Дима... я не хотела этого знать! Последняя фраза очень чётко обнажает её истинные страхи и мотивы. Она наконец-то говорит правду: не юлит и не уходит от ответа. И если это победа, то стоила ли она того? - Пережить – это остаться в живых, и вы это уже сделали, - слова психотеропевта звучат ещё больнее и жёстче, чем прежде, но ей необходимо их услышать, - Пережить – это не значит принять или отпустить, или не страдать вовсе. Это будет с вами ещё долго, и легче станет, но, возможно, даже не в ближайший год. То, что вы пришли ко мне на терапию вместе с Димой, говорит о многом. Вы не привели соседку, маму или лучшую подругу – вы привели человека, с которым вас связывали близкие отношения. Случайно или специально, осознанно или по зову сердца – это неважно, потому что вы уже здесь. Разговаривать вы не хотите, слышать друг друга тоже, а лично вы, Поля, просто спрятались где-то там внутри, за собственной скорлупой и не собираетесь из неё выходить. Письмо вытащило вас наружу, вывернуло душу наизнанку и, полагаю, сделало вам больно. Вам стало некомфортно, неуютно без своей скорлупы, и вы решили уйти: так бывает, когда узнаёшь то, чего предпочёл бы не знать. Страдает ли от нашей терапии Дима? Вряд ли. Скорее, от тех же самых моментов в ходе неё, что и вы. Или от присутствия рядом с вами. Но моя психотерапия не подразумевает под собой разговоры о погоде за чашкой чая или жизнеутверждающие фразы по типу «Всё будет хорошо». Да, будет, обязательно будет, но для этого нужно идти туда, где страшно и неуютно; проговаривать это, обсуждать и не бежать от самих себя при первой же возможности; и самое главное, жить дальше, а не переживать. Поговорите нормально наконец-то: только не как друзья и коллеги, а как люди, которые написали эти письма друг другу. Не бойтесь доверять и открываться, если это может вам помочь. И заведите кошку, Поля, не ждите более подходящего момента, чем сейчас... Вытаскивая из коробки ещё одну салфетку, Дима складывает её вдвое и вытирает слёзы, аккуратно касаясь Полиного лица. И кто бы что ей сейчас ни сказал, он всё равно никуда не уйдет, пока она сама этого не захочет. Да, сегодня ей пришлось не сладко, и если это компенсация за все предыдущие сеансы, где ему приходилось отдуваться за двоих, то он против такой справедливости. - Можно я схожу умоюсь? - уточняет Поля, неуверенно поднимаясь на ноги. - Пожалуйста, - разводит руками женщина, по-прежнему не удерживая их насильно. - Тебя проводить? - он тут же вмешивается, предлагая свою помощь. - Всё нормально, я сама, - заверяет она, через мгновение скрываясь за дверью. Дима с психотерапевтом остаются вдвоём и, разумеется, не могут говорить в отсутствие Поли, так как это неэтично. Непрофессионально. Неправильно. Можно подобрать ещё массу синонимов, но зачем?.. - Для вас тоже не будет более подходящего момента, чем сейчас, - неожиданно говорит она, кажется, уже озвучивая эту мысль пару минут назад. - Что? - непонимающе переспрашивает он, всё ещё пребывая в лёгком шоке от прошедшей Полиной истерики. - Если вы хотите быть с ней, то сейчас самое время, - поясняет Кристина, наблюдая за тем, как меняется его выражение лица, - Это я вам сейчас не как психотерапевт говорю, а как женщина... Лимит их слов исчерпывается за три предложения, и всё остальное уж точно неэтично. Поэтому больше они не говорят друг другу ни слова до тех пор, пока не возвращается Пелагея, которая так и не дала никакого ответа насчёт своего решения после услышанного монолога. Стоит отметить, что по возвращении в кабинет она вновь садится на диван рядом с ним, и не столько потому, что это изначально было её место, сколько из-за Димы. - Мы остаёмся? - спрашивает он, так как от её ответа зависит и его дальнейшее пребывание здесь. - Да, - уверенно кивает она, что заметно радует всех присутствующих в этом кабинете. - Дима, вы же курите? - невзначай интересуется психотерапевт. - А это как-то связано? - теряется он, не очень улавливая суть. Он вообще мало что улавливает последние минут сорок. - Не одолжите зажигалку? - уточняет она, вынуждая его выдохнуть и усмехнуться. Он быстро достаёт зажигалку из кармана джинсов и протягивает ей, но, кажется, куда больше она сейчас понадобится им. - Вы до конца дочитали письма друг друга? - О да! - невесело усмехается Поля, шмыгая носом. - Тогда надо сжечь их, - отвечает она, на что они лишь недоуменно переглядываются друг с другом. - А если я хочу его оставить? - возражает блондинка, крепко сжимая в руке тетрадные страницы. - Ну-у, во-первых, это часть задания, - задумчиво хмыкнув, отзывается женщина, - А во-вторых, у нас запрет на вынос информации за пределы кабинета, а в этих письмах, как мне кажется, достаточно вашей личной информации... В Полиной голове наконец-то сходится пазл, для чего нужен этот поднос на журнальном столике. Дима первым подносит сложенный лист к огню и, позволяя ему разгореться и сгореть наполовину, кладёт на поднос. - А что тут насчет пожарной сигнализации? - уточняет он, поднимая голову к потолку и рассматривая датчики. - Ну, запрета на пожар у нас же нет, - разводит руками Поля, забирая у него зажигалку и неохотно поджигая его письмо. Обрывки фраз и слов ещё видны какое-то время на бумаге, с которой огонь расправляется в два счёта, уничтожая все улики. Они всецело поддерживают идею открыть окно, несмотря на то, что бумага прогорает очень быстро, и дыма почти нет, только запах гари, сильно перебивающий запах ветивера. И ассоциация в виде раскаленных песков пустыни мгновенно сменяется ассоциацией с костром на серебряном подносе в кабинете психотерапевта в центре Москвы.