Маленькое решение большой проблемы

Графиня Орлова долго сидела в холле больницы, кошмаря персонал одним своим присутствием. Отведённая ей неделя подошла к концу, а она так ничего и не придумала. Конечно, дочка самого Геннадия Орлова, владельца всех окрестных земель, не бедствовала. Но Василиса была не глупа и прекрасно понимала, что Прасковья потребует от неё не денег. Вернее, не только их. Надо было идти в палату к мелкой бандитке, но Орловой не хватало сил себя заставить. Она не имела ни малейшего понятия, что от неё потребует Пашка, и это её пугало. Будь на месте этой бывшей крепостной, а ныне вольной девицы любая другая, графиня бы так не волновалась. Но Пашка была ей важна. Сердце графини Орловой оставалось таким же жестоким, как и три с половиной недели назад. Она всё так же желала причинять боль, много боли. Это было в её природе, такой Василиса родилась. Садистские наклонности в целом характерны для древних магических родов, и Василиса Геннадьевна была даже мягка по сравнению со многими коллегами по цеху. Без этого она не могла жить, не могла есть и спать. Но всё же кое-что поменялось. С недавних пор Орлова желала не просто пытать красивых девиц. Нет, её распирало от желания помучить конкретно Пашку, и никого больше. Вновь услышать её звонкий крик, её брань, а потом утереть ей слёзы... Графиня резко подскочила с места, поняв, что в момент глубокой задумчивости сжала руку между бёдер и непристойно ёрзала в кресле. Нет, с этим надо что-то делать! Придётся согласиться на любые условия. Иначе скоро дойдёт до того, что сиятельная начнёт удовлетворять себя посреди улицы. Это помешательство откровенно мешало ей жить. Теперь, когда она так демонстративно встала, будет глупо усесться обратно в кресло. Графиня не может позволить себе выглядеть глупой. Стараясь никак не показать своего замешательства, Орлова, постукивая каблуками и распугивая санитарок на своём пути, направилась в палату. Замерла перед дверью и, поколебавшись, постучала. — Это кто там такой вежливый нарисовался? Заходи уже! — раздался звонкий голосок с легкой хрипотцой с обратной стороны. Графиня Орлова облегчённо вздохнула. Прасковья теперь вольная птица, и законной власти вторгаться в её личное пространство у Василисы больше нет. Пусть это и её больница. Если бы Пашка передумала договариваться и решила "не пущать", то Орловой бы осталось только развернуться и уйти. Нацепив снова строгое выражение на лицо, Василиса Геннадьевна дернула ручку и вошла. Прасковья, уже давно не прикованная к постели, барагозила. Добывь где-то канцелярский нож (Орлова оставила в голове заметку выяснить, кто допустил, и назначить идиоту плетей так сто, а лучше двести), вырезала на дорогущем столе непристойные картинки и бранные слова. Услышав шум открывающейся двери, она повернула голову ко входу. — А, Сиятельство! С чем припёрлися? — Пашка и так не отличалась манерами, а теперь ей за её острый язык даже почти ничего не грозило. — Как быстро обрела ты смелость, — вздохнула Орлова, — а впрочем, лгу. Всегда имела. — Комплименты — это хорошо, но всё же — чего надо? Придумала, чем меня завлечь? — девица скрестила руки на груди. — Признаться, нет, — Василиса поправила волосы, отводя взгляд, — могу тебе я предложить одни лишь деньги. Но знаю, что ответишь — "не meretrix я!", а потому хочу услышать, что ты скажешь. — Это вы, Ваше Сиятельство, конечно, загнули, — Пашка усмехнулась и потеребила косу, — так я бы точно не сказала! Я лингве не обучена, пардон. Но я вас поняла. Что я хочу... Прасковья начала ходить кругами по комнате. Графиня Орлова инстинктивно дёрнулась, перед глазами мелькнула ужасная сцена из недалёкого прошлого. Когда она не уследила за Пашкой, и несколько страшных секунд сидела возле неё, уверенная, что та истечёт кровью у неё на руках. Да ещё этот канцелярский нож... Триста! Четыреста плетей придурку! Или просто — "бить нещадно". Хотя это про кнут... Хотя и так сойдёт. — Ты чего дёргаешься, Сиятельство? Не бойся, я пока не убегаю! — Пашка поднесла лезвие к лицу (у графини замерло сердце) и начала покусывать кончик зубами. — Могла бы ты убрать эту... — Орлова запнулась, — этот клинок? — Не, он прикольный, — Прасковья провела язычком вдоль рукоятки, — так вот, чего я хочу? Я подумала и решила, что мне обидно за весь крепостной люд. Сколько ты их уже мучаешь? Год? Десять? С малолетства? — Похвальное стремление — защитить народ, — кивнула графиня, пытаясь понять, к чему девица клонит. — Ой, да оставь себе свой пафус, — Пашка небрежно махнула рукой, — я хочу не защищать народ, а наказать тебя. — В каком же смысле? — Да в прямом, — Прасковья подарила Орловой свою фирменную наглую ухмылку, — хочу, чтобы ты побывала в шкуре крепостных девок, которых ты мучала. Хы, шкуре! Василиса замешкалась с ответом. Подсознательно она ожидала что-то такое, но услышать это в реальности было немного шокирующе. Чтобы её, сиятельную графиню, да с девкой сравнили?! — Конкретики желаю, — со сталью в голове ответила Орлова. — Ну вот смотри, — Пашка уселась на стол, болтая ногами, — ты хочешь мучать меня. У меня-то шкура — хы! — крепкая, всё стерпит. Но просто за деньги позволять себя пытать — это как-то... Как ты там сказала? Матёрикс? Ладно, проехали, суть понятна. Но раз уж я подставляю свою жопу под кнут, хочу получить нечто равноценное взамен. Проще говоря, за каждый день, что я проведу с тобой в подвале, я хочу получать день, где мы меняемся местами. Графиня старалась оставаться холодной. Она уже мысленно согласилась с любыми условиями, лишь бы заполучить в свои цепкие лапы эту наглую девку. Но это не значит, что эти условия её радовали. Скорее, пугали! У Прасковьи было огромное преимущество — она не боялась боли. По правде говоря, самой графине редко доводилось испытывать настоящую боль. Так, лишь пара коротких эпизодов. Да, она бахвалилась перед Пашкой, что проверяла на себе собственные игрушки, но забыла уточнить, что делала это спустя рукава и до первого серьёзного дискомфорта. Короче говоря, попасть в собственный подвал она страсть как боялась. Но искушение было слишком велико. — Я предлагаю так, — прочистив горло, решила вставить свои условия Орлова, — среда — твоя, а воскресенье — мне. В другие дни уж как договоримся. — Та-а-а-ак просто? Смотри, не пожалей, — разочарованно протянула Прасковья, — что же до денег — хочу пятьсот рублей в неделю. И ты меня содержишь. Василиса кивнула, соглашаясь и с этим условием. Вдруг, тягучее чувство внизу живота напомнило ей об ещё одном аспекте их будущих взаимоотношений. — А что касается... — А что до ебли, — прыснула девица, предугадав вопрос, — по настроению. Могу лишь обещать, что избегать не буду. — А говорила, что не tribas, — отметила графиня. — Эй, не обзывайся! И я говорила, что это ты любительница покусать девушек за пирожок, если ты об этом. Про себя я молчала. Хотя сказать по правде, я с бабами не пробовала. Мне мужиков хватало. Тебе меня придётся удивить. — Это возможно, — в глазах графини сверкнул огонёк, — любовницей себя считаю лучшей. Прасковья фыркнула и закатила глаза. Вдруг в этих самых глазах сверкнула та искорка безумия, что поселилась в них в тот день, когда она пронзила свою шею. — И чтоб без деревенских жоп в нашем подвале! По крайней мере, если я не захочу. — Как быстро мой подвал стал "нашим", — Орлова улыбнулась, понимая, что всё страшное уже позади, — но я согласна. Тем более, что деревенский podex мне неинтересен. — Теперь последнее, — объявила Пашка, улыбаясь особенно коварно. — Но как? Еще не всё?! — Не всё, не всё, — подтвердила девица, кивая головой, — прямо сейчас ты встанешь на колени и скажешь: "Наше Светлейшество каждую среду будет грязной шлюшкой Прасковьи и с радостью подставит ей свои дырки". — Ч-чего?! Какая наглость! — Я ничего не знаю. Пока не скажешь, мы не договорились, — Пашка сделала скучающее лицо, хотя внутри вся пылала от счастья, получив долгожданную месть, — и слово в слово! Без стихов. — Я не поэт, — буркнула Василиса, медленно опускаясь на колени. — Господь Всемогущий? Ты что, правда собираешься... Да насколько же сильно ты хочешь мою жопу?! Нет-нет, ты не вставай, я жду. Василиса, которая уже поверила, что всё обойдется без этой унизительной процедуры, сердито скрипнула зубами. Она послушно опустилась на колени и собиралась с духом, чтобы выдавить из себя настолько омерзительную фразу. Но несмотря на то, что графиня была опозорена, унижена и облита помоями, она впервые за долгое время ощущала себя счастливой. Пашка остаётся у неё, а значит, есть смысл жить дальше. — Наше Светлейшество каждую среду будет грязной шлюшкой Прасковьи и с радостью подставит ей свои дырки! — зажмурившись, протараторила Орлова. — Ты что, краснеешь? Ты, блять, серьёзно? После всего, что ты... А, неважно. Вставай давай, чего расселась...

***

Прасковья до самого конца была уверена, что Орлова откажется. Не на одном пункте, так на другом. Тем больше Пашка поразилась, а как бы сказала она сама — ахуела, когда графиня выполнила все её просьбы одна за другой. С самого начала девица не воспринимала происходящее иначе, как фарс. Она считала, что просто помучает Их Сиятельство, вынуждая соглашаться на отвратительные условия, а потом в конце обломает, устроив подлянку в виде унизительной фразы. Когда же старательно подобранные Пашкой слова вылетели из уст коленопреклонённой Василисы, она немного растерялась. Ей вдруг захотелось расплакаться и побить графиню шваброй по русой головке. Это ведь не должно было так закончиться! Уже третий раз за их короткую историю знакомства Прасковья поменяла своё мнение об Орловой. Да, она всё ещё видела в графине мразь, которая пытает беззащитных девушек ради собственного удовольствия, но... Но ради неё-то, ради Пашки, Орлова пошла на унизительную сделку! Прасковья хотела Василису ненавидеть, но отчего-то в груди только теплело. Может, для графини есть надежда? — Да вставай уже, — растеряв весь гонор, неуверенно попросила Пашка и потянула Василису за воротничок пиджачка, — вставай и... это... кто первый в душ?