Маленькое решение большой проблемы

Графиня Орлова удобно устроилась на стуле, потягивая вино из бокала. Ей удалось немного приглушить тоску по Пашке. Лишь в той степени, которая позволяла ей выглядеть пристойно и выполнять рабочие обязанности. Но дальше этих границ странное, давящее на сердце чувство отступать не намеревалось. От тягостных дум Её Сиятельство оторвал противный, утробный стон и нескончаемый поток извинений. Графиня поморщилась, глядя на источник мерзких звуков. Орлова находилась в той же комнате с каплей на двери, куда она привела Пашку во второй день их знакомства. В данный момент на адском агрегате была зафиксирована в позе креветки совсем другая девка. Звали её Марья, и она была полной противоположностью юной бандитке. Фигуристая, даже пышная, с длинными русыми волосами, заплетёнными в пристойные косы. Характером Марья была не чета Пашке. Новая игрушка графини постоянно молила о пощаде и извинялась перед барыней за всё на свете. А ведь пластиковый наконечник клизмы, торчащий из пышной задницы, был в разы тоньше того, что достался тогда Прасковье. Да и водичка тёпленькая и её куда меньше... Василиса снова и снова возвращалась мыслями к Пашке. Невольно вспомнила, как та кричала, бранилась, требовала... На фоне этих воспоминаний причитания Марьи казались графине Орловой ещё омерзительней. Василиса Геннадьевна отнесла бокал с вином за ширму, а вернулась уже с толстым кожаным ремнём. Им она принялась охаживать Марью по ягодицам. Или, как выразилась бы Пашка, по жопе. От такого девка завыла белугой и принялась нести уже полную околесицу. Но графиня не переставала пороть крепостную, пока не окрасила пятую точку целиком в красный. — Безвольное животное, — презрительно бросила Орлова, — достойна лишь цепей. Отложив ремень в сторону, графиня присела на корточки возле свисающей из специального проёма в агрегате груди и схватила Марью за пухлый сосок. Потянула к полу, дёрнула. Марья что-то там опять начала лепетать, но Орлова её не слушала, только продолжала дёргаться. — Воистину: корова, — заключила графиня, отпуская, наконец, "вымя". Василиса резко выпрямилась подошла к Марье со стороны лица. Ей очень захотелось кое-что проверить. Графиня скинула туфлю и протянула ногу в колготках к губам девки. — Лижи, — коротко бросила Орлова. Марья радостно потянулась языком к стопе графини. Видимо, думала, что если задобрит её хорошим поведением, та простит ей все прегрешения, в которых она уже целый час старательно каялась. Второй раз после того инцидента с Прасковьей на лице Её Сиятельства проявились какие-то эмоции, кроме холодного безразличия. На этот раз её мимика выражала крайнюю степень омерзения. Казалось, графиню сейчас стошнит. — Была я не права, — Орлова отвела изящную ножку и с размаху зарядила ею Марье по лицу, выбив челюсть и отправив крепостную в нокаут, — животного ты хуже! Графиня не понимала, что такого с ней сделала Пашка. Пытки перестали доставлять ей хоть какое-то удовольствие. От воспоминаний же о худеньком тельце, корчащемся в судорогах, наоборот, сердце начинало колотиться с бешеной скоростью, а крутые бедра сами собой сжимались и тёрлись друг о дружку. Орлова просто помешалась на этой хамоватой девице, без неё жизнь казалась скучной и серой. Тем сильнее сжималось сердце, когда графиня по сотому кругу прогоняла в голове единственное верное в этой ситуации решение. Сейчас её Прасковья опутана ремнями и под присмотром, но нельзя держать её так вечно. Рано или поздно, но этот маленький злобный огонёк потухнет, если оставить его без движения. А стать живой куклой, по мнению Василисы, было куда хуже смерти. Уж лучше задушить во сне... Но стоит развязать, лишь на секунду отвернуться, и маленькая дрянь тотчас себя убьёт, чего графиня не желала. Оставался только один выход. Резко выдернув из заднего прохода неподвижной Марьи трубку, она оставила её опорожняться, а сама вышла из подвала. По пути к воротам графиня отликнула слугу, приказав ему заняться этим телом. Марья теперь интересовала её еще меньше, чем в начале их игры.

***

— Эй, ты чего так краснеешь? Целка, что ли? В твоём-то возрасте! Пашка развлекала себя тем, что доходила очередную медсестру. Они все, почему-то, очень странно реагировали на пошлые шутки. Одна даже расплакалась и убежала, наплевав на приказ "не сводить глаз", чем Прасковья невероятно гордилась. С того случая в её палате медсёстры дежурили по трое. Говорить было больно. Кроме того, голос у Пашки был теперь слегка хрипловат и посажен. И, если верить доктору, таким до конца жизни и останется, если не залечить оставленный заточкой рубец магией. Но, когда этот же доктор полез к пашкиной шее с какой-то магической приблудой в руках, она цапнула его за палец зубами, раскромсав его до крови. Нет, Аркадий Феофанович был отличным мужиком, и лично против него Прасковья ничего не имела! Зато имела много чего личного против магического лечения. Да и голос новый ей нравился. Но она всё равно потом перед Аркадием Феофановичем извинилась. Тот, кажется, даже её простил. — Ну так вот, хватает Шамиль эту девку за жопу и говорит... — снова завела она свою любимую историю, от которой медсёстрам становилась особенно дурно. Закончить рассказ ей не дали. Открылась дверь, в палату вошли Их Сиятельство графиня Орлова. Медсёстры подскочили со своих мест, как в зад ужаленные, и выпрямились по стойке смирно. Пашка же демонстративно задёргалась в путах. — Эй, медицина! Кроническая болячка обострилась! Срочно уберите этот аллюрхен, оно вредит моему здоровью! — завопила бандитка, указывая пальцем на Орлову. Она нахваталась умных слов у Аркадия Феофановича и наконец нашла повод их применить. Медсестрички побелели и смотрели то на Прасковью, то на графиню. И если на последнюю они глядели с ужасом, то Пашке доставался взгляд из разряда "тебе конец!". Но она прекрасно знала, что медсёстры ей ничего не сделают, хоть и грозятся регулярно клизмой со скипидаром или перцовыми свечами. Прасковья была осведомлена о сиятельном указе сдувать с неё пылинки, и со всей своей врождённой наглостью им пользовалась. — Доколе продолжаться будет нелепый балаган, — устало вздохнув, произнесла Орлова, — а вы — подите прочь. К больной есть разговор. Медсестёр как ветром сдуло. Пашка хмыкнула им вслед, после чего обратила свой взор на графиню. — Не хочется мне чего-то с вами разговаривать, Сиятельство, — показушно зевнув, заявила девушка, — у вас все разговоры сводятся к тому, что вы мне что-нибудь куда-нибудь суёте. Орлова покачала головой и плавно опустилась на край кровати. — Хочу узнать я: как ты? Всего хватает? Не обижает персонал? — графиня было потянулась к крепостной, желая погладить её по плечу, но резко одёрнула руку. — Я — плохо! Подыхаю от скуки! Персонал — обижает! Не желает слушать мои уморезки! — Пашка хотела ещё припомнить, что из-за ремней и постоянного надзора у неё нет никакой возможности погладить себя между ног, но благоразумно придержала эту информацию в себе. А то графиня ещё решит помочь... — В виду имела юморески? — поправила её Орлова. — И их тоже не слушают, — подтвердила Пашка, — Ваше Сиятельство, а можно вопрос? — Что ж, задавай, — терпеливо согласилась графиня. — А где вы прячете хлыст и раскалённые клещи? — Какие клещи? Не понимаю я, о чём ты говоришь. — Ну как же, — теперь настала очередь Пашки проявить терпение, — вы же приходите ко мне только для того, чтоб пытать, так? А раз сумки у вас при себе нет, то значит, свои приблуды вы прячете под одеждой. А раз они не выпирают, выходит, вы пронесли их в своей... — Довольно! Василиса Геннадьевна резко набрала в грудь воздуха и медленно выдохнула. — Я не пытать пришла. На этот раз уж точно. Прежде всего, желаю извиниться. Прасковья поперхнулась воздухом и задёргалась на кровати, вопя. — Лю-у-у-уди! Шпиён проник в больницу! Под видом Их Сиятельства! Спа-си-те! — Паясничать довольно! Я правда извиняюсь! Орлова ударила кулачком по матрасу. Кровать опасно захрустела. — Твоей я смерти не желала, — уже намного спокойнее продолжила она, — хотела лишь немного поиграть. Я сожалею, что так вышло. Василиса уствилась на шею крепостной, с содроганием разглядывая длинный рубец, грубый в центре и ровный по краям. Прасковья изначально не планировала тыкать заточкой в саму себя, а потому сделала её весьма мерзотной, со множеством зазубрин. В итоге она застряла в её шее, чтобы достать, хирург был вынужден разрезать мышцы скальпелем. — Все вы, баре, такие, сначала игривые, а потом у вас девка в петле болтается, — буркнула Пашка в ответ. — Прощать иль ненавидеть — сей выбор за тобой, — Орлова залезла во внутренний карман пиджака и достала оттуда маленькую кожаную папку, — здесь твоя вольная. Тебе осталось подписать. Долечишься, и можешь быть свободна. — А вы бы, Ваше Сиятельство, — Прасковья, вытянув язык от натуги, пыталась дотянуться до папки кончиками пальцев, — конечно бы предпочли, что бы я сейчас такая вся отказалась, и ещё сама предложила меня в подвальчике получить, не так ли? — Признаюсь честно, исход такой был бы приятен, — вздохнула Орлова и пододвинула папку поближе к Пашке, — но есть предчувствие, что ты не согласишься. Прасковья кинула на неё хитрый взгляд с придуром и заглянула в папку. Всё, как графиня сказала. Настоящая вольная, только её подписи не хватает. — Я что-то не пойму, — задумчиво произнесла Пашка, — то вы вся такая воспитательница, а тут вдруг даёте крепостной вольную... Что-то здесь не так. И пришли лично, своей сиятельной персоной, а не через слугу передали... Графиня молча встала и собралась уходить. — Стой, Сиятельство! Орлова скрипнула зубами и медленно обернулась. — Чего ещё желаешь? Побойся Бога, крепостная, — холодно проведила она. — Нет-нет, всё не так просто, — Пашка поцокала язычком, — я же не слепая. Вижу, как ты, извращенка, хочешь девочку в два раза младше себя! — Мой sexualem preference я не желаю обсуждать, — отрезала Василиса. — Не-а, — девушка поёрзала в кровати, — за километр видно, как ты течёшь по мне... И вот так просто отпустишь? По правде говоря, Прасковья откровенно блефовала. Она была далеко не такой проницательной, какой хотела казаться. Однако, хоть вольная была воистину барским подарком, за который другие крепостные готовы были бы драться насмерть, ей этого было мало. Пашка затаила серьёзную обиду на графиню, и ей хотелось выторговать что-то более для себя существенное. — Так просто отпущу, — кивнула Орлова, — хотя, не спорю, больно. — Ну, не так больно, как ведро воды в жопу, — пробубнила себе под нос Пашка, — так вот. А что, если я подпишу вольную, но останусь? И даже позволю тебе... всякое. — Какой тебе резон? — Василиса прищурилась в ответ. Предложение явно нашло отклик в её сердце, но подвох в словах крепостной мог учуять даже человек с напрочь отбитым обонянием. — Ты мне скажи, — Прасковья пожала плечами, насколько позволяли ремни, — удиви меня. Предложи что-то такое, что заставит меня задуматься! Пашка отвела глазки, изображая невинного ребёнка. А Василиса нервно перебирала варианты. Разум твердил ей, что девица попутала берега, а вот сердце — что надо соглашаться на любые условия. Верный путь же, как обычно, пролегал где-то между этими двумя крайностями. — Приду через неделю с предложеньем, — наконец, решилась Орлова, — и ты подумай, чего хочешь, и хочешь ли вообще. Заметив, как крепостная требовательно задергала конечностями, Василиса вздохнула и с замиранием сердца добавила: — И путы разрешаю снять.