Надзиратель, или волк в овечьей шкуре

      Чонгук ненавидит это время. Искренне, до скрежета зубов. Постыдные моменты слабости и отсутствия контроля над собой. Несколько дней, когда власть над его организмом переходит в лапы животного.       В остальное время Чон делает все, чтобы такого не было. Игнорирует внутреннего волка, как можно сильнее отстраняется от его культуры. Он старается не быть презираемым существом, и в целом у него получается, но раз в три месяца реальность все же настигает, отнимая возможность быть собой.       За день до течки Чонгук перестает принимать маскирующие таблетки. Намджун настаивает, что давать выход естественным потребностям необходимо, поэтому велит, чтобы Чонгук проводил течку, как все остальные омеги, без какого-либо вмешательства препаратов.       А эти дни Чонгук презирает всей душой. Чувствовать, как собственное тело постепенно перестает тебе принадлежать, просто отвратительно, а все унижения, которые этому сопутствуют, и вовсе выворачивают наизнанку.       Чонгук запасается едой, запирает дверь в спальню, прячет ключ в сейф и генерирует уравнение, ответом на которое является код. Чонгук прекрасно знает, что не сможет его решить во время течки, а запомнить пятизначное число за несколько секунд не способен. Чон себе не доверяет. Точнее, не доверяет слабому внутреннему животному, которое пойдет на что угодно, лишь бы получить альфу, поэтому телефон тоже остается в гостиной.       Ты подлый, — рычит внутренний омега. — Но ничего, я еще отыграюсь.       «Даже не сомневаюсь, что попытаешься. Но я не дам тебе такого шанса».       Проклятая напасть начинается по расписанию. Чонгука воротит от собственного яркого запаха, и он просыпается, в отвращении морщась и обнаруживая влажную простыню. Между ног липко, а в животе уже формируется клубок возбуждения. Кровь приливает к паху, и Чонгук протяжно стонет. Не от наслаждения, а от боли. От жгущего презрения к худшим трем дням в сезоне. Он уже чувствует, как разум начинает ускользать, уступая место инстинктам, и руки тянутся к приподнятому члену. Омеге нужно не это, Чонгук знает, но еще не готов окончательно опуститься. Пока есть возможность, он себя отвлекает, снимая напряжение стимуляцией внешнего органа.       Но облегчения не наступает. Вместо этого возбуждение накатывает новой волной, и тело окатывает жар. Чонгук жадно хватает воздух пересохшими губами и выгибается, изнывая от неутолимой жажды. Потребность нарастает настолько, что становится физически больно.       Мне нужен альфа, — скулит омега, катаясь по воображаемому полу, а Чонгук извивается на кровати, пытаясь найти себе место. Но ничего не помогает. Внутренний огонь не потушить.       «У нас нет альфы. Забудь».       А вот тут ты неправ. У нас есть альфа.       Осознание пронзает остро, словно пика проходит через все тело, останавливая дыхание, и взгляд падает на лежащий на столе шарф. Чонгук успевает лишь отметить, что его омеге удалось незаметно пронести его в спальню, перед тем, как окончательно отключается.       Так бывает, когда перед самой течкой сила внутреннего волка увеличивается, и подсознание на некоторые секунды берет верх. Поэтому Чонгук сбегает от людей уже тогда. Начинает подготовку за день, закрывает глаза на свой стыд и отдает управление животному.       И сейчас оно в полной мере вступает в свое правление.       Силы подняться с кровати находятся неожиданно легко, и Чонгук вмиг оказывается у стола рядом с забытым Чимином шарфом. Простой зеленой тканью, источающей целительный аромат. Пахнущей самой жизнью. Чонгук прикладывает его к лицу и заполняет легкие запахом альфы. Он проходит по нему мелкой дрожью, подкашивает колени и выпускает новую порцию смазки. Она стекает по ногам, но Чонгуку уже все равно. Он падает обратно на кровать, оборачиваясь в шарф и мечтая пропитаться его ароматом.       Потребность только нарастает, но на удивление становится чуть легче. Будто запах Чимина защищает, окутывает, словно теплое одеяло, и приносит спокойствие. Он пахнет чем-то родным, будто домом, и Чонгук погружается в него, закрывая глаза и проваливаясь в мечты.       На сон в эти дни можно не рассчитывать. Лишь на кратковременное забытье и передышки после оргазма. Все три дня — просто пытка, когда не существует ничего, кроме испепеляющего желания, которое невозможно утолить.       Чонгук теряется быстро. Находит пальцем колечко мышц, ахает от легкого кратковременного блаженства и ощущает, как тело призывно сжимается. Но этого мало. Этого слишком мало. Он знает, что ему нужно. То самое, что он никогда не получит, и от одной только мысли живот будто режет ножом.       Руки тянутся к игрушке. Простому дилдо, слишком большому для беты. Кажется, любой, найдя его в комнате Чонгука, понял бы, кто он на самом деле, но такого шанса Чонгук не дает. Свои самые грязные секреты он прячет за тридцатью замками.       Чонгук не думает, зачем протирает игрушку шарфом. Подсознание знает зачем, а человеческая сторона закрывает глаза на весь этот ужас, который не может контролировать, и ждет, когда окончательно потеряется. Чонгук не уверен, как именно относится к моментам забытья. С одной стороны, полная потеря контроля вызывает омерзение, но с другой — Чон понимает, что не хочет быть свидетелем того, что творит его омега. Поэтому сейчас, когда внутренний волк отчаянно желает заполучить хоть частичку Чимина, он пытается не замечать. Игнорирует, как разрываются его сердце и тело от этого дразнящего запаха, и заглушает несдержанный стон подушкой.       Я хочу его в себе, всего в себе, с его огромным узлом. Хочу его сильные руки и низкий голос. Хочу стать его, хочу… — бормочет омега, и Чонгуку остается лишь завыть от стыда, когда он кончает, впиваясь пальцами в шарф и жадно втягивая носом его запах.       +++++       Чонгук подтягивает к себе замерзшие ноги и сжимается в клубок. Простыня мокрая и холодная, одеяло валяется на полу, а тело жмется к теплой подушке, будто желая спастись от леденящего одиночества. В комнате сумеречно. Тусклый свет пробивается через окно, и Чонгук садится на кровати. На душе так погано, что хочется плакать. Больно, тоскливо и очень холодно.       Чонгук неспешно встает и оборачивается на кровать: на смятую простынку в многочисленных пятнах, на валяющиеся на ковре игрушки разной степени извращенности, на пустую бутылку воды и на обруганный шарф у подушки. Ему противно. Ему безумно противно от содеянного, и вспышки в памяти лишь заставляют в ужасе жмуриться и стискивать зубы.       Как он теперь Чимину в глаза будет смотреть?       Чон находит уравнение, усердно вспоминает все занятия по математике и через пять минут наконец выходит в гостиную — обитель человека, не знакомую с его стыдом.       Привести все в порядок занимает больше получаса. Чонгук глотает таблетку, а затем ходит по квартире, суетясь и стараясь изо всех сил поскорее покончить с этой мерзостью. Он моется, избавляя себя от запаха, и распахивает окна, выветривая его из жилища. Протирает все поверхности, бросает в стирку постельное белье и вдруг подпрыгивает от звонка в дверь.       Глаза мечутся ко входу, сердце подскакивает, и Чонгук на цыпочках подходит к экрану домофона. Чимин.       «Что он здесь забыл? Я же сказал, что буду в Китае!»       А может, уточнить, какое сегодня число?       «ЧТО?»       Чонгук рьяно кидается к телефону и читает на загоревшемся экране: «22 декабря».       «Двадцать второе?! — вопит внутренне Чонгук, раскрывая рот в немом крике. — Я провалялся так ЧЕТЫРЕ дня?»       Чонгуку ужасно хочется есть, потому что во время течки не до этого, но сегодня, как оказалось, первый день его зимних занятий, на которые его, конечно, заставил записаться отец. Чертыхаясь, он открывает дверь Чимину. Поест в универе.       Пак заходит, как всегда, недовольный. Окидывает помещение и его обитателя придирчивым взглядом, отчего Чонгука бросает в холод. Наследник, как и ожидалось, все еще не одет. Весь помятый после сна, с взъерошенными волосами, он юркает обратно в спальню, пробурчав что-то про пять минут, а Чимин сжимает челюсть.       «Отдых» от Чонгука прошел отвратительно. Внутренний альфа тосковал, а человек укорял в том, что в очередной раз позволил обвести себя вокруг пальца. К счастью, ни господин Ким, ни господин Чон действительно не разозлились. Лишь вздохнули, разочарованные, что все осталось без изменений, и попросили Чимина составить первый отчет. Этим он все пять дней и занимался. Пытался смягчить свои проступки и не чувствовать себя полнейшим неудачником. Но, стоило Паку настроиться на эффективную работу, Чонгук опять вернул его в реальность, чуть не заехав по лбу дверью.       А он ведь знал, что не стоило соглашаться на эту работу! Знал, что ничего хорошо из этого не выйдет и бесплатный сыр (а точнее, достойная зарплата) бывает только в мышеловке.       Чимин вспоминает про то, что должен забрать свой шарф и, чертыхаясь, стягивает ботинки. Кажется, сегодня они с Чонгуком опять опоздают. Пак проходит по гостиной, ища оставленный предмет, и думает, что явно забыл его где-то тут, ведь больше никуда не ходил. Если только Чонгук не решил его выбросить.       Оказавшись на кухне после беглого осмотра гостиной, Чимин вдруг замечает шарф на стойке. Он лежит так, будто оставлен впопыхах, неподалеку от раковины.       «Он что, им посуду протирал? Ну подумаешь, забыл. Это же не значит, что теперь его можно использовать как тряпку! Хотя Чонгуку что дорогой шарф, что обноски — все одинаково безразлично».       Не бурчи. Ты сегодня какой-то особенно нервный.       «Станешь тут нервным с тобой и твоим избранником!»       Оп, а это мне уже нравится! Ты признаешь…       «Нет, ничего я не признаю! Лишь только то, что вы оба придурки».       — Я подожду тебя в машине! — кричит Пак и покидает квартиру. Оставлять Чонгука наедине с собой — может, идея и не лучшая, но Чимин надеется, что это его поторопит. А еще совершенно не хочет снова видеть.       А я хочу!       «Я знаю, — цедит сквозь зубы Пак. — В этом и дело».       Чимин быстро проходит по коридору, вызывает лифт и оборачивает шарф вокруг шеи. На улице морозно, а другого у него нет.       Но, стоит дверям закрыться, в нос ударяет запах, и глаза распахиваются, словно у насторожившегося хищника. Бьет так сильно и нещадно, что ноги подкашиваются, и Пак пошатывается, хватаясь за поручень.       Что это?! — оживает альфа. Встает в стойку и замирает, принюхиваясь. — Что это такое? Омега? Омега! Почему он так волшебно пахнет? Я просто не могу! Хочу пропитаться им. Пропустить его в каждую клеточку и заполнился до конца. Чтобы ничего другого больше не было.       «Это правда странно…»       Чимин еле может соображать. Все его чувства становятся оголенными проводами. Сердце ускоряет биение, кровь бежит быстрее, руки потеют, в паху наливается. Он тонет, с головой окунаясь в пленительный запах омеги. И не просто омеги. Течного омеги. Чимин улавливает присущие только такому периоду нотки, и с трудом вдыхает. Перед глазами плывет, и он закрывает их, снова полностью оказываясь во власти аромата.       Интересные нотки. Терпкие, сладкие, тонкие. Невероятная смесь, какую он прежде никогда не чувствовал. Напоминает землянику.       Когда двери лифта снова раскрываются, Чимин не может пошевелиться. Он все еще стоит, впившись в поручень. Ноги дрожат. Руки дрожат. Но в холл заходить какая-то женщина, и Пак из последних сил заставляет себя очнуться.       Он покидает дом, как во сне. Не понимает, как добирается до машины и опускается на переднее сиденье, а потом жадно вдыхает, поднося шарф еще ближе к носу. В паху тянет все сильнее. Но Чимин уже не соображает. Ему так плохо и хорошо одновременно, как не было никогда.       Омега… Почему я и не знал, что они могут так пахнуть? Это просто что-то невероятное! Мне нужен этот омега. Я обязан найти его. Просто обязан. Умру, если не найду.       «Успокойся».       Нет, не успокоюсь. Теперь точно не успокоюсь. Ты не понимаешь? Где-то есть омега с крышесносным запахом. Надо его найти!       «У нас работа».       Какая работа?! Что может быть важнее омеги? Нашей судьбы?       Чимину с трудом удается держать альфу под контролем. Все его инстинкты, все чувства подчиняются только одному — желанию найти автора аромата.       Но почему шарф Чимина вообще пахнет омегой?       Он не может понять. Разум не слушается, подкидывая картинки всего того, что Чимин хочет сделать с таинственным парнем.       Должно быть, один из приятелей Чонгука проводил течку в его квартире. Чон ведь бета, запахи волков не воспринимает, да и квартира пустовала. А шарф Чимина пах альфой, что, наверняка, привлекло того парня.       Значит, я тоже ему понравился! Он, должно быть, закутался в него, поэтому так пропитал своим ароматом. Боже, я схожу с ума!       «Я тоже! Прекрати, пожалуйста! Успокойся, иначе я свихнусь. Я не могу работать со стояком!».       О чем ты? Что ты такое несешь вообще? Омега! Я нашел омегу!       «Никого ты еще не нашел!»       Но я нашел запах, а это уже полдела! Я хочу этого омегу! Он мне нужен. Я на все готов!       «Не надо на все! Мы не в древних временах, чтобы трахать все, что движется. Тут законы есть! Даже если я найду его, то не смогу просто прийти и взять!»       Что? Но почему?       «Почему?! Ты с ума сошел?»       Да! Говорю же, да! И никакие доводы меня не остановят. Мне нужен этот омега! Хочу его. Очень хочу. Хочу и все! Мне нужен этот омега!       «Да понял я! Заткнись!»       Дверь резко хлопает, когда Чонгук забирается на заднее сиденье, но Чимин не реагирует. Словно в трансе, он все еще смотрит невидящим взглядом куда-то в район руля.       — Эй, Чимин! Уснул что ли? — зовет Чон и с непониманием смотрит на водителя, но тут знакомый и совершенно неуместный запах проникает в легкие, и взгляд резко находит шарф. Повязанный на шее Чимина!       «Черт!»       Он почувствовал мой запах! Он почувствовал! Наконец-то! Он узнал меня! Он почувствовал! Интересно, ему понравился?       Омега внутри сходит с ума, а Чонгук вжимает голову в плечи и желает впитаться в кресло. Сердце бешено ударяется о грудную клетку.       «Заткнись! В этом нет ничего хорошего. Ничего! Как я теперь выкручиваться буду?»       Как насчет сказать правду?       «Всегда знал, что ты полный кретин…»       Чонгук слышит свой пульс в ушах, но вида подать не может. Протерев потные руки о черные джинсы и прокашлявшись, он снова обращается к Паку:       — Может, поедем уже?       И Чимин, слегка дернувшись, заводит машину. На подопечного не смотрит. Кажется, не смотрит вообще никуда, и Чонгук начинает переживать о безопасности.       На очередном светофоре Чимин вдруг резко сдергивает с себя шарф и небрежно бросает на соседнее сиденье, после чего открывает окно. Внутри Чона неприятно дергает. Так, будто его только что самым мерзким образом отшили. И это больно. Несмотря ни на что, ни на какие доводы, запреты и еще кучу всего, чем жил Чонгук последние годы, боль игнорировать не удается. Она тянет, словно разверзающаяся внутри черная дыра, поглощая в себя все светлые мысли и чувства.       Ему не понравился запах?       Омега почти скулит. Так несчастно, что захватывает и рациональную часть Чонгука. Так, что он даже не находит сил поспорить.       — Не нравится запах? — вырывается само. Против воли. Почти через сжатые зубы. Но в этот раз волк выбирается наружу, пересилив человека. Чонгуку бы хотелось прикусить себе язык или поспешить оправдаться, перевести все в шутку, но ему слишком интересен ответ.       — Почему мой шарф пахнет течным омегой? — вместо нужной информации спрашивает Чимин. Почти раздраженно, но больше растерянно. И Чон совершенно не знает, что сказать. Он думать не может. — Твой друг проводил течку в твоей квартире?       «Черт, и что это я сам не додумался до такого варианта?»       — Ага, — тянет Чон. А ведь действительно, чего он опасался? Решил, что Чимин поймет его сущность по предмету одежды, который даже не принадлежит ему и не имеет ничего общего с его обычным запахом? Ну не нелепо ли?! Он старался слишком сильно, чтобы такого никогда не произошло. И теперь…       Обидно.       — Можешь познакомить?       Чонгук чуть не задыхается от этих слов. Сердце делает кульбит, а глаза округляются. Горло сдавливает.       — Что?       Понравился! Ему все-таки понравился мой запах! Я ему понравился. Понравился! Все, давай, заканчиваем весь этот цирк. Признаемся и заполучаем наконец себе своего альфу!       Омега внутри чуть ли не вытанцовывает, и от этого Чонгук начинает мелко дрожать. Он сидит, распрямившись, словно нашкодивший ученик, и безотрывно пялится на Пака.       — С омегой. Познакомить можешь? — чуть севшим голосом отвечает Чимин, и от этого по спине Чонгука бегут мурашки. Он понимает реакцию. Понимает, что Чимин его хочет, и от этого смазка предательски начинает сочиться.       Стыдно. Чонгук ненавидит такие моменты. Жалкое время слабости, когда не может контролировать собственное животное естество.       А Чимин-то напорист. Никакой скромности, одна уверенность.       Мой альфа знает, чего хочет.       «Он не мой альфа! Никакой он мне не альфа! Уймись ты уже!»       Он такой сильный… Я просто таю от его голоса. Он иногда становится таким уверенным в себе... Это невероятно сексуально.       — Что, запах понравился? — Чонгук не знает, где находит последние силы на усмешку. Его кулак отчаянно сжимает ручку рюкзака, впиваясь в нее ногтями так, словно от этого зависит жизнь. Все тело трясет изнутри. Но он как-то умудряется обороняться. Что ж, годы практики не прошли зря.       — А если да, то что? Будешь издеваться? Тебе не понять чувств волков, так что даже не начинай.       Он еще и защищает наш народ. Давай просто расскажем все сейчас, а? Не могу больше быть в его глазах придурком.       «Это не поможет».       Думаешь, такой умный? Правда, думаешь? Ты сам тут самый большой идиот.       — Вы не подойдете друг другу.       — Откуда тебе знать? — огрызается Чимин. Произносит с таким возмущением, что Чонгука все больше охватывает страх.       — Ну я же своего друга знаю лучше.       — Не знаешь. Ничего ты не знаешь.       — Думаешь, только потому что ты волк, разбираешься в людях лучше? Может, еще про истинных заливать начнешь?       — Ничего я тебе заливать не буду. Это тебя не касается. Тебе могу сказать только одно: этот парень мне подходит.       У Чонгука все переворачивается от этих слов, и возбуждение окатывает новой волной. Тело размякает и податливо тянется вперед, поближе к альфе и его природному запаху. Чимин свой не заглушает, и Чонгук невольно прикрывает глаза, втягивая носом воздух. Он разливается по клеткам, напоминая о прошедшей течке, и Чонгук резко отстраняется.       Так правильно, ведь да? Ты же знаешь, чувствуешь же. Так правильно: просто быть вместе с ним. Хватит уже издеваться над нами!       «Просто заткнись».       — А я считаю, что нет, — упрямо заявляет Чонгук, и Чимин разворачивается. Они стоят на светофоре, и это дает альфе возможность пронзить непослушного подопечного взглядом. Темные глаза сверкают недовольством, и внутренний омега прижимает к голове уши.       — Какое ты право имеешь решать за нас? Тебе так сложно дать мне номер? Больше от тебя ничего не требуется. Просто перестать быть высокомерным зазнайкой.       Омеге больно. Его альфа злится, и он ложится на воображаемый пол, опуская голову и смотря умоляющим о прощении взглядом.       Ты такое дерьмо, — рычит он тихо. — Просто дай ему номер. Трудно что ли?       Чонгук пытается держаться, но обида рвется изнутри, и он вытаскивает из рюкзака тетрадь, отрывает клочок бумаги и пишет номер своего планшета, а потом, закатив глаза, пихает Чимину.       — Спасибо, — улыбается вдруг Пак с облегчением, и от едва заметной радости на его лице в животе что-то порхает.       Когда Чонгук наконец уходит на занятия, Чимин достает телефон и записывает номер омеги. Сердце отбивает больше ста ударов в минуту, а руки трясутся.       «Что ему написать? Как не показаться извращенцем?»       Чимин сидит с телефоном в руках около получаса. Набирает сообщение и стирает, бросает аппарат на сиденье, решив отложить общение на потом, и снова берет. В итоге останавливается на чем-то нелепом, но наилучшем из придуманного:       «Привет. Меня зовут Пак Чимин. Мне дал твой номер Чон Чонгук. Знаю, это очень странно, но я почувствовал твой запах на своем шарфе и не могу перестать о тебе думать».       Чимин морщится, как перед ударом, а потом все же нажимает на кнопку «отправить» и откладывает телефон на приборную панель. Он гипнотизирует его взглядом еще около пяти минут, а потом тяжело вздыхает и старается забыть.       Ага, как же, получится!       Пак выстукивает неровный ритм по рулю, напевает заевшую песню, протирает зеркало, а потом все же не выдерживает и открывает мессенджер. Не прочитал.       «Что ж, наверное, это хорошо. По крайней мере, не проигнорировал».       А если так и не прочитает? Я с ума сойду! А если Чонгук дал нам не тот номер?       «Не паникуй раньше времени».       Ага, легко тебе говорить, не твоя судьба решается.       «Да ну?!»       После занятий Чимин и Чонгук возвращаются в квартиру Чона. Идти куда-то сегодня второму совсем не хочется: тело еще окончательно не пришло в себя после течки, и Чонгук мечтает только о том, чтобы есть, спать и смотреть сериалы.       Он ставит на плиту кастрюлю с водой и тянется к полке за раменом, а потом замирает.       Ты что, даже нашего альфу не накормишь?       «Он не наш альфа! Заткнись!»       Хорошо, МОЙ. А теперь вспомни про совесть и предложи ему поесть!       Чонгук оборачивается на Чимина, который сидит, уткнувшись в телефон. Выглядит он напряженным и сосредоточенным и на Чонгука совсем не смотрит.       Даже не знаю, обижаться мне на это или радоваться… Но он ведь ждет сообщение от нас, так?       «Конечно, нет, вернись на землю».       Ты просто слепой и глупый, мне не о чем с тобой разговаривать.       «Вот и прекрасно!»       — Ты обедал? — произносит Чонгук раньше, чем успевает сообразить, и тут же укоряет хитрого, скользкого омегу.       Чимин отрывается от аппарата не сразу. Хмурится, растерянно бегает глазами по Чонгуку, а потом, словно вспомнив, отвечает:       — Еще нет.       — Рамен будешь?       — Нет, спасибо, я не голодный, — отвечает он и снова погружается в свои мысли. Но Чонгук, развернувшись обратно к плите, все равно бросает в кастрюлю вторую пачку. Сам не знает зачем.       Ты же ответишь ему?       «Ты с ума сошел? Конечно, нет».       Серьезно? И оставишь его в таком состоянии?       «Пройдет».       Ты жестокий. Какой же ты жестокий. Ты же знаешь, каково это, ты же, проклятье, знаешь! Ты же не бета, идиота кусок! Или уже забыл, что дуришь весь мир? Сам поверил в собственную ложь? Но я тебе напомню! Слышишь меня? Я тебе напомню, кто ты такой!       Дождавшись готовности, Чонгук накладывает себе рамен и ставит вторую тарелку перед Чимином.       — Спасибо, — лишь отвечает альфа, даже не вспомнив, что отказался от еды.       Они обедают в полной тишине. Чонгук смотрит на охранника, а тот читает что-то в телефоне. Чимин правда другой. Ушедший в себя, подавленный, загруженный, и Чонгук не знает, виноват ли в этом он или есть еще причины. Хочется верить, что все дело не в том, что он игнорирует его сообщение, но внутренний голос отчаянно набрасывается с обвинениями.       Ты знаешь, каково быть без пары. Как же можешь быть так безжалостен?       «А что я такого делаю? У Чимина не гон, он просто унюхал себе омегу. Ничего такого. В городе нас еще с полмиллиона».       Хотя бы напиши ему, что не можешь.       «Зачем?»       Потому что так поступают воспитанные люди?       Чонгук хочет спорить, но понимает, что проще будет согласиться. Доев и убрав тарелку в посудомоечную машину, он закрывается в спальне и находит свой давно забытый планшет. Чонгук не пользовался им уже несколько месяцев, но сим-карта там все еще есть, поэтому омега вытаскивает ее и вставляет в телефон, после чего его тут же оглушает звук пришедшего сообщения.       «Привет. Меня зовут Пак Чимин. Мне дал твой номер Чон Чонгук. Знаю, это очень странно, но я почувствовал твой запах на своем шарфе и не могу перестать о тебе думать».       Кровь приливает к щекам и шее, и дыхание перехватывает от простых слов, которые прежде никто Чонгуку не писал. Еще никто и никогда не воспринимал его как омегу. Знает лишь Намджун, но он бета. Ни один альфа никогда не видел в Чонгуке омегу. Ни один омега не считал его за равного. И Чонгук всегда думал, что это хорошо. Всегда стремился к подобному. Быть омегой мерзко, постыдно. Эти низменные потребности, неспособность контролировать себя… Чонгук делал все, чтобы жить как бета, но его омега изнывал внутри. И сейчас, читая эти строки, он будто расцветает. Его сердце бьется быстрее, а настроение впервые за многие годы улучшается.       Давай поговорим с ним?       «С ума сошел? Нет».       Просто поговорим. Он же не знает, что это мы. Что случится?       Чонгук понятия не имеет, что делать. Сидит на кровати, заламывая пальцы, и пялится на сообщение. А потом набирает:

Вы: «Прости, так неловко. Я не хотел оставлять свой запах. Собирался постирать, но не успел».

      А затем, недолго думая, отправляет и закрывает глаза. Перестает даже дышать. Слышит лишь, как громко стучит его сердце и тикают на полке часы.       Звон оповещает о новом сообщении всего через несколько секунд, и Чонгук почти подпрыгивает. ПЧ: «Нет, ты что, запах просто изумительный. Не извиняйся. Я просто… хотел познакомиться? Как тебя зовут?»       Чонгук отбрасывает телефон на одеяло и отстраняется, словно Чимин может увидеть его через камеру. Все тело трясется, и он не находит себе места. Что ему делать дальше? Ответить? Но какое имя назвать? Не может же он признаться.

Вы: «Неважно. Мы все равно не сможем общаться. Я через две недели уезжаю на учебу в США».

      Новый ответ приходит нескоро. Чонгук уже думает, что общение на этом закончено, и успевает столкнуться со смесью облегчения и разочарования. Но он должен был наврать. Ничего иного не оставалось. ПЧ: «Что ж, давай пообщаемся хотя бы эти две недели. Может, я когда-нибудь приеду в США, и мы встретимся )) Скажи, как к тебе обращаться».       Чонгук не хочет отвечать. Знает, что не должен, что ничего хорошего из этого не выйдет, но сидит весь на нервах, пытаясь угомонить своего омегу, который не дает ни секунды покоя. Что будет, если они поговорят?       Ты дашь мне возможность побыть собой. Хоть эти две недели. Хоть немного. Ты всегда меня затыкал, всегда издевался. Дай хоть это. Дай возможность побыть омегой. Пожалуйста.       «Зачем? Это все равно ни к чему не приведет».       Вот именно. Так чего тебе стоит? Просто дай мне эти две недели. Я тебя умоляю.       Чонгук тяжело выдыхает и побежденно опускает голову. Снова берет в руки телефон, а затем, немного подумав и выбрав прозвище, которым его называл папа, печатает:

Вы: Зови меня Тэян.