Помнишь Тьму?

      

      Audire disce, si nescis loqui       

      

Учись слушать, если не умеешь говорить.

             — С тобой пришло много проблем и бед, но с тобой их интереснее решать. Я ни в коем случае не жалею о нашей встрече или о том, что ты — моя жена, — эти слова… я сказала точно такие же Октавиану о Дракуле.       — Обычно после таких слов следует признание.       Муж стойко смотрит мне в глаза. Даже в этом кресле, в котором я тону, — он выглядит огромным.       — Я очень хочу сказать их, Владислава.       — Но?       — Но это опасно, — снова та же песня! Покажи лицо — опасно! Скажи, что любишь меня — опасно! Как же. Это. Бесит! Мазут в саркофаге оказывается маслом, и мои демоны подносят к ручьям зажжённые факелы.       — Влад, понимаю, ты боишься за меня, но я выдержу и…       — Это опасно для меня, — даже демоны замирают в недоумении.       — Что?..       Дракул вдруг растирает шею.       — Предсказание. Найду ту, что полюблю и признаюсь словами — умру.       — Почему… раньше не сказал?       — Потому, что это звучит как оправдание! Уклонение от ответственности, — серые глаза превращаются в щелки. — А я не тот, кто будет бегать от ответственности.       — Понятно, — значит, я никогда не услышу от него этих слов. Мне нужно смириться с этим, но… вновь эта тупая боль в районе сердца. Как избавиться от нее?       Раздумья прерывает спокойный тихий голос:       — Ты ведь знаешь про Агапэ, Манию, Людус и другие виды?       — Да. Мирча рассказывал. Истинная любовь возможна только при совокупности всех семи видов.       Дракул кивает и улыбается:       — Я знаю, что ты сможешь назвать все виды по очереди.       — Сейчас? — глупый вопрос.       — Сейчас, — Влад вдруг ощущается другим. Совершенно. По тому, что я чувствую от него, можно сделать выводы, что он раскрыт передо мной. Поза расслабленная, нет чего-то сковывающего или скрывающего, даже ноги просто выпрямлены, не сложены друг на друга. От мужа веет спокойствием, умиротворенностью и согласием. Так выглядит человек, который соглашается с судьбой, что напророчили ему Мойры. Он выслушал их без возражений или страха, а возможно то, что сказали прядильщицы судеб, лишь уверило князя в том, что ничто нельзя изменить. Страшное? Возможно, но не настолько, чтобы ставить на кон все. Восстань или умри. И Дракул примет любую сторону подброшенной в воздух монеты, не стараясь повлиять на исход.       — Мания, — первое, что приходит на ум, если говорить о любви и смотреть на Дракула.       — Одержимость, желание единолично обладать тобой. Это то, что я испытывал к тебе снова и снова, когда ты находилась в окружении других мужчин. Слишком велико было желание быть среди них и быть единственным таковым, но ты всячески избегала меня. Я привык брать то, что хочу, но ты изворачивалась из рук, как… — его улыбка острее лезвия, — змея.       Князь замолкает, но его слова продолжают звучать в моей голове. То откровение, о котором он говорил в начале нашей беседы, — это оно? Внутри груди что-то давит, и мне едва удается произнести:       — Эрос, — вторая мысль, которая посещала меня при виде Дракула.       — А это то, во что со временем переросла Мания. Одержимость осталась, но после ты начала привлекать меня сексуально. Фантазии о том, как ты содрогаешься в цепях от наслаждения, перевесили потребность видеть твой страх. Пожалуй, самым приятным было твое желание почувствовать эмоции. Когда стегал тебя плетью — завораживающий вид. Ты не кричала, нет, наоборот стонала и раз за разом повторяла слова, сказанные мною. Не каждый может видеть наслаждение в боли, но ты смогла. Тогда я подумал, что мы стали ближе, что ты разделяешь мои мысли и эмоции, и какое-то время это действительно было так.       Вспоминая сейчас те эмоции, я действительно могу сказать, что почувствовала Дракула иначе. Когда сидела на нем, когда он обнимал меня, когда кровь стекала по моей спине. Будто жизнь изменилась на «до» и «после».       — Прагма, — тихо, без эмоций.       — Полагаю, что «расчет» произошел после твоей встречи с Батори. Поняв, что могу потерять тебя, я забрал Венец у Коссея. Он тогда уже трещал о, — Дракул впервые замолкает и отводит глаза, но спустя пару секунд снова чувствую, как плавится кожа под его взглядом, — моих чувствах к тебе, но я уверял, что это лишь прагматичный выход из ситуации.       — Но?       — Но я мог не давать тебе Венец, а просто обратить и контролировать через силу, но не захотел. Пошел другим путем.       — Ты сказал, что не желаешь видеть меня в качестве носферату.       — Ты бы сильно изменилась, а мне… нравишься такой, — он обводит меня рукой. — Живой. Пусть мы и не умираем физически, но я уже сказал, что эмоции обуревают нас, а ты тогда, только начала чувствовать человеческие эмоции. Я видел, какой ты была без них — выцветшим пятном без намека на жизнь. Если бы на тебя обрушился шквал, ты бы не выстояла. Да и Батори целилась наверняка, твое сердце было травмировано, что значительно повышало риск становления не носферату, а стригоем, было слишком опасно. Однако, самое важное, — я не мог отпустить тебя. Венец дал такую возможность, он исцелил тебя, и даровал мне время, которое так нужно было. Венец Мрака — это надолго. Это брак и гарантия того, что ты не покинешь меня.              «Но ты сам прогнал меня…»              — И я очень сожалею об этом, — Дракул одним цельным глотком допивает вино, он почти не притрагивался к нему, а тут выпил все залпом. — А я мало о чем сожалею, Владислава.       Зажмуриваюсь, чтобы слезы не посмели появиться перед ним. Он этого не любит.       — Людус, — ком в горле едва позволяет мне вымолвить слово.       — М-м… Игры. В них и ты сполна поучаствовала. Помнишь, как доставляла сама себе удовольствие?       Укор за укор! Он знает об этом.       — А еще я прекрасно помню, как ты встал на колени.       — Верно, встал. Ведь мы оба приняли правила игры, — он вдруг усмехается и наклоняет голову вниз так, что смотрит теперь на меня исподлобья. — Моя маленькая княжна, как мальчишку, отправила восвояси с каменным членом в штанах, — это признание тешит мое самолюбие. Я. Дракула. И отправила домой. Такую гору мышц и ярости. — Встреча в церкви, в твоей комнате, в ванной, даже в тот момент! — рычание уродует последнее слово, но князь отмахивается от собственного замечания. — Все это были игры между нами. С главным вопросом: кто сдастся первым на милость другому?       — Я сдалась. Вернулась.       — Хотелось бы мне потешить свое эго и сказать, что это так, только вот, кто вернулся к тебе после твоей выходки? — пронзительные серые глаза раскрывают мне свой урок, свою боль и странный трепет. Они мои союзники, они открыты со мной, могут рассказать о многом, о чем умалчивает их хозяин.       — Ты…       — Так кто же на самом деле проиграл, Лада? — ртуть темнеет. Дракулу очень сложно говорить эти слова, пусть голос его тверд и непоколебим. Однако в душе — буря, и я либо ударю в нее острым словом, либо утешу нежным.       — Ты, — он горестно улыбается. Словно ему самому претит поражение. Сам факт того, не последствия, не выбор, который он сделал, не причина, а факт проигрыша. — Я не смогла бы найти в себе силы для этого. Мной была выбрана месть, а не прощение, а ты простил, пусть я причинила тебе столько боли… ты мог не приходить позже.       — Не мог! — рука с треском сжимает подлокотник кресла. — Почувствовав твою боль, я ринулся к тебе.       — И я не понимаю: почему?       — Потому что сразу подумал о самых разный вариантах. Страшных, Владислава, для меня. Я совершал ужасные поступки в отношении целых деревень, мастер в них, и тогда моя же фантазия сыграла со мной злую шутку. Оставив тебя одну. С ним. Подверг тебя опасности. Нужно было заставить тебя коснуться меня, и тогда мне бы не составила труда оторвать ему голову. Забрать тебя! Знать, что ты в безопасности. Вместо этого убежал, впервые, — рука нервно теребит отросшие волосы и вдруг останавливается, прикрывая глаза. Будто князь желает скрыться от меня. — Если бы он хоть что-то тебе сделал… то сдох бы самой мучительной из смертей, — тьма вибрирует в углах комнаты, — ад показался бы ему раем.       Верно. Такому Дракулу я верю. Сейчас его энергия настолько удушающая, что меня невольно возвращает в прошлое, но теперь ощущая Влада в своем сознании, даю своей силе выход, гася злость князя, попутно создавая желоба в стенках своей защитной клетки. Вся паника уходит в них, а я насыщаюсь силой.       — Ты и так теперь можешь? — уже более спокойный голос возвращает в нашу спальню. — Ты подавила мою злобу, как?       Пожимаю плечами:       — А как ты находишься в моем сознании?       Вымученная улыбка, но это уже лучше.       — Я тогда испугался, Владислава, уже во второй раз с момента обретения силы. Первый был с Братори.       Тоска. Она обволакивает меня прозрачной вуалью — вид не изменяет, но вот восприятие действительности — да. Это не моя эмоция, Влад делится ею со мной, позволяя увидеть и это. Этот мужчина открывается с разных сторон, словно головоломка, только найдешь подход к одной, как тут же появляется другая. Хочу унять и это чувство.       Снова проникаю глубоко в свое сознание, оглядываю темное помещение, на наличие еще большей тьмы. Замечаю то, чего не видела раньше — будто зверь в клетке сидит. От него пышет жаром, он теперь не скрывается, но тьма все равно накрывает его плащом, поглощая бо́льшую часть энергии, по которой я смогла бы отыскать. Огромный, под стать хозяину. Зверь, с клыками и когтями, но он будто не видит меня. Подбираюсь тихо и медленно, рассматриваю. Сидит, согнув одну ногу в колене, упирается в нее локтем, лицо, как и в настоящем, скрыто ладонью. Легонько касаюсь разгоряченного пепла.       Дракул вскидывает голову, я же недвижима, сижу на кровати и наблюдаю. Влад хмурится, качает головой. Словно поверить не может, что я сама прикоснулась первой. Касаюсь вновь его сущности, запертой со мной, и в этот раз мужчина впивается в меня взглядом. Теперь он точно знает, что я делаю. Хочет что-то сказать, но я быстрее:       — Сторге.       — Семья. Как и сказал Мирча: любой, кто посмеет тронуть тебя или, — он тяжело и даже зло вздыхает, — мальчишку — столкнется с нашим гневом. Ты — Басараб, как и представилась Владыке Костей, и он, — снова пауза, каждый раз, когда Влад говорит о Маркусе, то князя будто бы сворачивает жгутом, — тоже. Я хочу защищать тебя так же, как и других людей, рожденных под знаменем Дракона. Ты — неотъемлемая часть моей семьи, больше не брошу, не выгоню и не посмею ранить. Никогда, Владислава. Я постараюсь заменить тебе семью, создам ту, в которой ты будешь счастлива. Или хотя бы не будешь чувствовать холода, — капля падает на тыльную сторону ладони, и я отдергиваю руку, будто от бубонной чумы. Новая соленая капля стекает по моей щеке, и тут же судорожно стирается.              «Почему они идут? Почему не останавливаются? Почему я плачу, если закрыта саркофагом? Почему его слова что-то задели внутри, ведь я так сильно и глубоко прятала свою боль! Почему? Почему?!»              Я плачу и в душе́ и снаружи, слезы бегут ручьями, попадают на губы, постель, руки. Утираю их, но толку нет. Внутри бьюсь в истерике, пока зверь в моем сознании не обхватывает меня и не прижимает к себе. Его смертоносные когти в миллиметрах от моих глаз, но подушечки пальцев так аккуратно смахивают слезы. Теплое дыхание согревает промерзлые губы, а тело льнет к жару. Теперь уже я смотрю во все глаза на Дракула. Он не двинулся ни на миллиметр, но я вижу, как побелели его костяшки от сжатых кулаков.       — Я… я… — ком в груди подобрался к горлу, блокируя дыхание. — Прости, я… не должна была, — стараюсь быстро вытереть слезы, но они продолжают литься, хоть уже и не так сильно. — С-спасибо.       — Пожалуйста.       Внутри груди расходится тепло, и кончики пальцев больше не немеют от холода, а зверь все гладит меня по голове, качает в объятиях. Утираю слезы и, шмыгая носом, выдавливаю:       — Фили́я.       Дракул улыбается, а я натягиваю одеяло на голову, как капюшон, чтобы скрыть свой заплаканный вид. Оно падает на глаза, и я слышу тихий и красивый смех. Интерес сильнее, поэтому выглядываю.       — Дружба, — начинает Дракул. — Давненько я не дружил, Владислава, очень давно. Да и к тому же, с Мирчей вы очень даже подружились, — одновременно ласково и грозно.       — Мирча — это Мичра, а ты — это ты. Вы разные.       Улыбка снова слегка вымученная, но уже светлее, если такое сравнение можно сопоставить с этим мужчиной.       — Раз ты так считаешь, Змейка, — он поднимает верхнюю губу, показывая клыки, прекрасно зная, как это действует на меня! Что люблю эту его часть во внешности.       — Мне трудно будет дружить, особенно с тобой, с той, которой стоит только появиться в помещении, и мои мысли лишь о том, как выгнать всех и разворошить постель. Ты порождаешь во мне нечто, что намного темнее Тьмы. И я хочу поддаться этому зову. Смысла бороться больше нет. Нам придется сражаться с врагами, которых мы даже не видим, но знай: на меня, как на защитника или соратника, друга, ты можешь положиться. Если ты просто захочешь поговорить, то я усмирю Манию и Эрос в себе, чтобы ответить тебе, — слезы медленно стекают со щек, больше не утираю их, лишь склоняю голову вниз, чтобы муж не видел. То, о чем он сказал сейчас, я не смогла бы допустить даже в самых смелых мечтах, но я слышу. И мне безумно приятно от этого. Влад изменился: его поступки, его слова. Он мог бы уже кучу раз убить меня, заточить, пока не расскажу ему все, уйти, и тогда бы я сама бросилась за ним, но он этого не делает. Сидит предо мной, открывается и обнажается от своей брони. Становится уязвимым. Вижу это. И чувствую изменения в нем.       Агапэ — это последняя степень любви. И последнее, о чем можно было бы подумать, касаемо Дракула. Что, по-моему мнению, князь бы не смог бы испытать никогда, но вдруг… Влад напрягается, он и сам понимает, какая любовь осталась: губы сжаты, хоть ноги и вытянуты, но дергает стопой, будто отгоняет от себя страшные мысли, или махает ими, как хвостом, пальцы крепко сжимают бедный подлокотник. Он нервничает, как если бы я его палач или судья, выносящий приговор.       — Ага́пэ, — это слово, как хлыст для него, для меня. Пламя свечей дергается, мир замирает, мы не сводим глаз друг с друга, боимся пропустить хоть малейшую эмоцию на лице визави. Содрогаюсь и я, когда Дракул выпускает пустой кубок из руки, тот с грохотом катится по полу. За ним двигается и сам Дракул. Он подходит и садится возле меня, наклоняется и целует. Аккуратно, бережно, нежно. Поднимает мою руку, ведет пальцами по предплечью, затем по ладони. Пальцы расходятся от легкого и щекотного касания. Их ловят в ловушку, Влад переплетает наши пальцы, продолжая поцелуй. Не напирает как раньше, уговаривает своими движениями, мыслями и чувствами. Зверь внутри занят тем же: он согревает тело руками, расцеловывает лицо, обещает никогда не отпускать, защищать и быть рядом.       Князь не говорит ни слова, он показывает мне свою привязанность, свою ласку и трепет предо мной. Его темную сторону мне довелось увидеть сразу же, а вот эту он хранит глубоко в себе, подальше от других, такую же ранимую и чуткую, как и у каждого нормального человека. Он так же боится, так же переживает и осторожен. Хочет быть любим, пусть не смеет признаться в этом даже самому себе, но это так. Желает семью, а не подчиненных, хочет жить в мире, а не в постоянной войне, особенно с самим собой. Ему важно доверять людям вокруг, слишком много предателей видела его спина, поэтому и покрылся броней из шрамов, за которой потерял себя, соответствовал самым страшным ожиданиям других. Взял за правило: боятся, значит, уважают, а уважают, значит можно контролировать.       Влад сам устал от всего этого. Да, в душе у него есть и тяга к власти, к знаниям, пусть и запретным, у него есть гордыня, непомерные амбиции, но они взращивались в нем под гнетом и долгом. Обязанностями, что он не мог проигнорировать, как и я, когда была взаперти. Мужчина передо мной сейчас — плод многих ожиданий: родителей, подданных, врагов и самого себя. Даже моих. И теперь я жажду увидеть его настоящего. Он не говорит мне, что любит, он — показывает. Вот, что важно.       Зверь прижимается ко мне, ластится, просит ласки в ответ, пусть его глаза и горят адским огнем, в нем есть мольба. Не отвергать его, такого жалкого и слабого, разрушенного, ужасного и мрачного. В этот момент Дракул больше похож на дитя Матери, чем на великолепное творение Отца. И я принимаю его. Утыкаюсь в колючки, обнимаю сильные плечи, целую губы, что скрывают клыки, позволяю когтистым рукам обнимать меня.              «Это… это…»              Дракул отрывается от меня, но трется своим носом о мой, слизывает мои слезы и растирает их своей скулой.       — Плачь, Владислава, если ты хочешь, если это нужно тебе, а я слижу каждую из них. Буду оберегать, когда нужно, или отойду в сторону, когда необходимо будет почувствовать себя сильной. Я — твой, а ты — моя. Мой трон — твой. Ты и я — одно целое, неотделимое. Только вместе. Я от тебя никуда не денусь, не скроюсь и не уйду.       Муж целует мои щеки и глаза, действительно слизывает слезы, которые катятся все сильнее, и я утыкаюсь в ему в шею, заливая соленой водой его рубашку. Он гладит меня по голове, спине. Слышу, как он дышит, и это самое умиротворяющее, что мне доводилось слышать.       — Владислава, я… — он осекается, но прижимает меня к себе ближе, едва не заставляя сесть на него.       «…люблю тебя».              — Хотел сказать это тебе еще тогда, когда лежал полумертвый у твоих ног в комнате Мирчи.              «Владислава, я… ты дорога мне», — это то, что он тогда сказал. Значит уже тогда понимал все?..              Пусть он не произнес этого вслух, но мне хватает. Поддаюсь вперед, заключая его в объятия, и заваливаю Дракула на спину. Целую в губы, повторяя тот поцелуй, что он подарил мне ранее, не могу удержаться от нахлынувших чувств и все же кусаю нижнюю губу. Слышу его смех.       — Я готов позволить тебе завалить меня везде, но все же предпочитаю кровать, княгиня.       — Я тоже люблю тебя, Влад, — он замирает, даже ухмылка стирается с его лица, но она медленно возвращается, уже мальчишечьей и яркой, одновременно робкой и соблазнительной.       — Я очень рад, маленькая княжна, очень рад, — рукой заправляет прядь мне за ухо.       Так приятно, так хорошо, словно все так и должно быть. Словно все эти испытания к этому и вели — к тому, чтобы мы вот так лежали на постели и говорили друг другу, как любим.       — Почему «маленькая княжна»? Ты ведь только что назвал меня княгиней.       Князь пожимает плечами, ему абсолютно все равно, что на нем кто-то лежит.       — Потому, что если бы мы были простыми людьми и могли иметь детей, то мне бы очень хотелось от тебя дочку. Ждал бы ее всем сердцем, носил бы ее и тебя на руках, — даже через маску вижу, как расслабленно его лицо, как на нем проявляется мечтание и печаль. Несбыточная мечта, которой он больше ни с кем не поделится. Верно, подобные ему, лишены права иметь детей без вреда для матери ребенка, а он со своей силой и подавно.       — А как же наследник превыше всего?       Влад удивленно, но больше притворно, хмурится:       — А кто сказал, что их бы не было вообще?       — Их?       — Трое, а может быть и четверо, — муж смеется под моими ладонями, но я знаю, как сбить с него спесь.       — Значит, Маркус заменит наши мечты, — улыбка тут же вянет.       — Влада…       — Ты же признал его Басарабом!       Дракул тяжело вздыхает:       — Признать кого-то семьей и быть хорошим отцом — это разные вещи. Вспомни Мирчу, я отвратительный отец. К тому же моя не любовь взаимна, — проводит костяшками по моей скуле.       — Тогда как бы ты любил нашу дочь?       — Легко, скорей всего она была бы похожа на тебя.       Теперь уже тяжко вздыхаю я:       — Ладно, князь, настаивать не буду, но мы все равно перетянем тебя на свою сторону, — вспоминаю то, что Маркус шипел на запах Влада и Мирчи, как жался ко мне во время свадьбы. — Скорее всего он не любит мужчин, его били и морили голодом, Влад, может поэтому он больше доверяет женщинам?       — Понимаю, сам бы выбрал женщин, вы более красивы, чем мы — мужчины, — ехидство тут же вознаграждается тычком в бок. — Ауч, княгиня, я тут распинаюсь и открываюсь тебе, а ты, почувствовав власть надо мной, тут же применяешь силу?       «Почувствовав власть надо мной». Он действительно подтверждает то, что я влияю на него, это многое стоит.       Влад гладит меня по спине через ткань сорочки и задумчиво смотрит.       — Могу ли я надеяться, что раз ты любишь меня, то мне можно не остерегаться предательств с твоей стороны?       Сердце щемит, хочу тут же выкрикнуть: «Их больше не будет!», но могу ли я раздавать такие обещания? У меня есть секрет, и я слишком боюсь раскрыть его тому, кого люблю. Пусть в неведении, но со мной, чем в правде, но где-то очень далеко.       — Я искренне постараюсь, Влад, честно.       — Но?       — Есть то, что я бы сама хотела забыть, не то, что рассказывать кому-то.       — Ты про свою семью?       — Она ужасная, в моем времени так быть не должно! Мы не бьемся на мечах, не завоевываем новые территории, но… — трудно сказать, трудно признаться, особенно ему, теперь, когда Влад раскрылся. — Знаю, у тебя было еще более паршивое детство, и ты открыто говоришь о нем, но я не могу. Пока. Не так сильна, как ты.       — Тебе не нужно быть сильной, как я или сильнее, Владислава. Я, мои Тени, Коссей, Агата, Орф — мы все встанем на твою защиту.       — Чувство беспомощности, — сажусь, образовывая дистанцию между нами, Дракул хмурится, ему будто бы не нравится, когда я отдаляюсь от него. Поднимается, опираясь на локти. — Меня всю жизнь оберегал брат. Я люблю его, он — единственный луч света в этом кошмаре, но… насколько благодарна ему, настолько и зла за чувство, что без него — погибну. На Сумеречном Плато я впервые почувствовала силу, когда убила гончую, когда призвала мертвецов. Впервые, в окружении смерти, почувствовала безопасность, что сама могу защитить себя и представляю опасность для кого-то другого.       Влад садится и обнимает меня, целует в висок и произносит:       — Знакомое чувство. Я был таким же, пока не встретил Коссея, не заключил сделку с Отцом. Возможно, именно поэтому и разозлился так, когда узнал, что ты якобы предала меня. Снова почувствовал ту боль, что зарекся больше не испытывать. Я видел, как ты орудуешь Искушением, он хорош в ближнем бою, но иногда нужен меч. Коссей уже занят им. С новым оружием ты станешь еще смертоноснее.       — Мне? Правда? — он сама безмятежность, потому тянусь к нему и… кусаю за подбородок, на что он лишь поднимает бровь. — Прилив нежности. Спасибо, Влад, но разве это не уменьшит мою скорость.       — Я уже подумал над этим… — его ухмылка не предвещает ничего хорошего.       — Мне… переживать?       — Нет, Змейка, наоборот, я дам тебе шанс завалить меня на спину.       — О чем ты?       — Увидишь, начнем с завтрашнего дня.       — Что начнем?       — Завтра и узнаешь, а пока, — он снова меня целует и встает с кровати. Подходит к стеллажам с книгами и достает коробочку.       — Я ее не видела.       — Конечно, ее же прятал я, — князь подходит и протягивает черный бархат.       — Это?..       — Серьги, — в коробочке лежат две серьги не похожие друг на друга и все же едины в своем стиле.       — Дракон и Змея? — серебристое плетение второй мне очень знакома, а вот голова дракона почти повторяет герб рода Басарабов. — Они…       — Да, это мой герб и твой рисунок из библиотеки.       — Я так давно его нарисовала, что забыла, что ты тоже рисуешь, как и Мирча. Ты и свой герб под мой стиль подровнял.       — Ты хотела носить что-то от меня, а я от тебя. Так что вот, каждый нарисовал украшение другому.       — Стой, ты проколешь ухо?       — Я надеялся, что это сделаешь ты мне, но да, я буду носить одну Змейку в память о другой.       — А я буду носить Дракона, — улыбка появляется сама собой. — Спасибо, я буду делать это с радостью.       Влад достает из коробки дракона, и я вижу, что это сережка-гвоздик.       — У тебя уже есть одна сережка, заменим ее или…       — Нет, проколи мне новую, — указываю на место в верху, на хрящике.       — Сверху? Довольно, — князь замолкает, обдумывая продолжение.       — Необычно?       — Странно, но ты вся такая.       — Ну, спасибо. Так, а как ты будешь это делать? Иглой?       — Прокалывать? Это ни к чему, — громкий хруст над ухом и резкая боль едва не заставляет дернуть головой.       — Ауч! — Влад закрепляет застежку и проводит языком по коже, слизывая кровь.       — Прости, — шелестит его голос, — я думал, что предупредить тебя об этом — плохая идея. Больно?       — Раз болит — значит, жива, верно?       — Это конечно хорошо, но проверить: жива ли ты, можно и более приятным способом, — его ладонь скользит по моему бедру. — Наденешь мне? — протягивает уже змею.       — Как? Так же?       — Угу.       — Но твоя кожа?       — Я уберу защиту, давай.       — В какое ухо?       — В какое тебе больше нравится?              «Так, с теми правилами, что действуют в моем времени, лучше проколоть либо оба, либо левое…»              — С какими правилами?       Вот черт! Нужно учиться думать тише в присутствие князя! Его способность слышать мои мысли слишком хороша. Как теперь это объяснить ему?       — У тебя краснеют уши, Владислава, — голос строг, но я слышу в нем подтрунивание.       — В общем… ну… есть правило, что в правое ухо… ну, прокалывают его… только те… ну… кто спит только с мужчинами, — лицо горит от стыда, кажется, я даже зажмурилась. — Ты… уже… — Боги! Я не могу произнести это вслух!       — Нет. Сам нет, — Фух! — Слишком громко, Змейка, я даже отсюда слышу твое облегчение, — смеется Влад. — Я придавался утехам с мужчиной в одной кровати, но любовников не имел, — глупо хлопаю глазами, на что Дракул тяжело вздыхает.       — Между нами либо была женщина, либо у каждого из нас была женщина. Меня не воротит от вида мужского тела или члена, но привлекательными для себя я их тоже не считаю.       — Хорошо, тогда в левое.       — Левое, так левое, — соглашается князь и слегка наклоняет голову. Пытаюсь найти опору: сначала в своих ногах, затем в мужских, но я не могу удобно расположиться, да и князь достаточно высок, даже со склоненной головой.              «Высок, как грех…»              Меня тут же обжигает алый взгляд, словно бы мои мысли пришлись по душе Владу.       После минуты моего кряхтения, Дракул чертыхается и сажает меня к себе, сгибая ноги в коленях. Теперь мое лицо даже выше его.       — Ты держишь меня за ягодицы, чтобы я не свалилась с тебя?       — Нет. Мне некуда деть руки, а так очень даже приятно.       — Бесстыжий…       — Я уже говорил, Влада, что стыд — это последнее, что чувствую рядом с тобой. Тебе тоже надо легче относиться к этому. Ты можешь спросить меня обо всем, насколько бы это не было бесстыже, — горячее дыхание обдает кожу, а сильные пальцы впиваются в бедра.       — Я запомню это, князь.       — Уж постарайся, княгиня, — новый быстрый поцелуй.       — Так, твое ухо, — прикладываю металл к теплой коже. — Сюда? — легкий кивок. — И мне просто…       — Да, надави.       — Легко сказать, — вдавливаю острый кончик гвоздика, но он не поддается. Прилагаю больше усилий, прикусывая язык, но меня отвлекает тихий смех. — Что?       — Ничего, просто ты забавная, когда так делаешь.       — Рада, что повеселила, — давление, наконец, приносит свои плоды, и острее втыкается мне в палец. — Дьявол!       — Напомнить тебе, что ты сидишь сейчас у него на коленях? — муж замолкает и принюхивается. — Ты поранилась?       — Проколола палец, — наша с Владом кровь смешивается и бежит по его шее вниз. Сережка в ухе, застежка на месте. Склоняюсь и слизываю кровавую дорожку, однако капля юркая и тут же убегает в ворот рубашки.       — Владислава… — хриплый голос больше походит на далекое рычание. — Я жил с мужчинами в лагере больше двух месяцев, без тебя, — он замолкает, когда мой язык проходится по прессу. Рубашка уже расстегнута. Слышу судорожный вдох, когда прохожусь языком чуть выше пояса штанов. — Ты… ты еще не вос… становилась, я не могу тронуть тебя в таком… состоянии.       Глаза прикрыты, руки за спиной, чтобы не коснуться меня, пальцы сминают покрывало, челюсти сжаты, мой князь на грани. Его выдержка сильна, но не вечна. И это так заводит меня, что тупая боль в теле после пробуждения уходит на второй план.       — Хорошо, — чмокаю его в губы и ложусь в кровать. Еще темно, можно и поспать. Уже отвернувшись, слышу:       — Ведьма…       — Спокойной ночи, милый, — огонь гаснет, и меня обнимает мой мужчина. Темный Князь, который любит меня, и которого люблю я. Сон крепкий, ведь всю ночь меня окружает запах ночи и грозы.