Помнишь Тьму?

      

      Omnia fert aetas animum quoque              

Годы уносят все, даже память

       Погода меняется, как меняется и атмосфера. Метель лишь усиливается, а давление сжимает легкие так, что сложно сделать вдох. Ветер ревет, дергает шкуру, но мое тело продолжает двигаться, как и было запланировано: я найду выход и вернусь! Вдох. Выдох. Внутри решимость борется с опасением — со всеми страхами, что накопились за целую жизнь. Столько вопросов: смогу ли я выжить? Хватит ли мне сил на это? А выбравшись, смогу ли обрести спокойствие в объятиях Темного Князя? Мы союзники, но недомолвки так и копятся между нами, вырастая, как огромная стена. Скоро мы не сможем ее ни перепрыгнуть, ни разбить. И это, пожалуй, самый большой мой страх.       Последняя ступень Лестницы Покаяния ведет на огромное плато. Оно может подсказать выход отсюда, но оно же является и началом пути для мертвецов. Сила с потоком энергии едва не сбрасывает меня обратно вниз, до самой первой ступени. Задыхаюсь от нее, но вдруг понимаю: она согревает меня, заставляет кончики пальцев покалывать, а сердце гнать кровь быстрее. Главный орган стучит так быстро, что бьется о ребра. Не понимаю, что происходит и почему, пока глазами не нахожу ее.       Огромная статуя на каменном постаменте — венец этого мира, его сердце и чрево. Огромная фигура присела, широко расставив колени. Даже снег и наледь не уменьшают красоты высеченного лица женщины. Ее можно было бы сравнить с застывшим зверем, если бы в руках она не держала крохотное создание: крылатого младенца с изогнутым хвостом и чешуей на теле, с когтями на пальцах и рогами, обвивающими его голову. Даже у стрыг нет таких зубов, которыми этот ребенок вгрызся в материнскую грудь. К другой же присосался змееныш, овившийся вокруг плеча той, что кормит его. Голая натура ничем не скрыта, поэтому стая гончих, похожих на Орфа, вцепились в пуповину, все еще соединяющую мать и ее дитя. По полному животу можно догадаться, что она только что родила, или следующий ее ребенок должен вот-вот появиться на свет. Малыш играется бусами матери из черепов воронов, заставляя змею извиваться на плече женщины. Корона из ребер тянет острые пики к землистому небу, руки стянуты наручами из позвонков, кольцо с глазным яблоком украшает указательный палец на руке, которой Матерь держит то, что низвергла из себя.       Руки и ноги в крови, как и грудь. Первое впечатление: восхищение, второе: чувствуется ярость и кровожадность. Но Богиня-Мать имеет слишком спокойный вид, словно смотрит на свое нерадивое дитя, однако, стоит посмотреть хоть немного под другим углом, как эта же женщина приобретает черты монстра, что сотрет любую угрозу для своего чада.              «Такая, как она сделает все для своей крови, чтобы защитить, даже ценой собственной жизни…».              Что-то внутри меня откликается на эту статую, словно я нашла свой храм и почувствовала божественное присутствие. Хочется упасть перед ней на колени и рассказать о том, что таится на душе, и, кто знает, может быть, она снизойдет до того, чтобы утешить своей рукой, как настоящая мать.       — Вижу, тебе понравился лик нашей Матери, — тихий голос позади заставляет вздрогнуть и осознать, что статуя стала намного ближе, или это я сама подошла к ней.       Высокий мужчина, выше даже Дракула едва ли не на голову! Длинные волосы не колышутся под натиском сильного ветра. Он хмурится и тогда даже верхняя часть лица натягивается так, будто кожа сейчас лопнет, и из трещин хлынут опарыши и черви. Челюсть напряжена, как и обугленные мышцы шеи, она буквально вся в саже, однако глупо рассчитывать, что он слаб. Плечами широк, в нем видна сила и мощь, что заставляет задуматься: не Владыка ли он всего, что здесь находится? Лоб украшен вязью древний рун, две их ветви прочерчены вниз, через глаза и скулы. Черный с серыми концами мех сидит на плечах, хотя как по мне, он не более чем обманка. Такому существу едва ли нужна одежда, чтобы согреться, уверена, ему вообще ничего не нужно. Кроме меча с серебряной мордой волка, который висит в ножнах за спиной. Длинные пальцы оканчиваются черными когтями и новой росписью рун.       — Ты не похож на здешних…       — Обитателей? Да, как и ты, — голос моего собеседника приглушен, но в нем кроется такая же сила, что исходит от статуи Матери. Именно она способна заставить всех мертвецов повиноваться одному лишь слову. Он тот самый Хозяин? Ведь любое непослушание, и он сотрет непокорных в мгновение ока без единого шанса на то, что люди называют раем.       Видно это из-за того, что нижняя часть сгнила и больше подходит трупу, хоть верхняя, кроме глаз, все еще выдает в нем далекого человека, которым — возможно — когда-то он и был. — Кто скрыт в твоей тени?       Его реплики короткие, может быть это из-за сгнивших связок?       — С чего я должна отвечать тебе?       Мужчина снисходительно улыбается, хотя движутся только черные мышцы, губ нет, поэтому видны волчьи клыки, лишь несколько передних зубов остались человеческими. Обводит заснеженный мир рукой и произносит коротко:       — Моя территория.       — Ты тот, кто держит здесь мертвых. Взаперти.       Он пожимает плечами:       — Их наказание.       — А гончие?       — Стражи.       — Тогда как я сюда попала? — меня обривают острым взглядом, в нем одновременно и мировая скука и какое-то странное желание.       — Интересный вопрос.       — Я жива. Позволь мне покинуть это место.       — Уверена? — одно единственное слово, не думала, что оно способно заставить желудок упасть настолько низко в животе, что достанет даже до дна того ущелья. Однако оно мне кажется знакомым, но мысли быстро уходят в другую сторону:       — Что значит «уверена»?       — Ты здесь, — он делает первый шаг и снова останавливается. — Так жива ли?              «Я упала с такой высоты и даже не сломала себе ничего. Вижу и общаюсь с мертвыми, такого раньше не было. А что если тот монстр убил меня? Я не видела своего лица! Может оно уже начало расползаться лоскутами? Или гнить…»              — Нет… я жива.       — Все так говорят. Недолго.       — Я жива! А иначе…       — Иначе?..       — Не важно, — незнакомец щурит глаза, от чего они становятся строгими и даже злыми.       Рисунок на левом предплечье обжигает, и я вспоминаю кое-что.       — Я жива, — мужчина склоняет голову набок, а я достаю Искушение. — Иначе бы я не смогла сделать так, — лезвие разрезает кожу, и алая, во всем этом сером мире, кровь падает в снег, окрашивая его в яркий цвет. — Кровь не шипит, а это значит…       — Умная. Не зря он заинтересовался.       — Кто он?       Молчание, оно тяготит меня. Раздражает, что не могу получить ответы здесь и сейчас.       — Тот монстр? Он прошел отсюда в мой мир, значит, здесь есть выход.       — Монстр — жив. То и его мир.       — Он не Мрачный? — Хозяин этого мира прищуривается снова, ему будто нравится играть со мной.       — Мрачный не всегда мертвый, — не понимаю, он улыбается или злится, по интонации не разобрать.       — Хватит. Что нужно сделать, чтобы выбраться? В таких местах всегда есть условия.       — Есть, а сил нет.       — Ты Владыка, так? — мои слова удивляют его, это точно. Белесые глаза расширяются, он кивает.       — Тебе ведомо о нас, — взгляд меняется, меняется и цвет. Теперь в нем горит золото, но не теплое, а холодное, видевшее множество веков, если не тысячелетий.       — Кто ты?       — Владыка Костей.       — Очень информативно.       — Более чем.       — Что за условие.       — Уверена? Ты все еще можешь уйти.       — Нет. Если уходить, что только туда, откуда меня утащил твой крылатый гад.       Теперь он смеется.       — Тебе он по нраву, так?       — С чего бы?       — Вы похожи, — еще один шаг, который заставляет меня сделать шаг назад. — Оба скалитесь. Оба… были слабы.       — Замолчи…       — Победи меня, — стоит столько ему сказать это, как буря утихает, и является мир, покрытый льдом и туманом. — Сможешь — уйдешь. Нет — откроешь тайны, станешь частью этого мира.              «Другого выбора у меня нет».              — Хорошо.       — Подумай, смерть не терпит спешки.       — Я уйду, если выиграю, уйдут и те, кто со мной.       — А сможешь вынести их?       — Смогу, я все смогу, — Искушение накалено до предела, оно обжигает, но я сжимаю его только сильнее. Единственное тепло, что осталось у меня от того мира. Ни за что не выпущу его из рук.       — Да будет так. Первый ход твой.       Шкура одного из его стражей летит к моим ногам, и кинжал отливает кровью. Моя тень ширится от этого, тьма в ней спрятана глубоко, но стоит мне только позвать ее, и она откликнется.       — Знакомый клинок, — произносит мужчина, а я уже рвусь к нему. Пусть думает, что хочу ударить по нему так.       — Глупо, — разочарованно качает головой, но глупо не смотреть себе под ноги. Лицо мертвеца меняется, когда тень под его ногами расходится в стороны и схлопывается над его головой капканом в виде железной девы, сотканной из густой тьмы. Она оплетает нечеловеческое тело, и тут уже я наношу удар Искушением, метя в грудь.       Рука с черными когтями прорывает черную материю, как воду и обхватывает мою руку, останавливая лезвие.       — Глупо, — повторяет он. — Это конец.       Другая рука щелкает пальцами, и моя тьма опадает, повинуясь чужой воле, становясь снова привычным пятном под физическим телом.              «Как он это сделал?!»              Думать надо быстро, он не глупая гончая. Перехватываю рукоять иначе, и лезвие как раз дотягивает до руки, закованной в меха, металл раскаляется настолько, что опаляет мне кожу. Дергаю руку на себя, но мне не сдвинуть с места такую глыбу как Хозяина этих мест. Тогда пытаюсь провернуть тот же трюк, что и с гончей.       — Не выйдет. Не со мной, — он отталкивается, и мы оба летим в разные стороны. Я едва удерживаюсь на ногах, он же спокойно и без усилий приземляется на ноги. — Постарайся, — дразнит меня. — Если жизнь дорога.       — Дорога, даже слишком, поэтому я не могу проиграть тебе.       — Зачем? — его вопрос ставит меня в тупик. Что «зачем»?       — О чем ты?       — Зачем жаждешь возвращения?       — У меня есть те, кто ждет меня. Этого хватает, — становлюсь в стойку, но мой противник лишь сдержанно качает головой.       — Ты Мрак или Тьма? — хмурюсь, но его взгляд пристальный, он прожигает не тело, — нутро. От него начинают дрожать коленки, пальцы предают, едва не роняя Искушение. Энергия, сочащаяся из каждой поры Мрачного, отражающая в каждом выверенном движении, наполняет плато. Она давит, прижимает к земле, скручивает и сотрясает. Ломает. Вынуждает встретиться со всеми своими страхами. Дает понимание, что не всего в этой жизни можно избежать. Тайна, скрытая в этих древних глазах заставляет тебя вздрогнуть. Отойти от цели, упустить ее.       — Нет! — протест вырывается сам собой.       — Нет? Каждый несет отпечаток, — кажется, золотистые глаза стали еще раскаленнее, — того или иного Бога.       Что мне делать? Тело не слушается, оно чувствует опасность, чувствует страх и не двигается. Как его заставить? Как выиграть? Или… как не умереть?       — Кто ты? — первый шаг отдается болью в мышцах. — Ты должна выбрать, — второй словно бы ломает кости. — Мрак или Тьма? — третий заглушает все мысли шепотом в ушах. Тьма собирается в уголках глаз, она поедает то, что я вижу, как коррозия пожирает металл. Голова вдруг становится настолько горячей, что снег тает в волосах, стекая по лицу. Или это мои слезы? — Ты уже проиграла.       — Нет, — тихо, на выдохе.       — Да, — он услышал. — Тебе никто не поможет. Призови тех, кто скрыт в тени…       — Нет, — если сделаю это, то…              «То что? Влад не простит мне того, кем я стала? Темные убьют меня? Что делать?..».              — Некуда бежать. Не спастись.              «Верно. Возможно, я уже мертва. Так что мне терять? Тут не так уж и плохо, верно? Правда, холодно…»              — Владислава, — голос Мирчи прорывается сквозь сомнения в моей душе.       — Лада, — за ним следуют сплетенные голоса Льва и Миры.       — Мама, — Маркус…       — Змейка…              Смех заставляет Мрачного остановиться. Он даже склоняет голову вбок, чтобы лучше разглядеть меня.       — Ты даже не представляешь, кто я такая, — мужчина хмурится, и теперь уже не от интереса. Он насторожен, улавливаю, как сжал кулаки. Плевать на страх. Плевать на доводы, что здесь лучше. Я сама знаю, где мне лучше! И это не здесь.       — Я — Владислава Басараб. Княжна Валахии. Темная Княжна и жена того, кого прозвали Безликим и Безымянным. Его Клинок. Я та, что несет на себе Венец Мрака. Я — Змея по ту сторону и эту! И ты мне не указ! Уйди с дороги, иначе, — удобнее перехватываю Искушение, — убью.       — В таком случае больше без милости, — длинные пальцы складываются в знак, и меня едва не сносит порывом энергии и ветра. Снег вздымается, а безмолвные сугробы разрождаются воем гончих. То, что раньше было нетронутой белизной, сейчас оскверняются грязной серой шерстью и гнилыми костями.       — С Темными я буду биться Тьмой. С тобой… Мраком, — мне уже больше не нужно взывать, Венец сам покрывает мое лицо, змеи шипят на Владыку. Тьма, которую я ощущаю в себе, замедляет свой бег. Она лениво струится, как замерзающая река, позволяет сковать себя льду.              «В этом месте Тьма не в почете, тогда я действительно отдам предпочтение Мраку. В этот раз!».              — Октавиан! — гончие рвутся ко мне, теперь они единый механизм, нападают и контратакуют, уходят от нападения вместе. Ими руководят, больше они не глупые. Потеряв одного из своих — многому научились.       Призрак появляется по моему зову. Завидя его, Мрачный прищуривается.       — Мне нужна сила.       — Я понял, — тихо шелестит голос.       — Не так быстро, — двое стражей бросаются на меня прямо в лоб, с легкостью преодолев то расстояние, что разделяло нас. И в этот раз я не успею увернуться!       Рывок. Удар.       Черная кровь окропляет мое лицо, стекает по древнему металлу на нем. Лишь широко открытые глаза позволяют мне заметить, как рука с тремя пальцами-когтями вспарывает горло гончей, отрывая ей голову. Владыка и его слуги замирают, когда ко мне подходит стрыга, но не чтобы убить, а преградить путь остальным. Она защищает меня. Подхожу к ней ближе и едва слышно шепчу:       — Отвлеки псов, Ануш, позволь мне добраться до него, — он явно слышит это. Оскаливается и с вызовом произносит:       — Попробуй…       Стрыга срывается с места и врезается в гончую, стоявшую ближе всех, она вгрызается в лапу, откусывая ее. Вой разносится по всему заснеженному миру.       — Венец Мрака, снова вернулся.       — Было бы у меня Последнее объятие, — вообще размазала бы тебя.       — Что ты сказала? — золотые глаза расширяются, их хозяин в замешательстве, чем я и пользуюсь. Энергия кипит, она насыщает мышцы, забирая застарелую боль. Удар четкий и быстрый, но Хозяин плато резко уворачивается. Едва не лечу лицом в снег, но вовремя успеваю выставить ногу, развернуться и ударить вновь.       — Быстрая, — размышляет мужчина. Это просто наблюдение, ни капли похвалы или гордости. — Отчаянна, но слаба.       Последнее слово задевает почему-то сильнее удара, что мне наносят. Ярость заполняет то, что отпустил страх, удар за ударом сыплются на противника, но он с ленью уходит от всех их.              «Он даже не достал свой меч!»              Ануш загрызла еще троих, напала на четвертого, но и сама получила ранения. Хромает, хвост оторван, лишь обрубок свисает, но она скалится и отбивает удары, не позволяя стражам пройти ко мне. Скоро силы иссякнут, ее убьют, а после и меня…       «Взови к Мраку. Взови к Матери. Искренне, как дитя, нуждающееся в материнской защите. Попроси ее», — слишком часто Мара мелькает в моей памяти. Словно призрак, словно настоящий мертвец, наставляющий уже из-за бытия. И я благодарно внимаю каждому из них.              «Надеюсь с ней все хорошо».              Края плато заволакивает туман. Странный, темно-серый, местами синий, не такой, каким я видела его раньше. Чувствую в нем нечто, но пока не понимаю. Владыка Костей дергается, осматриваясь. Тоже чувствует это. Туман отступает, но не те, кто пришел в нем. Дрожание ресниц, и предо мной являются призраки. Их сотни, если не тысяча или больше. Они явились сюда на зов и привели с собой бурю. Снежный полог скрывает плато от других частей этого мира. Стражи воют, взывая к новым гончим. Теперь уже боремся не мы с Мрачным, борются две армии, одна из плоти и крови, другая — нетленная, но призрачная.       Слова сами срываются с языка, они облачаются в призыв, в энергию и броню:       — О, Великая Матерь, мы — дети твои, каждое чадо отвратительнее другого. Мы неказистые, сломленные и грешные, какими ты нас и породила. Ты начало конца. Ты Мрак — самая последняя пристань. Ты смерть, целующая младенцев. Ты горе в доме полного счастья. Ты проклятие для благословленных. Но именно ты позволяешь вкусить радость жизни.       — Темная Княжна говоришь?.. — он либо зол, либо поражен.       — Твой чертог — твои объятия, Госпожа Порчи и Гнили. Владычица судеб Забытых и Брошенных, только ты помнишь наши имена. Молю тебя о помощи…       — Она давно не отвечает своим детям!       — …молю о защите и силе. Услышь, Матерь, ибо мы изгнаны из Тени, чтобы найти свой Мрак!       Владыка рвется ко мне, но громкий треск заставляет его оступиться. Звук повторяется вновь, и я уже понимаю, что противник не оступился, его нога попала в расщелину! Твердая, промерзлая земля под ногами ходит ходуном, и множество трещин исходят от…       — Алтарь… — произносит мужчина в благоговейном ужасе. Одна из гончих нападет, но огромная тень накрывает меня и отбрасывает дикого зверя с такой силой, что слышится хруст костей. Кожу разрывает, изломанное тело кубарем катится по снегу, оставляя за собой гнилостный след.       Звук, похожий на трение камней друг об друга раздается сзади, сбоку, сверху — всюду. И лишь за этим огромная каменная рука сметает оставшихся стражей в сторону, к обрыву. Надо мной нависает красивое лицо, искаженное в отвратительной гримасе гнева и ярости. Богиня все так же прижимает к груди ребенка, бережно оберегая его, но другой… другой рукой она сеет истинную смерть и нестерпимую боль. Статуя сошла с пьедестала, склонилась надо мной. Матерь услышала.       — Да кто ты такая? — маска уверенности треснула на лице Владыки. — Кто?! Раз она услышала тебя…       Статуя замирает, будто и не двигалась. Она вновь стала камнем, коим и была. Это понял и он. Одним движением вынимает ногу, раздрабливая камень в мелкие кусочки. Как и сказал, больше не церемонясь, Хозяин обхватывает рукоять меча. Лезвие, больше похожее на заточенную кость, совершает оборот, вынутое из ножен, и я чувствую его голод! Силу, что сносит все и вся. Оружие опускается вниз, и по его траектории исходит смертоносный удар. Часть горы за моей спиной с диким грохотом сползает со своего места, рассеченное с такой легкостью, что меня вновь обуревает страх. Шутки в сторону, меня точно собираются убить! Эту жажду не спутаешь ни с чем другим!       Снег и лед вздымаются вверх, черный дым ветвится от мужчины. Призраки вздрагивают, они мечутся, уже не зная, на чью сторону встать. Щелчок пальцев заставляет землю задрожать вновь. Из открытых ран вырываются руки скелетов, на некоторых костях еще видна синеющая плоть. Множество монстров продирают путь на поверхность, некоторые хватают меня за ноги. Они клацают зубами, пытаясь вгрызться в плоть, добраться до крови, вновь ощутить жизнь, пусть она и просочится сквозь их дряблые пальцы.       — Октавиан! — кричу, что есть мочи, силясь перебить гомон умертвий.       — Живо! Говорите ей имена!       — Долора!       — Малек!       — Агнесса!       — Кирик!       Сила сносит меня, как цунами. Ее настолько много, что голова лопается, но я продолжаю слушать их. Слушать и запоминать.       — Михаил!       — Женевьева!       — Лия!       — Юлиан!       — Калеб!       — Аслан!       Первый приспешник Хозяина тянется ко мне, но рука сама обхватывает его череп. Легкое нажатие, и кости трещат по швам, лопаясь в моей хватке. Буря снаружи уже не волнует меня, ураган, что бушует внутри, намного свирепее. Он сносит мысли, как торнадо, как пожар охватывает все тело.       По лицу что-то течет, но не обращаю на это внимание. Мрак в моей душе требует выхода, сам прокладывает дорожку. От него не спрятаться даже в саркофаге. Каменные стены трещат, я заперта в них, похоронена заживо, без таблички или яркого памятника!       Кровь вырывается с кашлем, но энергия лишь нарастает, набирает силу и мощь. Весь мир замедляется, мне кажется, что я смотрю замедленную съемку. Звуков больше нет, они испарились, заменились на гул собственного сердца, что сейчас выпрыгнет или не выдержит и разорвется. Кожа горит. Я вся горю. Нужно выплеснуть этот жар.       Поднимаю руку, она налита свинцом, или же к ней привязали весь этот мир. Настолько тяжело еще никогда не было. Кровь сочится из-под ногтей, но мне плевать. Нужно. Выплеснуть. Жар.       Черное, как безлунная ночь, пламя срывается с руки и несется на мертвецов с такой силой, что мне не поспеть за ним взглядом. Те, кто познали поцелуй смерти, вновь корчатся в ее объятиях. Стена огня высится до небес. Оно настолько обжигающее, что первые скелеты обращаются прахом в мгновение ока.       Те, кто был бестелесным духом тут же обретают плоть и кровь, они становятся осязаемыми, стоит только им именам сорваться с их уст. Алая пелена расползается перед глазами. Пытаюсь сморгнуть ее, но кашель душит снова, вся ладонь в крови, я сгибаюсь пополам, а мертвые все кричат мне свои имена:       — Амор!       — Натаниэль!       Мрак расползается по земле, силясь поглотить все на своем пути. Колонны рушатся и падают. Горы вибрируют и осыпаются. Небо нависает слишком низко, будто скоро рухнет нам на головы. Огонь развеивается, и лишь опаленный Владыка стоит на ногах, схватившись за остаток своей левой руки. Его меч вбит в землю рядом. Часть одежды обуглена, верх почти полностью сгорел вместе с меховой накидкой. Вязь рун на торсе прерывается сильными ожогами. Но самым страшным является его взгляд. Брови нависли над золотыми глазами, они почти так же отсвечивают, как у стрыг. Лед превратился в кипящую воду, в которой он стоит босыми ногами, одна штанина сгорела до колена, являя кости.       — Древле я так не веселился…       Меч снова в руке. Клыкастая пасть, извергающая из себя клинок, скалится на меня. Сила холода и мороза врезается в остатки пламени. Раскаленный добела камень шипит, стоит попасть на него снегу. Черные хлопья валятся в неба. Воздух охлаждается настолько, что его сложно вдыхать. Лезвие мелькает перед глазами, но я отскакиваю от Владыки… на несколько десятков метров. Ноги касаются земли, и она раскалывается от соприкосновения. На меня вновь нападают, но в этот раз я готова. Слышу запечатанных в стенах древнего зала, их мольбы и желания. Касаюсь камня быстрее, чем ко мне подоспеет враг, и сотни рук, ободранных и сгнивших, пытаются поймать мужчину, вырываясь из своей темницы.       Лезвие играючи разрезает камень и тех, кто был похоронен в нем. Кость и кровь с лязгом соприкасаются друг с другом. Искушение не уступает мечу, как и я не уступаю Владыке. Больше нет. Отвожу чужое оружие в сторону и нападаю теперь сама. Сила пьянит, она шепчет разное, что мы можем сделать с противником: разрубить на куски, оторвать голову, вырвать сердце, насадить на кол, отрывать каждый раз по одной из конечностей. И каждый новый из возможных сценариев нравится мне больше предыдущего. Когти отрастают настолько, что ими можно рвать плоть, зубы обращаются в клыки. Мое тело меняется…       Мы мечемся по остаткам плато, разрушая древний застоявшийся мир, баламутим его, колышем и уродуем. Но мы оба — дети Матери, нам это присуще. Оба получаем от этого удовольствие. Не щадим никого, кто попадается нам под ноги. Мы — буйная стихия, сносящая все на своем пути!       — Хватит игр.       — Это… лишь начало! — хочу ударить вновь, но Мрак возле мужчины оживает. Накрывает его плащом, позволяя тому сложить руки в новом знаке. Руны вспыхивают на теле Владыки, они кровоточат, сливаясь в потоки крови, но ему нет дела до этого. Глаза разгораются с новой силой, древним огнем, грозящимся спалить меня до тла.       — Явись, страж Сумеречного плато, — леденящий душу вой разносится по всему миру. Он пугает даже призраков и мертвецов. В древних жаровнях вспыхивает синее пламя, Владыка костей что-то шепчет, слова текут обрывисто, словно ему сложно произносить их, но тот, для кого они предназначены — слышит. Дрожь земли усиливается, оно заставляет каменные мосты внизу зашататься, некоторые рушатся и падают в бездну. Гора позади меня гудит, словно глыба льда, трескается, и огромный кусок отваливается, являя исполинские ворота из почерневшего золота. Тысяча голов высеченные в металле открывают пасти и щелкают челюстями. Они как надзиратели следят за каждым, кто двинется с места, предотвращая побег.              «Это выход из этого мира?!»              Мрачный выглядит как победитель, вряд ли бы он так просто сдался, а значит… Гигантские двери вздрагивают, когда что-то по ту сторону врезается в них. Еще раз. И еще.       — Это он, Госпожа! — голос из моей тени заставляет Владыку оскалиться.       — Они говорят…       — Что ты… — двери сотрясаются снова и открываются. Пар врывается к нам от чьего-то дыхания, и одна огромная голова волка протискивается в щель. Огромная, половина живая, а другая костлявая, лишь огонь горит в глазнице. Рев порабощает мертвых, они припадают к земле с сотканными из ужаса кандалами на шее. В щель прорывается еще одна голова, такая же, но уже наоборот, правая часть морды — живая, а левая — мертвая. Нечто протискивается в проем, и передо мной уже третья голова, та, что посередине.       — Цербер...       Ростом страж достает почти до статуи Матери. Передние лапы покрыты мышцами и местами черной шерстью, а вот задние — кости, что движутся лишь из-за огромной части энергии, заключенной в его мощном теле. Хвост раскачивается из стороны в сторону, он перемежается скелетом и стянутой кожей. На каждой из шей надет ошейник из серебра с черными и красными камнями. Все морды открывают пасти, и мир содрогается от рева.       — Это твой проигрыш, Владислава, — откуда он знает мое имя?       Мрачный возникает перед Цербером, и страж склоняется перед ним в поклоне. Он словно пес трется головами о хозяина.       — Сдавайся, княжна…              «Нет! Я слишком близко подобралась к возвращению. Слишком близко! Больше! Мне нужно больше силы!»       — Я… не отступлю!       — Эрен…       — Талия…       — Фалько…       — Марсель…       Я как губка впитываю все, что мне дают, выплескивая на врага. И безумству нет конца. Пес оскаливает пасти. Мы рвемся с Владыкой вперед. Наши силы схлестываются, расходясь вокруг нас разрушающей волной. Он так близко ко мне, что я вижу в золоте свой яростный взгляд.       — Ты умрешь, если продолжишь! — вдруг выпаливает мужчина.       — Я… умру… если не… продолжу… — почему так трудно говорить? Почему вдруг тело так замедлилось? Почти ничего не вижу?..       В голову врезаются все новые и новые имена, они выжигаются в моей памяти, и я кричу, что есть мочи.       — Хватит! Вы убьете ее! — это Октавиан? Что происходит?       Крик рвет горло, но я захлебываюсь железным привкусом. Падаю на колени, и ярко-алая вода льется с моего лица. Вытираю ее, но все руки красные. Это не вода и не слезы текли, а кровь из глаз и носа. Даже уши кровоточат. Тело бьет мелкая дрожь, меня тошнит, но я и так ничего не ела. Болит каждая клеточка тела, они просят меня пощадить их, но это уже не важно, и при сильном желании не смогу встать.       — Эфиль…       — Мо…ра… на…       Хватаюсь за голову, пытаюсь заглушить голоса, но они проникают мне прямо в голову.       — Хва… тит… за… мол… чите… — ничего не вижу, остались одни силуэты. Резкое жжение пронзает сердце, не могу вздохнуть. Что-то перекрывает горло. Паника. Она заставляет пальцы скрестись о землю, выворачивая ногти. Энергия рвется из меня, и более я не в силах приказывать ей. Мрак обретает оболочку, физическую силу, и он сносит все вокруг волной. Успеваю заметить, как Цербер накрывает хозяина собой, защищая от моей силы. Падаю, подставляя лицо черному снегу, и лишь различаю расплывчатый силуэт в небе, что несется вниз, перед тем как я ухожу во… Мрак?       — Лада? — оборачиваюсь на голос и вижу маму. Она все такая же, как в детстве. — Что ты здесь делаешь? Тебе нельзя выходить на улицу без разрешения отца и сопровождения! — ее затравленный взгляд метается по саду, в котором мы находимся, словно силится отыскать притаившегося зверя. Мы здесь одни.       — Но почему, мама? — этот вопрос поднимает в голубых глазах страх и злобу.       — Ты знаешь правила, Лада! Либо так, либо… — она осекается и присаживается, чтобы быть со мной одного роста. — Они могут найти тебя в любой момент. Найти и… вперед, в дом. Живо! — меня подталкивают к выходу из сада, в сторону особняка, который я не люблю.       — Ну, мам! — вырываюсь и отбегаю от нее. — Можно хоть немного погулять?       Всегда спокойная и элегантная женщина сейчас была дерганной и взъерошенной.       — Влад… Лада! Я что сказала?! — худая женская рука взметается к волосам, теребя отросшие волосы. — Ты хочешь повторения того происшествия у пруда? Ты чуть не умерла!       — Я не нужна вам, да? — слезы катятся по лицу. — Абеля вы любите, а на меня… папа даже не смотрит. И имя мое произносить нельзя. Почему? Почему, мама?! Что я сделала не так?       — Лада…       — Я — Владислава! Я…       — Это имя проклято, — застываю на месте от тона, которым она это сказала. И ее лицо, не выражающее ничего. Абсолютно. — Оно — табу, Лада. Проклятие. Для твоего отца, для меня, для Абеля. Теперь твой брат должен трудиться за десятерых, чтобы у них не было к нам претензий. Чтобы не нагрянули сюда, пока ты тут гуляешь. Чтобы не спросили тебя, как зовут! — мама в два шага настигает меня и хватает за плечи. — Ты — Лада! Слышишь? Слышишь?! Лада! Это твое имя!       — Но почему?..       — Потому, что Владиславе суждено умереть, — потухший материнский взгляд. Его не забыть и не заменить на теплое воспоминание. — Тебя найдут по нему либо они, либо он. Слышишь? И с собой ты заберешь всех нас. Ты принесешь беду всем нам. Как тебя зовут? Как твое имя?!       — Лада… — мама кивает и коротко обнимает меня. Так холодно, хочу согреться.       — А теперь марш в дом!       — Марго, — мы обе застываем. Из-за густой хвои выходит отец. — Она опять разгуливала без разрешения?       — Берток, ей…       — Без разрешения? — тон непоколебимый и не терпящий возражений. Взгляд таких же глаз как у меня может заморозить даже огонь в камине. И он направлен в мою сторону, из-за чего я вся сжимаюсь.       — Она со мной…       — И ты тоже будешь наказана, — теперь мамины руки дрожат.       — Не надо… — не просьба — мольба.       — Она должна знать свое место, а ты — свое, — руки отца закованы в перчатки, и мама сглатывает, смотря на них. — Ты обещала быть послушной, — не знаю к кому именно он обращался, но мурашки бегут по нам обеим. — Если она не может выполнить даже такую простую задачу, то мне легче самому отвести ее к ним. И сдать, чтобы они убили ее.       — Она ребенок, — никто из них не называет меня по имени…       — Она — та, кого не стоило приводить в этот мир, Марго. Однако ты решила иначе. Я уже иду против законов, укрывая этого ребенка… Дьявола.       — Она твой ребенок! — мама повысила голос на отца… ей несдобровать.       — Марго, — в тоне отца прослеживается сталь. — Мне позвать Абеля?       — Не надо, папа! — только не братик!       — Тебя уже не пронимают наказания твоего тела, так может стоит наказывать за тебя брата? — только не это…       — Берток, прошу.       — Молчать.       Отец подходит к маме и касается ее лица.       — Тебе не сбежать от меня, а ей не жить нормальной жизнью. И во всем этом виновата только ты, Марго. Орден не отпустит…       Вырываюсь из маминой хватки и бегу в сторону дома. Спотыкаюсь, но лишь бегу с новой силой. Слышу, как за мной гонятся. Не хочу оглядываться, не хочу знать, кто это: отец, мама, они или он. Просто бегу.       Дверь с грохотом врезается в косяк, а я уже перепрыгиваю ступеньки, абсолютно не обращая внимания на оклики. Забегаю в свою комнату, но падаю, споткнувшись о ковер. И уже не встаю.       — Мои имя… Лада. Мое имя Лада. Мое имя… — звук скрипнувшей половицы в дверном проеме сообщает мне о том, что кто-то стоит за моей спиной. — Лада. Лада. Лада. Мое имя… Лада. Я не беда, я — Лада…       Лада — спасение.       Владислава — проклятие.       А я не хочу быть им…