Помнишь Тьму?

             

      Omnia fert aetas animum quoque              

Годы уносят все, даже память

             — Нападай!       Оборотень только этого и ждал. Холод проникает в мое тело, охлаждая каждую клеточку тела, превращая все в лед, но энергия, которую я получила от мертвецов — необычайно горяча. Она топит весь тот ледник в моих жилах, наполняет горячим воздухом легкие, обдает жаром мышцы. Чувствую это, как если бы чувствовала все возможные реакции своего тела. Моя сила смешивается с этой жгучей смесью. Уверенность. Предчувствие. Вера. Все говорит, шепчет мне на ухо о том, что я могу сделать! И я сделаю! У меня есть цель! И нет выбора, кроме как выжить и вернуться.              «У меня есть те, кто ждут меня!»              Рывок против огромного прыжка. Тень от когтей и блеск кровавого клинка. Жизнь, служащая погребению. И неусопшие, способные искать рождение, лишь бы утолить голод и горечь собственной утраты.       — Я выиграю!       Псина вдруг замедляется, как если бы моим соперником стал дряхлый старик. Он делает замах, а я уже нахожусь в другой стороне. В безопасности, но несущая угрозу. Слуга Хозяина ревет, когда Искушение поет ему песнь, когда жалит, с лихвой одаривает своей лаской и касанием. Дряблое тело сокрушается, но даря боль, я лишь позволяю ему испытать то, чего оно так жаждет.              «Боль равнозначна жизни. Испей ее, чтобы вспомнить вкус жизни. Запомни, как я помню Тьму!»              «Как смерть имеет сотню лиц, так и жизнь может похвастаться сотнями оттенков», — и вновь голос Мары врезается в настоящее, дарует новую ступень, на которую трудно, но я взбираюсь, чтобы обрести что-то, о чем могла лишь мечтать. Обломанные и гнилые зубы тлена клацают перед мои лицом, но мое тело спокойно, ничего не дрожит, ничего не испугано, все в гармонии. С легкостью ухожу от атаки, понимая, что почти так же быстра, как и гончая.       Шаг назад, всплеск рук, разворот. Хоровод с мертвецами, прыжок, удар. Поклон, разворот, отход. Удар, шаг в сторону, выпад. Уклонение, прогиб в спине, удар, перекат.       Снег окрашивается в грязно-бурый цвет под ногами твари, а я продолжаю наш танец, четко отслеживая свои и чужие движения. Мы действительно танцуем, и я веду нас обоих. В голове трезвость, но она мешается с удовольствием. Мне впервые нравится битва, нравится чувствовать, что я не слабая, что могу дать отпор даже тем, кого боятся мертвые.       Каждая мышца собрана и напряжена в момент пения Искушения, но расслаблена и спокойна в момент очередного рева гончей. Баланс в теле. Баланс рассудка. Баланс в душе. Каждое новая песнь клинка толкает за грань застоя и затхлости. Раньше я была подобна этому миру: топталась на месте, не в силах сбросить с себя лед, что сковал меня после падения в пруд, но сейчас я горю от жара. Живая, яростная и идущая вперед!       Шкура расползается, как ковер спадает со стены, открывая миру обветшалые, позеленевшие от плесени обои, так и гнилые мышцы, покрытые желто-зеленым гноем, выглядывают из-под свалявшейся шерсти. Позвоночник отличается черным столбом среди яркого буйства красок. Он темным стражем сдерживает их всех вместе, не позволяя расползтись, собирает против меня, дает силу, защищает то, что несет фикцию жизни всему организму.              «Нужно зайти за спину и пронзить сердце!»              Ложный выпад, теперь с другой стороны, путаю зверя, в отличие от меня — его ведут инстинкты, я же могу анализировать ситуацию, подстраиваясь и меняя планы. Он — идет напролом, совершенно отличный от Крылатой смерти. Гончая делает шаг именно туда, куда мне нужно, распоротая спина оказывается близко, как раз то расстояние, какое мне и нужно. Осталось лишь нанести удар!       — Кх-ха! — огромная лапа обхватывает все мое горло, сжимая так резко, что гортань едва не крошится в хватке.              «Как?! Так… резко… развернулся?»              Он стоял спиной ко мне, не мог видеть, не мог предугадать, что я сделаю, так как он узнал?! Хлопок крыльев сверху заставляет на секунду оторваться от созерцания оскаленной морды и увидеть, как светятся два глаза через череп маски.              «Он… подсказал ему?..»              Хватка становится сильнее, вырывая из меня хрипы, слезы катятся по щекам, боль распространяется от головы по всему телу. Обхват на Искушении слабеет, перед глазами все мутнеет и начинает плясать. Едва замечаю полупрозрачные тела за плечами гончей, они разевают черные рты, пытаются что-то сказать, донести до меня, но я слышу лишь карканье, собственное карканье. Зверь почему-то бездействует, лишь сдавливает горло, а мог давно сломать мне шею или вырвать сердце. Другая лапа хватает за руку, держащую клинок, и теперь я не смогу нанести удар. Мышцы натягиваются, когда запястье выворачивают. Новая боль пронзает конечность.              «Что… мне делать?»              «Запомни, Владислава, иногда непредсказуемость и немного безрассудства могут спасти жизнь даже в самой отвратной ситуации. Используй все, что есть под рукой, чтобы защитить свою жизнь, она важна не только для тебя, для многих. В этом времени и в том, из которого мы с тобой пришли. У тебя много врагов, о некоторых ты даже не подозреваешь, но и защитников немало, только вот это твоя жизнь, ты дышишь, спишь и ешь. Ты — борешься, так борись всегда и до конца… конца своих недругов. Я покажу тебе пару трюков, княжна…».              «Верно… спасибо, Лев…».              Очистить свой разум. В легких всегда остается часть воздуха, а иначе бы они слипались каждый раз после выдоха. Смиряюсь со своим положением, но не участью.              «Дыши, Владислава, вот так, проникни в свое собственное сознание. Наше тело намного сильнее, чем мы думаем, особенно в критических ситуациях. Задержи дыхание, опускайся. Внутрь себя. Почувствуй сердцебиение, как оно гонит кровь, замедли его. Паника — твой главный враг. У тебя есть время, даже если нет воздуха. Контролируй тело, как Князь контролирует свой клинок или тьму. Вот так, молодец».              Черные пятна уходят, разум снова чист, страху не захлестнуть меня. Я контролирую его, как контролирую свое тело. У меня есть сила! И нужно пользоваться ею.       Оборотень прижимает уши к голове, он больше не чувствует в моем запахе то, что взращивало желание охоты. Он не чувствует ничего — только смерть. Пальцы разжимаются, позволяя Искушению плашмя выпасть из руки. Для меня оно летит настолько медленно и плавно, что успеваю даже усмехнуться в лицо Крылатой смерти. Знаю, он смотрит на меня через эти желтые глаза. Как знаю и то, что этот удар он не ожидает. Искушение создано из крови Дракула, а теперь и моей, связь с ним позволяет мне чувствовать все, вплоть до того как летит клинок.       «Сейчас, Владислава!», — сознание кричит голосом Льва.       Стремительный выпад ногой, будто бью по мячу. Чавкающий звук. И гончая дергается. Хватка слабеет, и уже я валюсь на снег, пытаясь отдышаться через сдавленное горло. Рев взрывает голову, но это крик умирающего, теперь уже навсегда. Страж раздирает когтями свою грудную клетку, но Мрачные не могут коснуться Ведьминого клинка. Только не его. Лезвие раскаляется внутри гнилой плоти, пожирая оставшуюся в нем энергию, убивает, как разъедающая кислота. Рана шипит, пенится, зловонит.              «Если враг пал перед тобой, но еще не мертв…»              — Добей! — с силой бью ногой снова, прямо в рукоять, загоняя свое оружие почти до гарды. Слышу хруст, и гончая падает в снег, замерев навсегда.        — Выкуси, кусок… — хлопанье крыльев прерывает ругань, но вместо нападения монстр улетает прочь, одарив меня напоследок внимательным взглядом.       — Она… сделала это…       — Вы… видели?       — Она дала отпор!       — Запомни меня! Запомни мое имя!       — Прошу, помолчи…       Голову опять сдавливает обруч, а они все продолжают и продолжают:       — Арион…       — Дамиэль…       — Сату…       Сжимаю виски, глаза горят, будто кто-то невидимый выжигает их раскаленным железом.       — Хватит! — галдёж, ругань, мольбы, обещания. — Я сказала: хватит! — Мертвые… хочу, чтобы они стали и немыми. Ни слова больше! — Хватит… — Замолчите! Замолчите! — Молча-а-ать! — Меня оглушает лишь шепот ветра. Те, кто еще несколько секунд назад кричали сквозь бурю — замолкли. — Еще хоть одно имя, и я за себя не отвечаю! — шиплю сквозь стиснутые зубы. Злая и разгоряченная битвой. — Пойдете за ним, — киваю в сторону оборотня, а позже подхожу к нему сама и вытаскиваю Искушение. Оно настолько горячее, что от него исходит пар. — Хотите упокоения — придется поработать. Оплакивать вас просто так не буду. Даже Харону платят за переправу. А вы здесь, как я поняла, за дело, так что следующий, кто без моего ведома представится — канет в Лету без возможности обрести покой. Уверена, клинок сможет разрубить даже бестелесный дух. Понятно?       Мертвецы смотрят на меня разными взглядами: кто-то со страхом, кто-то со смирением, есть даже те, кто с надеждой и обожанием, конечно, и без агрессии не обходится. Будто я должна им. У них в головах явно уже созрели планы, как подавить меня, но…       — Не выйдет. У Темного князя не вышло, думаете, вы сможете? — тишина, лишь снег хрустит под ногами. — Верно, пока что никто. Октавиан, — из толпы выходит знакомый призрак. — А можете стать им, — мертвец уже не кажется мне таковым, нижняя челюсть скрывает черный язык, но кожа на ней все еще далека от идеала, однако я уверена, через некоторое время, он станет неотличим от живого. Отрастет и рука, она уже начинает делать это. Даже глаза больше не выглядят впавшими.       — Это действие того, что меня помнит хоть кто-то и называет по имени.       — Хорошо. Как выбраться от сюда?       — Тебе всего-то лишь нужно туда, — он указывает нормальной рукой на башню, едва различимую среди снега. — Там охранников будет еще больше.       — Какая прелесть. Мне же не хватило эмоций от уже пережитых виражей.       — Туда улетел Крылатая смерть.       — Кто он?       — Мы точно не знаем. Раньше он тут не появлялся. От него не веет смертью, как от нас. Он скорее как ты. После его первого появления, около месяца назад, если я правильно понял время, многие сильные мертвые нашли свой истинный конец. Он не пожирал их, лишь избавлялся, как от надоедливых мух, только вот они не мешали ему. Крылатая смерть добрался даже до тех, кто был заперт в глубине курганов. Никто не выжил, тем страннее то, что тебя он не тронул.              «Словно меня и дожидался?»              Но вместо этого произношу:       — Хочешь сказать, что он — живой?       — Вполне возможно.       — Тогда будет сложнее, — мертвец кивает. — Ладно, а есть короткий путь?       Октавиан оскаливается, из-за чего новая кожа уродливо натягивается, но понимаю, что это совсем не волнует меня. Я уже привыкла к отвратительности этого мира.       — Думал, что ты и не спросишь.              — И как я докатилась до этого?       — Я бы сказал, что тебе идут такие цвета, но тогда бы мне пришлось сказать, что тебе идет быть мертвой, — усмехается Виан.       Я лишь тяжело вздыхаю на слова римлянина и запахиваю лохмотья из шкуры гончей, что я убила.       — Представляю, как от меня воняет…       — В этом и суть, хоть сначала ты и бросила шкуру в снег, — мертвец хмурится, а я усмехаюсь, вспоминая его лицо, когда сделала это.       — Нужно было убрать гной и прочие прелести.       — Эти «прелести» помогают выжить в мире мертвых, — Октавиан замолкает, а я почему-то вспоминаю перепалки Дракула и Коссея. Сейчас я новичок, а Виан уже давно по эту сторону. — Но я удивлен, ведь ты сказала, что не умеешь освежевывать туши, а сама справилась довольно быстро.       — Я просто хотела убраться с открытого места как можно скорее и двинуться в путь. Вот и весь секрет, — холодный ветер задувает в дыры, оставшиеся в шкуре от Искушения.              «Если отключу и эту эмоцию — могу действительно замерзнуть».              — Мы пришли, не заговаривай ни с кем и не подавай виду, если тебя что-то испугает. Стоит одному понять, что ты жива — выбраться не сможешь.       Прямо передо мной раскинулась равнина с застывшими, словно статуи, мертвецами. Если встреченные мною ранее были бестелесными, то эти походили на тех, из-за кого я упала в расщелину. Покрытые льдом и снегом, они застыли в неестественных позах: скрюченные и чахлые, но я видела, с какой легкостью они могут перебирать этими ссохшимися конечностями. Некоторые из них качаются под порывами ветра, другие уже примерзли к земле по колено.              «Может из-за этого у тех не доставало частей ног или рук?».               Сначала все тихо, прохожу медленно и бесшумно, но внутри толпы, где более «живые», мертвецы начали поднимать на меня головы и шарахаться. Видно, сюда гончим незачем было заходить, а те, кого не приняла даже Мать, считали это место чем-то вроде безопасного оплота. С моей же стороны нет никакой ответной реакции, они уходят с моего пути, так что я только и рада этому. Лицо закрывает морда гончей, смотрю через ее глазницы, руки обернуты лапами, когти пришлось оставить для устрашения, как и зубы. Оказывается новой силой можно заставить мышцы разложиться так, чтобы остались лишь кости.       — Ты… слишком… мелкий… странный… — хриплый голос заставляет остановиться. — Мень… ше других ищеек...       Продолжаю путь, но передо мной возникает грозное лицо. Видно делать так у мертвых обыденность.       — Ты… точно гончая? — молодой мужчина чем-то схож со Львом во внешности. Он преграждает мне путь, и другие начинают шевелиться. Глаза с фиолетовыми синяками щурятся, бледные губы сомкнуты в линию, их почти не видно на серости кожи. Единственным ярким пятном выступает раскуроченная грудная клетка со всем внутренним изобилием, кроме сердца. Кишки свешиваются, как новогодняя гирлянда. Гортань перерезана. Видно из-за этого и поврежденных легких, сдутых, как шарики, он и хрипит. Незнакомец подходит ближе, склоняет голову вбок, из-за чего края раны топорщатся, приоткрываясь. Цепкий взгляд пытается проникнуть под шкуру, он единственный из мертвецов, кто не жмется, видя гончую.       — Ты… не они… кто?..              — Будь аккуратна, Скорбяшая, в той части довольно агрессивные мертвые.       — Будто вы — милашки.       — Мы не пытаемся убить тебя.       — Пока что.       — Пока что, да, — Октавиан кивнул. — Некоторые настолько сильно пытаются выслужиться перед Хозяином, что сдают друг друга не моргнув и глазом. Держись от них подальше, они могут поднять ненужный тебе шум.       — А если все же встречусь?       — Воспользуйся оружием, но бей либо в сердце, либо туда, где видишь рану, она — единственное, что объединяет потерянные души и материальный мир. Бей туда.              «Нужно действовать на опережение!»              — Ты… не отсю… кх-а, — хриплость сменяют хрипы, когда лезвие стремительно пронзает шею мертвеца и выпивает остатки жизни. Быстро скрываю нас шкурой от чужих глаз, где обитатель потустороннего мира рассыпается прахом.       — Хорошая реакция, Госпожа, — внутренне вздрагиваю от нового голоса, но в этот раз внутри моей тени.       — Верно, Госпожа, не думала, что мы снова попадем сюда.       Врастаю, как вкопанная.       — Вы были здесь уже?       — Да, в момент смерти предыдущей Скорбящей и восхождения новой. Мы были на верхних этажах, нас встречал Цербер.       — Цербер? Тот самый Цербер? — произношу слова тихо, чтобы окружающие не услышали меня, а у тех, к кому я обращаюсь — отличный слух.       — Нам так показалось, огромный пес с оскаленной пастью и местами содранной кожей. Будьте осторожны с ним, он обязательно будет контролировать ворота, — в женском голосе чувствуется переживание, а вот в мужском нотки веселья.       — Вам известно, где они?       — К сожалению, нет. За нами явилась женщина, похожая на тебя, Госпожа, представилась Авророй, рассказала о Темных и Мрачных и предложила сделку.       — Сделку?       — Нам пообещали новую жизнь, но с условием службы новой Скорбящей. Как она сказала, ей служил Самсон, а мы должны служить вам. Хоть мы и приняли сделку, но вас бы все равно нашли, даже без нее.       — Почему?       — Потому что вы объединили нас. Это очень важно, так что мы стали бы вашим оружием, даже если бы нам и не предложили этого.       — Я лишь закопала вас вместе.       — Иные и на это рассчитывать не могут. Мы помним и благодарны.       — Я могла спасти тебя, но стояла и смотрела, как они убивают.       — Я бы все равно не смогла жить одна, он — моя часть, половина без которой не смогла бы дышать, есть, существовать. В конечном счете, все равно последовала бы за ним, а так, хотя бы отомстила.       — Мы знатно повеселились с ними после, — кровожадность в голосе наэлектризовывает воздух, и я вдруг понимаю, что «забыла» о том, что они не люди. Ласковые речи не скроют окровавленные по локоть руки и лица. Ту радость, с которой они разрывали людей, разбрасывая части тел по дому этих же людей. Хотя, их нельзя так называть, упивающихся смертью других.       — Надеюсь, вам стало лучше.       — Гораздо, Госпожа. Когда-нибудь мы вернемся домой, но пока нам нравится быть подле вас.       — Тебе тоже? — обращаюсь ко второму голосу.       — Я иду туда, куда идет моя любовь, если она верна тебе, тебе верен и я.       — Он шутит, Госпожа, если бы не вы, его член болтался бы в пасти бродячего пса.       — Какая ты добрая…       — Ты же знаешь, я люблю тебя любого.       — Я тоже, amore mio.       — Ой, просим прощения, Госпожа. Так явно показывать перед вами наши чувства, когда ваш супруг…       — Ничего. Нужно только вернуться, уверена, он уже на уши всех поставил, не найдя меня в Бране.       — Он точно любит вас. Это видно, хоть вы и повздорили в последний раз.       — Я знаю, но мне важно услышать это от него, а не от других. И к тому же… твою мать! — У подножия горы начинаются ступеньки, что врезаются в небо, высоко над моей головой. — Зачем мертвым лестница? Да еще такая?       — Это лестница Покаяния, — голос сбоку едва не заставляет шарахнуться в другую сторону. — Поднимаясь по ней, люди лишаются слуха и голоса, остаются один на один со своими мыслями и страхами. Тем, что гложет их.       — А нет пути подняться так же быстро, как я упала сюда?       — Если только у тебя есть крылья, — фыркает Октавиан.       — Я знаю того, кто бы смог меня поднять, — серые глаза в золотой оправе маски отдаются тоской в груди. Она начала съедать меня через две недели после прощания с Дракулом. За это время я поняла, что могу нормально чувствовать себя с князем, даже если он зол на меня. Просто лежать под горячим боком. Обнимать широкие плечи или положить голову на одно из них. Чувствовать его дыхание, такое тихое, словно он и вовсе не дышит. Но быть с ним рядом. Влад даже когда спит, выглядит громадой на моем фоне. А сейчас я уже больше месяца засыпаю на его стороне, запах почти выветрился. Что будет, если князь не вернулся, а я приду, и не почувствую запаха ночи и грозы на подушках?       — Ну, что ж, вперед! — мне предстоит долгий путь…              «Нужно пройти еще чуть-чуть! Нужно вернуться!» — нога соскальзывает с обледеневшей ступеньки, и я лишь чудом хватаюсь за другую. Камни и ледяная крошка летят на равнину, уже не видимую для моих глаз. Пальцы колет все меньше, они немеют, и лишь рукоять Искушения дает мне мнимое тепло. Рывок, и я уже пытаюсь отдышаться, развалившись на ступеньках.       — Сколько я уже поднимаюсь по этой гребаной лестнице?! — кричу, но мой голос съедает вьюга.       С каждым шагом двигаться все труднее. Ветер воет, лишая слуха, сначала мертвецы пытались докричаться до меня, но даже их силы небезграничны. Снег намокает на ресницах, холодный воздух пьет пар моего дыхания, а тело требует покоя. Глаза слипаются. Опираюсь на стену с ледяными шипами, лишь бы держаться подальше от пропасти.              «Мне нельзя спать. Заснуть — значит умереть… но я уже не могу… даже думать…»              Цепляюсь носком сапога и падаю на ступени, но даже боли не чувствую. Уже почти ничего не чувствую…       — Золото, — отчетливый зов не перекроет даже гул снежной бури.       — Влад? — уверена, что открыла рот и произнесла имя мужа, однако слух ничего не улавливает.       — Золото… — но его слышу хорошо, это точно он!       — Вла-ад! — выше, на проклятой лестнице, мелькает силуэт, собираю оставшиеся крупицы сил и рвусь вперед, за ним. — Влад! — бегу, он то выныривает из белой пелены, то снова исчезает.              «Если это он, то почему не останавливается?»              — Влад!..       Нога снова уезжает в сторону, но в этот раз мне быстро удается восстановить равновесие, чтобы не потерять своего князя из вида. Тень мелькает в проеме расщелины, и я не задумываясь, следую за ней. Здесь темно, но из-за снега все же видны очертания стен. Тепло, ветер, ревущий за моей спиной, лютует из-за невозможности проникнуть в это убежище. Ему ничего не остается, как ждать других сумасшедших, решивших ступить на ступени. Воздух спокоен и пахнет ночной грозой, только вот я одна в этом укрытии.       — В-влад? — муж уже мерещится всюду. Особенно его запах. Он одновременно и успокаивает и заставляет новую волну боли и беспокойства захлестнуть меня с головой. Тающая с ресниц вода смешивается со слезами. Неосторожный шаг и я падаю на колени. Дыхание рваное, мне не хватает воздуха, чувствую себя так, словно последняя ниточка спокойствия оборвалась, и я лечу вниз, как летела в ту пропасть. Подтягиваю колени к груди, обхватываю их располосованными о камни ладонями.       Все как в детстве. Одна, запертая в темном месте, наказанная, но теперь не кем-то материальным, осязаемым, а нечто эфемерным. На моем «чулане» нет тяжелого замка, в моей воле пойти куда угодно в этом мире, но мне некуда идти. Я даже не знаю, смогу ли выбраться отсюда. Впервые мне страшно от того, что рядом нет абсолютно никого живого…       — Как мне выбраться отсюда? Как мне вернуться к тебе? — из глаз катятся слезы, лицо уткнуто в колени, не могу показать его даже этим холодным стенам. Это будет предательство Дракула. Плачут лишь те, кто не имеет силы что-то изменить. Если у тебя есть время на слезы, тогда стоит потратить его на обдумывание плана. Только вот, у меня есть план, но я измотана сильнее, чем думала, не физически, нет, эмоционально… Мне нужна помощь, мне нужно доверять кому-то, я не смогу все сделать одна. — Я даже не знаю, где оказалась. Не знаю, где ты, и смогу ли вернуться к тебе? Мне очень не хватает тебя, твоего присутствия, взгляда, слова… объятий. Хочу вернуться домой… Домой…       Тепло, слезы и усталость тихо подкрадываются и усыпляют, навевают морок и тьму.       — Влад…       Сквозь сон мне кажется, что кто-то касается моей щеки.       — Влад?! — сон с ним улетучивается, как пар, сорвавшийся с губ, и одиночество ощущается отчётливее, чем когда бы это ни было.       — Нашлась, — голос Октавиана заставляет вынуть кинжал.       — Виан! Я едва не… твоя рука, — лицо мужчины уже почти зажило, а рука полностью восстановилась, лишь пальцам еще не хватает пару фалангов.       — Ты хоть знаешь, как нам трудно было найти твои следы, которые тут же почти заметало?! Мы не могли найти тебя несколько часов! Что ты тут делала? Зачем ринулась так в пургу? Ты не хочешь выбраться отсюда?       — Хочу, — отворачиваюсь. — Просто мне показалось, что… я увидела мужа…       — Мужа? Он мертв?       — Что? Нет!       — Тогда это не мог быть он. Это лестница Покаяния, Скорбящая, тут ты встречаешься с тем, что гложет тебя. То, за что ты испытываешь боль, стыд, сожаление, вину. Раз он жив, то не смог бы попасть сюда, ты — другое.       — Поверь, Октавиан, тот, кто зовется моим мужем — может заявиться куда угодно: будь то чертог Матери или Отца.       — Тогда он еще более безумен, чем ты. Либо — любимец Фортуны.       — Далеко нет. На его долю выпало множество бед, о некоторых, уверена, даже знать не знаю, но они изменили его характер. Ожесточили и закалили. Мне не приводилось видеть кого-то сильнее его. И лишь недавно я поняла, что этот мужчина готов ради меня на те жертвы, о которых, глядя на него, и помыслить нельзя. Не ожидая от него такого, приняла это за слабость, и ты прав: я сожалею об этом. О многом, что связано с ним, но не о встрече или о том, что он является моим мужем, — разворачиваюсь к мертвецу. — Я выберусь отсюда, и не важно, что придется сделать ради этого!       — Что ж… — римлянин усмехается. — Жаль, что это не он, иначе бы он быстро тебя от сюда выз… — бурчание живота перебивает моего собеседника.       — Я не голодна…       — Я слышу, — у него красивый смех, такой странный для этого места и времени, для мертвого. Живой, искренний и теплый. Наверное, при жизни он был душой компании и желанным гостем в любом доме.       — Это просто… недоразумение. Я не чувствую голода, видно не заметила, как отключила эту эмоцию.       — Ты и такое можешь, Скорбящая? — в его голосе слышится неподдельный интерес, словно одержимый чем-то ученый, наконец, нашел что-то интересное.       — Много чего могу, — улыбаюсь ему в ответ.              «Чувствую себя лучше, словно отпустила то, что не могла угнаться за Драконом. Бежать за ним нет смысла, раз я Змейка, то стоит действовать хитрее!»              — Октавиан, что будет, если кто-то использует здесь силу Темных?       — С округи сбегутся все гончие, мертвяки и… — его глаза расширяются, рука дергается в мою сторону. — Осторожнее! — кричит он мне, но я уже почувствовала холод, пробирающий нутро и дикую жажду крови, принадлежащую ей.       Тварь со слишком длинными конечностями, большими похожими на лапки паука, но оканчивающимися тремя пальцами-когтями, зависла под потолком, рядом с рваной раной в камне. Видно она пролезла сюда на мой голос или энергию. Глаза белесые, отливающие серебряным блеском, рот кривится, губы все в трещинах, язык извивается между ними и рядом обломанных зубов. Редкие рыжие волосы свисают замершими сосульками с полулысого черепа.       — Это…       — Стрыга, обычно их тут крайне сложно встретить. Тебе везет, Скорбящая.       — Мне это надоело, — Октавиан странно косится на меня, слишком спокойную для такого момента. — Сколько осталось до конца треклятой лестницы?       — Если быстро, то, — пронзительный крик сотрясает пещеру, — чуть больше часа.       — Хорошо, — Искушение с лязгом вынимается из ножен.       — Ты в своем уме?!       — Нет, нормальный бы не пошел на такое! Эй! Тварь! — в меня тут же впиваются глаза, пышущие гневом. Пасть расширепливается настолько, что кожа и мышцы на щеках разрываются, позволяя раскрыть рот подобно змее. Тело поджимается, мне уже известно, что это значит.       — Элиз…              «Я всегда рядом…»              — Мне нужна вся сила, которую ты можешь дать!              «Так возьми ее, Золото…»              Стрыга прыгает на единственного живого человека, но тьма обволакивает меня со спины, укрывает от чужих глаз и злобы. Растерянная пропажей своего ужина, отринутая Тьмой метает головой из стороны в сторону. Она не видит, но чувствует, обломки клыков едва не впиваются мне в кисть, при очередном нападении. Придуманный план, странно отдохнувшее тело и Искушение в руке — все шансы уйти целой или хотя бы живой отсюда. Перехватываю крепче рукоять и вонзаю железо в скулу стрыги, где уже срослись мышцы и затянулось подобие кожи. Без них она едва ли сможет так яростно клацать пастью!       — Уворачивайся! Она поняла, что ты спрятана в тени!       Перекошенный рот противно чавкает одной стороной, когда его хозяйка вычисляет меня по запаху и нападает.              «Убью ее! Покончу с этим быстро!»              Ногу прошибает боль. От неожиданности теряю концентрацию и падаю на пол пещеры.              «Хвост! Я не заметила его!»              Нога пульсирует, но мне нужно собраться! Вдох-выдох. Саркофаг закрыт, запечатан, и я в нем. Мне больше не больно, цвета приглушатся еще больше. Единственное чувство, что владеет мною сейчас — гнев. Я дико зла от того, что должна сдерживаться!       — Я уничтожу любого Мрачного вставшего на моем пу… — осознание так ярко взрывается в голове, что даже теряюсь на секунду. Тот монстр смеялся надо мной из-за моих слов… о Темных. Будучи Мрачными, они презирают чад Отца, но я — Скорбящая Мрачных и Княжна Темных. Однако на мне именно Венец Мрака… Не Тьмы…       Дергаю головой, взывая к Венцу, змеи тут же вплетаются в волосы, а голова чувствует тяжесть ноши, но теперь мне доступны новые оттенки силы, особенно этого места. Невидимые ранее для моих глаз, сейчас они витают в воздухе разными цветами: фиолетовым, синим, темно-зеленым и серым. Переплетаясь, дают новые, некоторые из них льнут ко мне, и я ощущаю разные огонечки сил, начиная от этой пещеры и заканчивая подножьем горы. Наверху же, что-то невообразимо мощное, настолько, что сердце замирает и с дрожью продолжает сжиматься. Стрыга рвется ко мне, но встает, как вкопанная. Смотрит на меня так жалостливо и так робко. Делаю первый шаг, затем второй и третий, пока мое лицо не замирает напротив ее.       — Что ты?.. — Октавиан с безумным удивлением смотрит, как мои руки ложатся на изуродованную мной же морду. Чувствую некое сожаление и печаль о судьбе этого существа, словно котенка на улице увидела. Больного, всего в ушибах, травмах и клещах, раздутых с его же голову.       — Бедное дитя, несправедливо загубленная жизнь, ненашедшая пристанище в загробном мире. Мне жаль, что я причинила тебе боль, — кольца мрака вьются у моих пальцев и втягиваются в мышцы истерзанного существа. Части гнилой плоти тянутся навстречу друг другу, и челюсть выравнивается. Мы соприкасаемся лбами, и мои губы сами шепчут это: — Кто ты? Как твое имя? представься мне…       Прикрываю глаза, чтобы прочувствовать все.       — Ануш, дочь крестьянина, которой просто не повезло попасться на пути… — я осекаюсь, копаясь в потоке того, что передает мне стрыга, — им…       Перед глазами оживают чужие воспоминания: крики и стоны, от крови слипаются веки, трудно определить что происходит. Люди лежат надорванными куклами везде, куда только хватает взгляда. У входа в деревню возвышается лес, но не тот, что привыкли видеть люди, здесь висят дергающиеся в судорогах и конвульсиях те, кого посадили на кол. Острые деревянные пики пробили животы, грудные клетки и даже черепа тех, кого я знала… Младший брат и двоюродный, дядя, друзья семьи и староста. Мужчины и женщины. Крик вырывается сам собой, когда нахожу среди почти мертвецов — Амира, своего жениха. Он еще жив, содрогается всем телом, насаживаясь на кол еще больше. Древко вышло из его плеча, как еще одна голова, кровь течет изо рта, а глаза едва могут фокусироваться на чем-то. Внутренне, он уже мертв, но не телом.       — Одна крыска выжила? — бархатистый, но леденящий голос заставляет дернуться и обернуться. Мужчина, каких мне видеть еще не приходилось, горой возвышается надо мной, его острый взгляд кровавых глаз с вертикальным зрачком вспарывает кожу там, где проходятся эти глаза. На нем надет доспех с гравировкой дракона, свернувшегося вокруг трех клыков, но меча нет, лишь пальцы и кожаные наручи все в крови, как и длинные когти, которыми легко разрывать людей. Длинные черные волосы заплетены в косу, но пару волнистых прядей у лица сглаживают остроту внешности и глаз, но даже им не смыть тот ужас, который навивают подтеки крови на губах и скуле. — О, не смотри на меня так, маленькая крыска, вся природа держится на насилии, и в этой битве я лишь оказался сильнее других.       — З-зачем?..       Кровавые вены расчерчивают скулы, а белок заволакивает тьма. Воздух тяжелеет, трудно вздохнуть, тело деревянное, двинуться не возможно, в голове поднимается паника и дикий ужас.       — Хм, — красивый убийца вдруг прикрывает демонические глаза и улыбается. — Потому что мы можем. Потому, что вы — еда для нас и, — он подмигивает мне, — одна хитрость.       — Хитрость?       — Габриэль, — новый голос в корне отличается от голоса Габриэля. Он властный, требующий и подавляющий. Его хозяин лишь назвал имя, но даже мне хочется вытянуться в линию и внимать приказу или забиться в любую дыру, чтобы меня не заметили. Хриплость голоса и глубина лишь добавляет краски, однако, его спокойствие заставляет задуматься об опасности. Желание забиться куда-то сильнее желания служить, теперь все инстинкты вопят, как истерзанные души о том, что нужно бежать!       Он проходит тихо, словно сама смерть, несет с собой загробный холод и запах крови, хоть мне и казалось, что больше его стать не может. Черно-бордовый доспех не отражает блики огня горящих изб и амбаров. Глубокий капюшон скрывает лицо, но вот этот Монстр поворачивает к нам голову, и мне предстает самый голодный взгляд из всех, что я видела за всю свою жизнь. Такого голода мне не доводилось видеть даже у волка, чьи ребра обтянуты кожей. Кажется, жажда всего мира сосредоточилась в этих страшных глазах.       — Пора идти, пока не встало солнце.              «Этот зверь чего-то боится?», — стоит мне только подумать об этом, как кровожадный взгляд прибивает меня к земле не хуже кольев, на каких умерла половина деревни. — «Он читает мысли? Он читает мысли, о, Боже!»              — Богу абсолютно плевать на то, кто мертв, а кто жив. Ему на все плевать.       — Брат, — Габриэль улыбается, глядя на того, кого простые смертные прозвали Дракулом — Дьяволом! — Ты пытаешься объяснить добыче, почему ее убьют? Не сдерживай эмоции, отключи их, как это сделали все мы, — слова срываются с его губ и призывают других монстров. Из-за его спины выходят еще пятеро с горящими алым цветом глазами. Хищные улыбки не скрывают звериных клыков и крови, что они испили. Еще четверо мужчин и одна женщина, кои с удовольствие вырезали моих родных, как лисы в курятнике. И ничего человеческого нет в их внешности.       — Не помню, чтобы спрашивал чьего-то совета, Габи, — мужчина лишь тихо смеется на это.       — А кто, если не я его дам тебе? Другим сил не хватит, — искусная улыбка слетает с лица, и оскал заменяет ее, уродуя аристократичную красоту, — и смелости, Дракул.       Дьявол тихо рычит, и это больше похоже на утробное горлопение, пятеро отступают на шаг, но не тот, кого назвали Габриэлем. Он гордо держит голову перед тем, кто вылез из самого чрева ада. Хотя, кто в своем уме станет называть такое существо «братом»? Только такой же монстр!       Страх Ануш заставляет сердце биться в ускоренном темпе, но мое бьется не из-за этого. А из-за желания! Дракул, как языческий идол, требующий излишней жестокости и кровопролития, манит меня все больше и больше, а осознание, что такой мужчина встал передо мной на колени… неосознанно заставляет чувствовать свою исключительность и значимость. Его тьма и аура зазывает нынешнюю меня, в то время как прошлую это привело бы в ужас. Интересно, смогла бы я, такая, какая есть сейчас заинтересовать этого Дракула, который в начале своего восхождения? Или стала бы очередной жертвой у его ног?       — Смелость и сила тебе присущи, но так же у тебя есть и ум, Габриэль, и им ты понимаешь, что дергать хищника за хвост — неуместное бахвальство.       — Верно, брат, куда уж мне до тебя… — отточенная улыбка, как оружие, но вдруг мужчина вспоминает обо мне. — В любом случае крыске нужно свернуть шею. Она видела тебя, Дракул… без капюшона.              «Что?! Она видела? Нужно вернуться в то воспоминание, нужно…»              — Я сам с ней разберусь, у вас есть другие дела, — мой будущий муж надвигается тихо, безмолвно, неся с собой смерть. Хочу броситься наутек, но не могу и двинуться, только смотреть и трястись.       — Хорошо, Влад, тогда мы двинемся к ближайшему замку Ордена Дракона, — Дьявол кивает, и от шестерых не остается и следа.       — Н-нет, прошу…       Пальцы, закованные в перчатки, сжимаются вокруг моей шеи, выдавливая из меня жизнь.       — Пож… алуй… ста…       — Тебе просто не повезло, — в багровых глазах нет ни капли жалости, — быть частью моего плана, — молниеносная боль пронзает грудь, когда мужская рука с чавканьем вырывает от туда мое сердце. Горло разжимают, и я падаю на землю, теряя связь с миром, но еще понимаю, что Дракул рвет свое запястье и заливает рану своей кровью. — Будь добра, сыграй свою роль…       Холод заменяет адскую агонию, и передо мной вновь предстают блестящие серебром глаза. В них столько боли и скорби, что мое собственное сердце сжимается за нее.       — Тебя убил Дракул… но что за план?Почему Орден Дракона? И шестеро… Князей с кровавыми глазами? — Слишком много вопросов, на которые даже стрыга не может ответить.              «Габриэль, кто он такой, раз мог называть Влада братом?»              — Ануш, — произношу имя бедной девушки из прошлого, даруя ей новую силу. Она хочет что-то сказать, раскрывает пасть, но в ответ мне слышны лишь хрипы и рычание. — Теперь ты не одна. Помоги мне, и я вытащу тебя из этого места.       Дитя Матери отходит от меня на несколько шагов и склоняет голову в поклоне.       — Да будет так, — киваю ей в ответ.       — Да кто ты такая? Раз перед тобой склонилась даже эта тварь?       — Ануш, Октавиан, у нее, как и у тебя есть имя, — разворачиваюсь к римлянину. — И раз уж мы все тут перезнакомились, я готова подняться наверх и выйти отсюда.