Помнишь Тьму?

      

      Mundus vult decipi, ergo decipiatur              

Мир желает быть обманутым, пусть же он будет обманут

      — Ему не нужно узнавать все, он этого и не сможет, достаточно лишь увидеть внешность, тогда половина плана будет сделана, а дальше сработает эффект неожиданности.       — А если они уже виделись?       — Именно поэтому мы и идем длинным путем, а не коротким, через воспоминания. То, каким он был при нашей последней встрече, и каким может быть уже сейчас — абсолютно разные люди. Однако я уверен, что если он и приходит, то только к ней. Его она интересует больше.       Лука сжимает в руках железный кубок. От чего-то ему не нравится план, который не предлагает выбор, поэтому он накидывает вероятности событий, которые могут пойти не так. Филипп уже отправлен в бывшую комнату Владиславы. Комната Тени была относительно рядом, он присмотрит за перевертышем, да и клятва, данная мне, не позволит сглупить.       — Хм… это ой, как не понравится княгине, — светлые волосы растрепались в хвосте, поэтому Тень быстро перевязывает их.       — В этом случае я не могу дать ей выбор, лучше, если она до последнего не будет знать.       — Значит, ты все же собираешься рассказать ей о плане? — хитрые глаза напротив блестят ехидством, но мне уже привычно это.       — Собираюсь. Нужно перестать видеть в ней лишь пешку.       — Она — княгиня.       — И никто в этом треклятом замке не дает мне об этом забыть. Я знаю это, Лука. Однако даже король, если он стоит на шахматной доске — всего лишь фигура, — взмахиваю рукой на черно-белое поле, что стоит между нами.       — А если он придет, когда она не будет в своей комнате? К настоящей Владиславе, — кубок пуст, новая порция вина наполняет его. Тень ведет своего слона к краю доски.       — Тогда ты подслушаешь. В тень к ней ты не залезешь, но может, удастся незамеченным побродить возле нее.       — Скверно, особенно, если ей по силам чувствовать Теней. К тому же, мы понятия не имеем, какую силу получил Андрей, если получил.       — Рассчитываю, что ты не попадешься, — мой ход оканчивается угрозой от коня — слону.       Воин нервно ерошит волосы, которые только недавно поправил.       — Обычно ты не полагаешься на других, ты требуешь высшего исполнения, — усмехаюсь, рассматривая свой кубок.       — Верно, но Правая рука обязан быть лучшим воином, — шпион застывает с новой фигурой в руке и отмахивается:       — Я лишь номинально Правая рука, — жду, пока он поймет, к чему я веду. — Подожди, ты…       — Энергия очень важна, как и ее сокрытие с недавних пор. Вот здесь нам и поможет сила Агаты, — протягиваю Тени коробку. — Ты его давно заслужил, Лука.       Открытие крышки заставляет глаза визави потемнеть. Футляр с громким хлопком закрывается.       — Нет. Я не заслужил. Его носил лишь Андрей, как твой заместитель и Правая рука.       — А теперь этот пост занимаешь ты.       — Но я ведь…       — Лукиллиан, — Тень морщится.       — Слишком часто за сегодня я слышу это обращение.       — Так не заставляй его использовать.       — Влад…       — Я все сказал. Если не ты, то кто? После… отбытия Андрея ты взял на себя управление Ближним кругом, и вел его даже тогда, когда я был ранен. Больше года.       — Так себе испытательный срок, — мы оба улыбаемся. — Тьма, Влад, я не могу ее сдерживать порой. Она захлестывает меня, и я ничего не могу с этим поделать, — все та же страдальная фигурка летит на доску, сбивая пару других фигур. — Вот видишь!        — Напомни, кто снес Западное крыло Брана к хренам? — Тень усмехается и откидывается на спинку стула, но его смех уже более расслаблен.       — Ты.       — Ну, вот. Захлопнись и просто возьми кольцо, мнешься как барышня перед брачной ночью, — а вот это выражение лица я прекрасно знаю. Поднимаю палец и предостерегающе бросаю: — Ни слова о предложении, понял? — развожу руки в стороны. — Я уже занятой и женатый на Владиславе, — шпион даже не пытается усмирить себя и в голос смеется. — Кольцо заговорено.       — Что? Я стану хозяюшкой? — от моего взгляда лис поднимает руки.       — Из-за него никто не сможет почувствовать твою энергию, а на заклинании Агаты оно не оставит след, поэтому планам ты мешать не будешь. Ах да, Лука, не попадись Владиславе. Я все буду отрицать, — легкое движение пальцев и пара пешек с турой встают на свои места.       — Обрекаешь лучшего воина на мучительную смерть? — «лучший воин» делает наихудший ход из возможных.       — Именно, — мой ферзь пожирает его коня. Шах и мат.       — И ни грамма сожаления или раскаянья, — сокрушается Лука.       — Ничуть, — обнажаю клыки.       Тень вздыхает, но все же надевает черный перстень с головой дракона на указательный палец правой руки. Все остальные, кто удостоен чести, будут носить мой герб на мизинце левой руки. Андрей был награжден им, но в угоду удобству не надевал его, Тени и без этого знали, кто он. Ему это было не нужно, а вот Луке — да, в первую очередь это поддержка ему от меня. И признание, даже если у него проблемы с Тьмой. Перстень — это власть, которую можно получить лишь от меня непосильным трудом и преданностью.       — И еще, подумай, кто также достоин их. Нужно показать Темным, что у меня есть те, кто будут заносить мечи над головами от моего имени.       — Но ты ведь Безликий и Безымянный.       — Так меня прозвали они сами, но не я.       Лицо шпиона вытягивает, он даже подается ко мне ближе, опираясь на стол.       — Ты собираешься сделать это?! Ты собираешься во всеуслышание объявить свою личность?       — Многие знают, что я живу в Карпатах, но не многие, как этот перевертыш, знают меня лично. Думают, что Дракул служит Темному Князю, а тот в свою очередь отдал его Владу Басарабу. Слишком часто Темные из-за незнания — вредят. Нужно унять их.       — Кого-то приструнит это, но найдутся и те, кто решит напасть, — губы растягиваются в оскале. — А-а… вот зачем эти перстни. Ты создаешь армию из Темных.       — И мне нужны преданные генералы.       — Черт! — Лука уже полностью снимает шнурок, которым подвязывал волосы, ерошит их рукой. — И давно ты это продумал?       — К концу года я намерен перестать быть Безымянным. А вот маску придется оставить на некоторое время.       — Тогда все будут знать, что ты не умер в той облаве.       — Плевать. Мехмед умер, число моих врагов с течением жизни уменьшается. Темных буду контролировать сам. Бояр… есть кое-кто на примете, кому я могу их отдать.       — В пользование?       — На растерзание. Судя по всему, крови будет много…       — На счет обладателей перстней. Есть парочка претендентов, и еще один должен скоро вернуться из Венгрии, я передал ему с тенями требование узнать что-то про аристократию, может найдем что-то, что натолкнет на мысль, к какому роду принадлежит наша княгиня. Я собрал все ее рисунки до того, как она заняла свой пост и после, там много мелких деталей, возможно она сама того не понимая, нарисовала свой герб.       Киваю, наливая себе и Луке еще порцию.       — Молодец, нужно разобраться в этом, можешь идти, — но друг не встает, лишь странно мнется.       — Что?       — На счет Владиславы…       — Что именно?       — Ты ее накажешь? Она солгала.       Тяжелый вздох не тяжелее моих дум о Змейке.       — Знаю.       — Но ты не раздумываешь о наказании, хоть и зол.       — Зол, даже очень, но… мне дали время остыть и не рубить с плеча.       — Сдержанность. Это не типично, раньше бы уже рвал и метал, а головы так и летели во все стороны. Ты стал терпеливее.              «И меня за это высмеивают и презирают. Даже она…»              — На этом все?       — Угу, — кивает Лука       — Тогда что ты еще здесь делаешь?       — Ухожу-ухожу.       — А мне нужно проверить одну гостью.       Бран имеет запечатанный ход в Замок Балаура в горах. Именно в нем находится элита, когда я бросаю Зов на тот или иной праздник Колеса года. Там же находится и Сад Евы, где проходит то самое празднество. Сейчас там живет новое поколение Теней, которым будет позволено вступить в Ближний круг спустя несколько испытаний, а с ними и другие, только недавно обращенные носферату. Лука был прав, я взращиваю армию, чтобы иметь возможность дать отпор как людям, так и сверхъестественным существам, братьям, сестрам, врагам с того света.       Все новички учатся уживаться с Тьмой в их венах и голове. Их обучает Дамир, после переселения в замок, он получил новую должность и полный рот забот. Пусть я его и недолюбливаю, но он предан, как пес: выполняет все вверенные мной поручения. И почти все время проводит здесь. Но даже он все не в курсе, кто сейчас находится глубоко под их ногами.       Когда вхожу, она висит вниз головой. Зубья капкана из Ведьминого железа пируют внутри ее щиколоток. Такие же крепления вгрызаются в кожу и мышцы предплечий. Кованые перчатки сжимают пальцы и раскаляются над жаровнями. Колени и локти вывернуты, над ними палачи уже поработали молотом, а чтобы не срастались — вогнали длинные спицы все из того же металла. Гостья была одета в подтеки собственной крови, бурые лужи под телом уже запеклись и превратившись в месиво, смешавшись с пылью, по которой еще ходили первые Темные. Пусть физически она и вымотана от продолжительных пыток, но зеленый и голубой глаза пылают гневом. Так даже лучше, со слабыми характером особо не поиграешь.       — Как проводишь время, Мара? — ведьма оскаливается, но каждое движение заставляет клиновидные зубья сильнее впиваться в плоть, разрывая ее. Снимаю с ее лица намордник, что мешал ей говорить.       — Ты… пожалеешь об этом Темный… как только я выберусь.       — Если… ты выберешься. А пока я не закончу с тобой, отсюда не вынесут даже твой раскрошившийся скелет.       — На твои попытки жалко смотреть, Князь.       — Разве? А мне приносит удовольствие видеть твои мучения, — делаю паузу, — Мрачная.       — Ищешь информацию… об Андрее?       Приторно хмурюсь:       — Мне было интересно, как он вылез из могилы и кем стал, однако мне уже известно, что это ты подсуетилась.       В этой камере уже с начала времен Балаура стоял каменный трон, чтобы тот, кто вынес приговор, подробно мог рассмотреть то, что делают с приговоренным. Подхожу к нему и прохожусь сначала пальцами по подлокотникам, отмечаю глубокие борозды от когтей, словно кто-то с нескрываемым удовольствием лицезрел пытки.       — Этот трон принадлежал когда-то самой кровожадной из Княгинь. Уверен, ты знаешь, о ком я, — одариваю Мрачную улыбкой и занимаю самое главное место в зрительном зале.       — Княжна-Змея…       — Верно. Именно она, по мифам, стала первой Мрачной, одержимой жаждой крови. И именно она восседала на этом самом троне, наблюдая, как жертвы корчатся в предсмертных муках. Фрески и барельефы в Оскверненной Столице запечатлели ее голод. Поговаривали, что это именно она изничтожила оставшихся прихвостней Ворона-Князя.       — Ты ничего не знаешь… о ней!       — Куда уж мне, — пожимаю плечами. — Но кое в чем я ее понимаю. Великое удовольствие самому видеть всю ту боль, что испытывает твой враг. Скажи мне, Мара, ты мой враг?       — Катись в Навь!       Мой едкий смех разбавляет ее пыл, как вино разбавляет вода.       — Знала бы ты, сколько раз я был там… не сосчитать.       — Ты выбирался оттуда только за счет Коссея.       — Верно, ведьма, какого это понимать, что даже такого как я, он любит больше, чем тебя? — гнев клубится в разномастных глазах, но ему не найти выхода. Он запечатан в суженных зрачках, как запечатаны Князья в Гробнице Балаура. Никому не выбраться…       — Что скажет моя сестра, когда узнает, что ты сделал со мной и, что собираешься убить ее сына… снова?       Оказаться возле Мрачной в мгновение ока, не составляет никакого труда. Она дергается, от чего железо в ее теле лишь больше наносит вред. Аккуратно присаживаюсь перед ней. Хочу рассмотреть все детально, когда она кое-что узнает:       — А как ты думаешь, как я нашел тебя? — улыбаюсь, чувствуя, что чужая незаживающая рана все еще кровоточит. Мара — младшая сестра Агаты и во всем ориентировалась на нее. Только вот во всем же потерпела неудачу. — Кто создал эту камеру, мы уже знаем, а вот кто же ее улучшил настолько, что в ней с легкостью можно сдержать даже такую, как ты?       — Мне плевать! — огрызается она, а я наблюдаю за ней, как с нисхождением мать любуется своим ребенком, пусть тот и хулиган.       — Мара-Мара, столько лет живешь, сколько перепробовала эмоций, сколько чувств гасила и вновь разжигала в сердцах других, а у самой, наверное, оно ссохлось, превратившись на вид в скукоженный персик. Ну, да ладно, — поднимаюсь, чтобы вновь занять свое место. Руки распахиваются, как крылья. — Я просвещу тебя. Эту замечательную камеру усовершенствовал наш общий хорошо знакомый, еще до того, как сменил сторону, Мрачная, и, насколько мне известно, ты все еще любишь его, даже не смотря на то, что он пренебрег тобой и предпочел другую, да кого? — подпираю голову кулаком. — Твою старшую сестру.       — Заткнись! — бешенство ведьмы лижет подошву моих сапог, не в силах ударить по мне, а я с легкостью отмахиваюсь от этого. От напряжения кровь лишь сильнее барабанит по полу. Легкое движение пальцев и туда становится чаша, собирая гнилую кровь. Она мне еще пригодится.       — Ответь, ты правда думала, что запрыгнув к нему в постель, сможешь отбить его у Агаты? Или попалась на свою собственную иллюзию того, что можно полюбить такую как ты? Однако тебе стоит отдать должное, даже после этого стыда, не вышла из битвы, продолжив вставлять пал…       — Заткнись! Замолчи!       — …ки и дошла до того, что предала Темных, отдавшись Матери. Лишь бы быть поближе к Коссею. Каково это понимать, что ты сделала то, что никогда не сможет сделать твоя сестра, но при этом даже взгляда не получить? Никогда не задумывалась, почему ее, ту, что никогда не перейдет на его сторону, он любит больше, чем когда-либо сможет тебя?       — Он ее не любит! — ведьма рвется вперед, но лишь срывает клочья кожи и разрывает мышцы, от чего чаша набирается быстрее.       — Аккуратно, Мара, поранишься, — усмешка не сходит с моего лица. Это возмездие за то, что она была рядом с моим Золотом. Направляла ее и явно помогла закрыть от меня эмоции. Сила — это хорошо, но я терпеть не могу то, что для меня нет места в сознании Владиславы или в ее тени…       — За… мол… чи!       Но я лишь щелкаю пальцами, и тишину наполняют сначала хрипы, а после и шарканье, будто немощный старик решил посетить эту богами забытую землю. Эти звуки меркнут пред другим — бряцаньем костей. Уже знакомые мне слуги Отца выходят из самых темных углов темницы — Крововещатели, именно те, что уже дважды подготавливали меня ко входу в Черное солнце. Обтянутые кожей мертвецы, что не познали вкуса смерти и смогли остаться в сгнивающих телах, что все же подвержены тлену — силе другого Древнего, Матери. Их ржавые, но достаточно острые серпы все так же виднеются из-за поясов. Ожерелья из частей позвонков и фаланг пальцев звонко разносят торжество Нетленного бога над его бывшим врагом. Каждый звук — надменный смех над концом жизни. Синяя кожа, местами натянутая на виднеющийся череп, хрустит, как бумага, многим может показаться, что она треснет прямо на очередном шаге драугра, но на самом деле нет камня прочнее, чем эта посмертная ткань. Монашеские одежды скрывают ходячие скелеты, но не их лица или руки. Мара тоже знает их, ее глаза расширяются, ведь присутствие главных слуг Отца означает, что ее — предательницу и отступницу — нашли. И накажут.       — Я прокляну тебя! А твою княжну… — тьма реагирует быстрее меня, но явно на мысль, что еще даже полностью сформироваться не успела в моем разуме. Рука из черного дыма так сильно врезается в скулы ведьмы, что цепи, сковывающие женское тело, с жалобным скрипом трутся друг о друга и вымещают свое недовольство на одной из рук Мрачной. Звон металлических звеньев и хруст сопровождают упавшую на пол оторванную в локте руку.       — Закрой свой рот…— говорит во мне Девкалион, и я поддерживаю его. — Не смей даже имени ее произносить…       Последний из Крововещателей вышел из тьмы, неся в руках раскаленное клеймо. Цепь удлинили, и капкан из клиновидных зубьев захлопывается на остатке правой руки.       — Сейчас мы узнаем, как громко ты можешь кричать.       — Нет! Ты не посмеешь!       — Еще как посмею, я — Темный Князь, а в нем — Ведьмино железо, оно с превеликим удовольствием вплавится в твою кожу.       Хлипкие на первый взгляд и иссушенные тела послушников в рясах уже обходят Мрачную с разных сторон. Один обхватывает кривыми пальцами голову Мары, оттягивая ее назад, когда это не особо помогает, длинные волосы завязывают узлами и тянут за них. Другие держат цепи еще более натянутыми, не позволяя жертве двинуться. Ярко-желтое железо подносят опасно близко к лицу. В глазах, что еще раньше искрились гневом, застыл страх.       — Нет! Дракул!.. Мать проклянет тебя! Заберет самое важное для тебя!       — Поздно, моя мать уже давно сделала это, — мой голос прерывает истошный крик, перерастающий в рычание зверя, а после и скулеж. Они — песня, музыка же — шипение клейма в крови, а запах паленой кожи и мяса — разумное послевкусие от этой сцены. Мара дергается, лишь ухудшая свое положение, визжит, как банши, но у ее мучителей нет ушей, чтобы услышать и как-то посочувствовать ей.              «Вряд ли бы посочувствовали, даже услышь они это».              А меня крики более не трогают.       Мрачная затихает, когда смолкает каленое железо, но это отнюдь не значит, что все закончилось. Плоть отходит кусками хорошо прожаренного мяса, когда клеймо отстает от обугленного места, таща за собой все остальное. Ведьму бьет судорога, глаза затуманены болью, Ведьмино железо не позволяет ей воспользоваться силой и не чувствовать боли, как это делает Змейка. Чаша почти наполнилась кровью, ее тут же меняют на новую, пустую.       — Ты ослаблена одним присутствием здесь, стигматы Коссея отнимают все, что ты можешь накопить. Долго тебе не протянуть, младшенькая, — яд заполняет разные глаза, смешиваясь с болью. Взгляд полный ненависти с легкостью мог бы прожечь во мне дыру, но я уже привык к этому, есть особа, что превзошла Мрачную в этом. Черные глаза обжигают в разы больнее. Она способна плавить многое, особенно мою одежду и ремень на штанах. Вспоминаю свою княжну под собой с тем ремнем и усмехаюсь, подмигивая Маре:       — Продолжим? — в адском горне неподалеку от нас с новым рвением разгорается пламя. — Что в этот раз? Ребра? Бедро?.. А может лицо? Ты им гордишься? Уверен, что ты явно ставила на него и хорошенькое тельце, когда планировала соблазнить одного Мрачного.       — Агата… — из-за криков и тарирования, голос охрип и ослаб. Банши больше не закричит с прежней силой.       — Что «Агата»? Думаешь, она отомстит мне за тебя? Она не отомстила мне даже за собственного сына. А ты ей кто? Преда-ательница… — клеймо снова готова обжигать своими поцелуями кожу. — Ребра. Выжгите сердце, ей оно не к чему, — отдаю приказ Крововещателям, и огненное знамение Отца оставляет след длани Древнейшего.       Кандалы звякают и становятся добавочным элементом в новой песне. Вижу, как Мрачная дергается, как сознание едва находит силы держаться в нормальном состоянии. Я же с излишним любопытством всматриваюсь в эти глаза, как если бы сам хотел увидеть ими картину…       Руки и ноги налиты свинцом, того гляди, и оторвутся сейчас, голова, как болванчик из детских игрушек мотается из стороны в сторону. Каждое движение, каждый вдох убивает болью, а следующий говорит о том, что тело все еще живо и все чувствует. В горле булькает крик, не способный продраться, через вставшую преградой, кровь. А он восседает на троне и улыбается! Наслаждаясь моей болью! Бесцветные глаза искрятся торжеством…              «Кто из братьев и сестер предал меня?! Это не могла быть Агата, она любит меня, она простила меня…».              — Ты сама, — разносится ненавистный мне голос. Он всюду, в моей голове, вне ее. Оглушает, опутывает, хочется сплюнуть, но иметь бы еще такую возможность. — Ты сама, Мара, из-за того, что связалась с моей княжной! За то, что направила ее против меня, за то, что помогала скрыть ее! Пусть ты и предала Тьму, но тебе стоило явиться к моему двору и рассказать все.       Кости горят, они плавятся, трещат от новой пытки, какая она уже по счету? Все слышат крик сломанной грудной клетки, и я уже не могу втянуть в себя воздух. Захлебываюсь в крови и рвоте. Боль и ужас заполняют без отказа ослабленное тело, нанося внутренние увечья. Не могу контролировать их, меня одолевает сразу столько эмоций, словно кто-то разворотил плотину, что долго их сдерживала.              «Хватит, Мара… Перестань бороться, иди ко мне…»              «Коссей…»              Яркое солнце необычайно теплое. Передо мной опушка леса, та самая и с тем же огромным дубом. Глупая. Она не захотела выходить замуж за того, кто с легкостью смог бы уничтожить наше маленькое селение, она хотела сбежать, бросить нас. Бросить меня. Я не подходила на роль невесты… из-за дьявольских глаз, а вот она — с черными — очень даже.              «Будто это моя вина, что появилась такой на свет».              Агата вздумала бежать, не думая, чем это может обернуться для нас всех, а вот я не такая. Кто бы защитил нашу деревушку? Некому, ее бы смели и столба не оставили, поэтому мне и пришлось сделать это. Ее поймали у кромки Черного леса, через который она собралась исчезнуть из нашей жизни. Даже тогда пошли на встречу, ей всегда давали поблажки! Выбор был прост: либо ее нареченный закопал бы целую деревню живьем, либо бы она вышла за него замуж, как и было обговорено, но Агата плюнула ему в лицо и сказала, что лучше отдаст себя Хозяину Черного леса, но не возляжет с ним. Так и поступили. До сих пор помню, как она царапала кору дуба, пока ее пороли плетью, но моя сестра не была бы собой, если даже здесь не вышла победительницей: она ни разу не вскрикнула, не подарила сладость своей боли жениху. Такую безмолвную ее и оставили умирать, привязанную к дубу, на потеху мертвецам, что живут в лесу и… их Хозяину. Ей повезло и в этот раз!       Кулаки сами сжимаются, ногти вспарывают нежную кожу ладоней. Тогда я решила проведать Агату, но вместо разорванного на куски тела, спустя целые сутки, я нашла ее, все еще живую, молящуюся, но не богам, а лесу.              «И меня еще называют предательницей. Невестой дьявола за глаза… Она всегда была таковой! Из-за нее все беды! А я… я всегда старалась быть лучшей дочерью, лучшей невестой и женой, а в итоге… что в итоге?!»              Черный лес. Место куда живым лучше не входить, многие рассказывали ужасные сказки о нем, но все они были едины в одном: Хозяин Черного леса — мертвец, к которому на пути лучше не попадаться. Он заморочит голову, утащит к себе и убьет, приготовив похлебку из ваших рук и ног. Ужасный и кровожадный, особенно до сердец дев, что не познали еще мужчин. Таких он совращает и превращает в своих слуг, что омывают мертвой водой его ступни и заманивают путников у дороги, а ночи проводят со своим Господином, ублажая его. Ночью они выходят на охоту в образе диких волчиц, сопровождающие его. И Агата молилась именно ему.              «Полоумная, она лучше станет одной из его любовниц, чем возляжет с нормальным человеком. Живым! И важным… Отступница, богохульница! Безумица…»              Умрет, и полдня еще не продержится, но я ошиблась. Сильный ветер налетел стремительно, трепал смоляные волосы сестры, что не прилипли к располосованной спине, тогда-то мы обе и услышали вой. Меня он заставил вздрогнуть, а вот ее — нет. Когда деревья, казалось, сами разошлись в стороны, явился тот, кому сестра молилась сутки. Чтобы забрать ее душу, думала я, но оказалось — спасти. Выращенная на страшилках — замерла, страшась увидеть полусгнивший труп правителя Нави, но вышел он, красивый и статный мужчина с черными волосами и глазами, и подобные ему волки сопровождали его.       А когда он освободил Агату и с аккуратностью завернул в свой плащ, мое сердце сжалось от несправедливости. Она чуть не угробила всю деревню, а он с ней…       — Марана? — сердце сжимается от этого обращения, так ко мне обращались лишь родители и... Хозяин Черного леса.       — Коссей? — оборачиваюсь. Он, все такой же, как и раньше. Длинные волосы, заплетенные в жгуты и тонкие косы с разными резными украшениями из костей. Несколько золотых заклепок украшают его воротник, выглядывающий из меховой накидки. Она, перчатки и длинный плащ почти полностью скрывают тело древнего ведьмака. На одном плече висел лук, за спиной колчан, на другом — ворон. — Коссей! — бросаюсь к нему, но его взгляд обривает больнее клинка с тупым концом. — Коссей?.. — но он продолжает смотреть на меня, как на врага: презрительно и брезгливо. — Почему ты так смо…       — Будто не ведома тебе сия причина. Разве я хоть раз был с тобой не ласков? Обидел тебя словом аль действием? Разносил мор слухов? Был резок иль обиду, какую затаил, Морана? А может усомниться в своих намерениях дал?       — Н-нет… почему ты говоришь это, Кас…       — Тогда почем мне такое бедствие? Покуда буду получать нож в брюхо? — грозный голос заставляет пятиться назад, а Хозяин Черного леса наступает. — Зачем продала ее? Из-за тебя ее наказали. Едва не погубили! Но простила она тебя, меня молила, чтобы не казнил, дал воротиться домой обратно в здравии, а ведь мог свору наслать, блукать тропами заставить, да схоронить в леску. Толку боле было бы. А тебе мало все, пуще хочешь, да послаще, — обхватывает мою голову горячими руками, и кожа едва не плавится под его касаниями, но мне не важно это, только то, что он сам меня обнял. — Я едва греху с тобой не поддался…       Боль. Будто вырезают сердце, крошат ребра, разрывают мышцы — все это его слова.       — Н-но я так… люблю тебя, Коссей, жить без тебя не могу, — слезы застилают глаза, и мир размывается, теряя четкость. На секунду, кажется, что больше не любимый стоит напротив, но это лишь на секунду, так что гоню все прочь. Эмоции бьют через край, может в этот раз он увидит, кто перед ним? Не маленькая девица, не чужой гость, вошедший в лес бесправно, а такая же Мрачная, как и он сам, ведьма, которой многое по плечу! — Я просто хотела быть с тобой…       — Поэтому и Мрачной стала? Сторонку сменила, но осталась все той же… Агата тебя ремеслу обучила, привела, как блудного котенка к нам, а ты плату с ножом в руке приберегла.       — Все из-за тебя! Я стала такой потому, что ты не замечал меня! Даже сейчас лишь Агата, да Агата в твоей голове! Увидь меня! Я сильнее ее! Она не сможет отречься от Отца! Ее любовь служить ему сильна, а я… Я смогла сломить эти раболепные цепи! Преклонилась перед Матерью, как ты когда-то, стала служить ей и привела новую Скорбящую! Все для тебя одного! А что сделала твоя ненаглядная Агата? Изменила тебе! Понесла от другого и родила, да еще и растить сына заставила!       — Что она потребовала? Что ты предложила Матери в обмен на ее покровительство? Мне пришлось многим пожертвовать, так чего лишилась ты? Какой ритуал провела?       — Какой? Убила дитя, что считала своим, что не родила, но воспитала! Видишь, на какие жертвы я ради тебя пошла?! Отдала ей то, что дорогу сердцу было! В ее чертоге, у алтаря, молила три дня и три ночи! Без еды и воды, сжимая в объятиях труп своего ребенка, пока с него кусками слезала кожа! А он не просто был ребенком, а Темным! Ради тебя, любовь моя, я не просто принесла в жертву кого-то, я предала свою сторону! Отца и все, что у меня было! А потом вырвала сердце и себе самой.       — А Андрей здесь при чем? Мне мстишь?       — Что? — да о чем он только говорит?       — Решила, что с его помощью и силой меня осилить сможешь?       — Нет! Нет, Коссей, все совсем не так! — цепляюсь за его руки, но в этот раз они холоднее льда в проруби. — Она предала тебя! Переспала с человеком! И родила от него! Я лишь хотела… хотела вернуть ей ту боль, что испытал ты! Вернуть справедливость этому миру и тебе! Теперь уж она поплачет…       — Что ты сделала, Мара?       — Сделала его Отринутым, — смех выходит слегка истеричным, но я полна радости от своих действий. — Его вырвали из рук Отца, но и в объятия Матери ему не попасть! Как только он исчерпает всю энергию, что я влила в него — его ожидает нечто похуже смерти… — Месть сладка. А месть неблагодарной сестре за любимого — высшая степень блаженства! Хохот уже не контролируется мной. Я так давно вынашивала планы мести, и тут подвернулась такая замечательная возможность! Но и про нее никому нельзя было говорить. Меня распирало от желания поведать об этом хоть кому-то, позлорадствовать, выплеснуть свою желчь и посмеяться от души, ведь в этот раз победа, наконец-то, за мной, а не за Агатой! — Я выиграла! Понимаешь? Я выиграла, а сестра…       Пощечина настолько сильная, что сначала дергается голова, а после нее и все тело. Кожу на руках сдирают корни, на которые приземляюсь. Волосы падают на лицо, скрывая от меня мир, который все время не принимал меня. Мара не такая, как все, она лучше, чем многим кажется, она достойна большего, если не всего, что имеет ее сестра. Кровь разливается по рту, и я сплевываю ее.              «О-он… ударил меня?.. Коссей?»              Поворачиваюсь к нему, прижимая руку к щеке, последняя пульсирует и горит.       — Ты омерзительна мне, — он начинает разворачиваться, чтобы уйти.       — Нет! Прошу, не оставляй меня! — цепляюсь за его рукав, и он обжигает меня взглядом, но мне все равно. Любоваться любимым лицом — то немногое, что мне было дозволено делать, когда он со страстью смотрел лишь на ту, что предала его, а сейчас его взгляд обращен на меня. Только на меня. И я не узнаю эти черты, хоть и помню их. Держу его руку, но понимаю, что он, как вода просачивается сквозь пальцы, а после и вовсе вырывается из моих объятий. — Нет, погоди!..       Кашель душит меня, и кровь уже течет из носа. Ребра жжет так, что трудно дышать. Ветер поднимается и кружит пыль, засыпая мне глаза, бросая ветки в лицо, а деревья ходят ходуном, будто бы ожил Черный лес. Хруст в грудной клетки заставляет вскрикнуть, но со мной стонет и великий дуб. Его громадный ствол трещит от основания к верхушке, щепки летят во все стороны, и части некогда величественного древа падают в разные стороны. Расколото пополам. Древесина, как кожа, следует за ветвями, вскрывая светло-серую сердцевину, так похожую на кость. Самые высокие ветви цепляют небо и раскалывают его на множество кусков, являя кроваво-красное затмение.       — Что?.. — обращаюсь к любимому, но понимание, что это не он тянет камнем на дно отчаянья. — Нет… Нет. Нет! Не-е-ет! — от моего собственного крика лопается мое же собственное сознание.       Тьма. Едва можно разлепить глаза, с трудом, но мне удается это. И первое, что я вижу — алые всполохи в прищуренных волчьих глазах. Дракул сидит, широко расставив ноги, тьма витает дымом около его рук и сапог, но самым странным ощущается прожигающий похлеще клейма взгляд, полный кровожадности и безумия. Замершая улыбка на лице и чувство абсолютной власти. Вижу его, но тело съеживается от еще большей опасности, когда все оставшиеся чувства вопят о том, что он справа, слева, везде. Воспаленное сознание плывет, но когда Дракул усмехается, до меня доходит, кто бы Коссеем в моем видении.       — Не-кх! — хочу закричать, но понимаю, что у меня нет больше языка, рот горит, будто в него залили… краем глаза замечаю чашу с раскаленным маслом.       — Спасибо, Мара, я навещу тебя позже, как только заживут раны. Если смогут.       Новый вдох воздуха и новый виток вони и гари. Пока я был в сознании Мрачной, то увидел многое, и многое все же осталось загадкой, однако теперь мне известно больше, чем раньше, особенно о том, как заключить сделку с Матерью.              «Новая Скорбящая… насколько мне известно, она сопровождает мертвых в чертог Матери, иногда копает могилы и проводит похоронные процессии, помнит мертвецов, когда о них позабыли все или если все, кто знал их — сами умерли. Что делать с Андреем? Заставить его как можно быстрее истратить всю дарованную энергию или помочь, чтобы позже управлять? Знает ли об этом Змейка?».              — Нужно отдать кое-какое поручение Агате.       Вернувшись в Бран, получаю весточку от Коссея, именно он когда-то показал мне ту камеру, скрытую ото всех особым заклятием.       «Сумеречное Плато готово».       Двери выросли неожиданно, хоть я ходил этими коридорами тысячи раз с детства. Но лишь сейчас они вызывает странные чувства, колышущие меня из стороны в сторону, сбивающие с ног и навивающие… страх. Одна из мыслей вгрызается мне в горло, перекрывая кислород.              «Ритуал, который может разорвать мою сделку с Отцом. Разорвать связь с ним, освободить меня и Владиславу, стоит только… пожертвовать Маркусом».              Пальцы сжимаются в кулаки с такой силой, что ногти до крови впиваются в кожу.              «Но тогда придется служить Матери. Кому из этих Древних под силу сотни тысяч лет поддерживать маску истинного зла на чужом лице, выставляя себя в единственно верном свете? Кому я смогу служить, без мысли о новом побеге, кто из них не загонит в бо́льшую ловушку? Где мне позволят просто быть с той, кого я… с Владой».              Тихо толкаю двери в свою комнату, а сам ожидаю нападения, будто не оставил здесь свою жену, а отчетливо чувствую монстра, страшнее меня самого. Камин почти догорел, небо начала занимать заря, а мое Золото свернулась на моей стороне постели, прижимая к себе подушку, на которой сплю я. Оголенное бедро манит мой взгляд, обнаженное плечо молит коснуться его. Распущенные волосы размотались по простыне, открывая мне прелесть хаоса в моей постели. Сторона Владиславы пустует, брошена и подушка, скомкана у самого края.       Развеяв одежду, аккуратно ложусь на сторону своей княжны, подобрав несчастную брошенку. Первый же вдох вытесняет запах гари в моих легких, заполняя его мятой, и я утыкаюсь в ткань лицом.       — Влад? — робость голоса передается моему телу. Жена ворочается, а я не двигаюсь, не отзываюсь, жду ее хода.       Любопытные пальчики касаются моего плеча несмело, легко, словно боятся, что накинусь, но я недвижим, тогда они чувствуют власть и перебираются на спину, касаясь мышц под кожей. Постель слегка прогинается, одна очень прыткая Змейка решила подкрасться ближе. Это тут же напоминает мне то, как она проникла в мое сознание, точно так же подкралась к спящему Дракону. Тем временем прохладная подушечка елозит по косым мышцам, и они сами сжимаются, пугая нарушительницу моего спокойствия. Пальцы под подушкой снова сжимаются в кулак, но на этот раз от едва сдерживаемого желания схватить княгиню и утащить под себя. Ее касания будоражат мое тело, даже когда я зол на нее. Моя власть над ним не учитывается, оно всецело уже одно ей. Мы поменялись местами на этом поприще. Каждый управляет телом другого. Я изгоняю ее, она — возвращается. Она предает меня, я — прощаю ее.              «Это болезнь, от которой мне уже не излечиться, да и хочу ли я этого?».              Горячее дыхание опаляет шею даже сквозь отросшие волосы. Руки уже смелее трогаю меня. Немного хриплый ото сна голос раздается на ухо:       — Я знаю, что ты не спишь, князь.       Отворачиваюсь от нее, еще больше зарываясь в подушку и запах Владиславы.       — Ах вот как! — даже не дергаюсь от ее попытки укусить меня за плечо, пока она не использует клыки — кожу не прокусит. — Влад, — тишина и тихое сопение. — Ладно, раз мой муж не желает уделить мне внимания, придется делать все само… так не честно, Дракул!       Лишь теперь, надев маску, поворачиваю голову к Змейке. Она явно не ожидала, что я свяжу ее тьмой. С поднятыми над головой руками, она откинулась на подушку. Глаза метают молнии. Отростки тьмы обволакивают ее тело, струясь по бокам, груди, почти сливаются с черной копной волос.       — Скажи, Владислава, — ее настрой тут же меняется на более серьезный. Глядит цепко, с прищуром, — если бы я спал, ты бы решилась взглянуть на мое лицо?              «Ответишь честно или солжешь опять?»              — Мне оно действительно интересно, Дракул, но я знаю миф о Купидоне и Психее.       Это удивляет меня. Миф о прекрасной Психее, что была вынуждена выйти замуж за сына Афродиты, без возможности взглянуть на него или понять, каков он при свете дня. Однажды ее сестры надоумили ее поднести лампу к спящему Эросу.       — И о том, что произошло, когда она обожгла его маслом, — ее глаза так широко распахнуты, что мне не составляет труда увидеть в них свое собственное отражение. То, как отливает блеском маска и яркость контраста между золотом и холодом стали в глазах. — Он покинул ее, потому что она… — Змейка громко сглатывает, понимая, что попалась, — предала его доверие.       Склоняюсь над Владиславой, мои пальцы коротко касаются ее скулы. Это прикосновение обжигает нас обоих, как масло из лампы, но вот уже вся моя ладонь лежит на женской щеке. Мы очень близко друг к другу, и Змейка разрывается между тем, чтобы смотреть мне в глаза и тем, чтобы отдать внимание моим губам. Легкий румянец не скрыть на бледном полотне кожи, он противоречие для него, настолько несвойственная вещь, что сразу же бросается в глаза.       — Я рад, что ты меня не предаешь, Золото, — ей требуется секунда, чтобы запереться в саркофаге, но я уже внутри него, вижу все эмоции и терзания, которые она испытывает сейчас. И самым ярким огнем сейчас горит стыд. Ей совестно, что она обманывает меня? Тогда почему бы не рассказать все? Думает, что убью? Ее? Других бы уже на месте порвал, но не ее. Она улыбается так, что я бы не поверил, что она сговаривалась с одним из моих врагов. Если бы не был там, если бы не видел своими глазами, не слышал своими ушами — точно не поверил бы. Холод пробирает и мои кости, раз я в ее сознании, свернулся кольцом в самом дальнем уголке, смиренно наблюдая за ней. Раз так, я поддамся тебе и в этот раз. Будь на вершине. Тот, кто ослеплен Солнцем, не видит, кто таится в его тени.       Ослабляю путы тьмы, и девчонка проворно разрывает их. Миг, и она уже сидит на мне, прижатым к постели. Глаза горят, улыбка соблазнительная и вызывающая, а голос звонкий, будто и не было борьбы с самой собой.       — Попался! — усмехается, но тут же хмурится, губы сжимаются в тонкую линию. — Поддался…       Рука сама тянется к ее волосам, чтобы заправить прядь за ухо. Почему-то мне хочется сделать это. Для нее.              «Владислава…»              — Что?       — М?       — Ты же позвал меня.              «Точно, в мыслях».              — Просто хотел сказать, что рад, ведь ты со мной.       Описать ее выражение лица трудно: оно одновременно потерянное и испуганное, грустное, но счастливое, обреченное. Оно — главный свидетель ее вины. Она все мне расскажет. Сама. Я же заставляю ее сделать это. Лаской и нежностью, которые будут лишь сильней с каждым днем разъедать ее. Одарю ее тем, что она любит и страшится одновременно. Целую в уголок губ, затем в висок и спускаюсь к мочке уха, кусаю ее вместе с сережкой.       — Нужно новые заказать.       — Зачем? Их полно у меня.       — Да, но не от меня. Я хочу что-то, что у тебя будет ассоциироваться со мной. То, что ты будешь носить только от меня, — язык ласкает шею, ее дыхание становится томным и глубоким.       — Я тоже хочу…       — Чего же?       — Что-то, что ты будешь носить только от меня. Я вообще не видела, чтобы ты носил какое-то украшение.       — Они не удобные, всегда есть вероятность, что мне нужно будет вырвать чье-то сердце, а перстень может застрять внутри трупа, однако я обещаю подумать над этим. Но это, — касаюсь женской версии фамильного перстня с гербом моего дома, — не снимай никогда. Ты — Басараб, другие мужчины не смеют даже смотреть на тебя с непристойными мыслями, — она улыбается обезоруживающей улыбкой, и мне хочется поцеловать ее, но вместо этого тихо произношу: — Хочешь в ванну или еще поспать?       — Полежать с тобой, притворившись, что нам никуда не надо вставать или, что за дверями нас никто не ждет.       — Хорошо, отдых нам нужен обоим, — Владислава вновь дарит мне улыбку и натягивает на нас покрывало. — Если неудобно, всегда можешь лечь рядом, — Змейка возится на моей груди и качает головой.       — Спасибо, но мне удобно лежать именно вот так. Подушку дать?       — Я бы предпочел твои колени, — глаза прикрыты, но чувствую, как княгиня застыла. Обдумывает мои слова или просто удивлена?       — Если хочешь, то можешь лечь, постель очень широкая, ты точно поместишься и поперек, — приоткрываю глаз, рассматривая ее лицо.       — Правда?       — Конечно, ты ведь мой муж.       Не могу не кольнуть:       — У тебя их два.       Влада цокает:       — Не мог промолчать?       — Я всегда говорю, когда есть, что сказать, — пожимаю плечами.       — И даже сейчас?              «Знала бы ты, как много мне есть, что сказать, Золото».              — И даже сейчас.       Ее пыл гаснет:       — Ты все еще зол, — отвожу глаза в сторону от нее, но она просит: — Не надо. Не отворачивайся от меня. Я понимаю, что виновата перед тобой, как и ты предо мной, — на мою поднятую бровь лишь хмурится. — Если бы ты не продал меня Отцу — ничего бы не случилось.       — Если бы ты не сбежала — я бы не продал тебя Отцу.       — Если бы ты не пугал меня на той поляне — я бы не убежала! — мы распаляемся, как сухой хворост. Лада уже снова сидит на мене, уперев руки в мою грудь, я же приподнялся на локтях.       — Думаешь, во всем моя вина?       — А чья? Моя? Никого не просили меня забрасывать в это время или… — осекается, но раз начала, стоит закончить.       — Или что, Владислава?       — Ничего, — пытается слезть с меня, но я не позволяю.       — Ну, же! — замирает, из-за чего уже спокойнее продолжаю. — Ответь.       — Я… зла. И не просила кому-то отдавать или дарить себя. Особенно право распоряжаться моею жизнью.              «У меня есть большая уверенность, что это я сам провел его. Из-за тебя. Несмотря на ваши распри, вам хорошо вместе. Тебе хорошо, Влад, до нее ты не жил полной жизнью», — слова Коссея теперь особенно странно слышатся.              Отпускаю Владиславу и встаю с кровати.       — Ты права. Тебя никто не спрашивал, привязав ко мне.       — Влад, что ты… — быстро подается за мной. — Влад?       — Мне нужно уехать на некоторое время. Может месяц или больше.       — Что? Куда? — прохладные руки стали совсем холодными. — Ты не можешь переброситься? Пройти через тени или тьму?       — Нет, оттуда нельзя. Так что тебе не придется некоторое время видеть меня и думать о том, что кто-то отдал твою жизнь мне, — мои слова больно жалят, но это обоюдно острый клинок.       — Я не думаю об этом, когда рядом с тобой! — обходит меня, сверкая взглядом.       — Разве?       — Да!       — Не похоже. Выглядишь так, словно только это и повторяешь в своей голове.       — Ты не находишься в моей голове! И не знаешь, что там, — усмехаюсь, но она не предает этому значения.       — Мне нужно завершить кое-какое дело. Узнать и решить, как поступить.       — Расскажи, вдруг я знаю об этом.       — Нет, — она хмурится, — об этом человеке многое не знаю даже я, а в истории информация скрыта. В будущем, этот человек либо станет главным союзником, либо главным врагом.       — Смертельный выбор?       — Все зависит от него.       — Тогда, надеюсь, что он сделает правильный выбор.       — Почему?       — Врагов у тебя хватает, мне хотелось бы, чтобы появился союзник, которому ты сможешь довериться.              «Раз не доверяешь мне…»              Она не произносит этого, но я слышу.       — Я тоже надеюсь, возможно, больше всех остальных, — целую в последний раз, она отвечает, но мне хочется обнять ее.              «Я… люблю тебя…»              Слова, сказанные ею, все еще отдаются тупой болью в груди.       — А еще надеюсь, по возвращению, мы поговорим с тобой обо всем.       — Я тоже, Влад. Возвращайся ко мне скорее, князь.       — Все зависит от этого человека. Захочет он пойти на союз или нет.       — Ты уговоришь его, а если нет, то, как обычно, переманишь на свою сторону угрозами. Мне известно, ты в этом мастер.       — Лука поможет тебе, если что-то понадобится.       — Ты не берешь его с собой?       — И оставить тебя здесь одну? Ты же натворишь дел, а я вернусь на пепелище, если останется хотя бы оно, — дуется, но я оставляю поцелуй на ее лбу. — Не возвращайся в свои старые покои. Эти теперь принадлежат тебе. Крайний случай…       — Что за крайний случай?       Мне очень не хочется говорить, но я должен:       — Крайний случай — спальня Мирчи, — черные брови удивленно изгибаются. — Но не смей обвинять меня в жестокости, если переспишь с ним…       — Я не…       — Я все сказал.       — Хорошо, только возвращайся быстрее. А иначе, — снова эта дьявольщина в черных омутах. — Придется прийти к Мирче в ночной сорочке и просить, чтобы он передал тебе как-нибудь послание.       — Золото…       Она смеется и обнимает меня.       — Просто возвращайся. Буду ждать.       — Вернусь.       Солнце еще не успело взойти, а я уже снова выхожу из своей спальни, но на этот раз вернусь в нее не скоро. Нужно сделать многое…