Понедельник начинается с сюрпризов

От Полянского Ливен поехал на секретную квартиру, где его ожидал Рихтиг. Туда как раз перед ним прибыл Демьян с билетами на поезд для Рихтига и Туманского. На вокзале Найденов также опросил извозчиков, носильщиков и дворников, но, к сожалению, никто из них не смог сказать ничего о господине, прибывшем на Московском поезде и спешившем в жандармские казармы. Подполковник Ливен дал приказ Рихтигу относительно Увакова и посоветовал отдохнуть до отправления поезда. В дороге, возможно, поспать не удастся, а потом, в Москве, об отдыхе можно будет только мечтать. Добравшись домой на Миллионную, Павел Александрович первым делом решил принять ванну, чтобы наконец смыть дорожную пыль и усталость. В свое время Дмитрий выбрал для особняка на Английской набережной замечательную ванну - ему приглянулась ванна на гнутых ножках, большая, глубокая, в которой можно было вытянуться и полежать даже человеку его комплекции, а не только помыться. Павел заказал себе такую же, она отличалась лишь другим синим рисунком на белом фоне. Последний раз Павел был в ванной комнате в Затонске, в наемном доме Якова и Анны, тогда он пытался привести себя в чувство в большом корыте, приспособленном под ванну, после того, как через него вещал дух Александра Второго, который довел его до полубессознательного состояния. Анна, поспешившая к нему с мокрым полотенцем, и Яков, принесший коньяк, а затем чай, помогли ему прийти в себя, за что он был им безмерно благодарен. А позже Яков был настолько любезен, что даже предложил помочь ему с омовением, от чего он отказался. Ему было ужасно дурно, но военный, офицер должен был противостоять напастям до последнего вздоха. А он, слава Богу, дышать тогда уже мог. Вода тогда помогла ему прийти в довольно удовлетворительное состояние. Теперь же он мог немного побыть сибаритом и подольше насладиться водной процедурой. Обилие горячей воды, тонкий запах и приятые ощущения от пены французского мыла помогли ему расслабиться и избавиться от несильной головной боли, которая появилась у него после непростого разговора с Ильей Полянским. После ванны Павел Александрович переоделся в домашнюю одежду. До того, как покинуть гардеробную, он открыл шкаф, где находилось его обмундирование, и, вздохнув, провел рукой по ткани мундира, висевшего отдельно от других. Заместитель начальника охраны Императора ни разу не надевал его прилюдно, и, скорее всего, мундир провисит без дела еще долго. Хорошо, что его фигура не менялась с годами, и мундир будет ему впору и потом, когда подойдет пора его носить. Пока же его лицезрело только его отражение в большом, в полный рост, зеркале и Демьян, время от времени проверявший его сохранность от моли, ей-то без разницы, какой мундир оприходовать - подполковничий или... другой...* Пока до клуба у него было время, нужно было заняться делами, которые также требовали его внимания. Настал черед Демьяна и Трофима отчитаться по заданиям, которые он им дал. Он мог выспросить их по дороге, по крайней мере, Демьяна, сидевшего вместе с ним в ландо какое-то время, но предпочел услышать доклад в более формальной обстановке - в своем кабинете. Ведь в этом случае Демьян с Трофимом действовали не как его слуги, а как помощники, и к такому их положению должно было быть соответствующее отношение. Не на бегу, если в этом не было необходимости, а в спокойной, но деловой обстановке. Перед отбытием из Колпино в Петербург Ливен пересмотрел свое решение относительно ожидания Трофимом Демьяна в усадьбе после посещения Ждановой. Ранее он дал ответ кучеру, не особо думая, так как его мысли и чувства были обращены на другое. Однако, на перроне он вернулся к этому вопросу, было ясно как день, что гораздо удобнее и эффективнее было бы начать следущий день в Колпино, тем более, что коляска уже находилась там. Отправляться в несколько мест для встреч с разными людьми лучше на своем экипаже, так сподручнее и надежнее. Экипаж также добавил бы солидности Демьяну, которому он дал распоряжение надеть лучший повседневный костюм, чтобы никто не усомнился, что тот был помощником князя Ливена. Павел Александрович приказал Трофиму остаться в Колпино, заночевать на постоялом дворе, а утром быть на станции, чтобы забрать там Демьяна. Как распорядился Его Сиятельство, Трофим вручил госпоже Ждановой книгу и шкатулку с деньгами и передал, чтобы она немного повременила с покупкой билетов, князь Ливен вскоре пошлет ей весточку. А также сообщил, что господин Каверин получил по заслугам. Жданова попыталась выяснить подробности, но Трофим ответил, что Его Сиятельство не велел об этом говорить. Она не стала выпытывать далее, понимая, что он не мог нарушить приказ хозяина. Заметив его пораненную руку, завязанную платком, она поохала и сама перевязала ее бинтами. Помещица настояла на том, чтобы напоить его чаем с вареньем и пирогом, за которым расспрашивала о князе. Было понятно, что Его Сиятельство произвел на нее неизгладимое впечатление. Павел усмехнулся - он в этом и не сомневался. Князь, заместитель начальника охраны Императора не мог не впечатлить провинциальную помещицу. Поначалу она была напугана его визитом, чего он, собственно говоря, и добивался, чтобы узнать от нее правду, но чем дольше продолжался их разговор, тем приятнее становился Его Сиятельство. Жданова оставила Трофима ночевать в комнатке над конюшней, где обитал помощник конюха, а наутро он сразу отправился на станцию за Найденовым. Демьян, как и приказал ему князь, начал с трактиров, где непременно должен был бывать Каверин, который изрядно прикладывался к бутылке. В первом же ему повезло, ротмистр Каверин в последнее время захаживал в него частенько. Для трактирщика Найденов по распоряжению Его Сиятельства изобразил дядюшку, племяннице которого, юной и наивной барышне, ротмистр вскружил голову, а затем разбил сердце, вроде как отдав предпочтение более опытной даме. Дядюшка хотел выяснить, завел ли любвеобильный мужчина серьезный роман, или же у него были не более чем интрижки, и у племянницы тогда, возможно, имелся шанс вернуть его расположение. Владелец трактира рассказал, что уже много месяцев ротмистр учил сыновей госпожи Баратынской верховой езде, и она была им весьма довольна. Но в любовной связи с ней он определенно не состоял. Баратынская все еще была в трауре по мужу, ей было не до романов. Конечно, Каверин - весьма привлекательный мужчина, но Баратынская мужа любила, и траур для нее был не просто условностью. Да даже если бы не последнее, она не стала бы крутить шашни с ротмистром, ведь ее брат инженер Гросс был другом ее мужа, и он не одобрил бы нового кавалера сестры так скоро. Того, что у Каверина могли быть интрижки, трактирщик не исключал, дамы всегда обращают внимание на таких видных мужчин. Но с кем они были, этого он не знал, Каверин о своих пассиях, если таковые имелись, не распространялся. Демьян спросил, близко ли знал брат Баратынской Каверина, возможно, он мог бы что-то расссказать про него, если, конечно, не посчитал бы такие вопросы неуместными. По мнению трактирщика, Гросс знал ротмистра довольно неплохо и, судя по всему, был о нем хорошего мнения. Георгий Гросс был солидным, серьезным мужчиной, к тому же он являлся дальним родственником баронессы Геймбрук, жены начальника адмиралтейских Ижорских заводов**. Со слов Каверина, инженер обещал пристроить его на завод, вроде бы в интендантскую службу. От этой новости Павел Александрович расхохотался: - Лучше и придумать нельзя! Пустить лису в курятник! Он достал из кармана темно-синей бархатной куртки носовой платок с вензелем, такой же, как подарил дочке Владека Стаднитсткого, и вытер слезы. Затем он нахмурился, сдвинув брови. Найденов по его знаку продолжил отчитываться перед ним. Посчитав, что послание Его Сиятельства лучше было не отдавать даме, от которой, возможно, не следовало ожидать ничего кроме негодования по поводу попыток незнакомца очернить Каверина, намерений оправдать его и заламывая рук, Демьян решил передать его ее брату. Он направился к дому Гросса, дорогу к которому подсказал владелец заведения. Ливен отдавал должное тому, что его слуги выполняли его приказы не бездумно, а действовали согласно обстоятельствам, в том числе, тем, о которых на момент отдания распоряжений ему могло быть не известно. Он был полностью согласен с Демьяном, что дама могла принять известия о сущности ротмистра в штыки, считая, что на него возводят напраслину, не у всех же есть голова на плечах как у Ждановой. Гроссу Демьян Найденов представился помощником князя Ливена, от которого у него имелось письмо, где помимо прочего Его Сиятельство сообщал, что Каверин подозревался в продаже полкового имущества и был изгнал из полка по решению суда чести. После прочтения письма инженер Гросс выглядел потрясенным. Он понимал, что заместитель начальника охраны Императора не стал бы наговаривать на ротмистра. И что, скорее всего, Каверин попал в поле зрения подполковника Ливена не только из-за этого, но и из-за каких-то еще проступков, о которых инженеру знать не полагалось. Каверин ранее говорил, что его выход в отставку был вынужденным, что его оклеветали недоброжелатели. Но тогда не верить ему не было резона. Сестра говорила, что он проявлял себя только с лучшей стороны, с ней он был почтителен и деликатен, с ее сыновьями вежлив и терпелив. Мальчики тянулись к нему, уроки внесли в их печальное существование после смерти папеньки немного жизнерадостности, что сестра очень ценила. Ему самому ротмистр тоже казался порядочным человеком, за почти год службы у его сестрицы ни в чем предосудительном он замечен не был. И когда недели две-три назад Каверин обмолвился, что хотел бы поступить на службу на завод, он воспринял это желание как само собой разумеющееся. Он представлял, что для офицера в отставке быть лишь учителем по верховой езде было слишком мелко, даже с учетом того, что вознаграждение за его труды было довольно приличным. И он решил походотайствовать, чтобы тот получил место на заводе. Однако, за какого проходимца, оказывается, он хлопотал! Ливен недовольно хмыкнул. С сыновьями вдовы, у которой были видные родственники, Каверин, значит, был вежлив и терпелив. А со своей родной дочерью был груб, попрекал едой, отходил ее веником за нечаянно разбирую чашку, которая уже была с трещиной, сволота! Конечно, попробуй он наорать или физически наказать мальчишек, имевших влиятельную родню, мало бы ему не показалось. Двуличная скотина! Павлу Александровичу казалось странным, как ни Баратынская, ни Гросс не заметили, что Каверин стал закладывать за воротник. Любящая и ответственная мать ни за что бы не доверила детей забулдыге, а Гросс не стал бы просить за такого. Он озвучил свои мысли, и Демьян признался, что они посетили и его. Оказалось, что у Баратынских Каверин появлялся два-три раза в неделю, если он и попивал ранее, то успевал прийти в норму между занятиями. Но уже почти два месяца Баратынская с сыновьями и дочкой гостила у сестры покойного мужа, которая хотела, чтобы невестка с племянниками оставалась у нее подольше. Ирина была рада этому, так как это было на пользу детям, там они могли общаться со своими кузенами, и домой не торопилась. Но, как говорится, пора и честь знать, она собирались вернуться в Колпино в начале следующей недели. Похоже, во время ее отсутствия Каверин и стал пить, и чем дальше, тем больше. - Не много же ему понадобилось времени, чтобы опуститься, - с презрением произнес Павел Александрович. – И сам он, и его дом выглядят так, будто он годами злоупотреблял... Ливен задался вопросом, случайно ли Каверин нанялся к Баратынской. Скорее всего, нет. Возможно, вначале он все же пытался очаровать вдову, но ненавязчиво, так, чтобы это не казалось нарочитым, а когда понял, что это напрасно, то предпочел другой вариант - через нее подобраться к ее брату, являвшемуся родственником Геймбрука, и, если понадобится, попасть на службу на завод. Судя по всему, к Баратынской он устроился после того, как Жданова дала ему от ворот поворот. Служба у нее его устраивала, жалование вкупе с тем, что он выманивал у Ульяны, давала ему возможность не прозябать. Но смерть Ульяны стала для него крахом, тянуть деньги больше было не у кого. Сумма же, привезенная Каверину Таней, заканчивалась. А Баратынская, уезжая в гости, если и дала ему денег, то явно не столько, сколько тогда, когда он давал уроки ее сыновьям. Нужно было искать другой источник дохода, хотя бы на то время, пока он не окрутит дамочку, готовую его содержать. Доход в виде жалования, а также, не исключено, от продажи каких-то секретов адмиралтейских заводов. Похоже, Каверин больше не боялся, что вскроется правда об его отставке. Он завоевал доверие Гросса, а мнение родственника Геймбрука, видимо, было настолько весомым, что в прошлом отставного ротмистра копаться бы не стали. Что касалось знакомых Каверина, Полянский и так отказал ему от дома, а после гибели Ульяны ему и вовсе нечего было у него делать. А незаконную дочь, которая упала как снег на голову, он удачно спровадил в имение к бывшей любовнице, которая была счастлива обрести воспитанницу. Гросс также сообщил помощнику князя, что накануне Каверин прислал ему с соседским мальчишкой записку, что на него на улице напали грабители и избили до полусмерти, поэтому у госпожи Баратынской сразу по ее возвращении он появиться не в состоянии, ему понадобится несколько дней чтобы оклематься. Грабители напали - другого объяснения Каверина для своего нанимателя Павел Александрович и не ожидал. Не скажет же он, что его отделали слуги князя Ливена, заместителя начальника охраны Императора. Иначе сразу возникнет вопрос, чем надо было так разгневать подобную персону, что его отбуткали от всей души. A заикнись он про ограбление подручными князя, в присутствии Его Сиятельства, его и вовсе сочли бы выжившим из ума. Ливен скривился: - Как же, до полусмерти Вы его с Трофимом избили! Неженка какая! Да если бы это было правдой, он бы не смог ничего написать, а дойти или даже доползти до соседей, тем более. Демьян согласился с Его Сиятельством и продолжил свой рассказ. Гросс заверил помощника князя, что, безусловно, от места у его сестры Каверину теперь будет отказано. Конечно, очень жаль мальчиков, но он постарается найти подходящее объяснение, почему Каверин больше не будет их учителем. О том, чтобы устроить его на завод, разумеется, более и речи нет. Найденов спросил, кому нужно передать другое письмо князя, где тот также описывал прегрешения Каверина и рекомендовал не брать на службу бесчестного человека. Гросс ответил, что его следовало бы показать Геймбруку, но ему он расскажет об этом сам. А кроме него, Председателю дворянского собрания, отставному полковнику Верховскому и купцу первой гильдии Ковригину, которые, разумеется, имеют большой вес среди жителей Колпино. Подполковник Ливен решил, что Верховский и Ковригин воспримут известия о Каверине так, как он рассчитывал. Полковник в отставке несомненно посчитает, что ротмистр запятнал честь офицера, будучи подозреваемым в преступлении и с позором выгнанным из полка. А купец первой гильдии явно не станет на сторону вора. Ливену это было нужно для того, чтобы Каверин лишился средств к существованию, и, скорее всего, пошел на очередную кражу, а в том, что мерзавец крал не раз, он не сомневался. За новую кражу Каверина можно было бы наконец привлечь к суду, припомнив при этом причину его позорной отставки. На свое письмо Никольскому он получил ответ. Следователь благодарил Его Сиятельство за полезную информацию. Среди нераскрытых краж за последние месяцы две были в домах, куда был вхож Каверин. Тогда пропали кольцо и брошь. Ливен рассудил, что если драгоценности украл Каверин, то, скорее всего, он еще не успел их сбыть, иначе бы он сейчас не бедствовал, а жил на полученные деньги. В ходе еще более тщательного обыска, чем они провели у Каверина с Демьяном и Трофимом, возможно, обнаружились бы украденные украшения. Они же не осматривали, к примеру, сарай и нужник, да и дом по доскам не разбирали... Демьян подал Его Сиятельству остальную полученную на его имя корреспонденцию. Павел Александрович начал с официального документа. Его как свидетеля вызывали на слушание в суде по делу об убийстве Кузьмы Сидорова. Он не мог на нем присутствовать, поскольку в это время должен был находиться в Лангинкоски. Придется привлечь к этому Розенкампфа, который должен выступить там от его имени. Значит, до отъезда в Лангинкоски будет необходимо встретиться с ним. Рассказать про помощника садовника, про то, что он был прекрасным работником, но имел скверный характер и не раз проходился своим грязным языком по людям. Обсудить, как лучше представить то, что он приказал высечь Сидорова за оскорбление членов его семьи - внебрачного сына Дмитрия Александровича Якова и его жены Анны, а затем прогнал его взашей. А также поставить Розенкампфа в известность, что теперь он, разумеется, будет представлять и их интересы, а не только его самого и Александра Дмитриевича. Также нужно будет обозначить свое мнение и впечатление о Фабере. Как он сказал Никольскому, пытаться отрезать человеку голову садовыми ножницами и таким же образом отрезать язык - в своем уме человек такого не совершит. Даже если ранее у него не наблюдалось психических отклонений, драматическая, критическая ситуация могла спровоцировать его на неадекватные поступки. Но делиться тем, что у Фабера случилось помутнение, когда он услышал о том, что негодяй с дружком ограбили, а также были причастны, пусть и косвенно, к смерти его бывшего милого друга Адониса, то есть князя Григория Александровича Ливена или Эрика, как он также был известен в свете, и подарившего тому в свое время перстень Ливенов, Павел не собирался даже со своим адвокатом. Как и тем, что Фабер не мог снести того, что Кузька поносил другого князя Ливена, у которого он до этого служил. Пусть Фабер придерживается версии, которую выдвинул – что незнакомец хотел ограбить его, угрожая садовыми ножницами, а он с перепуга отобрал их и совершил злодеяние тем способом, каким мерзавец угрожал ему расправиться с ним. Ливену хотелось надеяться, что врачи пришли к тому же заключению – что в момент совершения преступления Фабер был не в себе, и его не осудят за предумышленное убийство. Надеяться, конечно, хорошо, но лучше все же не ждать милостей от обстоятельств, а действовать. Павел должен был помочь Фаби, но просить Эрнеста Розенкампфа, чтобы его контора взялась за дело Фабера, он не мог. Это выглядело бы крайне подозрительным, если бы адвокаты князя Ливена, расправившегося с работником, выступали на стороне его убийцы. Ведь могло создаться впечатление, что Фабер и князь Ливен были заодно. А это не только могло запятнать репутацию Ливена, но и усугубить положение Фабера. Но поручить Эрнесту Францевичу найти защитника для Фабера и оплатить его услуги через одного из доверенных лиц он мог. Тогда у него на совести будет спокойно, он сделал все, что мог, да и смотреть в глаза Анне, которая из-за множества событий не спросила о Фабере в его последний приезд в Затонск, но непременно поинтересуется о нем в другой раз, он сможет прямо, не отводя их. Следующий конверт, за который взялся Павел, был от Потоцкой. Зря он позволил себе упрекнуть графиню, что новости он узнал не от нее самой, а случайно от постороннего человека – Полянского. Письмо она отправила три дня назад. В нем помимо прочего Наталья Николаевна сообщала, что граф Панин, слава Богу, после смерти жены наконец стал проявлять интерес к жизни и больше общаться с соседями. Он приглашал на ужин к себе в имение чету Пономаревых, фабриканта Полянского и ее с мальчиками. Также она с сыновьями бывала у него, а он вместе с дочкой пару раз приезжал к ним. Павел подумал, что Панин, конечно, мог иметь виды на графиню – она весьма привлекательная женщина. Но у Полянского могло сложиться и неправильное впечатление. Пономаревы были супружеской парой, и оказывать знаки внимания жене при муже, который вполне мог оказаться ревнивым мужчиной, могло быть чревато последствиями. А быть милым и галантным со вдовой Потоцкой, которая поддержала его, так же, как он с покойной женой в свое время ее, было вполне допустимо. И это вовсе не означало, что он решил ухаживать за ней, как показалось Полянскому, или положил на нее глаз. Визиты с детьми не особо располагают к романтическим отношениям. При сердечных рандеву все же предпочтительней не иметь с собой отпрысков, с которыми в любой момент может произойти что-то, что на корню уничтожит романтический настрой. Павел Александрович усмехнулся, припомнив, как Полянский спросил его, имеется ли у него секретарь, а он ответил, что не нуждается в нем, так как грамотный. В большинстве случаев составлением писем и документов он занимался сам. Во-первых, среди них было много содержавших информацию, не предназначенную для других глаз, даже если это были глаза приближенных к нему людей. Во-вторых, он писал быстро, разборчиво и аккуратно, а диктовать кому-то – это только терять время, которого у него часто было в обрез. Конечно, изредка он поручал написание документа адъютанту полковника Варфоломеева Белоконю или формального ответа Демьяну. Вот и сейчас он распорядился, чтобы Найденов отписал графу Бруннову, что во время его юбилея Его Сиятельство будет в отъезде и присутствовать на нем не сможет, но шлет ему наилучшие пожелания здоровья и процветания. Если бы Ливен даже был в Петербурге, он нашел бы причину, чтобы не появляться на его юбилее. Граф не был приятным человеком, а его дружба с одним из Великих князей для него совершенно ничего не значила. Сам же он взялся за написание двух коротких писем. Первое было адресовано Надежде Ждановой, оно касалось ее пребывания в Петербурге и поездки в Затонск. В конверт с письмом он вложил разрешение Карелина сопровождать его дочь Татьяну, заверенное в полицейском участке Затонска им самим и начальником сыскного отделения Штольманом. Другое послание предназначалось Мейенгарду. Ливен обратился к нему с просьбой провести анализ чайного сервиза и одежды Ульяны Карелиной на предмет присутствия ядов и химических веществ, способных вызвать помутнение рассудка и расстройство ориентации. Он также адресовал записки двум агентам, чтобы они были готовы приступить к охране объекта в Петербурге и за его пределами. Было необходимо приставить агентов к Полянскому, не зря же тот отвалил такую огромную кучу денег, а просто, за красивые глаза, князь Павел Ливен денег никогда не брал. Еще нужно было выяснить про Калистратова. Павел Александрович посчитал необходимым с утра отправить Демьяна к управляющему завода Полянского, а если у него узнать ничего не удастся, то задействовать свои связи в Департаменте полиции. Закончив с делами, Ливен попросил камердинера подать с чай с печеньем, купленным в кондитерской, и снова вызвать к нему Трофима. Кучер, который был наготове – вдруг после просмотра корреспонденции князю, как это не раз бывало, срочно понадобится куда-то ехать, быстрым шагом зашел в его кабинет: - Куда прикажете, Ваше Сиятельство? - Тпру, Трофим, попридержи коней! Пока я никуда не еду. Позже поеду в клуб, как и намеревался. Он насыпал в тарелку печенья, которое кучер выпрашивал у Демьяна, и протянул ему. Трофим расплылся в улыбке: - Благодарю, Ваше Сиятельство! Знатное печеньеце! Я Маркизку угощу одним, можно? - Угости, - махнул рукой Павел Александрович, - но только одним, а то как бы ей дурно не стало. Иди, да не просыпь от радости по дороге. Павел улыбнулся. Трофим – взрослый, внушительных размеров мужчина, большой физической силы, коня и не одного на скаку остановит, а душа как у мальчишки. Побежал делиться гостинцем со своей любимой серой в яблоках лошадью. Перед отъезом Павла Александровича в клуб агенты, обходившие оружейные мастерские неподалеку от жандармских казарм, отчитались, что нашли ту, куда обращался незнакомец. Ее владелец Зильберштейн подтвердил, что некий господин приходил к нему с просьбой заточить обломанный конец лезвия кортика, вставленного в рукоять трости. Мужчина не представился, он был, как выразился Зильберштейн, в возбужденном состоянии, нервничал и подгонял его, говоря, что у него крайне мало времени, что ему скорее нужно в дорогу. Конечно, это могло быть только предлогом, чтобы поторопить мастера, но Ливен дал распоряжение Демьяну уточнить, куда отправлялись поезда вскоре после того, как Раухер был в мастерской. Особое внимание следовало уделить направлению, где располагался городок, в котором погиб Серебренников и был убит Сергей Бессарабов.