Тебе одному

Кольцо было новым, без каких-либо памятных царапин, камень в нем бликовал начищенными гранями, а не потертостями. Это являлось её кольцом, но одновременно им не являлось. Точная копия. Всего лишь копия. Оригинал его остался в том мире, где-то в обломках самолёта и её жизни, и это немного тяготило. Се Линь уже даже не знала, почему сделала мастеру такой заказ. Было ли это попыткой оставить хоть какую-то связь с прошлой жизнью, которую она уже довольно плохо, на деле, помнила? Было ли это безмолвным обещанием верить лишь самой себе? Обычным порывом пьяной души, быть может? У неё не находилось на это ответа. * — Что ж, полагаю, А-Цзюэ придется самому поработать над наследниками для ордена Цинхэ Нэ, — негромко вздохнул Сичэнь, на мгновение прикрывая глаза. Се Линь только и могла, что ошарашенно похлопать ресницами… На что Лань Хуань послал мягкую, понимающую улыбку. Было довольно странно видеть на лице, идентичном ланьчжаневскому, такую открытую эмоцию, но Се Линь только сдавленно хмыкнула. — А он надеялся переложить эту великую миссию на своего брата? — светски поинтересовалась она, совладав с голосом и растянув губы в такой же мягкой, но насквозь искусственной улыбочке, едва ли разделяя чужое веселье. — Он был бы весьма доволен таким исходом, — расплывчато отозвался Сичэнь, однако глаза его хитро блестели смешинками, так что Вэньроу интерпретировала этот ответ как «Нэ Минцзюэ больше нравится делить ложе с Мэн Яо, чем с неизвестными девицами, так что он понадеялся, что злой рок главы ордена обойдет его стороной». Глубокомысленно фыркнув куда-то в плошку с чаем, прикрыв лицо широким рукавом, она не смогла сдержать уже настоящей, искренней улыбки, расползающейся по лицу практически против её собственной воли. Никаких запретов на отношения и санкций со стороны главы ордена Лань не последовало, конечно же. Какие могут быть запреты, когда единственными гетеро из всех его знакомых, по ощущениям, были Цзинь Цзысюань и Цзян Чэн? Но Се Линь всё равно волновалась, потому что одно дело – бросать долгие томные взгляды через всё помещение совета, монументально возвышаясь за спиной этого самого Цзян Чэна и не забывая демонстрировать всем своим видом, что наследник справится с любым делом не хуже, чем отошедший от дел старый глава, а уж она-то, верный телохранитель, поможет. Одно дело – касаться самыми кончиками пальцев, убедившись, что никто не смотрит, и ловить готовое выпрыгнуть из груди сердце, чувствуя вдруг ответные лёгкие прикосновения, похожие на пролетевшие мимо лепестки. Одно дело – целовать бережно, в самые уголки губ, задерживая каждый раз дыхание, не веря собственному счастью и одновременно желая укрыть всем собой, врасти под кожу, спрятать, как прячут у сердца самое дорогое и драгоценное, что есть в жизни. И совершенно другое – звать чертового Нэ Хуайсана замуж. За себя. Да чтоб вас всех. * На палец Вэйфена кольцо село как влитое – делалось-то оно под прошлую Се Линь, спьяну не учёвшую, что теперь в ней не сто шестьдесят сантиметров роста, а полных метр восемьдесят восемь, и рука была всяко побольше, уж неизвестно с благословением чьих генов, родителей-то она до сих пор не видела. Сама Вэньроу его могла носить только на цепочке, рядом с мешком цянькунь, и кольцо бестолково болталось там, являясь одновременно болезненным напоминанием того, что в свой прежний мир она уже никогда не вернётся, и частичкой того самого прежнего мира, принесенного с собой в новый. Что было, пожалуй, не менее болезненно. Отдавая кольцо в руки Хуайсана, едва ли понимавшего всю подоплеку, Се Линь молча клялась в любви, вверяя чужой воле всю себя, свое прошлое, настоящее и будущее, спаянные воедино тонким металлическим ободком. Кольцо, вдобавок, не выглядело дорогим, сам Вэйфен мог позволить себе гораздо более роскошные аксессуары, если бы захотел, но по его глазам, по тёплому, всепрощающему взгляду, достававшемуся ей украдкой и оставлявшему терпкую горечь на языке, Се Линь вдруг каждый раз, стоило начать сомневаться, понимала: не захочет. Это кольцо было символом, кричащим «я даю тебе то, что было у меня на сердце, ведь моё сердце - ты», и Вэйфен, её маленький, умный и чуткий, гениальный Вэйфен, её робкий ветерок, даже не зная всей смысловой нагрузки жеста, понимал, каким значимым шагом это являлось для самой Се Линь. От этого щемило где-то за ребрами, да так сладко, что приходилось останавливаться, делая несколько глубоких вдохов, прежде чем она могла продолжать функционировать, не борясь с огромным желанием попросту сжать Хуайсана в ладонях, как плюшевую игрушку, осыпая бабочками поцелуем смеющиеся губы. Её Хуайсан, её вот дерьмо жених, вызывал одним своим взглядом слишком много сложных эмоций, которые Се Линь не знала куда деть, с которыми она просто не знала, как справляться. У нее были отношения, конечно, но так сильно её никогда не накрывало; создавалось впечатление, будто до этого она никогда по-настоящему и не любила. Это должно было пугать, но сама Се Линь ощущала себя парящей, лёгкой, как пузырьки от шампанского, стремящиеся выскочить из слишком узкого горлышка бутылки на волю, стоило только заметить, как кольцо бликовало покатыми гранями на солнце, сидя на чужом пальце. * Дом был ей не знаком. Он стоял на отшибе, чуть в стороне от основного скопления, но от своих товарищей его отличала только более новая, синего цвета черепица. В остальном жилище было таким же старым и простоватым, как и другие постройки, с трещинами в камнях стен и поросшими травой дорожками к крыльцу. Глядя на него, Се Линь ничего не чувствовала. Мелкие камушки шуршали под ногами, явно давно не смазываемые петли на низких, ей едва ли по пояс, воротах противно заскрипели, оповещая округу о том, что прибыли гости. Можно было бы не заморачиваться и перепрыгнуть забор – не с её ростом и сноровкой такого опасаться, – но нужды скрываться у Се Линь совершенно не было. Она наносила официальный визит… в некотором смысле. Крыльцо тоже негромко скрипнуло, стоило Вэньроу опустить стопу на давно отсыревшие доски втоптанных в землю ступеней. Был бы рядом с ней сейчас Вэйфен, он мог бы сказать что-то о запустении чужого жилья – а мог бы и не сказать, потому что был вежливым молодым господином, не имевшим привычки обсуждать чужое благосостояние… Тем не менее, Вэйфена рядом не было: она посчитала эту поездку чрезмерно личной, чтобы потащить на неё ещё кого-то. Личной и непредсказуемой. Этот дом был ей не знаком, но он был знаком Цзян Вэньроу, как и люди, живущие в нём. Исход подобной встречи, беря во внимание пикантные подробности её собственного положения в этом мире, Се Линь не бралась предположить. Доски двери были старыми, рассохшимися, а какой-либо намек на дверной молоточек и вовсе отсутствовал, так что она просто осторожно постучала пару раз по косяку, достаточно громко, чтобы её было слышно в глубине дома, но недостаточно сильно, чтобы сломать хрупкое, старое дерево; касаться самой двери она и вовсе опасалась. Почти сразу в ответ раздалась цветастая ругань, из которой Се Линь понимала раз в три слова, с трудом различая междометия, приглушённые дверью звуки и какой-то диалект. Ни в Юньмэн, ни в Нечистой Юдоли, ни уж тем более в Гусу Лань такой не использовали, слишком по-деревенски он звучал, наверное, как и положено диалекту человека, живущего довольно далеко от любых кланов заклинателей и больших городов… Так что её мозгу, с некоторым трудом привыкшему за прошедшее время к древнекитайскому, потребовалось несколько мгновений, чтобы адаптироваться к иному говору. А после дверь открылась, и напрягать слух оказалось без надобности. На пороге дома, перекрывая дверной проем, показался немного одутловатый, явно в подпитии мужчина. В молодости он, возможно, и был красив, но с годами набрал веса, в том числе явно благодаря алкоголю, его не первой свежести одежда распространяла запах, далёкий от благоухания. Покрасневшие глаза одарили Се Линь взглядом, который она могла истолковать только как «раздраженный до крайности». От избытка негативных эмоций мужчина даже сплюнул куда-то в сторону, прежде чем заговорить: — Чё пришёл? Милостыню не подаю. Вэньроу, опешив, даже ничего не сказала. Заготовленные слова приветствия каркнули в горле и пропали, но бровь сама по себе изогнулась в жесте недоверия. Мужчина в ответ нахмурился и сплюнул ещё раз, после продолжив бурчать. — Ты чаво, оглох что ли? Говорю ж тебе, денег нема, за дом уже всё на той седьмице уплочено было, чёй-то ты припёрся? — совершенно недружелюбно уточнил он, сложив руки на груди. Вторая её бровь присоединилась к товарке, взлетев на лоб. Ошарашенная Се Линь, совершенно отвыкшая от подобного рода претензий, могла только бестолково хлопать ресницами. Безусловно, она была не в парадных одеждах, не было расшитых золотыми нитками тканей и драгоценных камней, её сапоги не блестели носами от количества кунжутного масла или воска, но даже в простеньком дорожном наряде заклинателя было очень трудно спутать с коллектором или кем-то ещё из подобной братии, а уж тем более принять за кого-то, нуждающегося в подаянии… Се Линь оставалось лишь удивлённо хмыкнуть, покачав слегка головой, а затем приподнять перевезь с мечом, красноречиво намекая, что с ней стоило бы быть повежливее. Мужчина, несмотря на то, что находился в не слишком трезвом состоянии, намек уловил и качественно сбледнул с лица, на мгновение даже пошатнувшись, отступая в дом на полшага. Се Линь, было, забеспокоилась, не придется ли ей и вовсе ловить несчастного алкоголика, потеряй он равновесие и начни падать, однако с собой мужчина справился на удивление быстро, краски вернулись к его лицу, а сам он повел плечами, выпятил грудь и раздулся, немного напоминая огромную жабу. — Я заплатил за дом, моя совесть чиста, ты ничего не добьешься, угрожая мне, — сообщил пьяница на удивление твердым голосом, даже его манера речи немного изменилась, приобретая четкость слов, до этого слегка невнятных, будто расплывающихся в пространстве между. Недобро сверкнув глазами, мужчина снова сделал шаг вперёд, опять перекрывая собой проход в дом, подался ещё ближе, вынуждая саму Се Линь отступить немного, просто чтобы не вдыхать амбрэ из перегара и прочих запахов отсутствия гигиены, и оказалось, что росту в них почти одинаково. Вэньроу была чуть выше, всё ещё, гораздо более мускулистая, почти сравнявшаяся по ширине плеч с Нэ Минцзюэ, но сейчас, с небольшим возвышением порожка, они смотрели друг другу в глаза без нужды кому-то из них задирать голову. Никто не желал первым отводить взгляд, напряжение постепенно росло, и Се Линь, пришедшей сюда совершенно не за тем, чтобы устраивать на ровном месте конфликты, пришлось сделать глубокий вдох, беря под контроль непроизвольную реакцию тела. На угрозу она привыкла реагировать незамедлительно, любая задержка могла стоить жизни ей или её окружению, но сейчас… сейчас Се Линь была не на фронте, и даже не несла караул, охраняя главу ордена Цзян, поэтому она новый сделала шаг назад, втянула носом воздух и медленно поклонилась. — Я пришел сюда не за деньгами, — выпрямившись, снова вернув зрительный контакт, сказала она и, видя замешательство на чужом лице, коротко усмехнулась. — Я пришел сюда просить благословения… дагэ. Создалось впечатление, что мужчина подавился, его горло напряглось, а в груди что-то булькнуло, но наружу ничего не вырвалось, только пристально глядевшая в его лицо Се Линь заметила на несколько секунд расширившийся зрачок. Ухватившись за косяк пальцами, да так, что побелели костяшки, вынуждая её начать беспокоиться уже за благосостояние дома, мужчина открыл было рот, но снова его закрыл, всё ещё не в силах произнести ни звука, и так повторилось несколько раз, придавая ему ещё более очевидное сходство с жабой. Сама Се Линь, впрочем, тоже молчала, толком даже не зная, что и добавить. Встречу с семьёй она представляла едва ли так, и никакие шаблоны разговоров не выглядели сейчас уместными. Наверное, они бы так и стояли ещё добрую седьмицу, бесполезно глядя друг на друга, однако в глубине дома опять послышалось какое-то шуршание, босые ноги прошлепали по настилу, а затем в темноте уходящего вглубь коридорчика показались две одинаково-чернявые и в равной же степени чумазые головы. — Тятенька, а чего случилося? — задал вопрос мальчик, на вид ему было года четыре, может, чуть больше, за габаритной фигурой не было видно ни зги. — Снова пришли злые дяди? — подхватила девочка, похожая как две капли воды. — А если бы и так? — отвернувшись к детям, сразу же теряя большую часть своей «внушительности», сварливо уточнил отец близнецов. — Вам от мамки каков наказ был? Сидеть тихо тишком да не высовываться, а вы повыскакивали, как репейник в огороде! Как отвешу вам розг сейчас, кабы знали! — Не знал, что у тебя есть дети, — совсем тихо, в воздух произнесла Се Линь, однако мужчина, услышав её, вздрогнул, кажется, на мгновение забыв, что она вообще была здесь, слишком увлеченный бранью детей. — Не знал, что ты жив, — с некоторой долей горечи, перекрываемой так и не ушедшими из голоса ядом и раздражением, в тон ей отозвался мужчина, тяжело переступая с ноги на ногу. Вновь возникла короткая пауза, и вновь она была нарушена детьми; заметив, что отец отвлекся, те осторожно подкрались ближе, и теперь выглядывали из-за чужих ног, немного щурясь на солнечный свет. — Тятенька, кто это? — совсем осмелев, девчушка даже дернула отца за ткань верхней одежды, вызывая в мужчине тихий вздох. — Познакомьтесь со своим… дядей, — явно через силу выдавил из себя тот, всё продолжая хмуриться. Се Линь же, в противовес, светло улыбнулась, присаживаясь на корточки, и помахала рукой. С детьми она всё ещё управлялась не очень хорошо, но после десятка шиди ордена Цзян управиться с двумя крохами ей не составило бы труда. — Ты правда наш дядя? — глаза близнецов тут же загорелись, они слетели с крыльца, едва не падая, и были услужливо подхвачены самой Се Линь, после без труда поднявшейся на ноги. — А как тебя зовут? А ты где живёшь? А у тебя есть лошадь? А корова? А ты умеешь читать? Ты видел ярмарку? Вопросы градом посыпались на не ожидавшую подобной звуковой атаки с двух сторон Вэньроу. Ошалело моргнув, она снова перевела взгляд на мужчину, и заметила в его глазах искру незлого, скорее мстительного веселья. Он что, серьезно?.. Такой мелочности она, пожалуй, не ожидала, но если уж действительно наслаждаться этим представлением... — Может, зайдём внутрь, дагэ? — решительно игнорируя обалдевшую от привалившего счастья мелочь, задала вопрос Се Линь, и сделала она это с такой интонацией, что сразу становилось ясно: вопросом это никогда не было. — Негоже так у дверей беседовать. Мужчина, сперва снова раздувшийся и покрасневший от гнева, явно недовольный, что им так помыкают в собственном доме, быстро сдулся, коротко глянув на детей, и явно нехотя, всё так же тяжело ступая, отошёл вглубь коридорчика, позволяя Се Линь протиснуться мимо, после чего громко хлопнул дверь, вымещая на несчастном дереве все свои негативные эмоции. Ей на такое немного детское поведение было все равно. Медленно придя в себя от изначального удивления, Вэньроу осторожно шла, слушая усталые вздохи пола под ногами, и осматривала довольно бедную обстановку дома. Старая краска на стенах, всего две комнаты, довольно маленькие, и ещё более мелкая кухня, отгороженная от мира стеной из тонкой рисовой бумаги, почти ширмой. Два больших, иссохшихся шкафа словно бы подпирали собой кровать, а в центре комнаты, занимая ещё где-то пятую часть пространства, стоял небольшой столик с тремя плошками риса и ещё парой каких-то баночек. Кажется, Се Линь пришла, когда семья собиралась обедать… Опустившись на пол и осторожно спустив близнецов, она поправила перевязь с мечом, пригладила растрёпанные детскими пальчиками волосы и вновь чуть улыбнулась, положив ладони на макушки притихших племянников, прилипших взглядами к только замеченному оружию. — Сделаешь, быть может, чай? Нам предстоит длинный разговор, — продолжая улыбаться, спросила Се Линь. Мужчина недовольно крякнул, однако послушался и на этот раз, развернувшись к кухоньке. Ей самой же скучать не пришлось благодаря вновь ожившим близнецам. — Меня зовут Тао, а её – Чао! — с детской непосредственностью заявил мальчик, однако сразу же оказался перебит сестрой. — Враки! Это я – Тао, а он Чао! — недовольно пискнув, малышка попыталась стукнуть брата кулаком по плечу, однако потерпела поражение, так как была легко подхвачена подмышки самой Се Линь и поднята в воздух. Придирчиво осмотрев лицо притихшей девочки, словно бы на свету вдруг стало ясно, как именно кого зовут, Се Линь поставила её обратно на ноги, осторожно стерла со щеки пыльный след, а затем медленно, важно кивнула. — Значит, Чао и Тао. Я запомню. Меня зовут Цзян Се Линь, но вы можете просто звать меня «гэгэ», до «дяди» я ещё не дорос, — усмехнувшись и чуть качнув головой, произнесла она. Дети сразу же закивали, кажется, вполне довольные таким положением дел, после чего снова налетели, одновременно заговорив. — А папу зовут Канг Хуан! — А маму – Йин Хуан! — А лошадь у тебя есть? — А жена? — А где ты был раньше? — А ярмарку-то всё же видел? — И что, даже мечом пользоваться умеешь? — А я вот не умею! — Но маменька сказала – будет навчать! — И мы тоже будем как старший брат! — Крутыми заклинателями! — И талисманы ещё всякие делать будем! — Канг Хуан, — повторила одними губами Се Линь, прикрывая на секунду глаза, не обращая внимания на детский галдеж. В дневнике Цзян Вэньроу его старший брат ни разу не упоминался по имени, прошлый владелец тела очень редко писал о семье, всё больше о своих собственных буднях в Пристани Лотоса, но если и писал, всегда упоминал его просто как «дагэ», не снабжая больше никакими деталями. Се Линь не знала ни имени родителей, ни брата, не знала их внешности, возраста, и это… на самом деле было тем, с чем она легко смирилась, погрузившись с головой в омут сюжета, новые знакомства и опасные приключения. У неё никогда не возникало надобности узнавать эту информацию, ведь для неё самой, Фэнь Шэньси, от которой, на деле, оставалось с каждым днём всё меньше, они все были чужими людьми, не игравшими никакой роли в её становлении. Однако теперь, перед столь важным, поворотным событием своей жизни, она вдруг поняла, что дальше так продолжаться не может. И даже не потому что, ну, было бы очень странно, не знай она имён собственной семьи, а потому, что от женщины из Пекина, жившей в век технологий и полетов в космос, в ней действительно было все меньше. Она сама понимала это, не могла не понимать спустя столько лет жизни в мире заклинателей, спустя войну, переворот власти и столько смертей. От нее оставалось всё меньше Фэнь-Фэнь, но она все ещё была собой, и она всё ещё любила родителей, не важно, в этом мире или в том. Наверное, даже в эту глушь она добралась именно для того, чтобы заново познакомиться с родителями, а не лишь для того, чтобы спросить благословения перед вступлением в брак. Добавить к своей новой жизни ещё одну веху, якорь, только прочнее закрепляющий, утягивающий её к земле, дающей ещё что-то такое же человеческое, за которое нужно было ухватиться двумя руками и держаться, отвоевывая у мира право обладать. Мир был жестоким и жадным, она уже уяснила это, давно уяснила, вместе с кровью на своих руках и клинке, вместе с горем чужих людей и запахом свежей земли, когда хоронили падших. Тем приятнее было знать, что у неё всё ещё оставалось это человеческое право иметь семью, не только обретенную, в виде друзей и возлюбленного, но и родную, пусть даже и такую… странную. Расширенную? На то, что у старшего брата появятся дети, она ну совершенно не рассчитывала, хотя, на деле, и стоило бы. Канг Хуан был старше её на семь лет, о чём она узнала окольными путями, а женились здесь рано даже в крупных, более цивилизованных городах, что уж говорить про такие отдаленные участки земли, куда даже на мече было порядочно времени лёту. — У детей действительно есть золотое ядро? — Се Линь подняла голову, стоило только рисовой бумаге чуть колыхнуться, сдвигаясь, и поймала взглядом чужой, всё ещё несколько расфокусированный и плывущий. Вероятно, чтобы прийти в себя после ударной дозы алкоголя, требовалось больше времени. — Или обещание научить их создавать талисманы было пустым? — Так оно и у меня есть, коли позабыл, — мужчина тяжело ухнул, опускаясь за стол, ставя крошечный чайник с потёртостями на боках и пару таких же небольших пиал. Видя, однако, замешательство на её лице, Канг лишь махнул рукой, вздохнув. — Да ты малой видать был, не напрягай голову, всяго и не упомнишь. То мамке и отцу с тобой повезло, как шанс появился, так сразу тебя к тетке поближе переправили, под крылышко ордена. А я ж туточки остался, по хозяйству бегать, за стадом следить… У меня-то ядро не шибко сильное, энергии совсем по крупицам было, никакие Цзяни меня бы не взяли. Се Линь удивлённо хмыкнула, тряхнула волосами, приходя немного в себя, и подхватила пиалу с чаем, не отпивая, просто чуть принюхиваясь. Сорт был ей не знаком, но едва ли это было что-то экзотическое, скорее обычный чай, выращенный кем-то и вручную собранный, ссыпанный потом по мешочкам и проданный за пару монет на базаре. Старшему брату же времени для отработки информации не требовалось, для себя он не узнал ничего нового, так что как только притихшие было дети снова начали ёрзать, тот одарил их строгим взглядом и указал на дверь, ведущую, как поняла Се Линь, в детскую комнату. — Вы уже все таблички выучили? — поинтересовался он явно привычно, диалог происходил не в первый раз, и дети отозвались явно таким же привычным недовольным стоном. — Гэгэ, спаси нас, — жалобно прохныкала девочка, потянув Се Линь за широкий рукав. — Я не хочу снова учить всякие закорючки, — подхватил её брат, потянув за второй рукав, вынуждая поставить чай на стол, чтобы не пролить случайно. — Вам нужно слушаться отца, если хотите вырасти сильными заклинателями. Каждый заклинатель должен уметь читать иероглифы, — мягко похлопав малышей по волосам, Се Линь подтолкнула их к выходу, несмотря на вялое сопротивление. — К тому же, нам с вашим отцом нужно поговорить о делах. А после, как закончите, я, возможно, смогу показать вам кое-что заклинательское. Глаза детей сразу же загорелись от такой перспективы, несмотря на то, что Се Линь совершенно не уточняла, что именно может показать. Неприхотливые ввиду отсутствия дома развлечений, близнецы споро умчались к себе в комнату, хотя Се Линь, на деле, несколько сомневалась, действительно ли они будут учить таблички с иероглифами, а не пытаться вызнать, о чем таком говорят взрослые. Ребенком она тоже была жутко любопытным, и поступила бы абсолютно так же, осудите её. — Ты злишься? — негромко спросила Се Линь после паузы, когда каждый из них успел сделать пару глотков чая, рассматривая друг друга. И если она сама просто смотрела, запоминая, вероятно, не лучшее состояние мужчины, Канг Хуан наверняка сравнивал с чем-то, известным только ему, в его глазах все ещё было узнавание, появившееся на крыльце. Возможно, он сравнивал с отцом, находя схожесть черт, возможно, с ней самой почти десятилетней давности, когда Цзян Вэньроу, Хуан Вэньроу, ещё был обычным деревенским мальчишкой, не увязшим по горло в клановых междоусобицах и мировых конфликтах. Перед тем, как отправиться в отчий дом, она перечитала старый дневник Се Линя, уже порядком выцветший ото времени (сама-то она не имела привычки писать о чем-то, после собирая это все в одну большую книгу), и даже немного поговорила с тетей, не испытывая прежней неловкости, какая была в первые дни попадания, когда она случайно столкнулась с ней в Пристани Лотоса. Сейчас, после столького времени в этом мире, она больше не чувствовала себя чужой, потому не опасалась претензий в стиле «ты не мой племянник, а злой дух, захвативший его тело!». За столько лет Цзян Вэньроу так и не объявился, а все изменения характера, она знала, любой, знавший его ранее, спишет на войну. Такое меняет кого угодно, даже если ты не находишься на передовой, и мечтательные юнцы, не видящие в мире зла, погибают первыми, даже если говорить образно. — На то, что у тебя была возможность вырваться в люди? — с удивительной проницательностью спросил мужчина, и ей оставалось только кивнуть, постукивая подушечками пальцев по ободу пиалы. — Злился. Считал, что заслуживал большего. Но после понял – куда мне в заклинатели? Это ты всегда хотел бороться со злыми духами и совершать подвиги, — Канг невесело хохотнул, возможно, что-то вспомнив. Се Линь не знала, что, да и не узнала бы при всем желании: те жалкие клочки воспоминаний прежнего Се Линя окончательно растворились в ней спустя пару месяцев и больше никогда не беспокоили, бередя сознание смутными неясными образами. — А мне больше по душе тихая, мирная жизнь. Как я жил, так и живу, и предки мои жили так, и дети мои будут жить. — У твоих детей золотые ядра, — напомнила Се Линь, с тихим стуком опуская пиалу на стол и чуть отодвигая в сторону. От всех этих размышлений о прошлом мальчишки её клонило в тоску, а на корне языка кололась горечью мысль, что она, вероятно, просто забрала у него жизнь, присвоила себе, пошла совершенно другой дорогой, нежели это бы сделал сам Се Линь. В том числе и поэтому она так долго предпочитала игнорировать любые вещи, связанные со своим-не своим прошлым. — Я мог бы помочь… — Да куда уж тебе помогать, — Канг отмахнулся, от резкого взмаха руки немного теряя равновесие. Пьяно икнув, он всё же сел ровно и покачал головой, слабо хмурясь. — Снова тетку напрягать будешь? Ей-то самой поди доньку выдавать пора, приданное собирать. — Старшая сестрица вышла замуж ещё год назад, и они с мужем открыли лавку. Тетушка Ань больше не работает при кухне в Пристани Лотоса, у них своё дело. Свадьба, конечно, была скромной, шли бои – куда уж до празднеств, даже приглашения не слали никому, – но им, кажется, хорошо вместе, и о тетушке с дядюшкой они смогут позаботиться, — Се Линь мягко улыбнулась, справляясь с собственной печалью и задвигая не приводившие и до этого ни к чему хорошему размышления куда подальше. — А твоей семье помогу я сам, мы ведь родственники. — Да тебе как бы на свои заклинательские штучки хватало, — старший брат опять махнул рукой, на этот раз усидев на месте, залпом допил чай, будто чарку вина опрокинул, и потянулся за ещё одной порцией, продолжая ворчать. — Ты вона во что вырядился, да с дороги пыльный весь, не нашлось что ли пары монеток хоть обмыться в постоялом дворе? — Я спешил. Не хотел терять времени. — Не хотела давать сомнениям шанс остановить на полпути, развернуться, снова сбегая от чужого прошлого и связей, не позволяя им оплести себя, утянуть в зыбучий песок чужой личности. — И привлекать внимание не хотел, мне ни к чему. Мужчина не смотрел на неё, он сосредоточенным взглядом пилил чай, будто на поверхности расцвеченного заваркой кипятка содержались ответы на все вопросы мира. — Дагэ, — мягко позвала Се Линь, вынуждая вздрогнуть и все же обратить на неё внимание. Канг Хуан явно отвык от такого обращения в свою сторону за почти десять лет, что они не виделись. — Ты говоришь с одним из героев войны сейчас. Я лично знаком со всеми великими заклинателями нашего поколения, как и с главами четырех Великих Орденов. Меня знают в лицо в Нечистой Юдоли и Облачных Глубинах, я служу молодому господину Цзян, исполняя обязанность его личного охранника и левой руки. Я не так искусен, как Нефриты Гусу Лань, но в бою по силе со мной могут сравниться лишь несколько человек, топчущих эту землю. Пожелай я, и мог бы повести за собой сотню заклинателей Юньмэна, за мной стоят ордена Цзян и Цинхэ Нэ. Поверь мне, дагэ, я смогу обеспечить и тебе, и твоим детям с женой лучшую жизнь, всей семье. Се Линь не знала, угрожала она на деле или хвасталась. Эта речь была совершенной импровизацией – ещё никогда до этого ей не приходилось так откровенно козырять собственными связями в заклинательском мире, и оттого, насколько скомканно прозвучало чужое «я понял», ей на мгновение стало неловко. — Дагэ, — вновь позвала она, больше не распаляясь так сильно. Было немного обидно на такую невзрачную реакцию: будучи откровенной с самой собой, Се Линь понимала, что ждала большего, будь то опасение или гордость… Но в то же время было ясно как день, что огорошь её саму такими новостями, вышло бы что-то похожее, и смысла обижаться просто не было. — Я не настаиваю, но просто подумай. В городе гораздо больше возможностей, и для тебя с супругой, и для детей. Какое образование и успех в жизни может дать им эта глушь, какую не сможет дать Юньмэн? Даже если их золотое ядро окажется недостаточно сильным, чтобы встать на меч, я оплачу их учёбу. — Их учит читать да писать мамка ихняя. И старуха-травница наша, она всех детей грамоте учит, кабы родители могли спокойно работать днями, — немного невпопад сказал Канг, не то пытаясь оспорить, не то просто сообщая, что не всё так плохо. — И что они смогут с этой грамотой? — Се Линь негромко вздохнула, покачав головой почти демонстративно, и продолжила увещевать. Даже если она никогда не сможет действительно принять и полюбить эту новую семью, она сделает то, что должна, чтобы обеспечить им хорошее будущее и безбедную старость, раз это было в её силах. — Даже если ты привык к жизни в глуши, подумай о детях, дагэ. Твоего сына можно обучить военному делу, ковке, истории, он смог бы устроиться к кому-то из знатного рода. А его сестру запросто научат живописи, стихосложению, она будет как купеческая дочь. Такую ведь гораздо охотнее замуж возьмут, чем необразованную деревенщину, уж извини. Канг Хуан тяжело и мрачно вздохнул, а Се Линь, замолкнув, порядком устав от такой многословности, допила чай и наполнила пиалу ещё раз. Установилось не слишком уютное, но и не напряжённое молчание. Старший брат явно размышлял о предложении, и Се Линь не спешила его отвлекать, переводя дух и разглядывая крошечные сухие листики, плававшие на дне чаши. За предшествующие два дня она сказала слов едва ли не втрое меньше, чем говорила сейчас, и от понимания того, насколько же сильно ей, оказывается, не хватало разговора с кем-то… родным, становилось грустно. Она всё ещё чувствовала, что какая-то её часть жаждет признания своих заслуг, жаждет показать то, чего она добилась. На ранних годах жизни для этого у нее была бабушка и родители, которым можно было бы похвастаться хорошей оценкой или победой на соревнованиях по борьбе. Но сначала не стало бабушки, затем она крупно поссорилась с матерью на поприще своей дальнейшей карьеры историка. У отца была новая семья, с которой она так и не стала близка, в результате лишившись последнего взрослого человека, от которого было бы приятно услышать похвалу. И, очевидно, совершенно не хотела лишаться этого снова, получив ещё один шанс, возможность будто бы начать сначала. Возможность… — Подумай ещё вот о чём, — всё же продолжила она, маленькими глотками допивая постепенно остывающий чай. — Твоя жена ведь работает, пока ты за детьми приглядываешь? — А-Лин обучена грамоте и счёту, она на рынке купеческими делами всякими занимается… А я иногда стадо пасти помогаю, да так, по мелочи, я ж тоже читать-писать умею, — немного заторможенно, выныривая из своих мыслей, кивнул мужчина. — А так эти сорванцы обычно у старухи Фан ошиваются, та детишек любит да учит всякому… — Вы могли бы работать в лавке, сделать это семейным делом, всяко больше денег, чем помощь на рынке и слежка за скотом, — Се Линь побарабанила пальцами по столу, чуть улыбаясь, видя по лицу брата, что тот действительно постепенно сдается. — Или найти какое другое дело, раз вы оба грамотные. В большом селении возможностей гораздо больше, чем в такой глуши. Вдобавок, подумай о родителях, они ведь не молодеют. Что эта ваша травница может сделать, чего не смогут лекари в городе? И нечисти никакой, и продукты лучше, мяса больше, это верный путь прожить долгую и здоровую жизнь… — Они мертвы. Это было как удар поддых, как пощёчина наотмашь, заставляющая голову мотнуться, словно у тряпичной куклы. — Что? — одними губами произнесла она. — Они мертвы, — громче и резче повторил Канг, заставляя Се Линь вздрогнуть, отшатываясь и почти роняя пиалу с чаем на колени. — К-как… как мертвы? — всё же справившись с собой и сумев дрожащими пальцами поставить чашу на стол, не разлив ничего на себя, шелестяще спросила она, ощущая, как кислород по крупицам покидает лёгкие. — Тогда какая-то зараза по деревням пошла, приезжий лекарь сказал, от избытка темной энергии и трупов, которые никто не освещал, — сухо ответил мужчина, прикрывая глаза. Слова давались ему с некоторым трудом, было видно, что из-за Се Линь всколыхнулась его собственная застарелая боль, но в этот момент ей было почти все равно, она жадно втягивала носом воздух, пытаясь справиться со слишком быстро бьющимся сердцем. — Всех заклинателей к большим городам стянуло, хоть до нас бои не дошли, но дошло всё то, что оставалось после. Тогда и скота много померло, и детишек… А мамка-то всё с ними возилась, думала, выходить сможет… В итоге только сама полегла, да отца за собой в могилу утянула, не смог он без её, жизни, говорил, не бачил. Старая дура, — он вдруг со злостью ударил кулаком по столу, да так, что дерево слегка затрещало. Се Линь вздрогнула, ненадолго отвлекаясь и приходя в себя от подобной вспышки ярости, но даже за мечом не потянулась, больше никак не реагируя на чужую агрессию. Канг Хуан тяжело дышал, сверля взглядом столешницу, однако через несколько секунд устало прикрыл веки и как-то осел, обмяк всем телом, став казаться ещё старше, ещё более усталым; душевная боль угадывалась в складке между нахмуренных бровей, в изломе поджатых губ. — Да я б без моей тоже не смог бы… Как представлю, что А-Лин в трупную яму ляжет, так сразу весь мир не мил делается, люблю я её… Только ради пострелят моих и жил бы наверное, а отцу незачем было, он-то знал, что ты пристроен, а стадо наше и все дела мне отойдут… — Как… почему… почему я не знал? — выдавила наконец из себя Се Линь, слишком погруженная в горечь потери, чтобы хоть как-то отреагировать на слова старшего брата. Тот действительно оказался хорошим мужем и отцом, несмотря на то, что пил, она понимала и до этого момента, видя, как тот взаимодействовал с детьми, но сейчас это не имело никакой значимости. Она летела сюда в надежде снова познакомиться с родителями, снова хоть ненадолго почувствовать себя ребенком, снова узнать о том, как приятно иметь семью… Мир был жесток и жаден, он всегда стремился отнимать самое дорогое, что только было, и Се Линь давно это уяснила, вместе с кровью на руках и мрачной торжественностью погребальных костров, но каждый раз, теряя, словно бы узнавала заново, и менее болезненным это знание не становилось. Она чувствовала, что задыхается, тонет в густой вязкой массе скорби и боли. — Я отсылал тебе весть, — поведя плечами, наверняка чувствуя себя так же некомфортно, как и она сама, ответил старший брат. — Была война, извини, — Се Линь, поджав губы, отвернулась к окну. В горле встал неприятный колючий ком, глаза слабо слезились, но усилием воли она приказала себе не плакать. Сейчас было не то время и не то место, чтобы давать волю эмоциям, как бы сильно ей не хотелось просто завыть, сотрясаясь от рыданий всем телом, оплакивая. Она не знала этих людей, и от понимания, что уже и не узнает никогда, было неимоверно горько и противно. — Скорее всего, твое послание затерялось где-то, или просто не нашло меня. Постоянно шли бои, я должен был быть на передовой… — Вот как, — коротко отозвался Канг, и Се Линь кинула быстрый взгляд на его лицо, чтобы понять, какие вообще эмоции он испытывал. Мужчина был раздражен, бесспорно, однако на неё саму, кажется, зла не держал, и это… приносило странное облегчение. Канг Хуан был ей никем, совершенно чужой человек, чье эмоциональное и психологическое благополучие не должно было её волновать, однако Се Линь всё равно испытывала радость, понимая, что Канг, старший брат, действительно не злился на неё и не винил в отсутствии даже на похоронах. Кстати об этом. — Я могу… — снова повернувшись лицом, она опустила взгляд на стол, рассеянно вертя в пальцах уже давно пустую пиалу самого мужчины. Всё же сглотнув комок в горле, Се Линь продолжила: — Я могу побывать на их могиле? Мне бы хотелось проститься. Ненадолго за столом установилось молчание, было слышно, как посвистывает у крыши ветер и как шушукаются в своей комнатушке близнецы, явно не столь увлечённые своими табличками, даже гулкое мычание коров где-то за поселком на пастбище можно было различить. Се Линь чувствовала на себе тяжёлый взгляд, однако голову так и не поднимала, упорно рассматривая простенький, явно не занявший больше пяти минут узор на чаше. Она не могла позволить себе сейчас разрыдаться, это можно будет сделать после, закрывшись в личной комнате и заливая горе кувшином вина, но сейчас нужно было быть рациональной. Даже если родители… Даже если они были мертвы, у нее всё ещё оставался сам Канг Хуан, его жена, с которой только предстояло познакомиться, и дети, у которых в наличии было золотое ядро. Упустить ещё и эту возможность было никак нельзя. Се Линь прекрасно осознавала это, и замыкаться в себе, переживая горе, у нее не было ни времени, ни права. — Оставайся у нас до конца седьмицы, — наконец нарушил паузу Канг, заставляя её удивлённо вскинуться, хлопая глазами. — Что, ты же не думал, что я тебе откажу? — мужчина даже хохотнул, явно наслаждаясь тем, что наконец руководил ситуацией и принимал решения. — Оставайся у нас, только спать будешь на сене, уж извини, места нет совсем, как видишь. Жена как вернётся с рынка, так мы все вместе на кладбище поедем. Ей своих тоже помянуть надо, — он почесал заросшую щеку, не то скрывая смущение, не то просто чувствуя себя немного не в своей тарелке из-за темы разговора. Старший брат явно планировал снова напиться сегодня, а не вести задушевные эмоциональные беседы; Се Линь планировала обрадовать матушку с отцом вестью, что обручается, а не уговаривать брата перевезти племянников ближе к ней самой… У них обоих были свои планы на день, которые пошли коту под хвост, и это было несколько забавно. Не так уж сильно они, должно быть, и отличались друг от друга, раз Се Линь и сама тянулась к алкоголю всякий раз, как нужно было справиться с горем. Запил ли Канг Хуан после смерти родителей, или это случилось в другое время? Наверное, спрашивать сейчас будет не лучшим выбором… — Спасибо, брат, — выдохнула Се Линь вместо этого, а затем улыбнулась, и впервые за несколько дней это была действительно искренняя улыбка. Ей действительно полегчало, на душе стало спокойнее, и она была благодарна за это. Хотя бы проститься с родителями, прося благословения у их духов, можно будет безо всяких затруднений, а до тех пор уж Се Линь найдет, чем заняться. На сене она, правда, спать всё же не собиралась: быть не могло, чтобы во всем поселении не нашлось ни одной свободной кровати и не было людей, согласных дать ей ночлег в обмен на помощь. Проведя столько времени в Нечистой Юдоли за помощью слугам и прочим обычным людям, Се Линь с лёгкостью бы справилась с чем угодно, вот уж точно. А когда люд узнает, чьими заслугами больше не нужно платить дань местным разбойникам, так и вовсе будут её чествовать. В том, что тут что-то было нечисто, Се Линь не сомневалась – с какой-то же стати Канг Хуан платил за дом, принадлежавший ему по праву? Это было уже привычно: разбираться с разбойниками ей доводилось едва ли не чаще, чем с тёмными тварями, особенно в последний год. * Не получается сделать вдох — воздух не протискивается в пространство между рёбер, которые словно сжимаются одной огромной клетью, сжимают металлическими прутами лёгкие, сдавливают так, что грудь просто замирает в пограничном состоянии, раскатываясь по языку тошнотворным страхом. – То были узы как капли росы, ты же знаешь, – мягким, воркующим тоном говорит Хуайсан, и Фэнь-Фэнь немного ведет. Разум плывет не то от количества выпитого алкоголя, не то от интонаций в голосе юноши: даже для него подобная ласковость была необычна. – Брат хотел видеть меня счастливым, пусть и понимал счастье по-своему. Мы не можем его в этом винить. Се Линь в ответ лишь кивнула тогда. Ну, а что ещё ей оставалось делать? Перечить Вэйфену, всё равно любившему своего брата, было патовой идеей, не принесшей бы ничего, кроме расстройства и ссор, вздумай она действительно оспорить точку зрения своего сокровища. Вместо этого она тычется носом в живот, будто слепой котенок, и скулит на грани слышимости, на остатках кислорода, который всё не выходил из лёгких: — Люби меня, люби меня, люби меня. Кругом пепелище войны и разруха. Пройдет ещё много дней и ночей, прежде чем мир сможет оправиться от этого, и Фэнь-Фэнь чувствует, будто война селится внутри нее, оставляя такое же пепелище, измазывая липким мерзким прахом внутренности, пачкая даже Золотое ядро. В ней кипит раздражение, ревность, гнев. Темные эмоции стекаются, заполняют по капле вязкой смолой, но она прочно держит ошейник на своей шее, не позволяя ничему из этого вырваться наружу, только всё продолжает тыкаться лицом, незряче и беззащитно, вверяя себя всю в тонкие заботливые пальцы, покоящиеся на затылке. Она пьяна. Она пьёт, чтобы не думать о цене победы и собственных эмоциях, но вместо этого снова оказывается перед своим катарсисом, перед Нэ Хуайсаном. Почти на коленях, почти как грешник, вымаливающий прощения у бога, она выворачивает душу наизнанку, позволяя видеть всё самое мягкое и беззащитное, что только осталось. Она слишком пьяна, чтобы думать о последствиях, и сжимает тонкие запястья у своего лица так, что после точно будут синяки. — Люби меня, тебя не будет любить ни одна из тех девиц, как люблю тебя я, — Фэнь-Фэнь шепчет заполошно, глотая звуки, как недавно глотала вино, как глотала уксус, видя на локте Хуайсана очередную невесту. Она пытается встать, пытается взглянуть в глаза, но мир расплывается ещё сильнее, и Се Линь валится вперёд, вынуждая завалиться и самого Вэйфена. Его сердце мерно колотится под ухом. Этот звук успокаивает, почти убаюкивает, и Фэнь-Фэнь вдруг затихает, больше не находя в себе сил ни гневаться, ни ревновать, ведь какой смысл? Её А-Сан здесь, с ней; его грудь вздымается, пропуская в лёгкие воздух, насыщая кислородом кровь, заставляя её тоже вспоминать, как нужно дышать, и он жив, действительно жив, как и она сама, и война вокруг закончена, и дышать можно легко, не боясь удушливого смрада гниющих под солнцем тел. Фэнь-Фэнь закрывает глаза, обессиленная, сваленная с ног алкоголем, кошмарами и эмоциональным всплеском. Она забывается пьяным сном, продолжая всё так же удерживать запястья Хуайсана в своих ладонях, и шепчет уже едва ли слышно: — Люби меня, прошу. * — Какая хорошенькая. За неё можно будет… — остаток фразы потонул в булькающем звуке. Бандит закашлялся и сплюнул кровяной сгусток прямо Хуайсану под ноги, прежде чем повалиться на землю мешком. Вэньроу с чавкающим звуком выдернула меч из тела и досадливо вздохнула, стряхивая на примятую траву чужой стоянки капли крови с клинка. — Кажется, ничего полезного мы здесь не найдём, — проворчала она, вновь поднимая меч перед собой, направляя его на оставшихся двух головорезов. — А я так надеялся обойтись без убийств… — Всё равно можно обыскать их стоянку, — Хуайсан пожал плечами, расслабленно прикрывая глаза на пару секунд, прежде чем тоже повернуться к бандитам. — А их можно связать и отволочь в ближайшую деревню. Посидят за решеткой, подумают о своём поведении… — Может, лучше их сразу добить? — лениво протянула Се Линь, описывая в воздухе круг лезвием, чуть подаваясь вперёд для большего эффекта. Мужики несколько спали с лица, но за свои кинжалы продолжали держаться крепкой хваткой, не потеряв решимости. — А то развелось в последнее время всяких… романтиков с большой дороги. К тому же, нам это совершенно не по пути, делать крюк только для того, чтобы через седьмицу они продолжили бесчинства? Деревня была действительно не по пути, им стоило спешить, чтобы добраться до Ланъя в срок. Ради мобильности было решено даже отказаться от нескольких заклинателей, сопровождавших Нэ Хуайсана до этого – одной Се Линь хватало, чтобы защищать наследника Нечистой Юдоли от незапланированных встреч. Однако спонсором убийственных настроений служило вовсе не желание поскорее расправиться с проблемой, а то, как бандиты, решившие, что два одиноких путника, отдыхающих в роще, будут хорошей добычей… смотрели на Хуайсана. Маслянисто, совсем не скрывая, что произошло бы, если бы молодая госпожа не смогла себя защитить. Они принимали его за девушку, но Се Линь не была уверена, что их мнение поменялось бы, узнай они его пол. Это было противно, мерзко, от этого тошнило. Никто не смел смотреть на Хуайсана так, и первого из тройки бандитов Се Линь убила раньше, чем успела это осознать. Разум на несколько секунд словно заволокла кровавая пелена, оттеснив все остальное вглубь сознания. Это было нехорошо, ей нужно было держать себя в руках и контролировать ситуацию, не отвлекаясь на посторонние помехи… Но ей стало так мерзко, захотелось просто укрыть Хуайсана, пряча его от мира в своих руках, и одновременно - избавиться от самого мира, чтобы больше никто не смел так пренебрежительно к нему относиться. * Камни пола были холодными, ледяными; она чувствовала это коленями сквозь все слои одежд, но смиренно терпела, продолжая держать спину прямой, а руки - сложенными. В старом храме гулял нешуточный сквозняк, пряди волос, несмотря на то, что были убраны в высокую прическу, вились от ошеломляющей влажности воздуха и ежесекундно касались шеи, движимые резкими порывами ветра, проникавшего через сотни разломов в стенах. Оставалось только радоваться, что остальная непогода сюда не добиралась, дождь ограничивался жалящими каплями по черепице крыше, а молнии сверкали уже довольно далеко, чтобы можно было смело предположить: спустя пару часов буря утихнет полностью. — Знаешь, я совсем не так это представлял, — хмыкнул на ухо Нэ Хуайсан, точно так же ожидающий, пока настоятель храма закончит обходить их по кругу, овеивая пучком каких-то трав с довольно резким запахом. — Мне жаль, — почти искренне ответила таким же едва слышным шепотом Се Линь, прикрывая глаза. Она, если честно, просто не думала, что действительно выдержит свадьбу и празднество после неё, находясь в постоянном центре внимания безликой толпы. Это бы напрягало, ужасно напрягало, даже если большинство гостей действительно отнеслись бы с пониманием к однополому браку, к тому же практически мезальянсу. Она всё равно бы ждала нападения, удара в спину, и волновалась бы ещё больше от неспособности вычислить опасность, и, соответственно, от неспособности закрыть от неё Хуайсана. Не видя смысла врать самой себе, Се Линь признавала, что даже свадьбу Цзян Янъли она выдержала с трудом, удерживая поводок самоконтроля лишь тем, что присутствовала не в качестве телохранителя Вэйфена, а в качестве семьи и ордена невесты, первой молодой госпожи (даже если после официальной части сразу переметнулась на другую часть банкетного зала, вырастая мрачной скалой за его плечом). Желание забрать его с собой и сбежать отступить в тени роскошного сада Башни Кои росло с каждой сгоревшей палочкой благовоний, пока длилось празднество, а люди становились всё более пьяными. Что бы случилось, находись она сама даже пару часов под прицелом сотни глаз, и как бы отреагировал на это ее повреждённый войной мозг, Се Линь прогнозировать не бралась, поэтому действительно сожалела лишь отчасти. В старом храме не было и тысячного процента удобств, присутствующих в Нечистой Юдоли или Пристани Лотоса, но здесь не было и людей. Были только они двое, старый настоятель, и летевший сразу за ними Лань Сичэнь, которого точно так же настигла непогода. Се Линь, если честно, было искренне жаль Лань Хуаня. Вылетев на каких-то полчаса их позже, тот вымок насквозь, пока добирался до хоть какого-никакого укрытия, по совпадению оказавшимся тем же самым старым храмом с единственной целой крышей на многие километры вокруг. Желание провести церемонию в живописном месте, равномерно удаленном от цивилизации, сыграло с ними поистине дурацкую шутку, создавая такие же дурацкие обстоятельства. Один из слоев верхней одежды, что её, что Вэйфена, пошел на благотворительность, чтобы Сичэнь мог хотя бы согреться, раз уж возможности полностью переодеться в сухое не было, и теперь тот слегка утопал в обилии красного своим белым. С мокрых волос на плечи и спину всё ещё капало, но выглядел глава Лань всё же лучше, чем когда только ступил под каменный свод. Не сразу узнавшая его сквозь пелену дождя Се Линь даже успела вытащить меч, но, только заметив, в каком бедственном состоянии находился Лань Сичэнь, сразу же убрала его в ножны, не сдержав глухого хмыка. Сичэнь в ответ позволил себе слабую улыбку, явно понимая, как выглядел в тот момент (как встрепанный воробей, вот как). Всё тот же жестокий ветер растрепал его волосы, выбивая пряди из строгой прически, и смял, ледяными порывами создавая колтуны, перекрывая обзор. Поскольку летел Сичэнь низко, укрываясь от косых струй дождя и шквального ветра за кронами деревьев, это было даже опаснее, чем если бы он просто потерял управление, поднявшись выше. В итоге, помимо полного беспорядка на голове, Лань Хуань мог похвастаться несколькими ссадинами на лице и руках, окончательно выходя из образа святой неприкосновенности, становясь… более человечным, непохожим на мраморную статую. Это, несмотря на общую печальность их ситуации, смешило, делая и без того не очень торжественный момент хаотичным. Действительно смеяться, впрочем, Се Линь опасалась, ловя хмурые взгляды настоятеля, вставшего наконец у алтаря, и тычки в бок от Хуайсана. Тычки были символическими, но локоть у него был неприлично острым, так что где-то под рёбрами, несмотря на хваленое золотое ядро, точно расположилась пара синяков. В таких условиях Се Линь только обрадовалась возможности наконец подняться с колен и развернуться лицом друг к другу. После поклонов небу, земле и алтарю, который играл роль родителей и прочих предков ввиду их отсутствия, наступила очередь поклона друг другу, как конечный этап заверения любви друг другу. Побывав на нескольких «традиционных» свадьбах ещё при жизни Фэнь Шэньси, а также увидев одну действительно традиционную уже здесь, она не ожидала ничего сверхъестественного, ни вспышек фейерверка, ни разверзания геенны огненной. И всё равно залюбовалась, застыв истуканом в метре от Нэ Хуайсана; на расстоянии, достаточном, чтобы поклониться, не сталкиваясь лбами. С его щек уже сошел нездоровый лихорадочный румянец, появившийся после десятка минут наперегонки с только начинающейся грозой, и дышал Вэйфен спокойно, но выглядел всё так же расхристано, как когда они только ввалились в храм, с некоторой натугой прикрывая вход тяжёлой дубовой дверью на клинящих петлях. Верхний слой его одежд и вовсе отсутствовал, всё ещё находясь у Сичэня; молнии освечивали аристократичное лицо, в полумраке храма делая его будто мраморной скульптурой, которой можно было любоваться днями напролет, находя всё новые и новые, милые сердцу особенности. Тот минимум макияжа, который Хуайсан позволил себе в честь праздника, был смыт дождевой водой, но Се Линь, влюбившаяся в него ещё совсем мальчишкой, заставшая его в состояниях, гораздо более бедственных, чем это, не видела совершенно никакой разницы. Даже больше, чужие губы, что подчеркнутые алым, что искусанные, припухшие и вот-вот готовые закровить, вызывали только желание поцеловать, сжимая лицо ладонями, а глаза, хоть подведенные чернотой, хоть обрамлённые в усталость и недосып, с мешками и лопнувшими капиллярами, оставляли в голове блаженную пустоту и готовность вместо поклона упасть обратно на колени, лбом в пол, клянясь в бесконечной верности своему личному идолу. Нэ Хуайсан был красив, и она залюбовалась, бессовестно залипла, кажется, даже не моргая несколько минут, пока старый священник не кашлянул намекающе. Он и так был не в большом восторге от идеи венчать двух юношей, это было видно по его лицу, по рваным жестам… Но он действительно был единственным вариантом, и Се Линь не хотелось накалять обстановку ещё сильнее просто из-за своей неуёмной любви. К своему почти-мужу, помилуйте её небожители. Вынырнув из оцепенения и вдохнув слишком резко, сразу же закашлявшись, она поймала смеющийся, светящийся весельем взгляд Лань Хуаня, прежде чем крепко зажмуриться, соскребая со стенок черепной коробки мозг. Расправившийся за пару секунд до состояния однородной жидкости, он отказывался функционировать в такой близости от завершения самой важной церемонии в её жизни и от Вэйфена. Это было слишком для её бедного сердечка, честное слово, то билось о клеть ребер слишком быстро, быстрее, чем мог бы позволить себе обычный человек, но ещё не настолько быстро, чтобы отдавалось в висках, только пальцы, упрятанные в широкие рукава одежд, дрожали, выдавая огромную степень её нервозности. Шутка ли, меч в её руках не дрожал уже несколько лет, а сейчас, сочетаясь браком в каком-то богами забытом храме, будучи в секунде от того, чтобы действительно наречь Вэйфена своим супругом, связывая жизни, она тряслась, будто листок на ветру. Нэ Хуайсан, кажется, поняв, что пора брать дело в свои руки, иначе они вообще никогда не закончат, пришел в движение первым, начиная сгибать спину в глубоком, действительно глубоком поклоне. Се Линь никогда не видела, чтобы он кланялся так кому-то; даже когда просил прощения у Минцзюэ, голова его была всяко выше. Несколько прядей волос заскользили по плечам мокрыми змеями, склоняя собственной тяжестью ещё ниже к земле, выбиваясь из плена пары изящных шпилек, на которых его прическа держалась не иначе как магией. Это вывело из ступора её саму – Се Линь потянулась было рефлекторно придержать волосы, убрать их за спину, как делала всякий раз, стоило Вэйфену низко склониться над столом, рассматривая карту боевых действий или рисуя очередной пейзаж на веерах, но старый настоятель, имя которого уже выветрилось из памяти, ещё раз кашлянул, и Се Линь, глубоко вдохнув, словно бы перед прыжком воду, тоже склонилась, ощущая, как напрягаются все мышцы. Она тоже не кланялась настолько низко, она вообще почти никогда не кланялась, даже перейдя в новый мир, и положение было непривычным, почти отвратительным, потому что сразу же становилась ясна её уязвимость. В такой стойке можно будет только уйти от удара, но никак не отразить… Только присутствие Хуайсана рядом делало это всё действительно терпимым, примиряя ее с ситуацией. В конце концов, она действительно делала это лишь для него, найдя компромис между собственным желанием вообще никак не венчаться, удовлетворившись парными кольцами и молчаливым пониманием в глазах друзей, и желанием Хуайсана следовать традициям даже в таком, совершенно «не традиционном» случае. — Поныне и впредь, да будут небеса мне свидетели, объявляю вас мужем и же… мужем, — настоятель всё же запнулся, снова зажигая пучок благовоний уже над их головами, однако Се Линь, выпрямившись, не обратила на это никакого внимания, даже не зыркнула исподлобья. Всё её внимание опять оказалось сосредоточено на Вэйфене, на том, как лицо его постепенно расслабилось, а из глаз и жестов ушло напряжение последних двух часов. Теперь, когда дороги назад не было, он словно бы вновь обрёл почву под ногами, снова твердо стоял и смотрел с решительностью. Маленький полководец, готовый вести армию к победе, к завоеванию городов. Не так чтобы в этом действительно была нужда, Се Линь знала, что одно его слово – и в бой армию поведет она сама, положит к его ногам весь мир и ляжет сверху. — Свидетельствую, — вдруг раздалось сбоку, вынуждая их обоих вздрогнуть, а затем, поняв, что это всего лишь Лань Сичэнь, обменяться украдкой слабыми улыбками. Они оба действительно слишком увлеклись, утонули друг в друге, забыв даже о людях, которые их окружали, и от понимания того, что Вэйфен нервничал точно так же, как она сама, неумолимо теплело в животе. Зашуршали одежды, и глава ордена Гусу Лань поднялся с каменной скамьи, притуленной к стене с наименьшим количеством дырок и трещин в ней. Настоятель храма же ушел в какую-то боковую дверь, неприметную и темную, и Се Линь проводила его несколько растерянным взглядом, прежде чем переключиться на Лань Хуаня. Тот подошёл ближе и снова мягко улыбнулся; уголок его рта дернулся от боли, когда все царапины от веток пришли в движение вместе с его лицом, однако улыбаться Сичэнь не перестал. — Поздравляю с браком. Пусть жизнь и повела вас не тем путём, вы смогли обрести счастье, несмотря на невзгоды, — тихо поздравил он, указывая не то на смену планов касательно самой свадебной церемонии, не то на их веселую жизнь в целом. — Я не могу благословить ваш брак, как сделал это А-Цзюэ, однако всё же желаю благости как лидер ордена Лань. — Спасибо, Сичэнь-гэ, — Хуайсан опять поклонился и утянул за собой саму Се Линь, успевшую осторожно переплести их пальцы, проходясь подушечкой большого по холодной коже, согревая. Тепло в храме совершенно не держалось, утекая сквозь проломы и развалы камней, и пусть заклинатели не рисковали простудиться, она всё равно стремилась хотя бы согреть Вэйфена, позаботиться снова украдкой, откладывая мысли о том, что будет, когда они наконец останутся действительно вдвоем, в сторону. — Благодарю, — менее многословно, но с таким же уровнем теплоты отозвалась Се Линь, выпрямившись, поймав на себе ещё один взгляд, полный искорок веселья. Она до этого момента как-то даже не задумывалась, пожалуй, как сильно влияла война и хрупкое мирное время на самого Хуаня, весьма пацифистичного по своей природе. Должно быть, он действительно был рад присутствовать даже на таком скромном празднике жизни… Атмосферу благостности разрушил вновь появившийся настоятель, Во Сянсинь, она всё же вспомнила, как тот назвался. Старик вернулся, держа перед собой поднос с двумя чашами. Те выглядели старыми и тихонько дребезжали, пока старик шел к их скромной группке. Фарфор был битым и колотым, пожелтевшим от времени, узоры на нём совсем стерлись, проглядываясь лишь в нескольких местах. Набор чаш как нельзя подходил убранству самого храма, такой же обветшалый, неизвестно когда используемый в последний раз по назначению, однако нес их настоятель с такой же бережностью, с каким относился к самому храму, несмотря на запустенье. До того, как появился Сичэнь и предложил не ждать, пока утихнет гроза, чтобы обвенчаться, они успели немного поговорить, выяснив, что о здании старик заботился сам, в меру всё убывающих сил, несмотря на то, что даже прихода уже никакого не было – все разъехались поближе к крупным селениям. Опустив поднос на алтарь, настоятель ловко подцепил чаши, и только тогда Се Линь заметила, что крошечные ручки, неизвестно как ещё не обломавшиеся за столько лет, были перевязаны красной ниткой. Такие часто использовались для закрепления талисманов или амулетов, но чаши были совершенно простыми, и она с некоторой растерянностью проследила за тем, как Вэйфен спокойно поднес одну из чаш к губам, делая небольшой глоток. — Пейте же, — поторопил старик, и Се Линь действительно поспешно выпила, затем, по молчаливому жесту ладони Вэйфена, обменяла кружки и выпила снова. Она даже не могла внятно пояснить смысл этой церемонии, если честно, однако Сичэнь не подавал голоса, вмешиваясь, значит всё было в рамках допустимого, верно? По лицу Во Сянсиня ничего сказать было нельзя, тот продолжал хмуриться, и только поднял руку, когда Вэйфен вдруг взял обе чаши. Судя по всему, нужно было сделать что-то ещё (как объяснил позже Сичэнь, чай нужно было смешать и также разделить на двоих), однако сказать ничего старик не успел; перелив остатки чая из одной чаши во вторую, Хуайсан выпил её одним махом, а затем потянул Се Линь за рукав, склоняя к себе. Се Линь, прикрыв глаза, опустила привычно ладони на талию, сжимая, и мелко вздрогнула. Пальцы Хуайсана на шее кололись холодом, но губы у него были горячие и с привкусом всё того же дешёвого, немного отсыревшего чая. Она наконец действительно могла спокойно поцеловать своего мужа.