Носик дирижёра

🎵

      Чонгук удивлённо смотрел вслед Намджуну, который по-отечески приобнял всхлипывающего Чимина и явно вёл с ним терапевтическую беседу.       Он, конечно, считает себя классным парнем: в меру добрым, достаточно понятливым, с неплохим чувством юмора, готовым выручить друга… Но чтоб вот так проглотить чужую глупость, позволив симпатяге Чимину плакать у себя на груди после того, как тот… Короче. Наверное, Чонгук ещё не дорос до такого уровня сочувствия. Но зато какое у него охренительное чувство ритма! Какое охуенное у него тело! А как он умеет впиться глазами в ничего не подозревающую жертву! Главное, чтобы жертва отражалась в зеркале, а дыхание Чон ей своим взглядом собьёт — тысячу раз уже пробовал! Безотказный взгляд.       Гук усмехается своим мыслям, изредка поглядывая на до сих пор обнимающихся духовиков. Конечно, с некоторых пор его игривое блядство потеряло львиную долю кайфа: недолгие связи с многочисленными красотками и красавчиками, гревшие мужское самолюбие, ни в какое сравнение не идут с тем, что он чувствует благодаря Тэхёну. Обладать им, держать в руках его лицо, целовать его губы, дышать им, слышать его вздохи, всхлипы или спокойное сонное сопение — и получать восхищённые взгляды, негромкое «Гук-и, милый», прожигающие через одежду касания, возбуждающие его идеи…       И если быть честным с самим собой, то он ляпал языком ненамного мудрее, чем Пак. К чему это «я трахну твоего Мина за первые несколько тактов» и «если бы я не перестал играть, хрен бы ты его…» и прочее? Хорошо, что Тэ уверен в своей охуенности и не станет унижаться до выяснения отношений. Ха! А если на минуту представить, что не Гук, а Тэ такое выговаривает? Ага? Бля-а-а… Чон аж задохнулся на мгновение… Да он бы сразу полез убивать всех, на кого его Тэхён только гля-а-анул бы своими прекрасными глазами!       Блэт.       Чонгук остановился поражённый.       То есть вот оно как?! Когда Чим, игриво и явно несильно задумавшись, напомнил о забытом пари, то он, Чонгук, залупился и превратил глупую (тут без базара — глупейшую) шутку в нечто большее. Нахуя?! Ну поржали бы, накормили Чимина мороженым до блевоты, вымазались бы — и всё! Так нет же, Гук дулся и провоцировал неприязнь к Чиму. Ведь самому-то никто, кроме Тэхёна, не нужен!              «Вот же свинья!» — обругал он себя и побежал трусцой, догоняя друзей.       — Чимин-и! Стой! — крикнул он, чтоб наверняка не упустить парней и не потерять покаянное настроение.       

🎵

      Когда Тэхён поздним вечером вернулся в общагу после парикмахера и остальных уходовых процедур, то застал следующую диспозицию: по холлу аккуратными пьяными зигзагами двигались крепко спутавшиеся руками Чонгук и Чимин («ура, эти помирились, не надо их прерывать»), из-за закрытых дверей комнаты Хоби доносились мурлыканья хозяина и смущённые неуловимо отрицательные отклики женским голосом («Суён, неужели ты до сих пор ему не дала?»), а на кухне Намджун обнимал со спины колдующего над плитой Сокджина («ура и ура — ужин будет»). Тэ осмотрел кухонный стол с остатками закусок и огрызками пиццы и понял, что пропустил что-то интересное и скорее всего важное.       — Мои приветствия, молодые люди! — спугнул он Джина и Джуна.       — О, Тхён-и… — нетрезвым голосом отозвался тубист.       — В двух словах основные тезисы изложишь? — попросил Тэ, широким жестом очерчивая следы пьянки на столе и дальше — в сторону комнаты и холла.       — Легко! Ик! — согласился Нам.              Тэхён сел к столу и, отыскивая более-менее непокусанные кусочки, приготовился слушать.       — Самое главное, что Чимин всем нам признался в любви, — значительно начал Намджун.       — Вам всем? Какое большое у него сердце, всё-таки! — воодушевился Тэ.       — Не-е-е, он нам признался в любви к Юнги. То есть так и сказал: «Я, блять, люблюнимагу Мин Юнги, и вся наша хуйня со спором — это хуйня, и я хуйню сморозил. Поэтому хуйня и получилась», — старательно выговорил слова Нам.       — Как-то ты косноязычен, сосед дорогой. Но про хуйню я понял. А что мой Гук? Почему именно он гуляет там с Чимином? — спокойно поинтересовался Тэ, потому что чувство ревности в отношении своего парня ему на данный момент чуждо.       — А потому что твой Гук решил, что спонсором случившейся хуйни стал именно он. Как он винился! Просил у Чимина прощения! — объяснил Сокджин.              Намджун, пользуясь передышкой, уселся в угол на единственное кресло.       — Вот же ж фак! Такой спектакль пропустил! Оби-идно! — искренне сокрушался Тэ.       — Да я тоже только несколько финальных аккордов застал, но это было эпично! — поскрипывал, смеясь, Джин.       — Ты тоже трезвый, что ли? — заметил Тэ чёткость сокджиновой речи.       — Угу, я недавно пришёл, — пробует он что-то ароматно-мясное с деревянной лопаточки.       — Но ты не дослушал, сосед, — тем временем собрался для следующего вербального рывка Намджун.       — Да я всё понял, брат, не напрягайся! — успокаивает его Тэ.              — Я спал с Юнги.       Па-бам.       Допустим, Тэхён просто о-о-очень сильно удивился и перестал хрустеть листиком капусты, задержав его во рту. А вот Сокджин развернулся всем корпусом и выпучил глаза так, что они чуть не выпали вслед за челюстью на пол.       — Что? — даже не проскрипел, а процарапал он своим голосом.       — Ну вот так… — пьяно покачал головой Намджун.       Громом среди пронзительной тишины раздался хруст кимчи — Тэхёну пришлось его грызть, иначе бы слюной захлебнулся.       — А подробнее? — отложил лопатку Сокджин, словно предчувствуя, что может и прибить ненароком.       — А можно без меня? — просит Тэхён.       — Можно, — ледяным голосом отпускает его трезвый Джин, и Тэ поскорее покидает поле предполагаемой баталии.                    *       — Так, мальчики, мне бы вас на два слова обоих, — обнимает он уже разъединившихся, но стоящих вплотную друг к другу лбами и что-то пьяно доказывающих Гука и Чима.       — О! Тэхён-щи! Какой ты краси-ивый… — обрадовался Чонгук. — Пойдём к вам на кухню, там есть что-нибудь… — сложно выговорить, поэтому Гук витиевато показывает рукой слово «подкрепиться».       — Нет, милый, не надо к нам на кухню. Там сейчас Джин с Джуном побеседуют, а мы потом придём трупы зачистить.       — Ой! — закусывает кулак смешной Пак: макияж смазан, губы пьяно-алые, вихры в разные стороны. Вот Чонгук не такой потешный, когда выпьет.       — Я так понимаю, что вы тоже кое-что про это знаете. И я вас потом расспрошу. Предлагаю на площадку завалиться, мячиком постучать по старой памяти. Ага?       — Ага, — за двоих отвечает Гуки и резко впивается влажными губами Тэхёну под челюсть.       И даже такой пьяный поцелуй, сопровождаемый раскоординированными поглаживаниями по спине, возбуждает Тэхёна. Всё-таки Чонгук очаровательный, обворожительный, потрясающий — ах, как его бы сейчас уложить…       *       Джексон сосредоточенно набивал мяч и с разных углов лупил в кольцо — он уже часа три был в свободном поиске. Как раз после очередной крикливой истерики своего бойфренда. Уже не френда — хватит это терпеть… Словом, выпускал пар на баскетбольной площадке и никак не ожидал, что троица музыкантов нарушит его злое уединение. А те с грохотом пытались вписаться в сетчатое ограждение площадки, не с первого раза справившись с периметром проёма. Танцор остановился, переключая своё раздражение на нетрезвых Чима, Гука и Тэхёна. Ага-а-а… А вот кулаки почесать — это тема! Нос-то у Чонгука по-прежнему ровный! Надо помочь нарваться, а то парни как-то время тянут.              — Что, конса, в поворот никак не впишетесь? Пить не научили в яслях? — стимулирует он начало словесной перепалки, которая может привести к душеспасительной драке.       — О-о-о, Джексон! — неожиданно доброжелательно и очень пьяненько тянет Чонгук, пытаясь поровнее подойти к соседу по комнате. Будто совсем не помнит, что они уже несколько недель разговаривают только мысленно. И только матом.       — Научи меня танцевать, Ван! Мне так нравится, а я нифига не умею, — жеманно канючит Чимин.       Да ну нах… С пьяными драться, когда ты сам трезвый, никакого благородства и удовольствия. Ну, Чон, гад носастый, побудет ещё твой носик ровным.       Тэхён разводит руками в извиняющемся жесте. Он ровнее всех выглядит, подходя к своему несостоявшемуся парню и пожимая ему руку.              — Джекс, пусть эти весельчаки потолкутся с мячиком, а то от них толку мало — ржут, как две лошадки, на пустом месте. Славно, конечно, но неинтересно. Согласен?       Две названных лошадки уже возятся с мячом, пытаясь лихо обвести друг друга, путаясь в руках-ногах, по паре раз уже упали. Но всё это весело и глупо, как и положено. Понаблюдав за этой увлекательной лишь для самих игроков фигнёй, Джексон кивает Тэхёну в сторону лавочек на трибунах.       — Вот скажи мне, пока твой красавчик не обращает на тебя внимания, — Джексон, наконец находит возможность для разговора, — что это было, когда ты ко мне?..       — Ты прости меня, бро, — тепло смотрит на него Тэхён, садясь рядом, — я тогда ляпнул, что ты мне нравишься, просто, чтоб подобраться поближе к Чонгуку.       — Ну вот почему так? — с горечью опускает Ван плечи и заламывает брови, глядя прямо в глаза Тэхёну.       — Понимаешь, он мне очень давно уже нравился, но он ебался со всеми, не обращая внимания на меня. Мне нужно было его спровоцировать. Прости, наверное, нужно было с тобой договориться, чтоб ты не подумал, что я на самом деле… Вот же блять… Говорю это и самому противно от себя…       Тэ замолчал и тоже задумался: вот тот же Чимин ляпнул, и ему показательную порку устроили. А Тэхёну за пиздёж вон какой Чонгук достался! Блять, несправедлив мир!       — Джексон, суко, прости меня! Ну хочешь, набей мне морду, а? — Тэхён предлагает контрибуцию.       — Да ладно тебе, Тэ! — не злится парень. — Я думал, что это Чон тебя отбил у меня, хотел ему разбить шнобель! — смеётся он.       — Гуку? Ну ты даёшь! — Тэхёну тоже смешно.       — А ты сам посуди! — разворачивается Ван к Киму и опирается на его колено. — Я ж тебя уже вёл к себе трахать, а тут у меня в комнате такое амбрэ, что с ног валит!       — О, кстати, а что это было? — вспоминает Тэхён вонючий эпизод.       — Так это твой Чонгук, падла, раскидал по комнате кусочки швейцарского сыра! А он тебе не рассказывал? — уже в голос ржёт Джексон, вытирая слёзы.       — Сы-ыр? — хохочет Тэхён, хлопая его по плечу, запрокинув голову.       А мячик уже какое-то время не стучит, потому что ревность Чонгука, к сожалению, не аннигилируется под действием алкоголя. А может даже совсем наоборот: становится ярче и образнее. И какой образ нарисовало чуть замутнённое сознание ударника? Примерно такой: стоило мне три с половиной минуты поиграть в мячик с Чимином, как этот неверный Ким уже обжимается с блядским Ваном, который его, судя по всему, очень хорошо веселит! И Джексон совсем не против того, что руки Тэхёна на его плечах, да?! Уно моменто, сеньоры, сейчас Чонгук объяснит вам, где чьи руки должны лежать!       И решительным разбалансированным шагом направляется в район лавочки, почти не путаясь в шнурках.       — Джексон, блять! — орёт он сочным, прогретым соджу баритоном. — Какого хуя ты лапаешь Тэхёна?! Я сейчас тебе…       Не успел он спланировать свою месть, как Чимин бросился останавливать этого убийцу, свалившись с ним вместе в безопасный пьяный клубок.       — Чимин, — обиженно и уже тоненько ругается Чонгук, — ты чего мне мешаешь?! Посмотри: они там чуть не целуются, пока мы с тобой за мячиком бегаем! — даже со слезой в голосе призывает он друга полюбоваться злюкой-Тэхёном.       А сам злюка от этой картины хохочет искренне и весело. Ещё раз похлопывает Вана по плечу и, вытирая слёзы, направляется к поверженным друзьям, которые удобно уселись на покрытие. Гук продолжает негромко жаловаться, указывая в сторону трибун, а Чим успокаивает его, поглаживая по плечу. Присев за спиной своего парня, Тэ обнимает его раздвинутыми ногами за талию, оплетая руками грудь и целуя в шею. И всё… Никто никуда не идёт, никому никого бить не надо: Гук замирает, теряя дыхание, отдаваясь ласке. Чимин моргает, рассматривая, как друг меняется за одно мгновение — расслабленное, сосредоточенное на удовольствии лицо, запрокинутая на плечо любимого парня голова, выгнувшаяся навстречу ласковым рукам грудь… Как же красиво, ёб твою мать!       — Я хочу к Юнги, — заявляет он.       Тэ выглядывает из-за головы Чонгука и говорит уверенно:       — Чим, не стоит этого делать, пока ты такой дурной. У тебя и без пьянства с дурью всё хорошо. Подожди до завтра, а? Протрезвеешь, почистишь зубы, тогда и пойдёшь. Давайте-ка домой! Пора спать, малыши… — по очереди пытается он поднять своих спортсменов. Безуспешно — они расслабленными текучими котами выскальзывают из захвата.       Джексон, отсмеявшись, приходит на помощь, поддерживая за талию Чимина, оставляя чонгукову широкую спину на Тэхёна. Когда тяжеленный Чонгук, наконец, встал на ноги, Тэхён смачно засосал его тёплые, податливо-пьяные губы и, сказав «спокойной ночи, маленький мой», передал Вану, помахав на прощанье. Сам прихватил лёгенького Чима, направляясь в их блок.              *       Умыл и уложил Чимина, получив от сонного Хосока «какого хера среди ночи болтаться неизвестно где», Тэхён аккуратно подёргал дверь в свою комнату. И понял, что ещё какое-то время ему нужно погулять — старшие красноречиво стонали и сопели. И зачем было закрываться? Он ведь не маленький уже — накрыл бы ухо подушкой и прекрасно потерпел их ебли. Но был в этом и очень хороший момент: если они там не душат друг друга (потому что звуки секса и звуки агонии очень легко перепутать), то значит всё выяснили и пришли к обоюдно устраивающему решению.       А Тэхён найдёт, что делать! Во-первых, поесть — благо, что парни оставили ему еды. Во-вторых, помыть вот эту гору посуды. Не, — оценил он высоту посудной башни, — половину горы, потому что таки до фига тарелок в раковине. А потом в душ, пока никто не претендует.       Когда он вышел, чистый и тёплый, Джун и Джин уютно возились на кухне с ночным чаем. Сейчас затеют беседу, будут бубнить тихо ещё какое-то время — Тэ под их низкочастотное бормотание всегда сладко засыпал. Но ещё слаще он заснёт, если задаст один небольшой вопросик:       — А что там с Юнги? — нарочито невинно спрашивает он, переводя взгляд с одного на другого.       — Тебе зачем? — расслабленно интересуется Сокджин.       — Просто…       — Ты это… Просто забей, не стоит оно твоего внимания, малыш, — всё-таки немного смущённо отвечает Намджун.       — Да, точно, спи спокойно — мы всё порешали, — подмигивает ему Джин.       А и правда. Оно ему надо? Не надо. Любопытно, но не смертельно. А вот спать он хочет почти смертельно. Так что выбор очевиден.       Тэхён заваливается в кровать, обнимая ногами подушку… «Бу-бу-бу» с кухни он перестаёт слышать буквально после третьего своего вдоха.

🎵

      Пак Чимин и не помнил, что посоветовал ему Тэхён по поводу похода к Юнги.       Поздним утром, отодрав гудящую голову от подушки, он со стенаниями отправился на кухню — во рту сушило нещадно. Парни уже куда-то разбежались, оставив для него на столе пачку аспирина. Чим постарался привести себя в порядок: вода с таблеткой, просто вода, холодный душ, недолгая разминка. Повисел на перекладине, которую они примостили в проёме кухни, но подтягиваться было слишком лень. В голове давили тяжести: и физическая, и психическая. С Намджуном, Чонгуком и Тэхёном он всё выяснил и можно сказать, что помирился. А вот Мин… Мин Юнги… Так просто, одним лишь душевным разговором, с ним не решишь. С парнями дело легко заполировали несколькими бутылками соджу на брата, догнались вискариком, завалявшимся у Сокджина. На четверых вообще хорошо зашло! Но Мин Юнги — он… Он взрослый. Он сложнее. Чимину так хочется, чтобы не было вчерашнего истеричного его прыжка из-за кулис! Но, с другой стороны, тогда бы он не разревелся на груди Намджуна и не разрулил всё с ребятами.       Бля-а-а… Как ему с Юнги-то говорить?.. С чего начинать?..       Наверное, не нужно его трогать ещё денёк-полтора, до следующей репетиции. Мин ещё в прошлый раз объявил, что заниматься будут только духовики и Чонгук — готовят марши для юбилея какой-то гимназии, куда их пригласили. Ну да, на пленэре с контрабасом или виолончелью несильно разбежишься. А с флейтой, гобоем, малым барабаном, с саксофонами и прочей медью — самое оно. Так что в более камерной мужской обстановке Чимин сможет постараться исправить ситуацию.       Всё-таки получилось очень двусмысленно… У него не хватило слов объяснить, что спор — это всё неправда, а правда в том, что Чимин совершенно точно влюблён. И ему нужно и важно от Мина абсолютно всё, а не только секс: и его глаза узкие, и руки нервные, и вдохновенные брови, и мысли, и сердце — да всё! Но как об этом можно было говорить, когда он только что узнал про них с Наджуном?! В тот момент мозги совсем в другом направлении работали — не вцепиться мелким тузиком в горло Намджуну и не броситься выцарапывать глаза Юнги… Ох, и положеньице было. Театр!       Сможет ли он продержаться до послезавтра, когда в два часа дня на сцену зайдёт дирижёр и постучит палочкой по пюпитру, призывая всех — и больше всего влюблённого флейтиста? Надо, Чимин, постараться. Потому что пока человек не чувствует в себе сил и решимости говорить нужное, то лучше собраться с мыслями и найти слова. И ведь даже вооружившись до зубов правильными фразами и взрастив в сердце решимость, ты можешь напороться на встречный «идинахуй».       Чим со стоном закатывает глаза и в тысячный раз даёт зарок своему языку: не лезть поперед мозга в дело! Язык вяло отбрехивается во рту, опять ощущая сухость и требуя воды.              *       Назавтра Чимин был прекрасен, свеж и полон веры в свою убедительность. Он тщательно нанёс лёгкий и при этом выразительный макияж, в небрежном милом беспорядке оставил свежевымытые волосы. Получилось трогательно и непосредственно. Ведь это по-настоящему чиминова суть — его непосредственность и милота. Такую же выбрал и одежду: светлые, не слишком облегающие джинсы и ярко-синюю рубашку по фигуре. Покрутился у зеркала, расстегнул ещё одну пуговицу — пониже — чтоб рельеф между грудных мышц кокетливо выглядывал, украшенный несколькими цепочками. Отлично! Хосок, неистребимо пахнущий духами Суён, проскакал мимо него, поиграл бровями и показал «ok».       — Вау, — коротко похвалил Намджун.       — Я буду ревновать к тебе Гука, — пообещал Тэхён, ведь он-то остаётся сегодня в общаге, а такой прекрасный Чимин будет дудеть недалеко от тоже прекрасного Чонгука.       Пак зарделся и опустил глаза, аккуратно прижимая к боку футляр с флейтой.       *       А в четырнадцать ноль-ноль в зал вошёл… Бан Шихёк.       — Друзья мои, наш уважаемый Мин Юнги не сможет сегодня провести репетицию, но она должна непременно состояться, ведь вам через четыре дня играть на юбилее гимназии. Поэтому я пригласил вам в помощь прекра-а-асного дирижёра, Сон Сондыка! — улыбнулся зажигательно.              — А что с нашим дирижёром? — пробасил Намджун.       — У него вирус! Больничный на неделю! Как только выздоровеет, так сразу и вернётся! Нет поводов для волнения! — полным воодушевления голосом вещал Шихёк.       Но это никак не могло помочь остановившемуся сердцу и замершему взгляду Чимина.       Как он свою партию продудел, в каких местах он слушал чужие руки — это всё прошло в тоскливом мутном тумане, из которого он не смог вынырнуть до самого вечера. Сразу после репетиции Джин и Джун пошли в гримёрку. Пак с Чонгуком вышли из филары, где на входе уже стоял, расслаблено прислонившись к колонне, Тэхён. Ожидаемо, что Гук скользнул татуированной рукой-змеёй по талии своего парня и пошептал что-то хорошее тому в ухо. Тэ мягко рассмеялся и опустил ресницы — смутился.       — Давай, Чим, не грусти. Никуда твой Мин не денется, — напутственно попрощался Чонгук, а Тэ послал воздушный поцелуй.

🎵

             Сколько ещё кругов можно сделать по холлу?! Причём, он сюда вышел, когда привёл в совершенное непотребство постель: избил подушку, прорыдался в неё же, час возился и мял покрывало. Не помогло успокоиться — пошёл в холл выгонять кортизол. Но и это ни о чём!       А друзья все где?! А у всех своя жизнь!       Чимин, как за спасительную соломинку, держится мысленно за слова Гука: «Никуда твой Мин не денется». Сейчас кажется, что если из его жизни куда-нибудь денется Юнги, он высохнет, скукожится и рассыплется от ветра. Наверное, впервые ему хочется накрепко прорасти корнями в отношения, он ощущает потребность делить свои мысли, свои ощущения с одним человеком. И этот человек совершенно точно Мин Юнги. Что ж Пак себя не знает? Не было ещё с ним такого! Это что-то исключительное…       Да, он звонил Юнги — занято. И понятно, что тот «пошёл в пещеру смотреть на огонь», чтоб успокоиться. Отец Пака точно так делал, когда они с мамой ссорились: наорут друг на друга, дверьми хлопнут — мама плакать, а папа в гараж. И когда Чимин спросил, почему отец не плачет, как мама, тот сказал: «Мне после ссоры нужно пойти одному в пещеру и смотреть на огонь». У отца пещерой и огнём была машина в гараже, у мужа сестры — маленький спортзал на чердаке. Где минова пещера, ещё предстоит узнать.       Но Чимин уже испробовал все способы, которые бы удержали его от разговора — и ни в какую! Очень хочется уже всё объяснить! Так соскучился — до соплей! Ну и хрен, что он с кем-то говорит!              Пак слегка накручивает себя, беззвучно проговаривая убедительные слова, расчёсывается, немного красится, одевается просто, но симпатично, и идёт на седьмой этаж к квартире Мина. Стучит аккуратно, но громко.       — Юнги… Пожалуйста, открой мне… Мне сложно говорить, когда я тебя не вижу, — внимательно вслушивается он в неясные звуки за дверью квартиры: что-то постукивает и словно кто-то ворочается в кровати. Конечно, приглушённо, но очень похоже. Чимин молчит недолго в ожидании, однако дверь ему не открывают. — Может, конечно, ты не готов со мной говорить… Но я всё равно тебе расскажу. Ты просто слушай. Я извёлся весь, не могу больше молчать… — опять что-то стукнуло. — Я дурак, мне это легко признавать. И я сморозил тупую шутку, — он успокаивается и старается говорить ясно, медленно, вдохновляя сам себя. — И это вообще не так… Мин, я… Я влюбился в тебя на Рахманинове, я точно помню тот момент. А ты помнишь? Там моё соло, ты так красиво закрыл глаза на нём, словно целовал меня, я твои руки чувствовал на себе, представляешь?.. И всё, я уплыл, Мин Юнги, за твоими руками… — Чимин улыбается воспоминанию. — Мне Намджун всё рассказал о ваших отношениях. Я понял, что это совсем не то… На это не стоит злиться! Это как выпить с другом, чтоб расслабиться. И он мне сказал, что ты уже тогда смотрел на меня, что я тебе нравился, — Чим гладит дверь от заполняющей его нежности. — Ты не злись на нас… Мы с ребятами всё время на дирижёрах отрывались… Ну так, чтоб нескучно, понимаешь? А когда пришёл ты… Даже не помню, кто первый предложил, чтоб тебя соблазнить. Скорее всего Тэхён, похоже на его идею. Но я тогда ещё тебя не… Ну… Тогда ещё не было Рахманинова. Мы с тобой не говорили об этом, но твой взгляд тогда меня пригвоздил. К тебе. Всё, я с той репетиции не мог думать ни о ком — только о тебе… — Чимин опять затих и приложил ухо к двери. — Слышишь меня, Юнги?.. — очень тихо, но словно кто-то дышит по ту сторону. — Прости меня. Прости за то, что я позволил тебе сомневаться. Ведь когда я понял, что влюбился, то попросил парней отстать от тебя. И они так и сделали! Они настоящие друзья! И тебя очень уважают. Наверное, поэтому так разозлились, когда я напомнил… Блять, Юнги, я такой дурак… Я просто хотел пацанов повеселить, что ли, понимаешь? Ну, пожалуйста, прости…       *       Когда Мин Юнги уезжал в Сувон, он чувствовал злость, разочарование, раздражение. Но точно знал, что нужно дать себе несколько дней, забить мысли чем-то другим. Иначе — он себя знает — накрутит такую башню, что мало не покажется! А знакомство с новым оркестром — очень неплохой повод. Через четыре дня он вернётся в Сеул к своим лоботрясам и… А пока Чимин и вся остальная братва во главе с Намджуном пускай побудут в чёрном списке. На нервах Мин Юнги тоже может ляпать языком не подумавши.       Только выходя из квартиры к самой ранней электричке, он неплотно закрыл окно.       Постукивающую раму и шелест многих нотных листов, привольно летающих по квартире, сейчас и слушает Чимин, рассказывая им о своих чувствах к Мину.       

      🎵

             — Да-да, конечно, условия у вас прекрасные, я уже прогулялся по городу и увидел много красивых мест, — культурно улыбается Юнги директору филармонии, господину Квак Чин О.       — Да, город очень красивый. Но я сейчас больше говорю о нашем оркестре, о вашем возможном жалованье и квартире, которую вам предоставит городская управа, — ещё культурнее улыбается полноватый лысоватый мужчина и пишет на листочке цифру с красивым количеством нулей.       — Очень привлекательно! — почти присвистнул Мин. — Но мне ведь нужно познакомиться с оркестром.              — Вы совершенно правы, уважаемый! Сегодня в шестнадцать часов мы вас ждём на репетиции. Вам нужно посмотреть ноты?       — Да, если можно — я не всё знаю наизусть, — типа шутит Юнги.       — Хо-хо! — как бы смеётся Квак.       *       Музыканты смотрят на него довольно нейтрально, некоторые даже вяло. А для Мина стало открытием, что первый взгляд, который он, оказывается, всегда бросал в оркестр — на флейтиста. На Пака! Вот не замечал! А сейчас, встав перед оркестром, сразу глянул по инерции в первый ряд духовой группы… и упёрся в сухонького, как кузнечик, старичка с флейтой. Н-да… Он ничего не имеет против взрослых состоявшихся музыкантов, но после его детского сада как-то непривычно. А какой у них Чонгук? Оба-на! Ударники все одним миром мазаны? Этот крупнее и старше Чонгука, но тоже самоуверенный и наглый: поигрывает палочками и усмехается. А контрабас? Ой, мамочки… Разве корейцы бывают такими длинными? Ким Тэхён, детка, ты не самый высокий контрабасист.       —… поэтому господин Мин Юнги сейчас проведёт репетицию. Надеюсь, вы друг другу понравитесь! — заканчивает свою речь Квак, а соискатель открывает «Утро» Грига.       — Господа, прошу вас: сюита «Пер Гюнт», первый номер.       Оркестр шелестит листочками, как осенний парк.       Мин показывает темп и… потрясающий свирельный наигрыш кузнечика с флейтой уносит дирижёра в прекрасные далёкие фьорды Норвегии. Всё-таки взрослые состоявшиеся музыканты — это прекрасно! Оркестр звучит так, словно сам рождает эту музыку. Мин плывёт на волнах «Утра», оторвавшись от тумбы.       Замерши на пианиссимо последних аккордов, Юнги улыбнулся искренне и восторженно. С поклоном обратился ко взрослому флейтисту:       — Господин?.. — и поднял глаза, всё ещё почтительно согнувшись.       — Пак, — показал искусственные дёсны старичок, — но вы не запоминайте! У меня сегодня последняя репетиция, послезавтра отправляюсь на пенсию, — доброжелательно объясняет он.              — Спасибо большое! Вы великолепны, господин Пак! Я рад, что услышал вашу потрясающую игру! — Юнги совершенно искренне благодарит прекрасного музыканта и снова кланяется ему.       Репетиция прошла замечательно, но Мину всё время казалось, что с таким послушным и профессиональным оркестром справится даже ребёнок. Он чувствовал себя расслабленно, удовлетворённо, словно поговорил с очень умным уважаемым собеседником, будучи сам умным и достойным такого разговора. И музыканты уже с большим вниманием и чуткостью отзывались на его жесты, на мелкие замечания по нюансировке и фразировке — так, мелочи, но приятно!       *       Юнги прогулочным шагом, загребая ногами листья, самой длинной обходной дорогой шёл к отелю и старался сосредоточиться на своих перспективах и желаниях. Оркестр охуенный, деньги за работу шикарные, служебная квартира — вообще заебись! И для начала — от Сеула до Сувона всего лишь полчаса на электричке. То есть при желании можно очень часто быть в столице. Если… Если, блять, в его голове всё уложится! Потому что сейчас в его воображении заплаканное лицо любимого мальчика, от вида которого разорвалось сердце и до сих пор не срослось, накладывается на развевающееся тёмное полотнище с кривыми буквами «он с тобой только из-за спора». Так и эдак взрослый, рассудительный — но всё-таки эмоциональный — дирижёр рассматривает свои ощущения. Какой логикой можно объяснить то, в чём он абсолютно уверен — Пак его любит! Его глаза, его губы, его руки не могли так врать — Чимин был совершенно искренне влюблённым. Парни не сказали этих слов друг другу, но ведь лично Мин уже не первые двадцать лет на свете живёт, понимает где есть чувство. И оно совершенно точно светилось в глазах его милого флейтиста.       Да, он ещё очень молод, но это совсем не проблема. К тому же она решается быстро и почти незаметно: моргнул — и год пролетел, задумался — уже и пять лет позади. А вот то, что от дыхания Чимина самому Юнги хочется петь, а от поцелуев с этим мальчиком мозг плавится — это правда. Спор? Ха, давно и не-правда. Юнги ведь слышит, что его сердце стучит в ритме «Пак… Пак…». Не виделись они всего неполных три дня, а уже соскучился до одури…       На бульварах зажглись нежно-рыжие фонари. Стало ещё красивее.       Идём дальше. Вот если рассмотреть лично его, Мина: он трахался с Намджуном, чувствуя сексуальное напряжение, вызванное вовсе не самим тубистом. И что? Ах, какой бессовестный? Нихуя не бессовестный. Если затеять вспоминать, что делают молодые здоровые мужчины до того, как они определятся в своих отношениях, так можно дойти до абсурда! До песочницы в детском саду! И начать злопамятно бухтеть: «а помнишь, как ты в четыре годика?..». Так что гораздо важнее то, что дирижёр знает сейчас.       Сейчас он хочет Пака.       Сейчас Пак в чёрном списке.       Сейчас Мин в Сувоне.       И блять, как он хочет в Сеул!              21:01, Мин Юнги:       «Господин Квак, могу я взять несколько дней на принятие решения?»       21:02, Квак Чин О:       «Безусловно, господин Мин! Наше решение самое положительное. Концертмейстер оркестра тоже в восторге от Вашего профессионализма. Ждём Вас!»       Ну вот и хорошо, думает он, вернувшись в отель. Надо принять душ и сходить в ресторан поужинать. Командировочные это позволяют сделать.       В ресторане Мин снисходительно улыбается, когда девушка с электронной скрипкой наяривает «Шторм» Вивальди, упуская самые виртуозные моменты, но так встряхивая головой, словно на вот этих гаммообразных пассажах она играет что-то невъебенно сложное. Ну что ж, такое искусство тоже нужно. Фастфуд от музыки.       Но стоило ему лишь прийти в номер и лечь расслаблено, как он резко вспомнил: «вы не запоминайте, у меня сегодня последняя репетиция». Блять! Как же он не сообразил?! Ведь это так очевидно!       Мин вскакивает с кровати, быстро закидывает вещи в небольшой сак и, не дожидаясь лифта, перескакивает по ступенькам к администратору — сдавать ключ от номера. Срочно! Ещё срочнее в Сеул!       Но не всё так просто складывается, когда мы сильно этого хотим. Вот например: перерыв в движении электропоездов до столицы с полвторого ночи до полпятого утра. На вокзальных часах без четверти два.       Юнги с покорным выдохом опускается на удобное кресло в зале ожидания. У него два часа на разработку довольно ясного плана.

🎵

      — М-м-м-м… Как же я люблю, когда ты так стонешь… — горячо шепчет Чонгук.       Тэхён стоит перед ним, опираясь на спинку кровати и порнографично выгибая спину, расставив ноги. Чон уже почти растянул своего парня, но как же ему нравится, что он одними лишь руками доводит того до состояния течной суки! Тэ поскуливает тихо, подмахивает бёдрами, вдоль его спины кокетливо бегают мурашки чуть не с писком «ха-ха! а ну-ка догони!», но Гук оттягивает момент, когда ему самому сорвёт башню. Потому что он свой голос контролирует хуже: войдёт в горячее нутро — и сразу начнёт рычать, сам не отдавая себе отчёта. Тэхён невообразимо охуенный, с ним никакой контроль не срабатывает.       — Гук-и, войди в меня… — ещё невыносимее звучит обласканный, зацелованный Тэ.       Вот и всё. Прощай, homo sapiens Чон Чонгук!              — Да, детка, — ещё успевает он использовать человеческую речь. Потому что вынимает пальцы из любимого и, с удовольствием наблюдая погружение, медленно и во всех смыслах красиво входит на всю длину.       Тэхён, что ж ты с ним творишь? Утробный стон, которым Тэ приветствует член Чонгука в своём теле — это не просто звуковая волна! Это волна дикого желания, которая захлёстывает обоих, поглощает, выносит, заполняет, топит и рождает заново. Гук впивается пальцами в свои собственные бока, чтобы не закрывать себе фантастический вид — обожает смотреть на соединение их тел. Он не отрывает взгляда от входящего и выходящего своего мощного естества, которое так податливо и горячо принимает Тэхён, мелко дрожа. Гук взрывает в своих глазах миллионы прекрасных солнц, неизбежно приближаясь к центру галактики, в которой он оказывается благодаря их любви.       Чонгук подхватывает Тэ под живот и толкает на кровать. Тот с облегчённым выдохом распластывается, но совсем ненадолго. Сильный и полный энергии Чон споро протискивает ему под живот свёрнутую подушку и сразу же продолжает вышлёпывать бёдрами витиеватый ритм по ягодицам Тэхёна.       — Я хочу… тебя видеть… — выдыхает Тэ.       — Р-р-р! — отвечает Гук и, выйдя, помогает ему перевернуться. Сам забирается коленями на кровать и перекидывает ноги любимого через бёдра.       — Да-а… — шепчет заворожённый Тэхён: у Чона совершенно бешеные глаза, грудь и шея в пятнах от засосов и от прилившей крови, его мышцы напряжены и словно покрыты лаком — это жаркий душистый пот их любви, это лицо их страсти, это центр управления их сексом. Чонгук умеет вызывать в утончённом Тэ самое животное желание, которого он в себе даже не подозревал. Страсть Чонгука — это огонь, горнило, доменная печь, которая их сплавляет в один нереальный текучий металл. И чувствуя в себе грубые сильные толчки, Тэ не устаёт эстетично наслаждаться видом, звуками, ароматом. Его Чонгук прекрасен! Да! Да, ещё!              Тэхён знает этот рокот, который Чон не может сдержать в горле, чувствуя подступающий оргазм. Он хватается за предплечья Чонгука и садится на него: так близко это сумасшедше красивое лицо, алые губы, закатывающиеся глаза. При этом Гук ритмично и правильно ласкает член возлюбленного, приближая к разрядке вместе с собой. Тэ вплетает пальцы во влажные волосы своего мужчины и шепчет на стоне:       — Чонгук… люблю тебя…       И, не давая ему ответить, впивается жадным поцелуем, заглушая рык и одновременно сжимая анусом в своём оргазме изливающегося Чонгука…       — Ты плачешь?       — Что? Нет, я счастлив…       — Ну что ты? Я же слышу. Не плачь, Тэ-Тэ, — ласково целует Чон обессиленную шею, спускаясь по спине.       — Гук-и, да я не плачу…       — Подожди, — Чонгук аккуратно дотрагивается до глаз Тэхёна — да, сухие спокойные закрытые глаза. — Но я же слышу, блин!       Тэ прислушивается. Точно! За стеной различим тихий плач.       — Кто это? Суён? — сразу засуетился, отыскивая свои спортивки.       — Я сейчас посмотрю. Неужели Хося мог её обидеть? — тоже подрывается Гук.       Парни вдвоём вываливаются из комнаты Тэхёна, в которой им совершенно по-царски удалось сегодня уединиться — огромная благодарность за это Намджуну и Сокджину, цивилизованно отправившимся в кино и погулять. Гук заглядывает в комнату Хоби и Чимина, а Тэхён — в тёмную кухню.       — Чимин-и, маленький, — доносится оттуда, — ну что ж ты так… Господи, ну перестань же, — воркует Тэхён, явно нашедший источник плача.       *       — Я что-то недопонимаю, — задумчиво крутит телефон Намджун, хмуря брови и поглядывая в несчастное лицо Чимина, — его в квартире точно нет. Допустим, поехал к родителям, заболел и лежит пластом. Но при этом его номер занят постоянно! Окей. Поговорил с кем-то, увидел, что я звонил — возьми и перезвони! Он же обиделся не на меня?       — Он и на меня не обижался, — сопит Чим, — ему просто нужно побыть одному.       — Джун-и, — задумчиво щурится Тэхён, подпирая кухонный проём, — а внеси-ка меня в чёрный список, а?       — Зачем?       — Для проверки. Что-то мне подсказывает… Ну, давай, попробуй.       Намджун проводит необходимые манипуляции:              — Всё. Ты у меня в чёрном списке.       — Спасибо, а теперь внимание на экран, — эффектно произносит Тэ, — я звоню тебе.       Набирает номер Намджуна, ставит на громкую связь и вместе со всеми слушает, как безо всякого предупреждения звонок срывается на короткие гудки.       — Что и требовалось доказать. Вы в чёрном списке у господина дирижёра.       — Блять, — понимает Нам.       Чимин всхлипывает и уходит в свою комнату. Остальные переглядываются. Чонгук молча поднимает руку, как школьник — ну что ж, пусть подежурит. Он целует Тэхёна и идёт за Паком в комнату. Струнников отпустили до понедельника — им же не играть завтра днём в гимназии — так что Хосок с девушкой уехали в двухдневное романтическое путешествие, а комната полностью в распоряжении страдающего флейтиста.       — Чимин-щи, — тихо и ласково говорит Гук, садясь рядом с ним на кровать, — он всё равно вернётся. Завтра обязательно приедет на выступление, точно тебе говорю! Неужели ты думаешь, что Мин вот так бросит оркестр?       — Мне похуй на оркестр! Он бросил меня, ничего не выяснил, не поговорил со мной, — рыдает в мощное плечо, — как так можно?! Это вообще не по-мужски!.. Как ебучий страус в песок спрятался!..       Чонгук очень сочувственно обнимает хрупкого и такого безнадёжно-влюблённого парня, давая тому плакать, страдать, злиться и ругаться…             

🎵

      В шесть утра Юнги беззвучно открывает дверь в комнату Чимина. Чудесная картинка, однако! Мускулистая грудь Чонгука мерно вздымается во сне, и на этом лежбище аккуратным котёнком свернулся и положил ладошки под румяную щёку Чимин. Чиминчик. Ма-аленький, милый, самый лучший.       Мин невесомо касается чонгуковой руки — тот сразу открывает глаза, в которых пока нет ясности. Чон промаргивается и видит над собой дирижёра с прижатым поперёк губ пальцем. Всё ясно — смена караула. Ударник аккуратно выскальзывает из-под Чимина и молча жмёт боссу руку, после чего уходит в комнату к Тэ, устраиваясь ему под бок досыпать. Тэхён с готовностью складывается на любимое тёплое тело, не просыпаясь определив своё.       А Юнги садится рядом с Чимином и рассматривает его лицо: явные следы слёз на щеках, даже во сне чуть нахмуренные страдальчески брови, пухлый нос — да, плакал мальчик не две минуты. У Мина сжимается сердце. Как он может в чём-либо сомневаться? Вот в этом ангеле?! Надо быть идиотом, чтобы подозревать его в коварстве! А Мин не идиот, поэтому он встаёт и бесшумно раздевается до трусов.       Это чудо... Только лишь Юнги лёг рядом с полностью одетым Чимином, как тот завозился и улыбнулся, словно учуяв любимый запах. Мин очень легко положил руку на его талию и придвинулся как можно ближе, тоже вдыхая чуть сладковатый естественный аромат кожи парня. И так, на вдохе, словно присосало его к накусанным губам: сначала нежно, извиняющимися касаниями, но с каждым вдохом всё решительнее, не сопротивляясь своему желанию. И когда Чимин распахнул свои немыслимо-наивные сонные глаза, Мин Юнги только успел прошептать: «Привет, малыш», после чего накрыл Чимина своим телом и губами, не дав тому сказать приветственного слова.       Чимин кончил буквально через десять минут, удовлетворённый поцелуями и проникшей под его штаны умелой рукой, соединившей два члена. Он лишь на полминуты опередил своего дирижёра. Мужчины очень сильно ошиблись, расставшись на три дня и четыре ночи!       — Ты едешь со мной в Сувон, — тихо объявляет Мин.       — Зачем?       — Со мной, а не зачем.       — Угу… А зачем?       — Меня зовут к ним дирижёром филармонического оркестра. У них есть прекрасный флейтист по фамилии Пак, — игриво смотрит он на произведённый эффект. Произвёл.       — А я? — ещё один Пак хлопает ресницами.       — А ты едешь со мной.       — Это я уже понял. У тебя будет два Пака: один прекрасный флейтист, а второй я?       Мин смеётся, морща носик, довольный своим фокусом, и целует мягкие полураскрытые губы.       — Прекрасный флейтист Пак завтра выходит на пенсию. А я соглашусь у них работать, если новый флейтист тоже будет Пак. Только ты. Круговорот Паков в оркестре, а?       И теперь уже аккуратно раздевает, целуя и вылизывая каждый открывшийся участок нежной кожи, любуясь выгибающейся юношеской грудью и лаская единственные и неповторимые ягодицы…       

🎵

      Через три месяца       — Значит так, — провозглашает Намджун, когда все остальные удобно расселись на двух сиденьях электрички, — сегодня мы с вами слушаем гениальное произведение Клода Дебюсси «Послеполуденный отдых фавна»! Так, если вы будете зажиматься и отвлекаться, — обводит он глазами все парочки и своего Сокджина, но от его сурового взгляда только Суён опустила ресницы, смутившись, — то я вас всех рассажу. Так вот. Гм, гм… Произведение вдохновлено эклогой Стефана Малларме…       — Учитель, а что такое эклога? — тянет руку Хоби.       — Стих такой. Но важнее то, что Дебюсси ведущую заглавную партию отдаёт флейте. Догадайтесь, кто солирует?       — Не представляем, открой тайну, — за всех отвечает Сокджин, поскрипывая смехом.       — А вот это интрига! — играет бровями Джун. — Приедем в Сувон и услышим, что у них там за звёзды такие — и дирижёр у них, и флейтист у них. Аж завидно как-то.       — Ничего, мы своего новенького изживём, нам Шихёк ещё одного приведёт, — сдаёт свои планы Тэхён.       — Чем тебе новенький не угодил? — вяло интересуется Чонгук, разморённый, как фавн, солнцем из окна.       — Ещё не определился, но что-то в нём не то, как-то не радует.       — Детский сад, — качает головой Нам.       — Скажи спасибо, что не публичный дом, — парирует Тэ.       — Спасибо, дорогой! Но на наших афишах обычно пишут «оркестр», не?       — Не верь афишам. Оркестр — это те, которые «Фавна» играют, — поясняет Сокджин.       — А что же нам мешает играть «Фавна»?       — Дирижёр, — отвечает Тэ.

🎵