Носик дирижёра

🎵

      Лучше, конечно, быть первым парнем на деревне, а не последним в столице. Или нет?       А как вам вариант, когда дирижёру предлагают встать у штурвала настоящего симфонического оркестра, который может сыграть всё — абсолютно всё! — и в котором пятеро парней только в ударной группе, а виолончелей шесть — шесть! — и всем артистам уже за тридцать: опытные, серьёзные! Разве что духовики не меняются, всё такие же похабные и готовые к приключениям. Но этот состав действительно может браться за исполнение самых безумных эротических фантазий: хочешь увертюру «Эгмонт» или «Кармину Бурану», или «Из Нового Света» Дворжака! Да блять! Всё, о чём мог только мечтать…       Мин Юнги получил известие о том, что его кандидатура рассматривается на пост дирижёра оркестра Сувонской филармонии. После триумфального выступления на Хангыле его заметили в министерстве культуры: он молод, образован, смог из несерьёзной молодёжной тусовки выжать такие соки и эмоции, что даже удивительно!       Но.       Однако…       Несмотря на…       Глядя в экран с текстом письма, Юнги не чувствует счастья и воодушевления в том объёме, какой мог бы предполагать. И у него даже есть догадки, почему это так.       Соблазн нереально велик. Но пока Мин решает не говорить ни Чимину, ни Намджуну об этом предложении.

      🎵

      — А кстати про между прочим… Вы мне проставляетесь! — озорным голосом прилетает в спину парням.       — Что?..       Чонгук с Тэхёном остановились оба и обернулись на Чимина.              — Я говорю, накрываете мне поляну, потому что я трахнул дирижёра.       — Ну ты и бля-а-адь… — шокирован Тэ. — Ты же сам нас попросил его не трогать, потому что он тебе нравится! Так нечестно!              — Если бы я тогда не перестал его снимать, он бы давно был подо мной! — пыхтит убеждённый Чонгук. — А ты сейчас мне будешь рассказывать, что ты охуенный?! Да я у тебя его, блять, отобью через три дня, если ты будешь так заявлять!       — Что-о-о? — в ещё одном шоке Тэхён. — Кого это ты отобьёшь?! Мина?!       — Я тогда перегрызу тебе горло, скотина! — уже почти бросается грызть Чимин.       — А какого хуя он говорит, что он круче? — обиженный Гук пытается перетянуть Тэхёна на свою сторону.       Услышав нарастающие децибелы от троицы младших, к ним ближе подходят Джин и Джун.       — В чём дело, мальчики? — строго требует доклада Намджун.       — Эта мелкая сволочь говорит, что раз он трахает Мина, то значит, он выиграл, и мы ему ставим! Сука! Мы же сами ушли с поля, он же нас сам попросил! — больше всех возмущён таким вероломством Чонгук-и.       — Ну ты, Чим, действительно просил Гука слезть с дирижёра. А я свидетель — он его уже почти трахал, прелюдия точно была в разгаре.       Чим насупился и сложил руки на груди.       Парни вчетвером окружили его, бессовестного.       — Вы всё неправильно поняли, — как-то совсем неубедительно говорит он. — Я не так хотел это сказать.              Это почти ничего не исправило, потому что друзья всё равно возмущены беспринципностью Чимина.       — Ты знаешь, Дудка, я часто шучу не очень удачно, прям скажем — тупо. Но ты меня победил только что: более тупой «шутки», — Сокджин показывает кавычки рядом с красивым лицом, — даже я не смог бы завернуть.        — Коз-з-зёл! — резюмирует Тэхён, обнимает покрепче Гукову талию и уходит от Чимина в сторону павильона с мороженым.        — Джин-и, купи мне тоже мороженого, — отсылает своего парня Намджун, — а я на два слова с этим лицемером останусь.       — Почему это с лицемером? — свистящим злым шёпотом интересуется Пак, когда Сокджин достаточно удаляется.       — Потому что мне казалось, — тоже не для посторонних ушей цедит Джун, — что он тебе действительно нравится. А сейчас получается, что ты лёг под Юнги, чтобы выиграть?! Так? — ему очень горько за своего друга, потому в чувствах дирижёра сомневаться не приходится: тот очарован, восхищён, влюблён и готов целовать эту милую попку на перерывах каждой репетиции.       — Я что-то не очень понимаю, — почуял неладное Чимин, — каким боком ты в наши с ним отношения хочешь залезть? Тебя в арбитры позвали?       — Да потому что… — нет-нет-нет! Даже такому говнюку не нужно рассказывать об их бывшей с Мином «дружбе с привилегиями», а то сейчас на эмоциях можно лишку наговорить. — Потому что он хороший мужик, и мне неприятно, что ты его используешь! — злыми молниями старается пронзить он Дудку.       — Не использую я его! Я только хотел подъебнуть Чонгука! Даже не знаю, зачем я это ляпнул… Не подумал! — Чимин уже и сам злится на свою глупость. Хотел ведь в шутку парней завести, чтоб мороженого сейчас в парке вместе поесть — ну какое это проставление?       — Не понимаю я тебя, — разочарованно говорит Нам, разворачивается и уходит в сторону друзей.       Флейтист садится на пустую скамейку и запускает пальцы в волосы, склонив глупую голову. Вот, называется, сходили с друзьями в парк, блять! Ему, дураку, не нужна причина, чтоб ерунду ляпнуть — ему нужно лишь вдохновение. И оно его, сука, посетило! Поздравляю, Чимин, ты облажался!

🎵

      — Чонгук, помоги сегодня Шалтай-Болтаю с репетицией, окей?       После истории с неудавшимся курением на крыше, сразу становится понятно, о ком говорит дирижёр: Шалтай-Болтай свалился. С лестницы.       — Хорошо, без проблем. А вы мои палочки довезёте вместе с их виолончелями?       — Так я тебя как раз об этом прошу: возьми виолончели. У меня машина не на ходу. Самих девочек мы с Чимином доведём, а инструменты надо кому-нибудь сильному доверить.       Вот незадача! Чонгук так привык за свою долгую музыкальную жизнь, что ему на репетиции не нужно носить ничего тяжелее кофра с палочками. А тут — виолончель!       — А вторую кто возьмёт?       — Кого вторую?       — Виолончель.       — Тоже ты.       — Да они же тяжёлые!       — Не тяжелее Тэхёна! — сразу говорит Мин, но быстро поправляется: — В смысле, Тэхёнова контрабаса. Вот и попробуешь, каково твоему другу таскать.       — Ладно… — Ну ведь он действительно не поломается, если две виолончельки закинет на спину? Нет, конечно! Если Тэхёна подхватывает под задницу, то мужик он, значит, сильный и тренированный.       — Хорошо, возьму, босс, — скрывая отсутствие энтузиазма, соглашается Чонгук.       — Спасибо, — официально, — я этого не забуду, — неофициально.       Гук хмыкает на это «не забуду». Это кто ещё не забудет! Да ты должен останешься, Мин!       Интересное шествие! Юнги с одной виолончелисткой на плече, придерживаемой цепкой дирижёрской рукой за талию, и Пак Чимин со второй — как с раненым бойцом. Шалтай и Болтай добросовестно прыгают на неполоманных ножках свой канкан «Орфей в аду». Позади сопит Чон Чонгук с двумя виолончелями на широких плечах. У него за спиной на подхвате — Тэхён с контрабасом. И замыкают шествие две увлечённые светской беседой пары: Хосок с Суён и Намджун с Сокджином. И если авангард явно нелегко переносит эту прогулку с утяжелителями, то арьергард вполне наслаждается прекрасной осенней погодой: солнышко, птички, негусто опадающие листочки… И конечно же, зрелище таки напрягающихся друзей тоже радует глаз.       *       Новую программу пока разучивают расслабленно, ведь следующий цикл концертов — рождественских и новогодних — стартует через два с половиной месяца. Сегодня читают с листа произведения, которые у всех на слуху. Ха, в ноты можно не заглядывать, а подобрать с ленцой по памяти. Времени дохрена и ещё чуть-чуть. В планах: сама собою разумеющаяся обработка «Джингл беллз» и классическая сюита из «Щелкунчика» — без него ни один Новый год ни в одной стране мира, наверное, не сможет наступить. Ну и так, по мелочи.       Чонгук, позвякивая время от времени в треугольник, постукивая легко литаврами в «Беллзах», по паре переливов тренькая на колокольчиках, чувствует себя ущемлённым. В «Танце феи Драже» он ревниво смотрит на пианистку, изображающую ударника: подумаешь, играет на клавишном металлофоне! Челеста — вообще недоразумение! Да, звук охрененный, но зачем было нормальный ударный инструмент уродовать фортепианными клавишами? Фисгармония! Аккордеон на ножках! Чон убедительно хмурится и сверлит спину ничего не подозревающей девушки. Виноват, конечно, Чайковский, но пианистка — воплощение музыкальной новогодней несправедливости.       — Чонгук! Что с твоим ритмом?! Считать не умеешь? — выносит его в этот злой мир рык дирижёра, перекрывающий звучание всего оркестра. — У нас тут четыре четверти, а не три! Мы не вальсируем!       Гук, накрутивший себя, щедро поделился с Мином обидой и бешеной чернотой взгляда. Пусть он тогда сам свои виолончели таскает! Фыркнул и ничего не ответил, злой. Само собой, для успокоения, коротко посмотрел на Тэхёна. А тот сосредоточенно вслушивался в дыхание своего четырёхструнного друга и что-то поправлял в положении пальцев, вибрируя очень красиво. Ах так? Чонгука тут обижают со всех сторон, а Тэхёну и дела нет?!              — Внимание, «Драже» с третьей цифры! — даёт вступление и продолжает репетицию Юнги.              Чонгук, кроме пианистки, теперь обижается на Мина и на Тэхёна.              *       Чимин до сих пор чувствует себя так, словно поссал против ветра: и неудобно, и не надо было. Парни после того дурного разговора в парке словно бы сторонятся его, не проявляя своей неприязни в открытой конфронтации. Но ведь он чувствует! Все заняты разными разговорами и делами, в которые Пака не зовут, а он не вмешивается. Юнги был сначала занят утверждением программы, сейчас возится с ремонтом машины, таскается с дурами-виолончелистками и с их инструментами. А он, глупый Пак Чимин, сейчас как никогда нуждается в его нежности и поддержке! Он, может быть, потому и сморозил ту глупость из-за недотраха!       Расстроенным взглядом смотрит на Юнги и, отыграв несколько пассажей на флейте-пикколо, складывает на лице своё безотказно действующее выражение: бровки домиком, нос пуговкой, губки бантиком и — внимание! самое главное! — кончиком языка по губам.       Мин всего секунду пытается округлить глаза (ему это нифига не удаётся — разрез не тот), чтобы показать своему сладкому мальчику, что близок сейчас к тому, чтобы свалиться с тумбы — это будет целиком и полностью вина Чимина.       Последнее проведение темы — и арпеджио челесты серпом режут по самолюбию Чонгука.       — Перерыв пятнадцать минут! — объявляет дирижёр, красноречиво показывая бровями своему флейтисту, что сейчас им предстоит выяснение отношения: к музыке, к жизни, к быстрому минету. Чимин ко всем этим вещам относится позитивно. По большому счёту. Но сейчас его заботит свербящее ощущение проёба, которое очень хочется нейтрализовать, как-то исправив ситуацию с парнями. А как? Чимин выдерживает несколько дней игнора с их стороны, но это выматывает и высасывает! Даже пиздливый Тэхён с ним обменялся тремя словами за это время! Первое было: "М?" в ответ на "Техён, ты уже завтракал? А то я там чаю приготовил и пару бутербродов сварганил". И ещё два раза "Угу". Всё!       С этими тоскливыми мыслями Пак лавирует между оркестрантами. Почти все уже всё поняли, а тем, кто был в глухой непонятке, рассказали товарищи по оркестру, — что Мин Юнги и Пак Чимин… ну, вы в курсе. Ведь никто не держал им фонарик мобильника, чтобы подсветить или дать совет со стороны. То есть все хорошо догадываются. Поэтому, когда дирижёр с очень независимым лицом устремляется в свою гримёрку, за ним через недолгое время туда же идёт Чим, нисколько не смущаясь.       — Детка, — мгновенно с порога притягивает его к себе мужчина, изящной спиной Пака захлопывая и прижимая дверь, — я так хочу тебя… Приди ко мне сегодня… — шепчет он рвано, с придыханием целуя нежное лицо и длинную шею.       — Да… Да, я приду… — чувствует тот отдачу во всём теле, особенно, когда на его ширинку решительно опускаются умелые пальцы.       — Чимин-и, какой ты сладкий… — хрипло между поцелуями, очень быстро расстёгивая брюки парня и как-то совсем молниеносно спуская их вместе с бельём, опускаясь следом на колени.       — О-о-о… — тот в предвкушении чуть запрокидывает голову и зарывает пальцы в волосы своего ласкового мужчины.       Вот всё хорошо, но ритмичные движения рук на чужом затылке и слабые пока звёздочки под веками соперничают с картинкой тёмных злых искр в глазах Намджуна, который пару дней назад сказал «он хороший мужик, мне неприятно, что ты его используешь». Блять... Как же сбивает!       Чим опускает голову и смотрит в прикрытые глаза Мина, стараясь сосредоточиться на напряжённых губах мужчины, на двигающейся коже собственного члена. Да-а-а, вот так хорошо… Он опять закрывает глаза. «Накрываете мне поляну, потому что я трахнул дирижёра!» — слышит он собственный гнусный голосок, отравляя удовольствие. Сука!       Мин удивлён, что его минет не приводит мальчика к должному результату. Что случилось? Язык не тот? Горло жёсткое? Когда он почувствовал совершенно нереальное — член Чимина в его рту стал мягче — мужчина сам остановился. Пак деликатным движением бёдер вышел, удерживая дирижёра за голову, и вжикнул молнией.       — Малыш? — смущён и раздосадован Юнги. Он встаёт и всматривается в глаза своего партнёра. — Что-то не так?       — Всё так, я просто… У меня… Голова болит.       — Ох, ну что ж ты молчишь? Тебе нужно капсулу закинуть, у меня есть — подожди чуть… — Он какое-то время копается в кармане сумки и выуживает блистер с лекарством. — На вот, выпей, — даёт ещё и бутылку воды.       Притворщик пьёт бесполезную пилюлю и благодарит поцелуем.       — Всё-всё, не напрягайся! Может, полежи пару минут, я тебе составлю стулья, — засуетился Мин.       — Нет! Не нужно! Мне уже легче! — «он хороший мужик, мне неприятно, что ты его используешь»… У Чимина глаза на мокром месте от такого заботливого, честного, нежного Юнги и противного, лживого, гадостного себя.       — Да что такое? — видит влагу в глазах парня дирижёр. — Ты такой грустный! Я тебя обидел? Прости меня, только перестань грустить, маленький!       А вот и всё! После такого слёзы перестают соблюдать договорённости и своевольно выливаются на щёки Чимина.       — Я своло-о-очь! — объясняет он корень проблемы между всхлипами. — Я муди-и-ила! — ещё немного подробностей, размазывая макияж. — Я хуйню-у-у-у сморозил… А ребята теперь со мной не разговариваю-у-ут… — пытается он донести, подвывая на длинных нотах.       Пока ничего не понятно кроме того, что Пак что-то навалял, отчего ребята с ним не разговаривают. Сейчас Мин им пиздюлей даст! Малыша его обижать? Ещё и всей толпой? Да через семь минут надо было забыть и простить, что бы это солнышко там ни ляпнуло!       Юнги обнимает своего милого, гладит волосы и шепчет «тихо, тихо...» в ухо.       Пак и сам старается поскорее успокоиться, объятия Мина помогают прийти в относительную норму.       — Я сейчас, подожди, — он уже остановил слёзы, но всем понятно, что нос будет красным какое-то время, а веки — и без того подпухшие — будут делать его глаза жутко восточными. А Чим так не любит! Он себе нравится с широкими глазами, ещё и подчёркнутыми правильными линиями контурного карандаша! Ох…       — У тебя есть карандаш для глаз? — в последний раз всхлипывает он на Мина.       — Конечно! — снова роется тот в сумке и выдаёт Чимину мягкий чёрный кайал. — Давай я сейчас поработаю со струнными и Чонгуком — мы пока поиграем «Кофе», а ты приводи себя в порядок и приходи минут через двадцать. Хорошо? — заглядывает в бессовестные глаза, которые для него самые красивые.       — Угу, — кивает флейтист, а дирижёр тает: как можно быть таким катастрофически милым? Эти ресницы мокрые, этот малюсенький порозовевший носик, сморщенный лоб — невозможно ведь удержаться и не поцеловать в чуть покрасневшие щёки и подпухшие губы!       — Я побежал, — легко дует он на влажные веки и таки бежит. Положенные пятнадцать минут уже давно истекли.       Чимин со вздохом усаживается перед зеркалом и старательно приводит свои глазки в состояние «ах, какие глаза».       

🎵

      — Намджун, останься после репетиции, пожалуйста! — просит Юнги.       Тубист кивает из своего медного угла.       — Чонгук, поможешь с виолончелями? — почти уверенно спрашивает дирижёр.       — Не, не могу, — отвечают довольно нагло, — плечо потянул, пока нёс. Пусть кто-то другой теперь тащит, я лучше Шалтая-Болтая доведу, — вредный ударник не прощает Чайковского за челесту и мстит за это Мину.       Да кого ж попросить? Пару человек осталось, все уже разбежались. Мин смотрит на Чимина: поможешь? Тот вскидывает брови: кто? Я?! Но Юнги и сам уже понял, что Чимина нельзя такой ношей грузить. Хоть тот и вернулся с подкрашенными глазами к концу репетиции, но всё равно на лице его была нарисована унылая картина: туманное холодное утро, дождь и голые деревья вдоль пустынной дороги. А раньше-то его цветущее личико рисовало солнечный денёк и бабочек вокруг цветов. Так что не надо его напрягать. Лучше уж инструменты оставить до следующей репетиции в своей гримёрке, не дав девочкам позаниматься на выходных. Да и ладно! Все пьесы настолько хрестоматийные, что можно не волноваться!              — Я понял тебя, Чон, — всё-таки чуть задет Мин: как же этот плечистый гад собирается сразу двух вести, если он — видите ли — как раз плечо и потянул? Врёт. Ну и хуй с ним!       — Девочки, — кокетливо рокочет Чонгук виолончелисткам, — кто слева, кто справа? — и прихватывает их за талии, помогая забросить тонкие девичьи руки на свою раму. А пока спускается с обеими со сцены, довольно громко приправляет всё шуточками о тройничках, о разных вариантах взаимодействия, о том, что с поломанной ногой совсем не больно, если выбрать позу правильно, и прочее. Словом — злит Тэхёна, который нет-нет да и вспомнит слова Хоби про «наглый и ебливый».       Дирижёру теперь легко быть проницательным, когда Чимин ему в двух словах обрисовал ситуацию: он наблюдает, как парни, будто одинаково заряженные частицы, обходят флейтиста по неширокой дуге. А тонкая тростинка со своей дудочкой делает вид, что ещё что-то упаковывает в футляр, поудобнее складывает ноты и заворачивает мундштук во фланелевую тряпочку. Мин от этого зрелища хочет плакать, одновременно закипая, и точно решает разнести, начиная с Намджуна, эту бесчувственную шайку!       Чимин-и трогательно взглянул на Мина и вышел в кулисы.       — Нельзя было позвонить, Юнги? — уселся на стул и без претензий спросил Намджун, раскидав ноги.       — Не хочу тянуть, бро, — по-ковбойски устраивается на другой стул тот. — Скажи мне, что случилось между вами и Чимином? Я ничего из его слов не понял. Но он такой печальный — я не вынесу! Он даже сегодня не смог свой член у меня во рту удержать, прикинь? — негромко делится сомнениями с другом.       — Слушай, дорогой, я не хочу с тобой обсуждать подробности ваших игрищ. Но ты точно уверен, что ему нравишься?       — Не понял… — напрягается Юнги.              — Ну что ты не понял? Я, конечно, трахал тебя, но мне не в кайф обсуждать с тобой, как ты сосёшь Чимину, ок?       — Это-то я понял. А вот почему ты интересуешься, вправду ли я нравлюсь Чимину — тут хотелось бы объяснений, — щурится Мин.       — Эм-м-м… Видишь ли в чём дело, — как профессор, крутит большими пальцами Намджун, — ситуация не совсем красивая. Но если ты хочешь разобраться, то… Мелкие ведь действительно вначале резвились и хотели развести тебя на секс. И Чонгук, и Тэхён, и Хоби немного, и Чимин, конечно. Я им не мешал — дети! Пусть балуются, думаю, я-то ведь знал, на чьём члене ты скакал. А потом как-то малыш Пак попросил всех нас не трогать тебя. Типа, ты ему действительно понравился, и он просит прекратить игру. Чонгук тогда как раз на Тэхёна переметнулся. Так что почти без боя все перестали на тебя охотиться. А потом и я понял, что наши с тобой ебли не есть хорошо. И вот в прошлое воскресенье пошли мы в парк…       Мин очень внимательно слушает вступление, понимая, что после вводной части пойдёт главная партия. Он даже подался вперёд, чтобы не пропустить начало основного раздела.       Но соло тубиста прервал неожиданно вбежавший… Пак Чимин! Собственной персоной!       — Джун! Мин! Я всё слышал! — с истерикой в голосе всхлипывает он, бросая футляр и ноты на стул. — Вы?.. Вы… Мин! Он тебя трахал?! Как вы?..       — Малыш!.. — смущается Юнги, вскакивая и чуть не падая, зацепившись за ножку.       Джун качает головой — да, действительно неудобно получилось… Но!       — Пак, а какого хрена ты подслушивал?! Тебя не учили, что это нехорошо? Особенно, когда говорят взрослые дяди? — стыдит он разъярённого Чимина, который выглядит как-то жалко: глаза заплаканные, лицо в красных пятнах, кулачки сжимает — ой-ой! страшно-то как!       — Эти взрослые дяди говорят обо мне! И про то, что ебались у меня за спиной! — выкрикивает тот, явно удерживаясь на границе истерики.       — А это, знаешь ли, совсем не твоё дело — кто из взрослых дядей кого трахает! — Немыслимые претензии! Намджун возмущён!       — Да-а-а?! Значит, ты можешь спокойно глядеть мне в глаза, слушая, что мне нравится дирижёр, а потом идти спокойно его на хуй сажать?!       — А послушай-ка, зарвавшийся ты пиздюк! — Нам уже почти по-настоящему теряет терпение. — Наши отношения с Юнги до того, как начались ваши с ним отношения, тебя никоим образом не касаются, понял?!              Юнги, как сова, лишь успевает крутить головой, наблюдая эту довольно интеллигентную перепалку. Очень зрелищно, но к сути сегодняшней проблемы ни капли не приближает.       — А можно мне вашу, блять, дискуссию прервать? — рычит он. — А то вы подерётесь до того, как я что-то пойму!       Те на несколько мгновений затыкаются.       — Чимин, ты неправ, — чуть спокойнее объясняет Мин, — мы с Намджуном перестали трахаться до того, как я с тобой переспал. И у меня больше никого не было! Я никогда бы так с тобой не поступил!       Чимин поджимает губы и через обиженную слезу смотрит то на Джуна, то на Юнги.       — Вот именно! — Намджун обвиняюще тыкает пальцем в сторону Пака. — Мин к тебе со всей душой, а ты…       — Молчи!! — почти на ультразвуке пищит Чимин.       — Та-а-ак…       Этот голос и выражение лица дирижёра не оставляют никаких путей к отступлению: он свиреп и обижен, ещё не зная кем и каким образом. Но надо быть совсем наивным, чтобы не догадаться, что вот оно — то, что просит не говорить Чимин, из-за чего он плакал и из-за чего ребята обтекают его, как вонючего клопа.       — А что тут разбираться? — входит на сцену Чонгук, делая вид, что он продолжает некий разговор, в котором участвуют трое присутствующих на сцене. — Шалтай с Болтаем положили в футляр свои конспекты по оркестровке, а у них в понедельник зачёт. Вот и попросили меня, галантного, удовлетворить их тягу к хорошим отметкам.       Он останавливается перед дирижёрской тумбой, устойчиво расставив ноги и засунув руки в задние карманы.       — Это имеет отношение к делу? — строго спрашивает его Мин, не ожидавший его появления и такого бестактного вмешательства в почти внутренние дела.              — Судя по тому, что я понял из ваших воплей — нет, не имеет. Где виолончелистки, а где настоящий мужской секс! Я так понимаю, вы именно это обсуждаете? Кстати, все вахтёрши с интересом следят за развитием событий, вы б орали потише, что ли…       — Чонгук, вали, а? Без тебя было достаточно тошно, не добавляй, — глухо просит Юнги.       — Не, пусть остаётся, — требует Намджун, — это и его дело было!       — Так... Я считаю до пяти, и если не услышу ничего внятного, откусываю вам всем бошки. И мне за это ничего не будет. Потому что заебали! — заорал в этом месте дирижёр. — Что натворил Чимин?!       А тот отвернулся и всхлипывает себе в воротник джинсовой куртки, как обиженный ребёнок.       Гук и Нам переглядываются: сказать? не сказать? Нам пожимает плечами: как знаешь…       — Пак, — негромко зовёт Гук, — может, ты сам всё-таки скажешь? А мы пока пойдём поищем оркестровку этим дурам.       Мину совсем-совсем не нравится состояние Чимина. Что ж он такого мог сделать? И тут его внезапно пробивает догадка. Он подходит к парню и разворачивает к себе лицом, удерживая на вытянутых руках:       — Ты с кем-то переспал, малыш?       — Нет! — три голоса звучат в унисон.       — Бля-а-ать! — стонет Мин. — Да что ж тогда?!       — Я им сказал, что они мне накрывают поляну, потому что тебя трахнул я! — выпаливает, наконец, Чимин.       — Что? — аж трясёт головой от непонимания дирижёр.       — Типа, раз я с тобой переспал, значит, я выигра-а-ал! — плачет Пак.       — И всё? — вытаращил глаза Юнги.       — Что, мало? — недоумевает Намджун.       — Ну ты даёшь, Джун-и. Это ж хуйня!       — Ми-и-ин! Ты не расслышал?! Он переспал с тобой из-за спора! — уточняет для непонятливых Джун.              — Хрен бы он с тобой переспал, если бы я не вышел из игры, — добавляет самоуверенный Гук.              И тут, наконец, Мин объял необъятное:       — Подожди… Чим? Чимин-и? Ты со мной… из-за спора? — с трудом выдавил он.       — Нет… — шепчет обессиленный мальчик. — Нет, пожалуйста… Не думай так…              И то ли шёпот разбил розовые очки на носу Юнги, то ли он, наконец, усомнился в честности Чимина, но осел прямо на сцену и глухо прогудел:       — Идите вы нахуй. Все трое. Особенно Пак Чимина заберите…                          

🎵