A Means to an End

      Сквозь визор мир выглядел иначе.       Во многих моментах её зрение стало совершеннее: она сразу видела, холодный объект или горячий, и, переключая режим на ободке, могла даже узнать его химический состав (это был своего рода встроенный спектрограф, как объяснил Сильва). Подключив шлем к системе безопасности особняка, она могла следить за несколькими местами одновременно, разделяя экран на целых восемь квадрантов, при этом не перекрывая себе основной вид. Она даже не надеялась на такое, когда Зено заговорил о протезе; доктор посчитал это блестящей идеей, но она долго не решалась попробовать. Визор был имитацией, маскирующей её слепоту, но не излечивающей её. Устройство может выйти из строя, быть утеряно или украдено; она не хотела зависеть от чего-то, что так легко отнять. Тем не менее, это решение позволило ей сохранить и своё Нэн, и свою независимость, поэтому на какое-то время Кикио уступила.       Теперь цвета выглядели иначе. Она достаточно долго прожила на горе Кукуру, и точно знала оттенок летнего неба; сегодня было светло и безоблачно, но небо было слишком бледным, ненасыщенным. Само солнце казалось бесцветным, и она могла смотреть на него, не испытывая дискомфорта, – козырёк передавал информацию, абсолютно не затрагивая её глаза, а сообщаясь со зрительной корой, что исключало риск повреждения. Однако больше всего сбивали с толку не цвета, а то, что всё казалось плоским, почти нереальным. Она будто смотрела на мир сквозь экран телевизора (что, по её мнению, было недалеко от правды).       Что самое странное, Кикио не могла моргнуть.       Ну, технически она могла – её веки работали, как и должны, – но, даже когда закрывала глаза, она всё ещё продолжала видеть окружение. Когда она находилась в тёмной комнате, устройство автоматически регулировало видимость – пока она носила его, она не могла воспринимать темноту так, как прежде. Спустя месяц ежедневного ношения это перестало её беспокоить. Если ей хотелось темноты, она просто снимала эту штуку, и черноты вокруг становилось в избытке. С тех пор, как доктор Зан поставил диагноз, прошло уже два года, и её зрение за это время исчезло практически полностью.       Смех Миллуки прервал её размышления. Кикио обернулась и увидела мальчика, лицо которого было покрыто чем-то белым и густым. Взбитыми сливками.       — Он сунул голову в миску? — воскликнула она.       — Похоже на то, — сказал Зено. — А чего ты ожидала? Такова реальность. Дети не рождаются со знаниями столового этикета.       Она фыркнула, схватив салфетку из плетеной корзины.       — Вы могли бы остановить его, отец.       — Остановить? О нет, этот мальчишка слишком быстр для меня, — он толкнул Сильву локтем. — Он начнёт заправлять этим местом раньше, чем ты это осознаешь.       — Надеюсь, — сказал Сильва, потягивая вино. Бодрящее белое, привезённое из Очимы; Кикио предпочитала красное, но сегодня она не пила. — Не похоже, что Иллуми собирается побить мой рекорд.       — Ещё целый месяц, — сказал Зено. — Никогда не знаешь, как всё обернётся.       — По словам Цубоне, он только недавно достиг сто девяносто восьмого этажа. Последние два этажа заняли у меня столько же времени, сколько и остальные вместе взятые.       — Как я уже сказал, нельзя знать наверняка. Но я согласен, это маловероятно.       Кикио, нахмурившись, вытерла остатки крема с лица Миллуки. Мальчик смотрел на тарелку с десертом так, будто у неё вот-вот вырастут ноги, и она унесется в лес.       — А что ты думаешь, Кикио? — спросил Зено.       — О чём?       — О прогрессе Иллуми.       Она посадила Миллуки к себе на колени.       — Вы лучше меня знакомы с Ареной; я была там только в качестве зрителя. Тем не менее, мне кажется несправедливым сравнивать его с Сильвой, учитывая, как рано мы его туда отправили. В его возрасте 18 месяцев имеют большое значение.       — Справедливо, — Зено взял дольку яблока с тарелки с фруктами. — Почему так рано, Сильва?       — Вы всю жизнь учили меня стремиться к лучшему. Если мы хотим, чтобы род Золдиков стал сильнее, то недостаточно, чтобы наследник сравнялся со мной в успехах; он должен превзойти меня, — Сильва пожал плечами. — Кроме того, в связи с рождением Миллуки, момент показался подходящим.       — Ну, ты же не отправишь Миллуки туда, едва родится следующий ребёнок, — взгляд Зено вернулся к Кикио. — Напомни, на каком ты сроке?       — Девять недель.       — Мальчику и трёх ещё не будет! Пошлёшь его туда слишком рано, и это принесёт больше вреда, чем пользы.       — Это мой сын, — сказал Сильва, — и я сам решу, когда придёт время. Но согласен, два года слишком рано. Я отложу этот вопрос до тех пор, пока ему не исполнится четыре.       Зено усмехнулся.       — Отправить туда четырехлетнего ребенка – это не обернётся ничем хорошим. Я удивлен, что Иллуми продвинулся так далеко.       — Ну, а я – нет, — Сильва поставил стакан на клетчатую скатерть, — Иллуми, может быть, и не наследник, но он всё ещё Золдик.       — Даже сила Золдиков имеет свои пределы.       — Говорите за себя.       Кикио вздохнула, жуя свой третий необъяснимо крошечный бутерброд. Она уже слышала этот спор раньше. Её муж очень уважал своего отца, но и у них были свои разногласия, особенно когда дело касалось детей. Обычно она была на стороне Сильвы – чем больше они нянчатся с сыновьями, тем слабее те будут, – но мужчины так увлекались разговором, что обычно не спрашивали её мнения.       Миллуки поёрзал у неё на коленях. Вытянув вперёд свои ручки, сжимая и разжимая свои маленькие кулачки, он выглядел так, будто пытался призвать клубнику и сливки с помощью телекинеза.       — Хорошо, Миллу, — она взяла ложку из кучи столового серебра и вложила в его руку. — Давай только не забывать о манерах, а?       Миллуки схватил прибор, а затем широко распахнул глаза и одарил его таким ошеломленным взглядом, на который способны только малыши. Собрав всю силу своей пухлой ручки, он бросил ложку в десерт. Та приземлилась со шлепком.       — Миллу, мы используем ложку не так, — отчитала его Кикио.       Мальчик пробормотал свой ответ; в основном бессвязно, со словом «ложка» где-то посередине, как будто он доказывал достоинства метания ложки на языке, для понимания которого она была слишком глупа.       — Давай попробуем еще раз, а?       — Ещё раз! — согласился Миллуки.       Бросив первую ложку на произвол судьбы, Кикио начала перебирать столовое серебро. Она едва нашла маленькую ложку, идеально подходящую для детских ручек, как почувствовала это.       Резкую боль в животе.       Её лоб покрыл пот. Рука, обёрнутая вокруг талии Миллуки, сползла вниз; наконец освободившись, мальчик опустил обе руки в чашу, погрузив их по локоть в сливки.       — Кикио?       Мужчины смотрели на неё — с любопытством, но ещё не обеспокоенно. Ей снова было девятнадцать, она сидела на унитазе в темноте, глотая горе, застрявшее, как кость в горле.       — Утренняя тошнота, — пробормотала она, вставая на ноги. — Мне нужно отойти, если вы позволите.       — Просто сделай это в лесу, — крикнул ей вслед Зено. — Собаки не осудят.       Не обращая на него внимания, Кикио направилась к особняку. Как только доберётся туда, вызовет врача, чтобы осмотрел её. То, что это было похоже на выкидыш, не означало, что это был именно он; беременных постоянно мучили боли. У неё постоянно болела спина, когда она вынашивала Миллуки, особенно ближе к концу срока. Подсознательно она понимала, что боль была вызвана лишним весом, чем-то незначительным для девяти недель, но ей было все равно. Одного раза было достаточно; она отказывалась принять, что такая ужасная вещь могла случиться с ней дважды. Нет, должно быть, дело в чём-то другом. Врач ей так и скажет. Если она будет быстрее, Сильва никогда и не узнает.       В какой-то момент она побежала, задирая подол своего белого льняного платья, не обращая внимания на каблуки и грязную дорогу. Конечно же, влага между её бедрами была всего лишь потом? Она боялась посмотреть вниз, проверить, нет ли пятен – всё её тело было мокрым, и у неё возникло нелепое представление, что она вся пропитана кровью, как будто поток вырвался из её шляпы, окрасив её с ног до головы.       Показалась входная дверь, крашеная сосна в тёмном камне, когда кто-то схватил её за руку.       Она развернулась. Поскольку Сильва стоял на склоне, он казался ниже, но ей все равно пришлось посмотреть вверх, чтобы встретиться с ним взглядом. Пока он изучал её лицо своими пронзительными голубыми глазами, она благодарила визор за то, что он не мог видеть её глаза.       — Кикио, — начал он. Деревья вокруг них заколыхались, хотя воздух казался застоявшимся; как будто ветер обходил их.       — Что? — она отдернула руку назад, и он отпустил её без сопротивления. — Что такое?       Сильва глубоко вздохнул, словно собираясь с духом. Бусинка влаги скатилась по её груди и осела на пупке.       — На скатерти была кровь, — сказал он, и её ноги подкосились.       Её колени первыми коснулись земли; сквозь шелковые чулки она чувствовала грязь, охлаждённую тенью большой сосны. Её ладони были следующими, она сжала кулаки и наклонилась вперёд, как будто её вот-вот стошнит. Тошноты еще не было, но живот пульсировал так, будто что-то пыталось прогрызть себе путь изнутри.       — Кикио, — он присел перед ней. — Ты не можешь сделать это с собой. Не снова.       Слёзы текли из-под её козырька. Пара рук крепко сжала её плечи.       — Кикио, — сказал он. — Взгляни на меня.       Она посмотрела. Было видно, что температура тела её мужа была повышенной (вероятно, из-за погоды), но выражение его лица она прочесть не могла. Даже в критической ситуации ему всегда удавалось выглядеть собранным.       — Вызовем доктора осмотреть тебя, хотя, думаю, мы оба и так понимаем, что случилось, — он коснулся большим пальцем её щеки. — Выкидыш – это не конец света. Мы попробуем еще раз.       Она отпрянула. Это все, что его заботило? Ещё одна попытка? Прошел целый год с рождения Миллуки, прежде чем она почувствовала себя готовой к новой беременности, и это несмотря на то, что он был здоровым ребенком. Сейчас же она не была уверена, что вообще захочет снова забеременеть; она лучше вытерпит физические пытки, чем переживет ещё одну потерю.       Сильва опустился и притянул её к себе в лёгком объятии.       — Это не твоя вина. Никто не виноват. Но ты должна научиться отпускать это.       Гнев моментально вспыхнул внутри, и она едва сдерживалась от того, чтобы ударить его – с такого близкого расстояния она смогла бы перерезать горло своему мужу за полсекунды, – но это желание быстро прошло, оставив её подавленной и пристыженной. Сильва всего лишь пытался помочь. Беременность была абстрактным, почти мистическим процессом для большинства мужчин; в одну минуту у него не было ребенка, а в следующую он смотрел на это кричащее существо, такое маленькое, беспомощное и новое, понимая, что эти крошечные черты не так уж отличаются от его собственных. Только тогда мужчины становились отцами. Она же гораздо раньше чувствовала, как зарождалась в ней жизнь, и с того момента любила её всем сердцем. Он никогда этого не поймет. Как он мог?       Теперь из неё хлестала кровь. Она чувствовала, как она засыхает на её бедрах, шелковые чулки были безвозвратно испорчены. Боль приходила волнами, размеренными, как барабанный бой.       — Пошли, — сказал он. — Давай зайдем внутрь.       Он поднял её на ноги, и она продолжила свой путь к двери. Ею снова овладело это чувство отчуждения – она стала марионеткой, её сознание запуталось в невидимых нитях, а тело превратилось в шатающуюся, безжизненную куклу. Небо больше не было бледно-голубым, а стало сапфировым, каким оно бывает только в пустыне. Солнце, теперь яркое и жёлтое, резало её глаза. Вокруг слышались тихие голоса, фигуры напирали со всех сторон. Опустив свой взор, она увидела толпу – тёмную суетливую массу, растянувшуюся, насколько могли видеть глаза, – и вдали голову и плечи мужа, нетронутые, незапятнанные. Волдыри обожгли её лодыжки. Язык был опухшим и сухим.       Сильва расплывался, то появляясь, то исчезая, как мираж, но она не могла собраться с силами, чтобы побежать за ним. Она проходила через это сто раз; как бы быстро она ни бежала, она никогда не догоняла его. Тогда в чем смысл? Ей просто хотелось посидеть в тени, забыть на время всю эту беготню.       — Кикио?       Всё снова стало реальным. Она стояла на пороге своего дома в Падокии. Сильва стоял посреди атриума, протянув к ней одну руку (ладонью вверх, предлагая помощь), но взгляд его был твердым и холодным. Нетерпеливым.       — Иду, — сказала она и вошла внутрь.

***

      Иллуми вернулся восемь месяцев спустя.       Прошло два года, девять месяцев и четыре дня с тех пор, как он покинул дом – примерно сутки ушли на дорогу, так как путь на дирижабле до Арены занимал почти восемь часов в один конец, – а это значило, что он превысил показатель своего отца на пять с лишним месяцев. Но, увидев сына в дверях, стоящего неподвижно в тени Цубоне, Кикио поняла, что ей всё равно. Он был жив и здоров, он был дома, а его сёко всё ещё были закрыты; этого было более чем достаточно.       — Иллу, — воскликнула она, подбегая к мальчику. — Я так скучала по тебе–       Что-то твёрдое ударило её в живот. Она отшатнулась, ошеломлённая, и увидела, что наткнулась на ребро ладони Иллуми, которую он держал перед собой как оберег.       Она вдруг осознала, как сильно он изменился: Иллуми был на полголовы выше, чем она помнила, прямые волосы падали ему на плечи. Его глаза теперь тоже были другими – в них был безжалостный блеск, холодный и расчетливый.       — Это твоя мать! — сказал Цубоне. — Прояви хоть немного уважения.       Иллуми моргнул и опустил руку.       — Простите, мама. Это был рефлекс.       Рефлекс! Кикио казалось, что её сердце вот-вот выпрыгнет из груди.       — Как чудесно, Иллу! — сказала она. — Я так горжусь тобой. Заходи.       Сгущались сумерки. Было время ужина, и слуги организовали настоящий пир: длинный деревянный стол венчал жареный поросенок, украшенный красным виноградом и зелеными листьями. Рядом, на в золотых тарелках, лежали закуски: фаршированные яйца, сырая рыба, маслины, нанизанные на шпажки кусочки белого сыра. Всё это сияло под серебряными люстрами, которые свисали с высокого потолка, словно звезды, нанизанные на паутину.       Цубоне направился к слугам на кухне. Зено и Маха сидели друг напротив друга, оживленно обсуждая недавнее задание. Поскольку стульчик Миллуки занимал место рядом с Зено, Иллуми устроился рядом с Махой. Сильва сидел во главе стола, потягивая очиманское вино; не обращая внимания на его неодобрительный взгляд, Кикио налила два бокала Мерло – один себе, другой Иллуми.       Она снова принимала противозачаточные, так что вино ничему не повредило бы, но оно служило напоминанием о её возобновившемся протесте.       — Иллуми, ты помнишь своего брата? — спросила Кикио. Миллуки скорбно смотрел на пиршество, жуя собственную руку, как будто вскоре собирался перейти на самоканнибализм.       — Немного, — Иллуми взял стакан обеими руками и сделал большой глоток. Он уже пробовал алкоголь – просто еще один яд, к которому нужно было привыкнуть, – но она сомневалась, что в бары Небесной Арены пускают детей. — Он стал больше, — добавил мальчик, косясь на брата.       — Ты тоже, — сказал Зено. — Однако не могу сказать, что мне нравятся твои длинные волосы. Возле Арены нет парикмахерских?       Иллуми пожал плечами и взял фаршированное яйцо с ближайшего подноса.       — Я не посчитал это важным. Можно я поем?       — Твой отец начинает есть первым, — сказала Кикио. — Разве ты не помнишь?       — Ой, — он уронил яйцо на тарелку, переведя взгляд на Сильву. Мужчина поставил стакан и улыбнулся.       — Ешь, Иллуми. Ты заслужил это.       Мальчик замялся, словно ожидая подвоха. Но через мгновение его голод, казалось, победил, и он проглотил яйцо в один присест; не увидев чужой реакции, он принялся за еду, взяв понемногу со всех золотых подносов. Остальные члены семьи последовали его примеру, потянувшись за закусками, дворецкие разложили по тарелкам куски свинины (Саке, которой недавно исполнилось девятнадцать, поручили кормить Миллуки).       Ужин был приятным. Иллуми затронул тему её визора, как сделал бы любой семилетний ребенок: «Так что это за штука у тебя на лице?» – и ей удалось объяснить принцип его работы, не вдаваясь в подробности своего состояния. Однако большая часть разговоров была сосредоточена на Иллуми, направляемая в это русло Сильвой. Хотя это отвлекало его от трапезы (Кикио пришлось несколько раз напоминать ему не разговаривать с набитым ртом), мальчику, похоже, нравилось делиться своим опытом. Даже Маха, казалось, заинтересовался его ответами, желая узнать, как изменилась Арена.       Взрослых, готовых драться с пятилетним ребенком, было немного, а те, кто соглашался выйти против него, часто его недооценивали. Иллуми быстро приспособился и научился использовать это в своих интересах; будучи быстрым, он успевал убить своего противника, прежде чем тот начинал видеть в нём угрозу. Но к тому времени, когда он добрался до 100-го этажа, эта стратегия перестала работать. Набравшись опыта, бойцы научились заранее собирать информацию про своих противников, выявлять сильные и слабые стороны. Так что их не смутила его внешность; он был ребенком, но они понимали, что он тоже убийца, и не собирались сдерживаться. Он проводил дни, а иногда и недели в лазарете после особенно ужасных матчей, что давало ему время подумать о своих ошибках.       — Там была одна девушка, — сказал Иллуми. — Всё ещё ребенок, но старше меня. Может подросток. Я не смог победить её с первого раза, поскольку она была маленькой и быстрой, как и я.       — И что ты сделал? — спросил Сильва.       — Ну, сначала я попытался обогнать её, но её ноги были длиннее, и она была быстрее. Нокаутировала меня в нашем первом матче, довольно сильно ранив меня. Неделю спустя она всё ещё была на том же этаже, поэтому я попросил матч-реванш, — он сделал большой глоток вина, опустошая свой бокал, и продолжил. — Поэтому в следующий раз я даже не пытался победить за счёт скорости. Она просто бегала вокруг меня, ожидая, когда я пошевелюсь, но я оставался неподвижным. Через некоторое время она устала и, наконец, приблизилась. Я позволил ей сломать мне левую руку, чтобы я мог схватить её правой, — впервые улыбнувшись с момента своего возвращения, он закончил рассказ: — В итоге я сломал ей шею, как вы показывали мне, отец.       Все за столом разразились похвалами.       — Молодец, — сказал Зено. — Уже скоро он будет готов к настоящему заданию, а, Сильва?       — Скоро, — согласился Сильва. — Я думал дать ему работу по устранению Деиго.       Брови Кикио взметнулись над визором.       — Убийство военного генерала вряд ли подходит для первого задания, — «А ведь Восточное Горуто находится на другом конце света. Он и дня не пробыл дома, а его снова хотят отослать!».       — Вынужден согласиться с Кикио, — Зено бросил салфетку на пустую тарелку. — За миссию платят сорок миллиардов иен. Если он потерпит неудачу–       — Я справлюсь, — Иллуми опустил руки на стол ладонями вниз. В его глазах снова появился холодный блеск. — Если я собираюсь возглавить семью, то должен быть лучшим убийцей в мире, верно?       В комнате повисла тишина. Маха кашлянул, извинился и вышел из-за стола. Возможно, Иллуми слышал, как они обсуждали его будущее (бог знает, они с Сильвой не раз спорили на эту тему). Или, возможно, он подслушал, как Цубоне сдавал ей еженедельный отчет по телефону (она часто твердила о непригодности мальчика как наследника). Но никто не говорил с ним напрямую; раньше он был слишком мал, чтобы понять их выбор, а отправка на арену письма, повествующего обо всех его недостатках, вряд ли закончилась бы хорошо.       — Иллу, — начала Кикио. — Милый–       — Иллуми прав, — сказал Сильва. — Если он не сможет устранить сложную цель, то как он раскроет свой потенциал?       — Ну да, — сказал Кикио. — Но ведь он никогда–       Сильва бросил на неё колкий взгляд.       — Я передам Иллуми информацию по заданию завтра. Если он не передумает, то мы потратим неделю на его подготовку и уже после отправим его на задание. Если он не хочет, то волен отказаться. Справедливо ведь?       Вероятность того, что Иллуми откажется от идеи отца, была настолько же велика, как и та, что её катаракта внезапно сама по себе рассосётся, но протестовать было бессмысленно. Если Сильва принимал решение, ничто и никто не мог заставить его передумать.       — Да, дорогой, — вздохнула она. — Более, чем справедливо.       Позже, тем же вечером, она лежала без сна в кромешной тьме. Дождь бил в окна спальни, первое предзнаменование обещанного семидневного шторма (весна на горе Кукуру редко бывает сухой). Её визор лежал на тумбочке слева, всегда в пределах досягаемости, а её муж неподвижно лежал рядом с ней. По ритму его дыхания она поняла, что он тоже не спал.       — Сильва? — мягко сказала она.       Матрас прогнулся, стоило ему перевернуться на бок.       — Не начинай, Кикио. Иллуми более чем готов к–       — Я знаю, — она прижала ладони к глазам; скорее рефлекторный, чем необходимый жест, всё же у неё редко болела голова. — Я не буду тратить силы, пытаясь остановить его или пытаясь изменить твоё мнение. Но тебе не стоило лгать ему.       — Я не лгал. Я никогда не говорил ему, что он мой наследник, никто этого не говорил. Я просто позволил ему продолжить верить в то, во что он уже верит.       — Ну, это жестоко.       Сильва прерывисто рассмеялся, заглушая равномерный стук капель дождя.       — А его тренировки — нет? Мир жесток, Кикио. Кроме того, я скрываю правду ради его блага. Он более мотивирован, а значит, будет работать усерднее. Чем усерднее он тренируется сейчас, тем меньше вероятность того, что его ранят или убьют в будущем.       Порыв ветра ударился в окна, заставив их задребезжать. Кикио прижала руки к телу.       — Могу я спросить, когда именно ты планируешь сообщить ему об этом?       — Когда мы определим настоящего наследника.       Он снова подвинулся, ещё ближе; хотя они ещё не соприкасались, она чувствовала тепло его тела.       — Ты планируешь скрывать это от него еще год?       Способности Маха были ограничены – аура маленьких детей была гибкой, поэтому точное прочтение было невозможно примерно до четырехлетнего возраста. Месяц назад Миллуки исполнилось три года.       — Возможно, — сказал Сильва. — Нет никакой гарантии, что Миллуки окажется подходящим наследником. Если ты продолжишь упираться, избегая беременности до проверки Нэн, может пройти целых шесть лет, прежде чем будет объявлен наследник.       Кикио закусила губу. Разговор свернул на опасную территорию.       — Хорошо, — сказала она. — Подождём. Но чем дольше мы это скрываем, тем хуже для него будет.       Рука Сильвы обвилась вокруг её талии. Она почувствовала давление его тела, несгибаемого, как камень, и её охватил внезапный страх, что он раздавит её – ребра хрустнут, как ветки, протыкая лёгкие и закрывая доступ к кислороду – но он только поцеловал её в шею и сказал:       — Чем дольше ты тянешь, тем дольше он ждет.       Прошло несколько мгновений, – Кикио замерла, молча лежа в объятиях, – прежде чем Сильва отпустил её. Вскоре после этого он захрапел, но она не спала, прислушиваясь к грозе; гром прокатился по каменным стенам, сопровождаясь вспышками молний, которые она видела в красном цвете. Вскоре звук и свет столкнулись вместе, ветер завыл, как сумасшедший, дождь ударил в окна с такой силой, что она испугалась, что они разобьются. Но постепенно гром отступил, время между ударами молнии увеличилось, и тьма окутала её, как погребальный саван.