О дикий новый мир II / Победа Шрёдингера

      А я ведь не так уж и ошибался в исходе всего этого предприятия. Единственное, чего я никак не ожидал — что останусь в живых. Это настолько не входило в мои планы, что теперь я в небольшой растерянности. А теперь возьмите предыдущее предложение и смело используйте его, как ярчайший пример преуменьшения.       Я абсолютно не знаю, что с собой делать. Я настолько дезориентирован, что до сих пор, спустя более полугода после ВСЕГО, просыпаясь, не могу понять, где я и что мне нужно делать.       Нужно… нужно… Я знаю, чего ХОЧУ. Я хочу перестать бесцельно барахтаться во всем этом. Мне настолько несвойственна бесцельность, что я с трудом опознал это состояние. Ну, у меня сейчас есть каждодневные задачи, но нет глобальной цели. Я не испытывал ничего подобного лет с восьми.       Совпадение ли то, что в этом же возрасте я познакомился с Дэвидом? Нет, конечно! Я могу попытаться найти в своей жизни что-то более значимое, но ничего там не будет. Все эти годы мы менялись, приближались и отдалялись, взрослели, умнели и глупели, но я никогда не сходил с его орбиты. Мне и в голову не приходило, что это может измениться, что может быть какое-то ПОСЛЕ…       Ну, попробуйте представить свою жизнь без солнца, хотя бы чисто теоретически. Где останавливается ваше воображение и список планов на будущее без солнечной радиации? В какой момент единственным ощущением остается пустота, наполненная паникой? Когда вы начинаете осознавать, что даже если найдете другой источник тепла, все равно не сможете жить, потому что у вас больше нет привычной гравитации, еды, да и вообще, солнце не гаснет, как лампа, оно превращается в чертового красного гиганта, уничтожая все на своем пути!       Так глупо сдерживать обещания. Ну как он узнает, что я сломался? В тот момент, когда я понял, что ВСЁ, мои глаза, как самонаводимые снаряды, начали лихорадочно оглядывать комнату в поисках оружия. И я быстро локализовал его в руке одного охранника. Этот момент невыносимо вспоминать — как будто ты не добежал три метра до финиша, запнувшись за невидимое препятствие. Мой мозг уже все представил, это было так просто и так правильно. Пистолет даже не в кобуре был, да, f*ck! — я уверен, что он был даже не на предохранителе! Мне не обязательно было дотрагиваться, просто резко дернуться, и меня бы прикончили — дело двух секунд.       Но когда я попытался пошевелиться, я оказался парализован. Нет, не так. Сначала я хотел сдвинуть руку, которую держал над его сердцем, и он меня не отпустил. Я столько времени провел в прострации, что кровь свернулась, и я прилип. Это была микроскопическая задержка, но курс мой тут же сбился. Мне хотелось просто открыть рот и кричать, пока не потеряю голос, но у меня онемели связки, язык, щеки, я не чувствовал своего лица. Я помню, как сел (футболка с треском оторвалась от пола) и все вокруг так кружилось, что я не понимал, где потолок, а где пол. Я начал растирать лицо руками, и это усилило запах крови. Я слишком сильно ее втёр, она до сих пор не смылась.       Кажется, я начал раскачиваться взад-вперед и смог выдавить из себя какое-то шипение и мычание. Но очередном качке назад я ударился головой о чьё-то колено, рука прижалась к моей шее сзади, и кто-то сказал: — Вставай.       Наверное, я с кем-то разговаривал, но отказывался вставать или отходить от Дейва. Меня просили, потом приказывали и угрожали.       Я помотал головой, и всё закружилось еще сильнее: по кругу, одновременно в вертикальной и горизонтальной плоскости. Сердце бешено забилось, и я почти перестал дышать — начался старый добрый приступ ПТРС, но если раньше это состояние меня пугало — теперь я ему обрадовался, потому что появилась надежда, что в этот раз я смогу дотянуть до сердечного приступа. Я знал, что, скорее всего, мои губы уже синеют, и смог улыбнуться.       Но тут меня уложили на пол и воткнули что-то в плечо. Я попытался бороться с вмешательством, но сил моих хватило только на то, чтобы перекатиться ближе к Денни.       Голоса надо мной спорили. Кажется, промелькнули слова «лекарство» и «убить». Меня потрясли за плечо, потом подошел еще один человек и сказал по-испански: — Мы должны его забрать. — Только через мой труп, — сказал я и вдруг встрепенулся. — Пожалуйста?       Они начали что-то обсуждать, но мне это стало уже не интересно. Я чувствовал, как мое тело расслабляется, наполняясь приятной усталостью и теплотой. Остатки сознания приказали мне лечь поперек Дэйва, чтобы никто не смог причинить ему вред, и я отключился, почему-то пребывая в полной уверенности, что теперь все будет хорошо.       Проснулся я от того, что мои зубы стучали от холода. В полумраке я видел пол (уже другой, не черно-белый комнаты наверху) и кусок стены. Нужно было срочно сфокусироваться и вспомнить что-то важное. На меня была наброшена куртка, в которой я только позавчера ушел с базы. Осторожно повернув голову, я увидел бесформенные очертания, прикоснулся к мешку и быстро понял, ЧТО это. Я тут же подполз ближе и стал шарить в поисках молнии, всхлипывая вполголоса: — Нет, нет, нет! Что вы наделали? Вы с ума сошли? Вы хоть понимаете, для чего этот мешок? — Эй! — окликнули меня. — Стой! Успокойся!       Мне было не до этого. Дурацкая молния застряла, и мне пришлось разорвать мешок у его лица. Я осторожно погладил его щеку, бормоча: — Извини…извини… Я такой идиот… Не знаю, как это получилось… Я уснул, представляешь?       Меня начали так трясти за плечи, что клацнули зубы, и голос на чистом английском сказал: — Мэтью! Кёрк, послушай меня! Он умер. Совсем.       Это был старина Стив. Я уставился на него и процедил сквозь зубы: — Ты думаешь, я не знаю? Я понимаю, что тут происходит.       Но в том-то и дело, что я не понимал. Но хотел, чтобы ОНИ думали, что я понимаю.       Хотел усыпить их бдительность, чтобы… Чтобы что? Не знаю, тогда это казалось логичным. Я был уверен, что только я один все осознаю, как нужно, и смогу всех провести. Нужно было только избавиться от лишних людей вокруг, чтобы не вмешивались. Пришлось срочно притвориться нормальным.       Держась за стену, я встал и сказал, почти не шмыгая носом: — Кажется, они обещали помочь. — Ну да. Фургон уже давно здесь, но они не знают, куда ехать, и я делаю вид, что просто помогаю с переводом и вижу тебя впервые. — Носилки? — Сейчас узнаю.       Стив вернулся через пару минут с двумя монахами и без носилок. — Стив? — Они так справятся. — Да, но при таких ранениях… — я понял, что говорю лишнее, и захлопнул рот. Потом сглотнул и сказал: — Осторожнее, пожалуйста.       Но когда открыли задние двери фургона, я увидел, что он абсолютно пуст, и они, похоже, собираются положить Дэвида на голый металлический пол. Я преградил путь. — Не-а. Ни за что!       Монахи вопросительно посмотрели на Стива, он им быстро что-то сказал и, тяжело вздохнув, повернулся ко мне. — Мэтью, если мы будем ждать покрывала, они сейчас положат его прямо на мостовую. Он в мешке. Мы быстро доедем и будем крепко его держать. — Ты просто его ненавидишь. — Мне больше не за что его ненавидеть, — Стив снял свою куртку и расстелил на полу. Я вздохнул и последовал его примеру. — Им не нужно с нами ехать, у меня достаточно людей. Ты тоже можешь отправляться восвояси. — У меня еще есть пара свободных часов, — Стив забрался на водительское сиденье. Я сел у перегородки и положил голову Дэйва себе на колени. Ощущения были какие-то неправильные, но я старался не зацикливаться на этом.       Когда мы отъехали, Стив прокричал сквозь звук адски громкого двигателя: — Думаешь, они уже знают? — Наверняка. Мы смотрим местное ТВ. — Решил, что им скажешь? — Завтра. Уже ночь. — Всего 7:30 вечера. — Черт! Мне…мне нужно подумать. — Ладно, не отвлекаю.       Конечно, ни о чем я не думал. Меньше всего меня тогда волновал наш личный состав.       Когда мы въехали на базу, которая, похоже, уже снова становилась просто старым заводом, я сказал солдату у ворот: — Можно оставлять минимальную охрану.       А когда мы въехали в цех, меня уже встречал врач. — Это твоя кровь? — ткнул он в мою колом стоящую одежду. Я помотал головой. — Ушибы? Общее самочувствие? — Хайме, я в порядке. — На складе холоднее всего, — сказал он, и я понял, что это относится уже не ко мне. — Тут везде неплохие условия для замерзания, — отметил Стив. — Его комната же не обогревалась сегодня?       Врач пожал плечами. — Мне нужно туда. — Вскрытие делать?       Я вздрогнул. — Ни в коем случае. — С бальзамированием сложно придется, — продолжал он, — Если только в город сходить… — Ничего! Ничего тебе делать не нужно! — мне непросто далось усилие не выбить ему на месте все зубы. — Хорошо. Зови, если что.       Он, наконец, ушел. Я отправил первого попавшегося солдата найти какую-нибудь каталку, открыл двери фургона и сел в ожидании. Я уже забыл, что со мной был Стив, когда он вдруг появился с кружкой воды. — Похоже, у тебя обезвоживание. Еще чуть-чуть, и ты начнешь бредить. — Тебе-то какое дело? Стокгольмский синдром? — но кружку я взял и начал цедить воду маленькими глотками. У нее был неприятный металлический привкус. Или так казалось из-за запаха крови?       Через какое-то время двое солдат прикатили два стола на колесах, связанных вместе. Я взял Дэйва за плечи и кивнул им на ноги. Они делали все осторожно, но я не мог отделаться от ощущения, что они обращаются с ним, как с трупом, и это выводило меня из себя, но я не хотел привлекать лишнее внимание.       В комнате Дэйва, и правда, температура была, как на улице. Когда закатили стол, я тут же выпроводил всех вон, запер дверь и включил свет. Но электричество делало все слишком реальным, и я переключился на свечи и керосиновые лампы, которых у нас из-за нестабильных электросетей было великое множество.       Мне стало не намного лучше. И тем не менее, я распорол мешок и прислонил ухо к его груди, ничуть не сомневаясь, что сейчас, когда мы остались одни, он уже перестанет притворяться. Но я ничего не услышал! Окей, это еще ничего не значило, нужно было просто еще немного подождать. Я начал замерзать, ведь даже моя куртка осталась в фургоне. Пришлось достать вещмешок Дэйва и натянуть его толстовку. Под ней лежали две бутылки виски. Мне алкоголь никогда ни в чем не помогал, но тогда казалось, что если отхлебнуть чуть-чуть, я быстро согреюсь и перестану быть мелко дрожащей развалиной. В некотором роде так и произошло, но во мне вдруг что-то настолько размягчилось и растаяло, что меня подкосило, будто мой позвоночник выдернули, и я обрушился на пол бесформенной воющей массой.       Я не знаю, сколько это продолжалось, но прекратил я только после того, как мне на голову опустилась рука Дэйва. Ну да, конечно, может быть, падая, я врезался в стол, и он сдвинулся, а рука свесилась с края. Но ведь, может, и нет. Может? Мне не хотелось шевелиться. Не хотелось выходить из этой суперпозиции. Все еще было возможно. Никто не разделил бы эту мою уверенность, но мой мозг, который никто не потрудился вышибить, хватался за это, чтобы заставить меня продолжить дышать. В какой-то момент меня выключило, и я второй раз за день проснулся на холодном полу. Пришлось выпить еще. И еще. Организм сказал: «Спасибо, нет, заберите обратно». Я начал стремительно трезветь, испугался, нашел в ящике крекеры и консервы, механически пережевал сколько-то. Это совсем привело меня в себя, и память услужливо стала подсказывать стадии смерти, заставляя признать, что свешивающаяся кисть не ЕЩЕ, а УЖЕ не закоченевшая. Я сопротивлялся и уже более успешно влил в себя стакан.       Дальше все размыто. Почти уверен, что я очень долго уговаривал кого-то в чем-то. Потом разозлился, заявил, что не собираюсь выполнять нашу дурацкую договоренность. Это ведь с самого начала была его идея, и с чего это я теперь должен один все разгребать?!       Пистолет нашелся сразу. Вернее, три. Я разложил их в ряд на полу, лег рядом и стал думать, как сделать выбор. В этот момент я почувствовал, будто у меня в кармане лежит уголь и очень ощутимо прижигает бедро. Странно, что я ни разу за это время не вспомнил про рану в своей ноге (долгая история…меня пырнул Тано, когда я его похищал). Не вставая, я стащил приклеившиеся штаны и не без труда понял, что шов разошелся, и во всем этом теперь и моя кровь.       Меньше всего мне хотелось, чтобы меня нашли без штанов, а обратно натянуть это полулипкое-полутвердое эритроцитное изделие я не смог. Это повлекло за собой поиск другой одежды и понимание, что окровавленная футболка теперь ни с чем не сочетается.       На табурете я нашел майку, которую Денни, видимо, снял перед самым уходом, имел неосторожность вдохнуть его запах, впал в истерику, еле-еле надел эту майку, и понял, что мне этого мало. Еще чуть-чуть, и его совсем не останется, и нужно срочно это остановить. Натянуть на себя его кожу, закрыть все окна и двери, чтобы солнечный свет и воздух не вмешивались. Я шагнул к столу, остановился над ним и не узнал. Уже не узнал!       А вообще, где гарантия, что я все себе не придумал? Ну, серьезно? С чего бы это Дэйв вообще выбрал меня? А если это все-таки случилось, все не могло так закончиться! Передо мной был не Денни. Конечно, нет! Я даже рассмеялся от облегчения и пошел в свою комнату.       Абсолютно точно где-то там все еще лежал мой телефон. Я нашел его — разряженный, с не входящей никуда вилкой зарядника.       Я вспомнил, что наши связные все еще в плену, и надо будет что-то с этим делать, но пока в запасе был еще электрик. Шатаясь и запинаясь на ровном месте, я дошел до нашей импровизированной казармы: четырех помещений, в которых спали рядовые. Не было никакой возможности вспомнить, где размещается техперсонал, поэтому я включил свет во всех четырех, выкрикивая: — Ивар! Срочно сюда!       Хорошо, что они все еще были моими подчиненными: никто не задавал вопросов.       Электрик нашелся, вылез из спального мешка, быстро оделся и пошел за мной. Я сунул ему в руки телефон. — Заряди и не спали.       Он кивнул и ушел, а минут через 15 вернулся с коробкой, которую воткнул в розетку и подсоединил к телефону. Я отпустил его спать, бросил что-то на пол рядом с розеткой и открыл фотоархив. У меня хранилось большинство фотографий за последние 6 лет. И первое, что я понял: я очень повзрослел, но еще почти не постарел, и второе — я и Денни — не плод моего воображения.       На меня смотрели тысячи Дэйвов — со мной и без меня, во всех возможных ракурсах, состояниях и ситуациях. Со временем частота обновления архива снижалась, но был даже снимок с базы в Боготе, перед самым отправлением в…в последний путь. Я не мог остановиться. От листания уже болели пальцы, но я не хотел, чтобы автопросмотр с одинаковой скоростью демонстрировал мне, как Денни пытается засунуть мне в ухо язык и фото ИРП с вопросом: «Это какая цифра в дате производства — 6 или 8?»       От фото я перешел к сообщениям, и по несколько раз перечитывал всякую, казалось бы, ерунду, вроде: «Нет. Но если бы да, мы бы назвали его Jerk. Да-да, чтобы под этим предлогом оскорблять всех вокруг». Это про те два дня, когда мы обсуждали, не завести ли собаку. Или «Еду, Кёрк, пищу», это когда я спросил, что мы будем есть. И это ничуть не делало меня веселее. И чем дальше я уходил в прошлое, тем более пространной и идиотской для непосвященных выглядела наша переписка. А в полгода до моего поступления в Академию там не было ни одной фразы, которую можно произносить вслух.       В семь утра в дверь постучали, я устало произнес «Ну?», и в комнату вошел дежурный. — Полковник Кёрк? — Пока да. У меня к тебе вопрос, — я подошел к нему и продемонстрировал экран телефона. — Кого ты тут видишь? — Это вы, сэр. — А это? — Генерал Дженкинс. — Точно? — Да, сэр. — А кто же тогда в той комнате? — Простите, сэр, я не понял. — Загляни в комнату генерала и скажи мне, кто там. — Есть, сэр.       Он вскоре вернулся и доложил: — Там генерал Дженкинс. — Что-то не сходится, — я сел на табурет и виновато посмотрел на него. — Извини, что я тебе это показал.       Про фото я говорил или?.. — Ничего. Мы уже знаем.       А он про что? — Сэр, там какие-то люди пришли и просят увидеть Мэтью Дженкинса. Это какая-то путаница? — Очевидно. Хотя… — я потер лоб, — Возможно, я вчера сменил фамилию. Непростой день был… Пригласи их в переговорную и скажи, что я буду через десять минут.       Я вернулся в комнату Дэйва, стараясь не смотреть на то, что было на столе, надел его повседневную форму, бросив через плечо: — Смотри, я беру твою щетку и твою бритву. И это твоя форма. Ну, и что ты мне сделаешь? Одно неосторожное движение, и я — это ты.       Руки не удалось отмыть, как следует, под ногтями так и осталась запекшаяся кровь. И от меня ощутимо несло, как минимум, алкоголем. Но что уж теперь…       В переговорной я увидел Тано, какого-то мужика в рясе и еще одного, который меня уже допрашивал. Почти сразу туда же пришел зевающий Стив. Мы все пожали друг другу руки. Я изо всех сил старался не сотрясаться всем телом от стресса и недосыпания. — Этому человеку можно доверять? — кивнул Тано на Стива, не прилагая никаких усилий, чтобы его французское произношение звучало хоть сколько-то по-французски. — Не знаю. Но для надежности я могу его потом пристрелить, — я сел и улыбнулся Стиву, который, судя по всему, совсем уж полиглотом не был. — Надеюсь, не надо будет.       После этого они все перешли на фритиш, а мне пришлось довольствоваться переводом.       Говорили они примерно следующее:       Тано: Я пришел сюда еще с двумя людьми. Этот человек что-то делает в правительстве, а еще он кардинал. А этот мужик, типа, министр обороны, у него есть имя. У вас, наверное, много общего.       Я: Ха-ха. Смешно. А ты теперь тоже пристроен? Алекс перестала скрываться и публично трудоустроила всю семью?       Т: С моей ролью мы еще не определились. Я пока в экстренном комитете. Ты помнишь, что вчера подписал?       Я: А я что-то подписывал? Шучу. Помню в общих чертах.       Т: Серьезно?       Я: Все же штатно, ничего особенного не произошло, с чего мне память терять?       Т: Может, нам через пару дней зайти?       Стив: Отличная идея.       Я: Не вмешивайся. Продолжаем.       Т: Я составил доп. соглашение, так как не все учел в первом договоре.       Я: Не может быть! Любопытно.       Т: Если в общих чертах, в первую очередь вам всем нужно разоружиться. Собирайте, что вам понадобится, и переносите в одно помещение. Наша служба безопасности все проверит и отдаст допустимые предметы.       Я: А что вы считаете недопустимым? Литературу по альтернативным религиозным течениям? Аудиозаписи блэк-металл групп? Порно? Потому что я сильно подозреваю, что у нас всего этого навалом.       Т: Оружие. Мы не пропустим только оружие.       Я: Ну, окей, тогда не придется ничего запихивать в полости тела. Кроме двустволок.       С: Я не буду это говорить. Может, тебе воды?       Я: А может, тебе перестать брать на себя функции цензора?       Т: В течение недели мы подыщем вам жилье в городе. Выбора пока предоставить не можем. Это будет что-то очень базовое.       Я: Еще более базовое, чем ржавый завод?       Т: Вряд ли. Сейчас идет работа над программой интеграции: языковые курсы, профобучение, социализация, трудоустройство, работа со священниками и психологами.       Я: У нас есть свой психолог.       Все недоверчиво посмотрели на меня.       Я: Вы понимаете, что мы сделали? Без помощи психологов, гипнотизеров и прочих шарлатанов было не обойтись. Дальше.       Т: Никто, ни один из вас не может занимать военные или политические посты.       Я: Даже я? Чувак, мы вообще-то родственники!       Тано проигнорировал этот комментарий и продолжил:       Т: Мы догадываемся, что у вас есть какие-то запасы, но на время обустройства ЕМ предоставит питание и мед. обслуживание.       Я: Черт, мы в заднице! (похоже, Стив перевел это как: «Спасибо, очень мило с вашей стороны», потому что никто и бровью не повел).       Т: Остальные вопросы будут решаться по ходу. Теперь слушай внимательно. Ты будешь лично отвечать за своих людей. Они что-то натворят — винить будут тебя.       Я: Они чего-то добьются — тоже моя заслуга? А вдруг кто-то из них изобретет дешевый и почти бесконечный источник энергии?       Т: Я полагаю, у вас там давно все изобретено, и речь идет только о внедрении? Не откажемся.       Я: А зарплату мне хоть за все это будут платить?       Т: Нет, ты будешь это делать на добровольной основе.       Я: Точно буду?       Т: Несомненно.       Я: Хм…       Т: Еще одно междометие, и мы перестанем так дружески все обсуждать.       Я: О-хо-хо.. — я подпер ладонью щеку, чтобы не отключиться и не врезаться лицом в стол.       Т: Теперь о погребении…       Я: Не-а! давайте не будем делать поспешных заключений!       Т: Все взвешенные и обоснованные заключения насчет факта смерти были сделаны еще вчера, тут не о чем спорить.       Я: Почему мне никто не сказал? Все почему-то посмотрели на меня, как на сумасшедшего.       Т: Мы отдали тело. Без признаков жизни. Окоченевшее. В мешке. С дырой в груди, через которую руку можно просунуть насквозь. Что там было непонятного?       Я ненавидяще посмотрел на него, кивнул, отвернулся от стола и блеванул.       Тано вздохнул, что-то всем сказал, они вышли, и он начал пытать меня своим французским. — Жаль, что для тебя все так закончилось. — Пошел ты. — Государство теперь не в идеальном состоянии. Мы не хотели такого результата. — Go f*ck yourself with a huge blunt object. — Я говорил с Дэвидом накануне и немного в курсе вашей ситуации. — Нашей-нашей или нашей-нашей? — Обеих. — Только не говори, что вы меня обсуждали. — Немного. Он очень волновался за тебя. Мама сказала, что тебя казнили, но я опроверг. — Мы вообще-то встретились до ТОГО, если ты забыл. — Никогда не забуду. Но он не думал, что передача Большой Печати — это счастливый конец. Он понимал, что все еще опасно, и просил защитить тебя. — Но вам плевать на эту просьбу, да? Если бы вы пришли на час попозже, я бы наверняка прострелил бы себе уже башку. — Но ведь нет? — Пошел ты. — Хорошо. Я оставлю отца Бальтазара. Он поможет с организацией похорон. Не говори нет, он профессионал. Все лучшее. Как для настоящего главы государства. — Ладно. — Я буду недалеко. Смогу помочь или сделать с тобой что-нибудь ужасное. — Все ужасное уже случилось.

***

      Ну не выветрилась из меня наивность, даже к тому моменту, что тут скажешь? Ужасные, унизительные, утомительные, отвратительные и депрессивные вещи продолжали происходить, как ни в чем не бывало.       В тот же день, как только переговорщики удалились, я понял, что дальше откладывать невозможно, и объявил общий сбор. Пришлось что-то съесть, чтобы в довершение всех прелестей еще и в обморок не грохнуться при всех. Насколько я мог судить, кроме темных кругов и слегка красных глаз, внешне я на развалину не походил. Чтобы не сбиваться с мысли, я записал самое важное. Слов этак пять. — Джентльмены, я понимаю, что абсолютное большинство сейчас находится в полной растерянности, поэтому давайте срочно проясним ситуацию. Первое: наши ребята, которые попали в плен, будут освобождены сегодня, никто из них не пострадал. Второе: мы попали в парадоксальную ситуацию, когда миссия была завершена успешно, но, тем не менее, мы проиграли. Вчера утром был заключен мир с правительством ЕМ после чего Мама римская Александра IX инициировала передачу власти генералу Дэвиду Александру Дженкинсу с переходом всех полномочий. Примерно через пять минут после церемонии передачи печати генерал Дженкинс был убит неизвестным из толпы. На месте были приняты меры к его спасению…я лично находился там…но ничего не помогло, и генерал скончался. Как мне сообщили, это произошло в 12:20, — я отпил воды, откашлялся и продолжал. — Если у кого-то из вас сохранились иллюзии, что без генерала Дженкинса все это имеет какой-то смысл, забудьте. Мы все еще обязаны сохранять перемирие, но у нас нет ни власти, ни привилегий. Нас не отдадут под трибунал, нас не будут судить и не расстреляют. Даже меня не расстреляют… — я усмехнулся, — уж не знаю, почему. Но с этого дня все изменится. Нас разоружают… Впрочем, знаете, у нас еще есть пара часов. Если вы все, как один, хотите забаррикадироваться здесь, держать осаду…около недели, я полагаю, а потом подорвать тут всё вместе с собой, я всецело за.       Я обвел двор взглядом. Несколько человек встрепенулись и тоже стали оглядываться по сторонам, но большинство не проявило заметного энтузиазма. — Я не предлагаю выйти в город и попробовать устроить вооруженный захват. У нас даже есть какие-то шансы на успех, но я не знаю, что потом со всем этим делать. Я знаю, что у вас были разные мотивы принять участие в этой операции, и я все еще уверен, что для большинства из вас все еще обернется не худшим образом. Вы не останетесь бездомными или безработными. Но всех званий и самой возможности заниматься военной карьерой нас лишают.       Конечно, никто не произнес ни звука — они все еще были на построении, но я видел, как напряглись челюсти и задвигались кадыки, проглатывая комментарии. — Так что официально я уже не полковник Кёрк, — я впился ногтями в ладони, сцепленных за спиной рук. — Официально я даже уже не Кёрк. Да, это я так пытаюсь, как бы между делом, прокомментировать тот факт, что я стою тут в форме Дженкинса. И это не потому, что мне нечего надеть… О, черт! Все равно это было не так тайно, как нам хотелось бы думать, так что я просто хочу официально подтвердить, что в последние четыре года я был с Дженкинсом в гражданском союзе, и вчера это, вроде как, переросло в брак… Не то, что сейчас это имеет какое-то значение, так что можете забыть эту информацию, — я выдохнул. — Меня оставили пока во главе нашей… группы, и я думаю, в первое время будет полезно сохранить основные принципы взаимоотношений и организационной структуры, но да, с этого момента мы все — гражданские.       И опять — практически нулевая внешняя реакция, но вполне ощутимые расходящиеся шоковые волны. — И последнее официальное объявление касается церемонии прощания и похорон. Они настаивают на публичном мероприятии. Я не вижу смысла в этом, если учесть, что местные жители были с ним знакомы жалкие полчаса, если не меньше, но думаю, мы пойдем на это. В общем, все это произойдет через два дня, в полдень. Вольно. Построение…собрание закончено. Операция закончена. В течение дня я буду находиться в переговорной и отвечать на вопросы.       Через пару часов пришли люди из их службы безопасности и забрали наше оружие. Но зрелище это было еще то! Они не знали, где и как искать. Они не соблюдали элементарные правила безопасности в ситуации, где вас тридцать, а других — более трёхсот. Посмотрев час на это невнятное копошение, я сказал Стиву: — Иди, скажи им, чтобы подогнали транспорт, мы сами все погрузим.       Стив почесал лысину и недоверчиво посмотрел на меня. — У меня есть инвентаризационные списки, можно будет все сверить, — вздохнул я. — А то, что здесь хранилось с прошлой операции? — А ты не так глуп, как я надеялся, старина Стиви. Это все у нас тоже подсчитано и зарегистрировано. — Что ж, пойду, обрадую их.       К вечеру они кое-как осмотрели наши вещи, а мы заодно подсчитали, что у нас осталось.       Стоит ли говорить, что у меня стало в два раза больше одежды, и что меня это не обрадовало?       Около полуночи заглянул Тано. — Бенуа ищет вам жилье, — объявил он, усаживаясь напротив меня. Я уронил голову на руки. — Он просто отправит нас на урановые рудники. Или поселит в доме с постоянной утечкой газа и невзначай бросит непотушенный окурок. — Нет, в работе он профессионально все делает, — Тано потыкал в меня карандашом, чтобы я посмотрел на него. — Мне сообщили, что с телом закончили. Зайди туда. — Зачем? Все проверить и подписать акт выполненных работ? — Думал, ты захочешь увидеть… — Не хочу! Я достаточно видел. — Но они до послезавтра закроют его в холодильнике… — Я же сказал, не хочу! Иди к черту! — Хорошо. А ты иди спать. Ты пока неплохо справляешься, и я не хочу, чтобы ты дальше свихнулся. Я тут больше никого не знаю, коммуникация пострадает. Последний вопрос: ты будешь что-то говорить на церемонии? — Зачем? И в качестве кого? Ваши люди так и не поняли, кем был Дэйв и откуда, а тут еще мы. Я уже все здесь сказал. — Понятно. Хорошо, что ты держишься. — Нет. — Что — нет? — Я не держусь. Я совсем не держусь. Я не могу гарантировать, что сегодня ночью не улечу вниз головой с крыши. — Не надо. А то все зря будет. — И так все зря. На мне все еще его кровь, — я дернул вверх рукав. — Видишь? А всё уже заметается под ковер. Тут небольшой приступ икоты случился, но теперь уже все по-старому, возвращаемся к своим делам. — О чем ты? Да, пока мы этого не чувствуем, но все перевернулось! Старой Мамы уже нет, нового понтифика еще нет, формируется новое правительство… Никто такого не видел двадцать три года! К лучшему или к худшему, но он принес революцию. — Да уж. Я охрененно рад, — я встал и вышел, не дожидаясь, что еще скажет Тано.