О дикий новый мир II / Победа Шрёдингера

      Приземление не было мягким. На самом деле, я думаю, мы были в миллиметре от того, чтобы самолет просто развалился, но, как оптимистично заметил Майк: «Мы бы вряд ли загорелись, так как подлетали на почти сухом баке. Ну, разве что, с проводкой бы что-то случилось…».       Легким испугом тоже отделаться не удалось: мы насчитали четыре сломанных носа, одиннадцать — просто разбитых, девять выбитых зубов, несколько ссадин на лбах, бесчисленные царапины и одно вывихнутое бедро (нет, я тоже не понял, как это случилось). Плюс, мы пробили колесо. И, как можно догадаться, ситуация с запаской была далеко не радужной. Первого пилота бесконтрольно тошнило рядом с изуродованным шасси. Сумасшедшее перенапряжение, стресс, шесть банок энергетика, еда средней ужасности — нормальному человеку хватило бы и чего-то одного, а на него еще и начало нисходить осознание, что ситуация с возвратом домой становится все непонятнее.       Мы с ним были первыми, кто спустился по надувному трапу, и я тоже еще не особо успел полюбоваться пейзажами этой планеты, потому что далеко не был уверен, что мы в безопасности.       Движения вокруг не наблюдалось, но кто знает. Я достал рацию. — Э.э…мы забыли про кодовые имена. — Пока неважно, нас всего двое на связи. Что думаешь? — Мы можем дышать здешним воздухом без скафандров. — Постой там еще двое суток, чтобы мы могли в этом убедиться… Хотя, нет, тогда уже невозможно будет нормально дышать в салоне. Но, знаешь, радиация тут точно ниже, чем в отправной точке. — Будет еще ниже, когда мы отойдем от смертоносной развалюхи, в которой прибыли, — пилот Майк на секунду прервал свои рвотные позывы и убийственно посмотрел на меня. Я улыбнулся ему и поднял вверх большой палец. Он же, очень неучтиво, показал мне в ответ средний и вернулся к своему неприятному занятию. — Соображения насчет дальнейших действий? — Нам нужна временная база, которая, видимо, будет в этом аэропорту. Есть какая-то мизерная вероятность, что там кто-то есть, этот кто-то вооружен, и в скором времени по нам шарахнут из миномета. — Сколько человек тебе отправить? — Не откажусь от девяти трезвых. — Принял.       Через десять минут передо мной стояла группа в полном вооружении, и я тоже натягивал каску. Связь была переключена на наушник, и мы побежали к небольшому зданию аэропорта. Это была неплохая разминка после бесконечных часов в самолете. Ничего интересного внутри не произошло, если не считать того, что один из солдат дал очередь по какому-то животному, которое я увидел уже как окровавленные куски серо-черного меха. — Кто-то забыл принять свои успокоительные сегодня? — поинтересовался я. Согласен, очень лицемерный комментарий от человека, который сам закинулся своей последней дозой АД и все еще не уверен, где находятся его оставшиеся таблетки.       После этого развернулась бурная деятельность по поиску погрузчика, разгрузке, организации питания, дежурств, установке хотя бы портативной радиостанции, потому что спутники стали для нас недоступны, и т.д. Посреди всего этого Дэйв отозвал меня в пустое служебное помещение. — Нужно решать, что делать с Майком, он уже достал меня со своим самолетом.       И… я только что это заметил. У меня нет стенографии всех разговоров, но я неплохо, оказывается, помню содержание. Я просмотрел только последнюю страницу, и оказалось, что Дэйв беспрестанно тогда спрашивал у меня, что делать. Уверен, он и без меня бы со всем разобрался, так к чему это? Это уж точно не снижало уровень моего стресса. И я не подавал вида, но иногда я себя чувствовал, как шестилетний ребенок, которому родители отдали все деньги и попросили составить семейный бюджет: я был польщен и взбудоражен, но чертовски растерян.       Кроме ситуации с Майком. По этому поводу у меня была четкая позиция. — Ну, мы же в аэропорту, есть вероятность, что шасси удастся починить, да и про керосин ты говорил, что тут есть запасы на пару заправок. — Но нам придется выделить на это ресурсы и время… — Что ты предлагаешь? — да, я тоже умел задавать этот вопрос! Но, кажется, я неправильно посмотрел на него, потому что Дэйв вздернул подбородок и сменил тон на официальный. — Майкл является помехой операции, и я считаю необходимым устранить его, капитан Кёрк. — Что ж, почему бы тебе тогда не пойти и не сделать это самому? Я, похоже, исчерпал свой лимит хладнокровных расстрелов на эти сутки. — Я кому угодно могу приказать сделать это. — Тогда и нет никакой проблемы, не так ли? Разрешите идти? — Не попадайся мне на глаза в ближайшее время. — С радостью.

***

      Я нашел Майка. Он, практически, подпрыгивал на месте в ожидании новостей. — Чувак, ты понимаешь, что мы не можем прямо сейчас дать тебе 20 человек? — Ну, может, хотя бы троих? Кёрк, это же не на машине колесо поменять! — Я посмотрю, что можно сделать, а ты бы пока лег спать, а то врежешься в ближайшее же здание еще на рулежке. — Спасибо. Я, конечно, осознаю, что шансы выбраться отсюда смехотворны, но я же должен попытаться, а то моя семья даже деньги за все это не получит. — Майк, не надо пытаться меня разжалобить, я хочу тебе помочь, но не знаю, могу ли. Жди.

***

      За сутки Майк смог самостоятельно, с почти незаметной помощью пары человек, заправить самолет и поменять колесо шасси. Он планировал вылететь с рассветом. — Я жутко опаздываю с возвращением, — он яростно потер обросший подбородок. — Предполагалось же, что я прибуду еще вчера, да? Мне теперь разрешат посадку? — Держи, — я отдал ему свой колумбийский телефон. — Там всего три контакта — тебе нужен Майлс. Он наверняка так обрадуется, что арендованный самолет возвращается, что попытается что-то для тебя сделать. Удачи. И нам лучше больше не разговаривать. — Извини, если у тебя из-за меня проблемы с Дженкинсом. — Никаких проблем. Просто он очень занят сейчас. Но он просил передать тебе огромную благодарность за доставку нас сюда. — А, да, конечно. На родину передать кому-нибудь письмо или сообщение? — Не вздумай. Минимум, получишь пожизненное за содействие.       Когда на следующее утро всех разбудил рёв двигателей самолета, Дэйв внешне никак на это не отреагировал. Ну, правда, что он мог сделать — расстрелять меня за неповиновение? Но я же не получал прямого запрета на помощь, и, что интересно, никто так и не получил приказ устранить Майка, ведь так? Так что мы, как ни в чем не бывало, продолжили нашу захватывающую безумную миссию.

***

      В одном из ангаров мы нашли два грузовика с кабинами для перевозки людей, которые ржавели там еще со времен первого посещения этих мест юным Дэвидом. Ну, ладно, они не были заброшены, кто-то ещё надеялся ими воспользоваться, поэтому один из них был на ходу уже часа через три обслуживания, второй же требовал больших усилий.       Дэйв отобрал первую группу из 35 человек для заброски на объект, включив туда и себя, так как он явно знал об этом месте больше, чем все мы вместе взятые.       Я предполагал, что перед отъездом режим молчания прекратится, хотя бы потому, что ему нужно будет отдать распоряжения, а если делать это через кого-то, это слишком начнет смахивать на начальную школу, что было не тем образом, к которому он стремился. Внутренне я немного злорадствовал, что в этот раз не я буду тем, кто произнесет первое слово, но, честно говоря, мне нечем было особо гордиться, потому что я, в некотором роде, с завидной регулярностью, приходил…хм…выполнять супружеские обязанности. Oh, f*ck off! Думаете, я не понимаю, насколько это было непоследовательно? Вам, правда, кажется, что меня грела бесконечная любовь к себе, когда я первый раз затащил его в предварительно тщательно подобранное подсобное помещение? Во второй раз он пришел сам. Конечно, я мог бы этого и не делать. Но, во-первых, лучшего средства для снятия стресса у меня под рукой пока не было, а во-вторых, я никак не мог отделаться от мысли, что есть вероятность, что мне могут найти замену: не в глобальном плане, так как никто из них не пережил с ним того, что пережил я — но мне что-то не хотелось допускать даже минимальный шанс внезапного наложения рук в неположенных местах или спонтанного случая создания отрицательного давления не тем субъектом.              И нет, мы в это время не разговаривали. Совсем. Вообще.       Но он тянул до последнего, и я получил аудиенцию только минут за тридцать до их отправления, при этом Дэйв изо всех делал вид, что продолжает собирать рюкзак, и не смотрел на меня. Я сидел, засунув руки между коленями и уставившись в пол. Но его первая фраза быстро встряхнула меня. — Если все провалится и ты решишь, что с тебя хватит, не испытывай судьбу, самостоятельно решая эту проблему, попроси кого-нибудь пристрелить тебя. — Ты правда считаешь, что я не соображу засунуть дуло в рот и на всякий случай направить его вверх? — Просто я не хочу беспокоиться о том, что тебя просто парализует, и ты будешь умирать несколько часов. — Этого не будет. И вообще, это место пробуждает во мне жажду жизни. — Понимаю. Тут теплее, чем дома, градусов на пять, отличная экология…наверное. Вот, целый собственный аэропорт уже заполучили. — Ага. Но я достоин лучшего, так что отправляйся уже и добудь для меня дворец. — Так и сделаю. Помнишь? Непрерывное дежурство у приемника. Будем посылать вам апдейты о состоянии дороги и окружающей обстановке.              Ориентировочно через пять дней кто-то вернется с машиной, в случае невероятной удачи — еще с дополнительным транспортом. — Я все-таки за то, чтобы отправить еще и пешую группу. И вообще, если бы хоть кто-нибудь слушал меня, пешая группа была бы впереди. Черт, Денни, это неисследованная вражеская территория, а вы заявляетесь среди бела дня! — Не совсем так. В прошлый раз все прошло нормально. — В прошлый раз — это четырнадцать лет назад? И это не одиночная заброска Макловски — нас много. И ни один из нас даже на их языке не говорит! — Это необязательно. Тут есть люди за пределами ЕМ — и они говорят на своих языках. — Зачем мы вообще это обсуждаем? Вещи погружены, люди ждут, все, что должно случиться, уже началось. — Не будь фаталистом. — Ну, раз ты просишь… — Я немного скучаю по тем временам, когда ты по-настоящему соглашался со мной во всем. — Я тоже. Насколько же проще была жизнь… — Пятнадцать лет, Кёрк. Я, буквально, провел с тобой полжизни. — Давай не будем впадать в сентиментальность и преувеличивать — ты кучу времени провел без меня и, будь уверен, я все это помню…но сейчас как-то неуместно быть злопамятным. — Ты пойдешь нас провожать? — Нет, я занят. — Понятно. До встречи? — Возможно.       Выходя из комнаты, Дэйв обошел меня по внушительной дуге, и я был очень за это благодарен.

***

      Я абсолютно не понимаю, чем занималось военное министерство ЕМ в то время. Ведь я знаю, что оно есть, но как можно было нас прохлопать после того, как они получили радиосообщение? Плюс, Макловски тоже была абсолютно недвусмысленно проинформирована о происходящем. И при этом они не сделали даже того, что пришло бы в голову любому здравомыслящему человеку: ну там, посты расставить, организовать регулярные патрули, прочесать хотя бы близлежащую территорию… Зато они провели довольно крупную и драматичную мобилизацию — это да. На что они рассчитывали? Хотя, постойте, судя по тому, как все разворачивалось, они были не так уж и неправы.       Я не знаю, как лучше описать первые две недели в ЕМ. Я далеко не первый раз был в незнакомой стране в окружении сотен военных, но в этот раз я обнаруживал кучу отличий от предыдущих командировок. Например, невероятная пустота вокруг. Странное заявление, если учесть, что я почти ни на минуту не оставался один, но это действительно так. Это неотступное понимание, что стоит выйти с базы, и, в зависимости от направления, ты можешь дни, а то и недели идти, не встретив ни одной живой души. Ты не можешь просто достать телефон и позвонить кому и куда хочешь. Ты полностью зависишь от своей команды и — что еще страшнее — они полностью зависят от тебя, потому что ни черта не знают об этом месте, точной величине наших запасов и вероятности положительного исхода.       Никогда еще на меня не сваливалась настолько гигантская ответственность, и, парадоксальным образом, это помогло мне не впасть в панику или депрессию — плюс, к моему огромному облегчению, таблетки нашлись, но нужно было снижать дозу, чтобы постепенно с них слезть. Но когда вокруг тебя куча людей (ладно, скажем прямо, здоровенных мужиков), которых нужно постоянно кормить, организовывать на работы, тренировки и прочие развлечения, которые расходуют хоть какую-то часть их энергии — пугаться или грустить не приходится.       Хорошо, что у нас не было ни одного новичка, потому что последнее, что я хотел бы получить — это вооруженного человека, который внезапно понял, что ошибся с выбором карьеры, и вообще, хочет домой. Но появились небольшие проблемы из-за того, что кому-то приходилось поручать новые функции. Понятно, что я видел и слышал далеко не все, но однажды, например, стал свидетелем того, как помощник повара спрашивал, раздавая ужин, желают ли люди получить свои пятничные 30 мл в пятницу или сразу 60 в субботу. Я тут же попросил кого-то встать на его место, и мы вышли из помещения служившего столовой. — Бенетт, что это было? — спросил я. — Я не понял, сэр? — Что за соц. опрос ты там проводишь? — Но, сэр, я просто подумал, что людям… — Первое: алкоголь здесь — контролируемая субстанция, мы не увеличиваем индивидуальный паек, не даем его в будние дни, не копим пайки и не передаем их от одного солдата другому, не разрешаем ничего выносить из столовой и переливать в другие емкости. Ты либо пьешь разрешенный объем на месте, либо не делаешь этого вообще. Второе: мы не организуем опросы, выборы или голосования. По крайней мере, без прямого приказа главнокомандующего. Кто наш главнокомандующий? — Вы, сэр. — Неправильно. Это полковник Дженкинс. Я всего лишь заместитель на время его отсутствия. В любом случае, никто из нас не отдавал тебе приказа о внесении изменений в процедуру отпуска еды и напитков, так что — без вольностей. — Есть, сэр, — сказал Бенетт, и я отправил его дальше выполнять обязанности.       Конечно, ситуация была ерундовой, но мне казалось, что если расслабиться хоть один раз, все тут же начнут отращивать бороды, подворачивать штаны, не являться на построения и кричать: «Ты не мой настоящий отец!», ну, не отец, командир, но это не менее пугающе. Скорее всего, я зря параноил, но, кто знает… Да и вообще, я очень опасался, что с Дэйвом что-то случится, не только потому, что, — О боже. С Дэйвом. Что-то. Может. Случиться! — но и потому, что это оставляло меня единолично ответственным за и перед всеми этими людьми — и, о, как я этого не хотел! Поэтому, признаю, что чуть не грохнулся в обморок от облегчения, когда наша первая группа вышла на связь и объявила, что заняла позиции на объекте в непосредственной близости от Рима и отправляет обратно уже не одно, а три транспортных средства.       Мы к этому времени подготовили автобус, но сомневались в его проходимости. И да, он-таки застрял в 200 км от аэропорта, но позволил третьей партии дожидаться на перевалочном пункте.       К восемнадцатому дню в аэропорту остался только я с последней партией из сорока человек. Это был уже почти курорт, с минимумом работы и грилем чуть ли не каждый день. Да, мы наладили периодическую добычу дичи после того, как медик и повар обследовали первого подстреленного олененка, сняли с него показатели радиации и содержание токсинов.       Несмотря на то, что местная пища была признана безопасной, я уверен, что то ли в воздухе, то ли в воде точно содержались какие-то невыявляемые примеси, потому что со мной начали происходить странности. Просто ужасные вещи, о которых я еще ни разу никому не проговорился. Но теперь-то уже терять нечего, да?       Дело в том, что я стал замечать за собой повышенное внимание к одному из солдат. Казалось бы, что тут особенного? Более того, мы предварительно обговаривали, что будем следить за их поведением и успехами, чтобы эффективно использовать их в операции. Но вот только замечал я не то, как он проявляет себя в поставленных задачах (т.е. не только за этим), а за ним самим. За тем, как, даже серьезно отвечая на вопросы, он как будто все равно улыбается; как за завтраком он гладко выбрит, а к ужину у него уже весьма заметная щетина; как он настолько внимательно слушает собеседника, что забывает вытащить ложку изо рта (что, вообще-то, должно выглядеть глупо, но мне казалось чем-то непередаваемо привлекательным); как спускаясь или поднимаясь по лестнице, он никогда не идет по всем ступенькам, а перемахивает сразу от двух до пяти. Один раз я минут 10 пялился на его ноги, высовывающиеся из-под погрузчика, когда он снимал оттуда какие-то детали. Это были тревожные симптомы, потому что я выделил кого-то одного. Ладно бы я просто стал бы вдруг восхищаться всеми без разбора мужскими формами — потому что, объективно, вокруг было на что посмотреть — но, нет же! — я был предельно узконаправлен. Но, к счастью, во-первых, у меня не возникло желания предпринять какие-то действия, в во-вторых, я процентов на девяносто был уверен, что у меня все равно не было шансов.       Даже смешно, что я еще и виноватым себя чувствовал из-за всего этого. Настолько, что когда мы все, наконец, передислоцировались в римский лагерь, я не мог смотреть Дэвиду в глаза. Рапортуя о событиях последних дней, я смотрел на его подбородок, ухо, поверх головы. Он, вроде бы, ничего не заметил, что одновременно обрадовало и разочаровало меня.       А потом мы с новыми силами принялись за работу, и я забыл о всяких глупостях. Почти.

***

      И вот тут же начинается самый экшн! Кульминация! Непрекращающиеся боевые операции, политические заговоры, захват пленных, переговоры на высшем уровне, победа!!! Ну-ну…       Все значимые происшествия зафиксированы в материалах дела, и, законопослушно говоря, я не могу об этом распространяться еще пятьдесят лет*. Хотя мне сложно понять, почему. Ведь, как бы дико и неправдоподобно это ни звучало, ни один гражданин ЕМ не пострадал. Это, наверное, первый такой случай в истории военных переворотов. Да и вообще, имеем ли мы право называть этот переворот военным, если армия так и не была задействована?       Ну, серьезно, из наших людей во время операции базу покидали, от силы, два десятка человек, да и то занимались они, в основном, листовками, ну, может, пару раз содействовали в захвате сотрудников GRL, кто об этом помнит вообще?       Хорошо, положим, я похитил Бенуа, Тано и Влада, но это наше внутрисемейное дело, и мы давно в этом разобрались. Они меня никогда за это до конца не простят, но и каждый день уже не припоминают.       Сожалею ли я о жертвах из GRL? О некоторых. В это число точно не входит Мэри Макловски. Она сама во всем виновата. Хотя мы и делали вид, что её покушение на Дэйва было совсем идиотски спланировано и изначально обречено на провал, но, на самом деле, для человека с одной действующей рукой нож она метнула впечатляюще и промахнулась совсем чуть-чуть.       Можно ли меня серьезно винить в том, что я тут же метнул этот нож обратно в нее? Никто же косо не смотрит на птиц, защищающих свое гнездо! Потом еще Дэйв выпустил в нее целую обойму, но это потому, что мы не знали, что у нее было с собой, и не хотели, чтобы она взорвала себя вместе с нами или выкинула еще что-нибудь занимательное.       Кое-что, конечно, попахивает излишней и неоправданной жестокостью, вроде пыток того рыжего бородача, но, во-первых, ни Дэйв, ни я к нему не прикасались (не считая того, что я бросил его руку в багажник, где лежал Влад, но, черт, эта рука тогда провела уже много часов отдельно от тела, так что это не считается), а во-вторых, там проблема была в неточных инструкциях, что, определенно, является недочетом командования, но уж никак не намерением. К тому же, это все равно нам не помогло.       Скажем прямо, мы ничего не испортили. Александра (предавайте меня вашей анафеме сколько угодно, но я не буду называть Маму Ее святейшеством! Может, тетка, которая всю жизнь сохла по Бенуа и блаженная, но если учесть всякие мелочи, вроде перепихов с чужим мужем и хладнокровное убийство одной из его жен — прямо не знаю…) уже явно пересидела все мыслимые сроки и нуждалась в стимуле к выходу на пенсию.       Население немного понервничало, но большую часть времени они были просто в недоумении.       А мы добились своего. И, одновременно, окончательно, катастрофически, безвозвратно все провалили.       (*Подробности упоминаемых в конце главы фактов содержаться в «Годе 0». Мэтью в своих записях избегает описания определенных событий либо потому, что эти воспоминания блокировались, либо просто не хочет к этому возвращаться).