О дикий новый мир II / Победа Шрёдингера

      Через три дня я получил первые погоны и стал кадетом 4-го класса. В тот же день была проверка комнат, и те, кто прошел ее успешно (лишь 99% всех кадетов; как оказалось, у пары человек нашли алкоголь, еще несколько не привели комнату к стандартам академии, да еще и не ответили на сопутствующие вопросы. Как преуспели мы с Гейтсом? На 150%, конечно же!), получили разрешение выйти за периметр. Не то, чтобы 4-мильный допустимый радиус изобиловал развлечениями, но мысль о том, что в следующий раз кампус можно будет покинуть только в ноябре, очень мотивировала воспользоваться возможностью в любом случае. К тому же, по заявлению родителей, можно было провести с ними весь остаток субботы и воскресенье. Как я мог упустить такой шанс?       Камиль и Марсель сделали мне очень странный подарок после церемонии принятия в кадетский корпус. Нет, не так. Они сделали мне ОЧЕНЬ странный подарок. Началось все довольно неплохо. Камиль даже прослезилась и сказала, что должна признать, что академия пошла мне на пользу. Марсель долго говорил, как гордится мной и как он ничуть не сомневался, что у меня все будет хорошо. Потом он, правда, зачем-то сделал видеозвонок своей новой семье, и они все начали меня поздравлять. Ну, ладно, это еще можно было выдержать. Но затем Камиль объявила, что у них есть для меня подарок. Что я мог ожидать? Наверное, часы или новый телефон. В крайнем случае, сколько-нибудь денег. Но Камиль достала какой-то длинный потрепанный футляр, который отмел все варианты. — Мы не были уверены, стоит ли это делать… — начала она (уже тревожно!). — Твой отец сопротивлялся идее целый месяц, но и он признал, что это будет очень символично. — (короче, понятно, ничего полезного). — Еще в прошлом году я бы на это не решилась, но теперь ты очень повзрослел, и мы, кажется, стали лучше друг друга понимать. Ты должен знать, что превзошел наши ожидания…       Меня так и подмывало вставить комментарий, хотя бы пару слов, что-то в духе «Ну, спасибо, что не очень-то рассчитывали, что из меня что-то получится», но нужно было держаться. — Это самое дорогое, что у меня есть, — Камиль открыла футляр, и я увидел медаль. Чертову медаль за фигурное катание! То есть, они на полном серьезе сравнивали совершенно идиотское достижение, наверное, 14-летнего Бенуа в катании по льду в обтягивающем костюме с тем, что я пробился на пределе человеческих возможностей в самое престижное военное учебное заведение? То есть, то, что я могу защитить их от нападения неприятеля или зомби-апокалипсиса — это примерно то же самое, что выписывать круги под музыку? Серьезно? Я сдаюсь…       Я был настолько счастлив и польщен, что захотел задушить себя лентой от этой проклятой серебряной медали за 2 место в юниорском чемпионате мира в Париже. От злости у меня пропали все остальные чувства, и я не слышал, что еще говорила Камиль. В прежние времена я бы резко ушел в штопор, но теперь у меня были заклинания, которые помогали прийти в себя, и я начал повторять про себя: «Воинское приветствие — это акт узнавания между военным персоналом. Оно берет начало в древней европейской традиции свободных мужчин приветствовать друг друга, поднимая правую руку вверх, чтобы продемонстрировать, что они не вооружены. Заключенные не отдают честь. Они лишены этой привилегии…». Стало значительно лучше. Я даже смог улыбнуться и сказать: — Спасибо. А ты уверена, что готова отдать ее мне? — Конечно, Нини. — Здорово, отлично… — я еще покрутил коробку в руках. — А можно вас еще кое о чем попросить? — Ну да! — В общем, нам сегодня разрешено выйти за ворота… — Прекрасно! Мы можем где-нибудь поужинать вместе, — обрадовался Марсель. — Это да… И завтра тоже можно покинуть кампус. — Прости, но мы должны уехать сегодня ночью, — сказал Марсель. — По крайней мере, я. Может, твоя мать?.. — О, черт! Вам это определенно не понравится, но я хочу, чтобы вы подписали заявление, чтобы меня выпустили до завтрашнего вечера. — Так что, значит, старшим студентам… — поджав губы, начала Камиль. — Кадетам, — поправил я. — Не умничай! Я полагаю, им тоже можно будет выйти? — Далеко не всем. Но одно увольнение он сможет получить. — И ты, правда, рассчитываешь, что мы на это пойдем? — Как хотите. Разница будет лишь в том, что мы останемся в кампусе, и я буду несколько рисковать, возвращаясь после отбоя в свой корпус. — А может, тогда тебе не надо нигде шляться после отбоя? — А может, если бы вы не экспериментировали с моим генетическим материалом, я бы вообще не стремился спать с мужиками, а? И что вы вообще знаете про своего Бенуа? Откуда такая уверенность, что он в этом отношении не был таким же, как я? А вы бы также реагировали, если бы я встречался с девушкой? Нет же? — Прекрати это! Не смей с нами так разговаривать! — Где подписать? — вздохнул Марсель. — Хватит только моего разрешения? — Да, — я достал из кармана сложенный лист бумаги. — Какого черта ты его в этом поддерживаешь? — А мои возражения на что-то повлияют? Только, пожалуйста, скажи мне, это множественное число в слове «мужики»… — Это для завершенности предложения, — нехотя сказал я. — Там все без изменений. — Спасибо тебе, господи, и на этом, — Марсель поставил подпись. — Я так понимаю, никакого семейного ужина? — Нет, почему же? Если Дэвид идет с нами…

***

      Дэйв был, мягко говоря, не в восторге. — Мэтт, ну почему было не подумать минуту и не задаться вопросом, хочу ли я провести вечер с твоими родителями? — Во-первых, не вечер, а час-два, а во-вторых, я вот сейчас задаю тебе этот вопрос, и ответ не кажется отрицательным. — Сколько лампочек в зале Каллэм? — 340 лампочек. Не пытайся меня сбить! Ты же сам все время был неравнодушен к моим родителям: то мы должны были с ними поговорить, то встретиться, то позвонить. — Потому что неизвестно, сколько у тебя с ними времени осталось, и я вовсе не хочу вставать между вами. — Не драматизируй. Они еще лет 20 протянут. — И ты уверен, что сможешь быть с ними все это время? — Это опять про перспективу скончаться в первой же боевой операции? Вообще, не факт, что мы попадем в реальные боевые действия. — О, уверяю тебя, еще какой факт! — Ну, ладно, чисто теоретически. Ты выпускаешься через два года, я вообще через 4. Сейчас в мире только одна горячая точка. Да она уже рассосется к тому времени! — Ты серьезно? Твоей наивностью можно заполнить все Ласское водохранилище, в котором сколько галлонов? — 78 миллионов. — Вот именно. У нас всегда будет работа. А количество военных конфликтов к моему, и уж, тем более, к твоему выпуску еще вырастет, судя по тому, что происходит в мире. — Я думаю, эту тему не стоит поднимать сегодня за ужином. — Я еще не сказал, что пойду. — А! Совсем забыл! У меня есть увольнение на сутки. — Что с того? У меня его нет. — Так постарайся получить. — В любом случае, это родительский уикэнд, и все отели давно забиты под завязку. — Я уверен, что самые дорогие номера остались. И моя уверенность базируется на том, что я позвонил и узнал. — И сколько? — 2800. — Отлично! То есть, ты полагаешь, что я готов потратить эквивалент трехмесячной стипендии, чтобы провести ночь с тобой? — Угу. Но и стипендию тебе тратить не придется, я же помню, что ты, практически, миллионер. — Далеко от истины… Ты понимаешь, как бы это звучало от любого другого человека? — Так себе, наверное. — Тебе повезло, что я падок на молодых красавцев по имени Мэтью. Давай номер отеля. 2800 — это уже с налогом или нет?

***

      Этот ужин был довольно странным событием. Нет, не в плохом смысле этого слова. Просто это очень отличалось от того, как проходили наши походы в ресторан раньше. Не то, чтобы их было много: максимум, три в год, на день рождения каждого члена семьи, но тут вся обстановка и атмосфера контрастировали с тем, что я наблюдал, будучи лицом гражданским. Во-первых, там был настолько шикарный интерьер с камином, канделябрами, охотничьими трофеями и антикварной мебелью, что я стал задаваться вопросом, могут ли Камиль и Марсель, даже в складчину, позволить себе хотя бы хлеб.       Во-вторых, публика. Ну, понятно, все эти кадеты, в одинаковой, безупречно отглаженной форме, коротко подстриженные, чисто выбритые, никакого пирсинга на лице — где еще такое увидишь? Но, видимо, члены их семей тоже получили мемо о дресс-коде — не наблюдалось шорт, джинсов и футболок, и все, включая двухлетних детей, чинно восседали за столами, вежливо разговаривая друг с другом. Никто не сидел, уставившись в телефон или ковыряясь в зубах. Стало понятно, что в таком обществе на повышенных тонах не поговоришь.       В-третьих, я первый раз был в ресторане не просто с родителями, а типа, с парой. Ну, не совсем так, как хотелось, и к тому же, Камиль позаботилась, чтобы мы не сидели с ним рядом — но, тем не менее.       Меня всегда восхищала способность Дэйва органично входить в разные социальные контексты. Честно говоря, если бы не он, я бы даже не знал, о чем разговаривать с собственными родителями. Он же спросил, как они добрались, порекомендовал, что выбрать из меню, расспросил их о работе, заставил меня рассказать, в каких спортивных программах я буду участвовать, да черт! — он даже назвал свою предстоящую в следующем году военную командировку «Летней программой развития лидерских качеств»! Я же, в основном, только и мог, что изредка отвечать, кивать и, не отрываясь, смотреть на него влюбленными глазами.       Часов после восьми началась еще одна штука, которая, видимо, только мне казалась странной: многие семьи кадетов 4-го класса начали знакомиться между собой. Сначала к нам подошла семья Чи, и после долгой церемонии рукопожатий Юки рассказала, как мы с ней отлично сработались во время БКТ, а я, в свою очередь, поведал, что наш отряд провалил бы, как минимум, половину заданий (преувеличение: максимум, четверть). После этого Камиль воспряла от гордости, что у них такой замечательный сын.       Потом подошел Гейтс со своей семьей. Этот кадет был гораздо скупее на слова и похвалы (очень ценю это его качество), но его родители отличались повышенной коммуникабельностью. Они рассказали, что Кевин много позитивно отзывался обо мне. Мы обменялись с ним взглядами, он только покачал головой и опять стал смотреть сквозь меня. И тут миссис Гейтс сказала: — Миссис Кёрк, это прекрасно, что два ваших сына смогли попасть в Армию! Я вами восхищаюсь!       Все первое предложение вызвало полное непонимание Камиль, и мне пришлось объяснить: — Видите ли, по ряду причин, у нас разные фамилии, и это мистер и миссис Тровэйль, а Дэвид — не мой брат. — О, нет? — подтвердила Камиль, у которой, кажется, начал дергаться глаз. — Нет, — сказал Дэйв.       Тут повисла неловкая пауза, потому что дальше никто ничего объяснять не стал. Положение спас Кев, сказав: — Они из одной школы, — после чего он стал разглядывать потолок. — Как прекрасно! — восхитилась миссис Гейтс. — Им сейчас так нелегко приходится! Хорошо, что есть старший товарищ, который может помочь и поддержать. — Вы даже не представляете, — подтвердил я.       Когда они ушли, Камиль бросила: — Спасибо, что не выдали ничего лишнего. — Интересно, что бы это могло быть? -поинтересовался Дэйв. — Ты прекрасно знаешь, что, — Камиль посмотрела на часы. — У родителей Кевина могло появиться беспокойство по поводу пребывания их сына в одной комнате с Бенуа. — Я вот почему-то уверен, что Мэтту такое и в голову не приходило, а вы зачем-то заронили эту идею. Да и с чего вообще кому-то беспокоиться по этому поводу? Вы, мэм, по-моему, единственный такой человек. Подозреваю, что и мое влияние Вы до сих пор считаете негативным? — Ты не понимаешь, что для меня это не самая легкая ситуация. — Пытаюсь понять. Но выход довольно прост: не думайте об этом. Мэтью — больше не ваша ответственность. Государство прокормит и воспитает его, даст работу, перспективы карьерного роста и выкинет из рядов армии, если с его моральным обликом будет что-то серьезно не в порядке. А вот на это, — он наклонился через стол и поцеловал меня, — всем наплевать, пока все в порядке с его успеваемостью, дисциплиной и спортивными достижениями. — А с этим все будет в порядке, — сказал я. — А теперь, если вам не нужна помощь в вызове такси, мы бы хотели покинуть вас, — сказал Дэйв, доставая карту. — У нас еще планы на сегодня. — Думаю, мы справимся, — заверил его Марсель. — Хорошо. Я бы хотел разделить счет пополам, — сообщил Дэйв уже подошедшему официанту.

***

      В отеле он сразу заказал бутылку вина и, с облегчением вздохнув, расстегнул ворот рубашки. — Это был не самый легкий вечер в моей жизни. — Спасибо, что пошел со мной. — Будешь должен… Потрясающе! Кровать, которая шире 30 дюймов! — А еще тут туалет прямо в номере. — Роскошь! Я думал, эта опция предоставляется только для номеров от 5000 за ночь. Выпить хочешь? — Пожалуй, нет. — Ты прямо пример для подражания. Кстати, для справки: я не думаю, что всем наплевать, какие у нас с тобой отношения. Я даже почти уверен, что у меня еще и разговор по этому поводу будет с моим тактическим офицером, скорее всего, уже в понедельник. — И у меня? — Нет. По умолчанию, всегда виноват тот, кто старше по возрасту или званию. — Но это же ерунда! И какое им дело? — Они вкладывают в нас немалые деньги и хотят, чтобы мы показали все, на что способны. — И что? Это же не мешает. — Еще как. Ты пока этого не понял, потому что твой учебный год еще не начался, и мы жертвовали, в основном, только моим сном. Но совсем скоро у нас просто физически не будет возможности видеться. Хочешь узнать, до скольки я делаю домашнее задание? — Но ты же как-то находил время готовить меня к поступлению чуть ли не каждый вечер. — А потом я ложился спать в 4 утра. А когда я начал конкретно тормозить, с тобой стал заниматься Йохан — уже за счет его сна. И он ложился в три. — Чего же не в 4? — Потому что он умнее меня. Я тебе говорю, как человек, переживший юриспруденцию в Гарварде, тут сложнее.       Это все заставило меня несколько приуныть, что Дэйв мгновенно почувствовал. — Не-а, не надо там мучиться угрызениями совести по этому поводу. Я хотел, чтобы ты был со мной, и это только мои проблемы, каких усилий это стоило. Даже не забивай голову. Иди сюда.       Он расстегнул мою рубашку и бросил на пол. — Стой, она помнется, — начал было я, но он уже целовал меня, прошептав на выдохе: — Здесь есть утюг. — О да, детка! Это то, что я хотел услышать! — Ты же только что не назвал меня деткой? — Нет, это просто междометие. В любом случае, никто не слышал. — Я слышал. И мой слух оскорблен. Тебе лучше больше так не делать, а то я тоже на это способен. — О нет, детка, у тебя язык не повернется произнести такое непотребство, — я поцеловал его в нос. — А я могу все. Я могу сказать, что люблю тебя…даже на абсолютно трезвую голову, даже в присутствии моих родителей. Я честно могу признаться, что думаю о тебе почти все время. Знаешь, как это выглядит? Я просыпаюсь, смотрю на календарь, и мой мозг думает: «Сегодня… Денни… 5… Денни… августа… когда я увижу Денни?» И знаешь, что? Сначала я немного расстроился, что мы почти не будем видеться, потому что рассчитывал ловить тебя между занятиями и затаскивать в первый попавшийся угол или целовать прямо посреди двора, чтобы все завидовали! — Э…э… Мэтт? Ты уверен, что правильно понимаешь механизмы зависти? — Нет, конечно! Я уверен, что все вокруг в тебя влюблены! Все первокурсники, офицеры, Шварц… — Вот это деликатный вопрос, осторожнее. Я уверен, что он слегка влюблен в тебя. — Давай надеяться, что мы оба ошибаемся, ведь бедному Йохану ничего с нами не светит. — Ну да… или? — Идиотская шутка! — я пихнул его в плечо. — Вообще никуда не годится! У нас так совсем друзей не останется! — Окей, извини. Но что там было про то, что ты только сначала расстроился. Теперь тебе все равно? — Теперь я думаю, что так даже лучше. Никто не будет знать. Мы будем, типа тайно встречаться, иногда перебрасываться многозначительными взглядами в академии, а я буду думать про себя: «Вот, вы и понятия не имеете, а я встречаюсь с этим парнем. Как-то раз мы почти целый час целовались в машине, я не отпускал его на посадку в самолет…» — Я думаю, это длилось минут 10. — Денни, не вмешивайся своими реалиями в мои фантазии! — Не буду. Ну, ты только там слишком много прилюдно не вспоминай… Кто бы мог подумать, что с годами ты станешь таким коммуникабельным? Особенно со мной. Я еще помню время, когда ты чуть ли не целое лето говорил мне только: «Эй, привет! Как дела? Ну, ладно, пока». — А, я помню. Это я как раз только что в тебя втрескался и плохо представлял, что делать и говорить… Ты был абсолютно недосягаем. — Спасибо, что не бросил эту идею. — Нет, никогда. Я с тобой до конца. — Звучит угрожающе.

***

      Когда к следующему вечеру я вернулся к себе в комнату, Гейтс бросил только «привет» и снова уткнулся в книгу. Где-то через полчаса он вдруг сказал: — Родители вчера спросили, не гей ли я. — Ну, и?.. — Нет. Ты? — Я думал, это очевидно. — Для меня — нет. Я думал, со мной тоже очевидно. — Нет, я не умею так определять. — Не повезло. — Да нет, ничего…у меня уже есть…э-э… Дэйв. — Ну, окей тогда. — Твои родители опасались, что я буду тебя домогаться? — Нет. А ты собираешься? — Нет, конечно. — Тогда нечего и говорить об этом.

***

      До момента поступления я почти не замечал, как странно ощущается иногда время. Начало года, особенно первый месяц, были нечеловечески сложными. БКТ должен был нас подготовить к жизни по расписанию, но те навыки мало увязывались с тем, что происходило в кампусе. Ну, представьте, в лагере был невероятный загруз, я имею в виду, буквально, невероятный, потому что я до сих пор не понимаю, как прошел это. Я считаю, что ни до, ни после в моей жизни не было ничего тяжелее, а это о чем-то говорит, если знать, что было позже. Но! Там одновременно было и очень просто. Не нужно было думать. Нет, не так. Были бесконечные задания на память и решение полевых проблем, но это происходило так: ты в этой команде и вы прямо сейчас решаете эту проблему. Решили, окей, двигаемся дальше, теперь вы роете окоп или лезете на скалу или бежите — то есть кто-то постоянно говорил тебе, что делать. Может, для вас, непокорные и свободные духом, это и звучит, как худший кошмар, но на практике это отлично работает. Если бы мне там еще нужно было принимать дополнительные решения (пусть даже о том, что выбрать на обед) или что-то планировать, моя операционная система бы точно слетела.       Вот и получилось, что начало года я работал на пределе возможностей. Кроме аудиторных занятий и обязательных тренировок свалилась еще гигантская гора домашних заданий. И как в любой горе, в домашнем задании присутствовал обман зрения: тебе кажется, что ты уже на вершине, осталось только две задачи по тригонометрии и… и оказывается, нужно часа два, чтобы их решить.       А теперь три вопроса. На каждый вы должны ответить «да» или «нет»:       1. Можно ли хотя бы раз не сделать домашнее задание?       2. Можно ли опоздать со сдачей домашнего задания?       3. Можно ли попросить хорошо знакомого кадета второго класса о всесторонней помощи?       Вы удивитесь, когда узнаете, что ответ на все эти вопросы «нет»? А я познал это на практике.       Где-то в начале третьей недели от усталости и беспомощности мне хотелось кричать во все горло и пинать стены, но так как Гейтс работал, я мог только ворчать себе под нос и яростно рвать листы бумаги. Он и бровью не вел. Пришлось бросить в него шариком смятой бумаги. — Не круто, — сказал он, подбирая бумагу и бросая ее в мусорную корзину. — Мне кажется, это физически невозможно сделать за то время, которое нам дается, — сказал я. — Кёрк, зачем ты говоришь о том, что тебе кажется? Почему ты не пытаешься просчитать? Я уверен, что методисты точно знают, сколько заданий может выполнить кадет каждого курса. — Возможно. Но только при том условии, что кадет ни на секунду не будет отвлекаться! — Вот именно, — Гейтс повернулся к своему столу. — Ты гребаный робот!       Он только пожал плечами. — Ты не хочешь возмутиться? — Зачем? Я вижу, что ты находишься в фрустрирующей ситуации и совершаешь поступки, которые для тебя нетипичны. Глупо на это обижаться. — Гейтс, я хочу, чтобы однажды ты стал президентом. — Я еще не думал об этом. А сейчас, не мог бы ты вернуться к учебе и не отвлекать меня? — Я так и сделаю. — Спасибо, я ценю это.       После этого Гейтс одновременно вызывает восхищение своей сосредоточенностью и вежливостью и желание убить его на месте. В этот раз я выбрал первый вариант и написал сообщение Шварцу: «Care for a fag?» и вскоре получил ответ: «Sure hon».       Из уважения к учебным порывам Кева, я вышел в коридор и набрал номер Йохана. — Чувак, пожалуйста, хотя бы физика и химия! — А поприветствовать старшего кадета? — Привет! Так что? — Это, похоже, попадает под статью «Списывание». — Ну, тогда не списывать, а просто объяснить мне, как это делается. Я быстро соображаю. — Старина, у меня, правда, нет времени. — А… Дэйв? — Вот не надо этого. Ты знаешь, что он не сможет сказать тебе нет, а у него самого сейчас адская нагрузка. Еще и футбольный сезон начался. — Что же мне делать? Я ничего не успеваю! — Не болтать и не отвлекаться, а просто делать. — Но…       Шварценбахер уже положил трубку. Из упрямства я решил ничего не делать, а просто лечь спать. Результат? Долгое порицание и наказание в виде «прогулки». Это такая штука, также известная, как «карательная экскурсия», когда тебе назначают определенное количество часов хождения по Центру. Я получил 5 часов на воскресенье, что окончательно развеяло мои надежды на часок отдыха.       Там был вопрос, почему я звонил Шварцу, а не напрямую Дэвиду? Видите ли, разговор с тактическим офицером роты прошел, скажем так, не так удачно, как хотелось бы. В общем, как рассказал мне Йохан, ТОР сначала просто был недоволен, что Дэйв не сообщил о наших отношениях до моего поступления в академию, потом немного успокоился, выяснив, что по учебе, тренировкам и учениям мы пока никак не пересекались.       Но на следующий день состоялась вторая беседа, уже с привлечением старшего сержанта, какой-то дамы из отдела кадров и психолога. Они откопали пункт в уставе, который, якобы, напрямую запрещает любые отношения и коммуникацию кадетов 4-го класса со старшими кадетами, если на это нет приказа командира. Тут Дэйв попросил перерыв и эту выдержку из устава, после чего включилась его адвокатская личность, которая указала всем присутствующим, что слова «запрещено» там нет, и мы видим только «следует избегать». Плюс, эти рекомендации вступают в действие только если приведены доказательства фаворитизма, предвзятого отношения или негативного влияния на мораль в полку или любом другом военном объединении. При условии же параллельного течения карьер вовлеченных лиц, предъявить особо нечего.       Дополнительно он подчеркнул, что про отношения кадетов 3-го и 1-го класса (опять же при условии появления профессиональных отношений) в уставе вообще ничего нет.       Таким образом, он заранее известил их, что в следующем году намерен добиваться разрешения на размещение в одной комнате со мной. После этого старший сержант и дама-кадровик удалились, а ТОР и психолог начали разговор «по душам». Они пытались убедить Дэйва, что ситуация может повлиять на атмосферу в его роте и его отношения с другими кадетами. Он выразил сомнения в правильности этого предположения, так как он никогда не скрывал своей ориентации (впрочем, как никогда и не объявлял публично), и прежде проблем с этим не было. Тогда психолог взяла еще более дружеский тон и попросила его понять, что его ситуация вызывает, в некотором роде, зависть у других, потому что они не могут не только привести к себе девушку из гражданских, но и любая попытка провести кадета женского пола в мужское общежитие обречена на провал (это правда, там как в гареме. Бесполезно говорить, что вы, например, будете делать совместный проект, что абсолютная правда про меня и Юки, они говорят: «Валите отсюда в библиотеку»).       Сомневаюсь, что именно этот довод убедил Дэвида, но факт в том, что он пошел на их условия! Он согласился приостановить личные контакты со мной на территории академии до особого разрешения, о чем и сообщил в последнем телефонном звонке.       Что со мной произошло в тот момент, не поддается описанию. — Ты меня бросаешь? Денни, что я сделал? За что ты со мной так? — В этом нет твоей вины. Совсем. Это просто временные обстоятельства. — Насколько временные? На 4 года? — Нет. Один семестр… Максимум, до конца года. — Ден… — Послушай, речь идет только о территории кампуса. — Но я же не смогу выйти за территорию до Дня благодарения! — Я знаю. Но зато там можно будет получить 3 дня отпуска. И мы вместе слетаем домой. — Не уверен, что хочу домой. — Ко мне домой. — Черт, что это будет? В качестве кого я туда заявлюсь? — Никто не будет задавать лишних вопросов. — Я должен подумать… А разве мы не можем просто провести эти 3 дня в Нью-Йорке? — Мэтти, это же День благодарения. — И что? Не делай вид, что ты полюбил семейные праздники! — Окей, нет, но у меня там есть одно дело, которое я не хочу обсуждать по телефону. — Ну вот, теперь я еще должен догадываться, что это за дело! — Оно связано с выпускным проектом.       Не помню точно, когда это началось, и как мы пришли к этой кодовой фразе, но так мы называли все, связанное с ТЕМ миром. «Выпускной проект» нельзя было обсуждать в общественных местах, с использованием средств связи или писем — только на словах. — Понял… А что, если в следующем году они не снимут этот свой мораторий? — Тогда я подам на них в суд за вмешательство в личную жизнь и дискриминацию…ну, или обращусь в «Спектр».       Это заявление меня просто поразило, потому что Дэйв и «Спектр» взаимно недолюбливали друг друга. Дэйв считал их беспомощными позерами, которые привлекают лишнее внимание, а ЛГБТК+/- организация академии утверждала, что он, не заявляя о своей активной социальной позиции, плюет на свое сообщество и стоит на пути прогресса. Я уверен, что Дэйв пояснил им, что не считает себя частью сообщества мужеподобных женщин, женственных женщин с мужским подбородком и непривлекательных геев (ужасное обобщение и стереотипизация, которую мне очень хотелось оспорить). — Ты уверен, что они будут нам помогать? — Куда они денутся, это же информационный повод. А пока… Надеюсь, что ты будешь так увлечен учебой, что и не заметишь моего отсутствия. — Это невозможно. — Нет, всего лишь сложно. И постарайся пока не нарушать правил. Никаких звонков и уж, тем более, никаких попыток пробраться ко мне. Обещаешь?       Мне пришлось согласиться.

***

      И вот все это приводило к тому, что обилие дел и событий, с одной стороны, делало дни настолько насыщенными, что неделя длилась, как месяц, но с другой — почти полная невозможность обернуться на прошедшее и предаться рефлексии заставляла время нестись в бешеном темпе, и я успевал только подумать: «Что, опять понедельник?», быстро произвести вычисления и отрапортовать: «Сэр, Дни. Сегодня ././…. (я намеренно не указываю точные даты из-за разницы в летоисчислении). До выходных кадетов 4-го класса выпуска… года осталось 100…93.86 дней. Осталось 5 дней до того, как Армия победит команду Нэшвилла на футбольном стадионе Мики. Осталось 45…38…31 день до того, как Армия по полной отделает ВМС в футболе. Осталось 120…113…106 дней до Рождественского отпуска кадетского корпуса. До 500-го вечера осталось 800…763…756 дней. Осталось 167…160…153 дня до зимних выходных первокурсников. Осталось 1200…1193…1186 дней до 100-го вечера. Осталось 195…188…181 день до весеннего отпуска. Осталось 1300…1293…1286 дней до выпуска и выпускного отпуска класса …года, сэр».       Все это нагромождение сроков, фактов и дат кажется какой-то чушью со стороны, но несмотря на связанные с этим рапортом проблемы в виде счета и безошибочной выдачи информации, это была, в какой-то мере, приятная процедура, потому что я точно знал, когда и через сколько дней я увижу Дэйва. Получалось целых пять раз в год! Ну, может, 4, потому что, хотя его 500-й вечер как раз приходился на предстоящий январь, вероятность того, что мне позволят присутствовать с ним на этом официальном мероприятии, была не очень высока. Да и весенний отпуск у нас не полностью совпадал… И зимний… Короче, приятное смешивалось с депрессивным — и не всегда в хорошей пропорции.       Так что я выжимал из себя все, что только можно, чтобы, не дай ТОР, не заработать еще какие-нибудь штрафы и не прос… просидеть весь День благодарения в библиотеке или проходить в «карательной экскурсии». Дела шли неплохо, я был в лучших 20% (Гейтс — в лучших 5, понятное дело), но меня постоянно преследовал параноидальный страх, что что-то пойдет не так и я не увижу Дэйва еще, как минимум, до Рождества. Я все еще опасался даже тогда, когда Шварценбахер прислал мне сообщение: «У автобуса за воротами в 1507».       Но это все-таки случилось! Мы бросили друг другу «Привет», заталкивая сумки в багажный отсек, потом Денни схватил меня за руку и протащил почти в конец автобуса. Там он серьезно посмотрел на меня и сказал: — Это было непросто. — Да уж, — ответил я, поднимая подлокотник между сиденьями. — Но мы же будем вести себя прилично? — Нет, — покачал я головой. — Ты прав, вряд ли, — согласился он и притянул меня к себе.       В общем, всю дорогу до аэропорта нам удалось пробалансировать на грани непотребства, но дальше терпение закончилось совершенно, и нам пришлось пойти против своих принципов. Ну, знаете, как Дэйв всегда говорил, что предаваться любви в общественных туалетах — это дурной тон и ниже его достоинства? Три месяца в разлуке несколько поменяли его убеждения. Ну, вот вам полезный совет: ищите специальные туалеты для инвалидов, они огромные и там обычно нет очереди. Постарайтесь проникнуть туда как можно незаметнее (в этом вам сильно помешает военная форма, а в данном случае, целых две, так что, по возможности, уезжайте в отпуск или в увольнение в гражданском). Желательно, чтобы ни один инвалид в процессе не пострадал. Будьте готовы, что начнут стучать в дверь и спрашивать, в порядке ли вы (почему-то людям с особыми потребностями не доверяют долго быть в одиночестве в запертом помещении). Не отвечайте «Все в порядке!» хором. В остальном, это стоит того и намного менее экстремально, чем обычные кабинки. Хотя, может, если бы мы не виделись еще дольше, мы бы стали менее взыскательны.       И коротко про возможность уединиться в самолете: не знаю. Честно говоря, Дэйв всячески намекал, но моего авантюризма для этого было недостаточно, или мне просто тоже следовало выпить пару мини-бутылок бурбона, тогда — кто знает…