О дикий новый мир II / Победа Шрёдингера

      Накануне отъезда в Вест-Пойнт обнаружилось, что отец едет со мной. Это привело меня в бешенство. — Какого черта?! Зачем со мной тащиться? — Потому что мы хотим увидеть, где ты будешь учиться, и потому что это традиция — ездить на открытый уикэнд всей семьей, — сказал отец. — Конечно! Большинству поступающих по 17 лет! Я-то старше! — На пару месяцев, — на Камиль мои крики не произвели никакого впечатления. — И мы все знаем, зачем ты на самом деле туда едешь, так что не истери. — Тем более! Мы столько не виделись! Неужели нам нельзя пару часов побыть вдвоем, без сопровождения? — Нет, — твердо сказала Камиль. — Если ты не докажешь, что действительно едешь туда учиться, отправишься в ближайший колледж. — И как это, интересно? Я вообще-то совершеннолетний, так что давайте посмотрим, как вы меня остановите, — я хотел уже уйти, хлопнув дверью, но Марсель тихо сказал: — Камиль, пора. — Ну что ж, — печально вздохнула она. — Я никогда так не делала, но, видимо, пришло время… Не доводи меня, у меня слабое сердце. — Когда это обнаружилось? — я передумал уходить и сел на подлокотник кресла. — Когда надо, тогда и обнаружилось. — Это вообще правда? — я перевел взгляд с нее на отца. Он отвел глаза. — А ты хочешь проверить? — Да что за несправедливость! — Почему? Я съезжу с тобой, это, я надеюсь, успокоит нас с твоей матерью, а ты, если поступаешь, становишься совершенно свободным человеком… Если не считать строжайшей дисциплины, кучи правил и обязательного контракта на службу еще 5 лет после выпуска… Хм! А может, эта академия не такая уж плохая идея? — Я то же самое вам говорю! Мне нужна дисциплина. Ну, можно мы тогда хотя бы прямым рейсом полетим? Без обид, пап, но иначе это будет передозировка общения.

***

      Дэвид встретил нас практически у ворот. В форме. Я первый раз увидел его таким не на фото и несколько лишился дара речи. Но он взял инициативу на себя. — Доброе утро, мистер Тровэйль, сэр! Рад вас видеть, — это прозвучало почти искренне. Они пожали друг другу руки, а потом он пожал руку мне. Серьезно?! В то время, как я, наверное, выглядел, как эти наркоманы, которые начинают трястись и даже исходить слюной при виде своего наркотика. Прелестнейшее зрелище! И при этом он с совершенно серьезным лицом жмет мне руку! Нет, не то что я думаю, что при отце стоило позволять себе что-то иное, но… Короче, я окончательно запутался и, наверное, даже не сказал «привет».       Я немного пришел в себя во время экскурсии по территории, потому что это, и вправду, было впечатляюще. Когда мы, задрав головы, смотрели на Кадетскую часовню, я почувствовал руку в заднем кармане джинсов. Денни подмигнул мне и одними губами произнес «привет». Я мотнул головой куда-то за толпу, но он только покачал головой и через пару секунд уже отодвинулся от меня. Но в следующие полчаса мне пришло сообщение: «Это все закончится фильмом и речью Суперинтенданта в Большом Зале. Смотайся оттуда. Буду ждать тебя неподалеку».       Это меня значительно приободрило, но высидеть хотя бы первые пять минут фильма было весьма трудно. Так что я прошептал Марселю: «Я в туалет, держи место» и выбрался из зала. Дэйв уже ждал снаружи, но сделал шаг назад, когда я бросился к нему. — Не здесь. Придется бежать. Ну что, Кёрк, за сколько вы пробегаете 500 метров? — и он сорвался с места. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не сильно отстать. У какого-то здания он приложил пропуск и протащил меня внутрь. Невероятно! У него почти не сбилось дыхание! — Экскурсия по общежитию, оно же — казарма. Этот тур включает в себя только одну комнату на третьем этаже. Лифта нет. Все помогает укрепить мышцы и силу воли.       Когда мы ворвались в комнату, я был немало удивлен, увидев там какого-то чувака в очках, который что-то чертил за столом. Ни теряя ни секунды, Дэйв скинул с нижней койки книги, попутно говоря: — Шварценбахер — Кёрк, Кёрк — Шварценбахер. Будьте знакомы. Шварценбахер, выметайся. — Вот еще! У меня через час зачет по защите критических точек инфраструктуры. Как, впрочем, и у тебя. — Йохан, вон! — Дэйв уже расшнуровал ботинки. Я был в некоторой растерянности. Йохан закинул ноги на стол, видимо, обозначая свою решимость не сдавать позиции. Тогда Дэйв поднялся. — А знаешь что, оставайся. Мы не против, — и я и оглянуться не успел, как уже лежал на невероятно жестком матрасе, а Дэйв расстегивал на мне ремень. — Черт тебя побери, Дженкинс! — его сосед за секунду сгреб свои бумаги и выбежал в коридор. — Дверь закрой! — крикнул ему вдогонку Дэвид. — Или, как хочешь. — А если бы он не ушел? — поинтересовался я. — Шварценбахер-то? Куда бы он делся… В любом случае, мне было уже все рав… — Дэйв не договорил, потому что как раз стащил с меня футболку. Он на секунду замер, потом улыбнулся и первый раз с момента встречи поцеловал меня. — Никогда, значит? — он провел рукой по моей абсолютно гладкой груди и животу. — Ну, и как оно? — Я чуть не сдох! Никогда больше. — Ну, конечно… Вот, черт! Так бы и облизал тебя с ног до головы, да времени нет. — Ты ужасный извращенец, ты это осознаешь? — Ага.

***

      Когда (слишком скоро!) мы вышли из комнаты, Йохан сидел в коридоре неподалеку. — Спасибо, чувак, — Дэвид потрепал его по волосам, за что получил пинок по голени. — Я буду шафером на вашей свадьбе? — Обязательно. И крестным наших детей. — А он, и вправду, ничего. — F*ck you.       На этой торжественной ноте мы удалились, и я понял, что так и не произнес ни слова при Шварценбахере. — Не обращай внимания. Суровая армейская коммуникация. А вообще, он гений или близок к этому. — Он не будет задавать тебе лишних вопросов? — Нет, конечно. К тому же, он тебя, в некотором роде, знает. — Ни за что не поверю, что ты говоришь обо мне со своим соседом по комнате. — Без остановки… Нет. Но мне пришлось немного его просветить, чтобы добиться сотрудничества во время наших с тобой сеансов связи. Я, кажется, забыл упомянуть, что он в это время где-то в комнате. Не беспокойся, он меньше всего хочет подслушивать, поэтому врубает наушники и/или запирается в душе.       Мы вышли на улицу. — Ну что, пробежка обратно? Отдам тебя, где взял.       Когда я пробрался на свое место в зале, отец возмущено прошептал: — Ты все пропустил! Где ты был? — Библиотеку осматривал. — Мы еще поговорим о твоем поведении, — пригрозил он. — Хорошо, — я зевнул. В темном зале быстро потянуло в сон.

***

      Скоро выяснилось, что мое заявление приняли, и пришлось готовиться к собеседованию. Я считал, что это лишнее, так как, в основном, я буду говорить то же самое, что писал в эссе, но Дэвид был другого мнения. Он провел со мной пять ЧАСОВЫХ видеозвонков, заставляя убедительно отвечать на кучу вопросов. Чувак был неумолим и ненасытен. Если бы не поощрительный сегмент в конце каждого разговора, я бы уже давно притворился, что у меня навсегда пропал интернет. Собеседование я прошел, но понял, что подготовка была не зря, потому что там, и правда, задали вопрос, что я сделаю, если увижу, что мой товарищ списывает на тесте. Мой изначальный ответ про командный дух и поддержку был неправильным (правильный ответ: безбожно доносите! Только называйте это «нетерпимостью к мошенничеству»).       Думаете, на этом все? Ничего подобного! После того, как я показал Дэвиду письмо о зачислении, он сказал только: — Что ж, вот теперь можно начинать готовиться. — К чему? Всё, меня приняли! — Тебя допустили к зачислению. Значит, впереди еще физ. оценка, День П и Казармы. Я смогу быть спокоен только когда увижу тебя на финише последнего марш-броска. Начнем с самого простого. В обращении к старшему по званию или курсу ты можешь использовать только 4 фразы: да, сэр; нет, сэр; я не понимаю, сэр; это было непростительно, сэр. — Это серьезно? Про непростительно? Нельзя сказать просто «извините»? — Кадет, что тебе непонятно?! Твой стандартный ответ должен был быть: «Я не понимаю, сэр!» — И незачем так орать, — мне пришлось даже сдернуть наушники, чтобы не оглохнуть. — Ты так будешь рассуждать на поле боя?! Ты будешь обсуждать приказы и тупить? Тебе не нужно рефлексировать, ты должен выполнять приказы. Все! Понятно? — Да, сэр, — ответил я, только чтобы больше не слышать, как Дэвид говорит этим странным тоном. Мне не нравилась эта ролевая игра. Но это было только начало. В ту ночь я уснул, повторяя: «Сэр, вновь прибывший кадет Мэтью Кёрк рапортует Кадету в красном поясе первый раз, как приказано». К следующему звонку я получил еще и домашнее задание: я должен был посмотреть видео об экзамене по физ. подготовке, сделать все этапы и сообщить результаты. Успел я не все, за что получил страшнейший нагоняй, к которому, как ни странно, присоединился ещё и Шварценбахер! Я в полном ступоре смотрел, как они оба орут на меня в камеру. Потом Йохан внезапно сказал: — По-моему, на первый раз хватит. Как ощущения? — Что это было? Вы ненормальные?       Они обменялись взглядами и дьявольски расхохотались. — Он еще ничего не понял, — сказал Дэйв. — Он еще невинное дитя, — кивнул Йохан. — Чувак, с тобой, минимум, первые полтора месяца никто по-другому не будет разговаривать. — С ним — так целый год, — оптимистично сказал Дэйв. — Что, у кого-то есть свое мнение по любому поводу? — поинтересовался Шварценбахер. — Да еще и непробиваемое упрямство, — не без гордости сказал Дэйв.       Йохан присвистнул. — Ну что ж, начинай тренироваться драить пол и унитазы. — Я спорю только с очевидными глупостями, — не согласился я. — Тебе еще не положено знать разницу между очевидной глупостью и приказом командира, — сообщил Дэйв. — 50 отжиманий. Сейчас же! — Oh f*ck off! У меня еще полтора месяца! Обязательно превращать их в пытку? — Если ты еще не понял, тебе предстоят 4 таких года, так что заткнись, поглубже засунь свои соображения о том, что нужно, а что нет, и слушай меня. — Да, сэр. Можно уже вольно на сегодня? — Окей. Что у тебя? — Скучаю. — Ну, это ясно. Одну секунду… Шварценбахер — наушники, пожалуйста. — Восхитительно! Такая прямолинейность, такая простота нравов! — воскликнул Йохан. — Если бы я сказал Таре или даже просто при ней хоть сотую часть того, что вы тут друг другу говорите и кричите, меня бы давно не было в живых. — Да, женщины — слишком сложные создания, — согласился я. — О, давай послушаем твое экспертное мнение на этот счет, — усмехнулся Дэйв. — Что за недоверие? Я только последние пять лет не встречаюсь с девушками. Между прочим, я пользовался успехом. — Почему-то я в этом не сомневаюсь, — заметил Йохан. — Я вообще не понимаю, что ты делаешь с этим стариком? — он пихнул Дэвида в плечо. — Разве нельзя было кого-то получше найти? — А разве в этом мире есть кто-то еще? — Ох, держите меня! — Шварценбахер прижал руки к груди. — Это так мило, что меня вот-вот стошнит фиалками! — Может, я пойду, а вы вдвоем поговорите? — спросил Дэвид. — Не будем показывать пальцем, но, кажется, кое-кто ревнует. Ой, все, мне пора убираться, — он скрылся из кадра, сообщив напоследок: — Я еще должен начистить свою саблю. — Что ж, приятного вечера! — пожелал я ему. — Это не эвфемизм. У нас, действительно, есть сабли, и этот бездельник, на самом деле, все еще не отполировал свою.       В доказательство на заднем плане появился Шварценбахер, размахивая саблей. — А у вас весело, — не мог не отметить я. — Даже жаль вас разлучать в следующем году.       Йохан резко опустил свое оружие и оперся об эфес. — Ты все еще не сказал ему? — Что? — с опаской спросил я. — В следующем году Шварценбахер решил переключиться на мужиков, так что я ухожу к нему. — Весьма польщен, — хмыкнул Йохан. — Но, по-моему, это серьезный вопрос. — Я бы сказал в День П, чтобы не расстраивать никого заранее. Но что уж теперь… Мы не сможем жить вместе. По крайней мере, в первый год. — Но почему? — я почувствовал, как от разочарования, кажется, даже начало щипать в глазах. — Потому что плебеям неподобает делить жилье с господами, — пояснил Йохан. — Так точно, — кивнул Дэйв. — Всех первогодок селят вместе. Об исключении из правил просить бесполезно. — Узри светлую сторону дела, — попытался подбодрить меня Йохан. — Почти весь первый год ты будешь так занят, измотан, морально подавлен или опустошен, что тебе будет не до совместного быта. — Да, Мэтт, у тебя не будет времени даже на жалость к себе из-за того, что так все сложилось. — Нечего тогда было и обещать! Не хочу больше с тобой разговаривать! — я отключился. Мне тут же перезвонили с номера Дэйва. Но говорил Шварценбахер. — Э-э, наш общий друг понимает твое желание временно не общаться с ним, но просит спросить: как обычно, в четверг? Только не передавай через меня ничего гейского, просто ответ. — Да. Но скажи, что в моем голосе звучали разочарование и боль. — Делать этого я, конечно, не буду. И выучи определение дисциплины. Это тебе задание от меня.

***

      О чем говорит тот факт, что Шварценбахер больше не надевал наушники во время моих звонков? Нет, вовсе не о том, что это стало придавать дополнительную остроту нашим отношениям. Просто не происходило ничего, что могло оскорбить его деликатный слух или взгляд! Только представьте, в Вест-Пойнте учебный год и так фактически начинается уже в июне, а ко мне он пришел еще раньше! Ну, разве я не самый удачливый человек в мире?       А вскоре я обнаружил еще одну пренеприятнейшую вещь: Дэвид стал все чаще срываться на меня. Вначале это было как будто в демонстративных целях, но чем дальше, тем меньше это походило на показное раздражение. Пара разговоров закончились взаимными обвинениями и повышенным тоном, потом я прекратил спорить, потому что у меня не хватало аргументов. Ну, правда, какой аргумент можно привести в свое оправдание, если ты забыл, что при подтягивании нельзя начинать движение без команды «вверх»? И обида, и ощущение несправедливости всего происходящего продолжали копиться, так как не наступало развязки или выхлопа — ничего! Не то, чтобы в прошлом Дэйв считал, что я идеален — далеко нет! Ещё в школе он довольно часто указывал на мои недостатки или недочеты, но там все было как-то логично и понятно, а теперь… Не знаю, может, это было начало депрессии, а может, критику просто от друга принять гораздо проще, чем от…от кого? Не знаю, как его назвать, у меня всегда было плохо с терминологией.       В общем, я даже почувствовал облегчение, когда моим образованием занялся Шварценбахер вместо Денни. С ним было намно-о-о-го проще. Он тоже прессовал меня, он тоже срывался на крик и выдавал тирады о моей неспособности понять простейшие вещи и непригодности к воинской службе. Но, вот что странно, после этого мне не хотелось пойти и воткнуть себе в шею пару ржавых садовых ножниц. А после общения с Дэйвом, да, были такие мысли, но я ограничился тем, что разбил телефон и попинал стену.       Были у меня сомнения, что я поступаю правильно? Всего лишь каждый день. Мог ли я это с кем-то обсудить? Не особенно. Когда Дэйв почувствовал мои колебания, он просто потребовал, чтобы я написал отказ от поступления, а не «хныкал, как дочка викария, которая переспала с егерем, залетела и теперь не знает, делать ли аборт». О да, красочные аналогии, про которые даже Шварценбахер сказал, что это уже слишком. Не удивительно, что накануне отъезда я никак не мог закончить собирать вещи. На меня свалилась невероятная апатия. Мне было все равно, что Камиль и Марсель едут со мной, что меня могут выпнуть из академии в день приема (не зря же он называется День П), если я посмотрю в глаза старшему кадету (я даже не знаю, правда ли это), что внезапно могут всплыть мои старые школьные характеристики (вот это, действительно было нехорошо), что вместо Дэйва я последние три недели наблюдал очкастое лицо Шварценбахера, что мне предстоит жить в крошечной комнате с незнакомцами (и это, если меня еще примут!)…       Когда я увидел звонок от Дэйва, у меня даже мелькнула мысль не отвечать, чтобы не нарваться на очередную порцию негатива, но, черт, это же Денни… — Да, сэр? — Расслабься, я просто так позвонил.       От облегчения я даже сел на пол. — Я думаю, что ты готов лучше, чем кто бы то ни было, так что до прибытия в Пойнт вообще ни о чем не волнуйся. — Ты осознаешь, какой ты гад и что ты со мной сделал? — Вроде того. Извини, Мэтти, но другого способа нет. Вот увидишь, как завтра куча людей вокруг тебя будут заикаться, теряться, даже рыдать — ты на их фоне будешь просто образец идеального потенциального кадета. — Я тебя завтра увижу? — Есть такая вероятность. — Когда уже все станет нормальным? — Смотря что ты имеешь в виду под этим. Если то, когда я перестану быть безумным придурком — этот момент почти настал…насколько это вообще возможно. — Я уже начал думать, что ты меня ненавидишь. — Ты спятил? Мэтт — ты смысл моей жизни. — Да ладно тебе… — Так и есть. Ты и крестовые походы за справедливостью. — Это что-то новое? — Старое. Только придумал новое название.