О дикий новый мир II / Победа Шрёдингера

      Нет, правда немного забавно, что чуть ли не целых шесть первых лет жизни я считал себя абсолютно нормальным. Еще и мое детство пришлось на то время, когда все дошкольное образование было бесплатным, и очень разные дети ходили в один детский сад, где было совершенно невозможно не поверить, что все люди родились и растут равными. Сами подумайте, даже если вы купаетесь в деньгах, как это выделит вашего ребенка? Золотом его не увешаешь, с гаджетами приходить нельзя, со своими игрушками (кроме дня «Приведи свою игрушку в детский сад») — тоже. Может, круто, что тебя приводит няня или привозит шофер? Опять мимо! Самое крутое, если тебя приводят и забирают родители, так что тут я был среди счастливчиков.       Да, там было здорово! У меня была куча друзей. Сейчас я вспоминаю, что не было лучшего друга, кого-то, о ком ты постоянно родителям рассказываешь, с кем вы неразлучны, кого до такой степени воспринимают, как часть тебя, что если он на прогулках пропадает из вида, воспитатель спрашивает именно тебя: «А где Джимми?». Да, лучшего друга из детского сада должны звать Джимми или Сэмми. Но мне нравились все: толстый Бен, блондинка Натали, чернокожая Джун, Эрик с заиканием, Эмма, первый год ходившая с заячьей губой, кудрявый Ги, Ай, которая всегда была в платке, и все остальные — мы были весёлой и разношёрстной компанией мелких детей.       Не всё было безоблачно. Иногда мне приходилось врать и изворачиваться. Помню, как минимум, один случай. Видимо, мы опять работали над навыками устной презентации (ну, чем еще заниматься четырехлеткам?), тема была «Приведи своего воображаемого друга и расскажи о нем». Вот тут я влип! У меня не было воображаемого друга! И вот сижу я на ковре, слушаю все эти потрясающие истории про говорящего лягушонка Милу, сорвиголову Мэй (вы угадали, она была воображаемой подругой Джун), пирата Ма Шу (это прямо открыло мне глаза на мир и меня самого, потому что я осознал, что мое туннельное мышление до этого ни разу не допускало мысли о пирате-азиате-девочке), кота (говорящего) Тома и даже дельфина Фифи (вот за кого я волновался, потому что Франц притащил его без воды!), и чувствую, что вот дойдет до меня очередь и… нет, меня бы не наказали, но все эти друзья стояли тут такой разнообразной занимательной толпой, что мне непременно хотелось сделать вклад в это видовое и этническое разнообразие. Но я помнил, как воспитатели всегда говорили нам о важности правды, и решил не врать. И вот Мартин кивает мне, все дети поворачиваются в мою сторону, и я немного дрогнувшим голосом говорю, что у меня нет воображаемого друга. Мартин почему-то сильно удивился и говорит: — Бенни, ты уверен, что не хочешь рассказать?       Вот тут удивился я. Ведь я же четко сказал, что у меня его нет, а рассказать я как раз хотел!       А воспитатель продолжает: — Мы ко всему относимся с пониманием, правда, ребята? Например, в твоей ситуации вполне нормально, если твой друг очень похож на тебя.       Я не очень понял, какая это «моя ситуация», но это натолкнуло меня на мысль. Я начал рассказывать, что мой воображаемый друг, действительно, выглядит совсем как я, только он сильнее, взрослее и больше знает. Дошло до того, что я рассказал, как однажды гулял около дома и чуть не наступил на змею в траве. Она зашипела, но этот воображаемый друг-супергерой схватил ее и перебросил через забор!       В свете последующих событий эта история выглядит, ну, не знаю, жутковато, но и тогда она не прошла без последствий. Мартин предал конфиденциальность детсадовец — воспитатель и пересказал все моим родителям. В тот же вечер за ужином мама и папа долго переглядывались, а потом папа откашлялся и произнес: — Ты ни о чем не хочешь у нас спросить? — Можно мне собаку? — обрадовался я представившейся возможности — Когда старше станешь, — разбила мою мечту мама. — Откуда у тебя эта идея про второго тебя? — Простите, я все выдумал, — признался я. — Понятно, —сказал папа. — Он не мог это выдумать, — возразила мама. У нее уже начала появляться эта манера говорить так, будто меня нет в комнате. Но обсуждение на этом закончилось. А я вот теперь думаю, может, я на самом деле что-то слышал? Нет, в глаза мне начнут все говорить только через пару лет, но ведь может так быть, что я сидел и играл в углу комнаты, а мама говорила отцу: «А вот Бенуа в его возрасте не играл в машинки, а изобретал новые возобновляемые источники энергии»? Возможно, я преувеличиваю, но могу я позволить себе быть немного необъективным?       А потом внезапно началась школа. Вот, знаете, до того, как я туда попал, я не употреблял сильных слов. Например, я не помню, чтобы говорил, что кого-то или что-то ненавижу. Но тут могу сказать точно, что ненавижу человека, который решил, что я должен быть отмечен, как особенный ребенок. Это настолько бесчеловечно и дико, что я до сих пор не понимаю, как сохранил хоть какую-то разумность. И ладно бы нас таких был целый класс или хотя бы десяток, но я был единственный во всей школе, у кого на рукаве пиджака и кармане рубашки под эмблемой учебного заведения была нашивка колбы с аббревиатурой PPFU. И я был настолько наивен, что думал это просто, типа, мой герб, потому что этот рисунок было со мной весь детский сад: на шкафчике, горшке, стуле, папке с рисунками… Но ведь у всех там были картинки: кошки, клубнички, радуги, цветы, трехколесные велосипеды… У меня была теория, что это как-то связано с предпочтениями человека или его семьей. Эта теория вроде даже подтвердилась, потому что, когда я спросил у воспитателя (не Мартина, другого), что означает эта «банка», она ответила: «Это называется колба и означает, что твой папа — ученый». Это звучало разумно, и больше я об эмблеме не думал. Но в школе все было по-другому: в первый же день я заметил, что, видимо, я опять единственный из семьи ученого. А на первой перемене ко мне подбежал второклассник, который в отличие от нас, умел читать, ткнул пальцем в мою нашивку и прокричал: «Пи-пи фу!» Сомневаюсь, что он знал, что это значит, но самого сочетания звуков хватило, чтобы он захотел еще и толкнуть меня.       Я был в таком шоке, что не только дать сдачи, но и сказать что-то не мог. И да, до следующего года вся начальная школа, включая моих одноклассников (предатели!), звала меня Пи-пи-фу (кто поизобретательнее апгрейднули это до pee-pee-f**ck-you, гениально, не правда ли?).       К счастью, я не был ни особенно маленьким, ни слабым. Поначалу бить людей было неприятно. Серьезно, когда мой кулак первый раз вошел в контакт с лицом обидчика, мне стало так гадко, что я тут же блеванул. Это стало дополнительной причиной для насмешек. Я решил во что бы то ни стало избегать физического контакта (вы только послушайте, что говорит тот, кого в детском саду называли Мистер Обнимашки!) и отделывался отборными ругательствами, запас которых я пополнил с двух до, минимум, ста всего за две недели. Несколько хуже стало во второй год, когда мы появлялись среди ребят постарше, и они начали уделять мне внимание (ага, у нас младшая, средняя и старшая школы были в одном здании. Помните, какая тогда перенаселенность была?). Они-то знали, что означает моя отметка, и невинным Пи-Пи-Фу не отделывались. С высоты прожитых лет большинство оскорблений кажутся бессмысленными, как, например, лабораторная крыса или инопланетянин, а многие и вовсе демонстрируют необразованность обзывающих, такие, как плевок, некрофил или кукуруза (ну это, последнее позволяло мне кричать в ответ: «Зато моя кукуруза побольше твоей!» хе-хе… Но все остальное, серьезно?!) Были и более-менее близкие к истине (ксерокс) и совсем ситаутивно-нейтральные (придурок, чудовище/монстр, странный и т.д.). Многим не хватало просто оскорблений, и они предпочитали комментарии или вопросы. Любопытно, какие? Вот несколько примеров:       — Это богопротивно.       — А ты появился из салфетки, которая завалялась в мусорной корзине твоего брата?       — А ты тоже будешь братом своего ребенка?       — А это правда, что тебя слепили из какашек? (аплодисменты шедевру!), и многое другое.       Знаете, что самое обидное? Если бы не эта чертова нашивка, этого всего бы не было, потому что, объективно, ко мне не за что было цепляться. Я не был тупым или слишком умным, заикающимся, да даже просто рыжим или с большим носом! Пожалуй, я должен был быть в лиге нормальных или чуть выше.       И вершина всего этого великолепия — я вначале не понимал, что происходит, за что со мной так обращаются. В конце концов, я не выдержал и спросил у учительницы. Она недоверчиво посмотрела на меня: — Что ты имеешь в виду, ты не понимаешь? То есть… конечно, тебя не за что оскорблять… Но…ты же знаешь, что такое PPFU?       Я помотал головой, мучительно вспоминая, не пропустил ли я урок с такой темой. — Я не имею права вмешиваться, но сейчас же позвоню твоим родителям.       Папу с мамой вызвали с работы, отправили для беседы со школьным психологом, а потом привели туда и меня. — Что у тебя с рубашкой? — поприветствовала меня мама. — В меня кинули кукурузой в кетчупе, — ответил я, психолог нахмурилась, а мама, тяжело вздохнув, сказала: — Мы с твоим отцом любим тебя. — Я вас тоже. — Мы должны тебе кое-что рассказать. Жаль, что нас вынуждают сейчас, когда тебе трудно будет все понять. — Дорогая, нам не нужно вдаваться в научные подробности, — вставил отец. — У тебя был брат. Его звали так же, и вы… вы очень похожи… недостаточно… но сильно. Во время ужасных событий 14 лет назад он погиб, — мама уже заливалась слезами, но старалась говорить спокойно. — Через три дня после того, как получил золотую медаль. Знаешь, он занимался фигурным катанием… он был очень талантлив, наш Бенуа…       Мне передалось всеобщее горе, и я тоже всхлипнул, хотя еще не понимал, как это связано со мной. — И у нас было несколько беспросветных лет. Мы потеряли все! У нас даже ни одной вещи его не осталось… А потом происходит чудо! Я увидела сюжет про проект «Воссоединение семьи», и мы с твоим отцом не успокоились, пока нашу заявку не приняли. И после этого я столько всего сделала, я даже принимала участие в ток-шоу, несмотря на всю ненависть к таким вещам, все ради того, чтобы вернуть Бенуа! И нас выбрали! У нас было целых два источника ДНК: пробы крови, которые брали перед одними из соревнований в Торонто, и слюна, которую мы отправляли в лабораторию, когда выясняли предрасположенность к генетическим заболеваниям. Она в конечном итоге и сработала. Даже на этом этапе все было под вопросом, потому что суррогатную мать мы себе позволить не могли, а мне было уже за сорок. Но все получилось — и родился ты! Это было, как машина времени: я держала тебя на руках, а видела себя и Бенуа больше 20 лет назад. А потом ты начал расти, и я находила все больше отличий. — Извините, — прошептал я, хотя понял всего процентов 10. — Тебе не за что извиняться, — заверила меня психолог. — Совершенно верно, — подтвердил отец. — Никто и не думал, что ты будешь точной копией.       Но по лицу мамы я понял, что именно этого она и ждала.       И вот вопрос, дорогие друзья, как я должен был себя после этого вести? В идеале, постараться приблизиться к оригиналу. В моем случае, задача практически невыполнимая. Ну, родители после откровения показали мне его фото из интернета, выступления и даже небольшое видео с семейного праздника, которое завалялось на канале моего дяди. Да, я начал уделять больше времени французскому, не спорить, когда мама предлагала какую-то стрижку, но на большее моих способностей не хватало. Окей, признаюсь, я даже на фигурное катание пошел! Ненавидел там почти все, не без труда уговорил отца перевести меня на хоккей, где и остался. Но этого явно было недостаточно.       В общем, объяснения не сделали мою жизнь проще. Я так и не понял, чем я не устраиваю всех этих придурков в школе. Хорошо, я родился в результате клонирования моего погибшего брата, но неужели это более странно, чем ребенок от трех родителей? А ведь Кэсси на класс старше появилась на свет именно так, да еще и объясняла нам это на классном собрании. Ну, ладно, над ней тоже немного смеялись и не очень по-доброму шутили, но это ничего по сравнению с тем, как обращались со мной. Не всегда, — иногда целая неделя проходила совершенно спокойно, — и далеко не все, но и того, что было, хватало, чтобы я засунул свое отвращение подальше и начал без оглядки кидаться на любого, кто что-то не так обо мне говорил. И я имею в виду всех: старшеклассников, девчонок (к их чести, должен сказать, девчонки редко в этом участвовали), даже пацана в инвалидном кресле. И пошли все со своим осуждением. Если он не хочет отличаться от всех прочих кретинов и позволяет себе унижать человека на пять лет младше себя, — он должен получать наравне со всеми, разве не так?       Мое противостояние имело весьма посредственные результаты, так как я был только во втором классе, и моя техника драки…да не было у меня еще никакой техники, только слепая ярость. И тут все начали путать причину со следствием. Серьезно! Они решили, что мои «вспышки агрессии» связаны с «особенностями моего происхождения». Это был такой поспешный, идиотский и почти ни на чем не основанный вывод, что я посчитал ниже своего достоинства что-то опровергать, а может, я и сам верил, что это правда…       И вот очередной самый обычный день: я лежу, впечатанный в траву, недалеко от футбольного поля, колено восьмиклассника упирается мне в позвоночник, а рот полон травы, грязи и крови, потому что я прикусил язык, когда меня сбили с ног. Второй стоит рядом, запрокинув голову, потому что я сумел-таки разбить ему нос. Кажется, все началось с того, что они назвали меня «зомби»… Даже не спрашивайте! Привычным движением скидывая рюкзак, я ответил, что если бы был зомби, им совершенно нечего было бы бояться. Они как-то быстро сообразили, что это не комплимент, усугубили все оскорблением №2… остальное вы знаете.       Когда я подумал, что вот-вот задохнусь, меня перевернули, кровоточащий нос склонился надо мной (закапав мою рубашку — гадость!) и слегка пнул по ребрам. Потом он резко выпал из кадра, и на смену ему появилось неземное существо. По крайней мере, все, что я увидел против солнца, была гигантская круглая голова и нечеловечески широкие плечи. На секунду мелькнула мысль, что я, и вправду, пришелец, и мои — кхм… люди? — пришли за мной. Было бы неплохо, да? Просто отлично для повествования, но реальность оказалась куда лучше.       Существо протянуло руку и сказало человеческим голосом: — Ты зря бросаешь рюкзак, он может нанести неплохой урон. Особенно, если его как следует подготовить. — Спасибо за совет, — сказал я, предварительно выплюнув все, что не успел проглотить. — А ты тут новый консультант по вооружению? — Я Дэйв, неравнодушный гражданин.       Я, наконец, смог взглянуть на него и увидел, что это подросток в футбольной форме (или вы тут называете это форма для американского футбола?). Я был ему, вроде как, благодарен, но в то же время раздражен, что кто-то посчитал, будто я нуждаюсь в помощи. Тренер крикнул ему возвращаться на поле, а Дэйв ответил: — Тренер, 5 минут. Брат наш меньший нуждается в помощи.       Ну, здорово, теперь на нас смотрела вся команда! Я изо всех сил сдерживался, но кровь во рту все не останавливалась, и я снова плюнул под ноги, пробурчав: — Я в порядке. — Ты в чьем классе? — Мисс Родригез. — Она чувств лишится, увидев тебя в таком виде. Стой здесь, — и пока я не успел возразить, Дэйв умчался к краю поля и вернулся с бутылкой воды. Я попытался как-то умыться и прополоскать рот, по пути упомянув, что мисс Родригез видела меня и в худшем состоянии и, как будто это все объясняло, ткнул в свою нашивку. — Чертовы фашисты! — процедил Дэйв, присовокупив пару ругательств.       Этой точки зрения я еще не слышал, да и слова такого не знал, поэтому вопросительно посмотрел на него. — Да, гребаные наци! Они делают вид, что так отличают вас, чтобы проводить исследования и оперативно реагировать на ваши «специальные нужды», типа, вдруг у вас всех обнаружится аллергия на один овощ или медикаменты, но это полная чушь! Это бесстыдная сегрегация и фашизм! — И что делать? — Во-первых, оторви нахрен эти нашивки. — А так можно? — А называть человека «продуктом» можно? Во-вторых, не убей случайно кого-то. Ладно, ты серьезно не будешь за это отвечать в своем возрасте, но это станет еще одной жуткой стигмой на твоих людях. — Не могу обещать… — я попытался носком ботинка прикопать свои плевки. — Тебя как зовут? — Бенуа. Тровэйль. — Родители Оттуда?       Я кивнул. — Обратная сторона сегрегации. Почему их Проект только для людей Оттуда? Может, я тоже хочу вернуть свою бабушку? Или собаку?.. Ладно, оставим это для моей предвыборной кампании. У тебя сколько еще уроков? — Один. Счет. — Отлично. Приходи потом сюда, и я тебе кое-что покажу. Поверь мне, пара сломанных пальцев или один нос сильно охладят их пыл. Да, чувак, мы им еще покажем!       Он дал мне пять и убежал на поле, а я остался, как громом пораженный. Причин для этого было предостаточно. Вам перечислить? 1. Меня первый раз защитил не учитель. Ну, девчонки иногда говорили: «Бретт, оставь его в покое!», «Дерек, хватит уже!» Но чтобы так просто обратить их в бегство? Никогда в жизни! 2. У меня впереди замаячила туманная, но все-таки перспектива прекратить издевательства. 3. То, как со мной обращались, реально возмутило кого-то, кроме меня. Вы будете смеяться, но все считали эту проблему надуманной или преувеличенной. 4. Человек отнесся ко мне по-дружески. Чего там прибедняться, у меня были приятели и даже, — Внимание! Шок и сенсация! — девушки во втором, третьем, четвертом и даже пятом классе. Да, в начальной школе я был еще тот Дон Жуан! Но прямо друзей в школе у меня не было. 5. Кто-то вот так взял и употребил в отношении себя и меня местоимение «мы». 6. Оказывается, у меня есть «свои люди», будто отдельный клан или племя.